«победы наши будет вечными, а жизни — крайне беспечными. удача станет нам покорной, любимый успех — бесспорным» — говорили так они вдвоём. «давай сядем, вместе споём?». любили друг друга молчаливо, и ждали изменений терпеливо. так было раньше, ну а сейчас? наступил тот последний час. дружба устала, закончилось все, нет уж терпения, совсем ничего».
«неужели он умер…» — единственное, что крутилось в тот вечер в голове у ханмы. «неужели он правда умер?». казалось ему, что это случилось, и больше не вернуть кисаки к жизни. казалось ему, что он принял произошедшее как должное, как то, что когда-либо точно настало бы. но его истинная меланхоличная натура лишь подпитывала своё желание зарыдать этими иллюзиями. это было днём. тогда. сейчас уже ночь и он, сидя в каком-то закоулке, все же понимает, что не принимает эту новость. она слишком ужасна — он ждал, что тетта когда-то тоже его полюбит и первее него признается. и самому ханме не придётся мучиться с подборкой слов, ожиданием нужного момента, попытками. таков настоящий ханма — ханма, который не притворяется сильным психически. сколько раз он видел, как люди умирают, но эта смерть стала для него небезразличной. биться в конвульсиях от горя, как он сказал бы, «как самый последний меланхолик в мире», тоже не его. докуривание сигареты, оперевшись локтем о чей-то заполненный мусорный бак при тусклом свете полуразбитой лампы и иногда при свете фар автомобилей, погружало его в мысли все больше и больше. а о чем он вообще думает? в его голове стремительно ускоряется мыслительный процесс. сюдзи пытается разобраться в своих чувствах к кисаки. его терзают сомнения: ведь он все же силён и не может просто взять и начать страдать. деньги, алкоголь, курение, нарушение закона всегда представлялись ему очень интересными и занимательными вещами, и в этот список никогда не входили отношения и любовь. а он ни с того, ни с сего влюбился. да, тетта кисаки был действительной гнидой. втирался в доверие, использовал людей, бросал их на произвол судьбы, убивал, в общем шел на все ради своих целей. даже говорил, что средства их оправдывают. но если встать на его место, войти в его положение, то можно увидеть всю картину событий и действий под другим углом. он был одинок и пытался добиться сердца девушки путём всего этого. — какой же ты глупый, кисаки… — внезапно вздохнул ханма, отвлекаясь от раздумий и разглядывая тлеющий окурок. — ведь у тебя был я. стоило ли это его жизни? нет. стоило ли это жизней других людей? тоже нет. и раз и на то, и на другое ответ отрицательный, то можно ли опираясь на имеющуюся информацию, назвать жизнь, прожитую кисаки, лишенной смысла и крайне идиотской? конечно же можно. но ханма не станет так говорить, поскольку оскорбляя тетту он оскорбит и себя. неужто не он ждал перемен в их отношениях так, будто это фактор извне? теперь у него остались только воспоминания и осколки разбитой любви под ногами. — можно эти воспоминания материлизовать… — повторно вздыхает сюдзи, но уже тише. идёт дождь, заполоняя маленькие ямки на асфальте. людей так много и у всех разные зонтики, но все они одинаково глупы. так и умрут. а разноцветные вывески будут гореть ещё долго, в конце своей жизни тлея быстро. говорят, что самые яркие огни потухают первыми. тетта был для него таким…***
жизнь когда-то показалась беззаконием бесконечным, но быстро она кончалась, когда ты падал с увечьем. милого краска растеклась по асфальту и вдруг встала. слеза по щеке пронеслась — почему судьба мучить не устала?! злость копилась в нем долго, не смогла сдержать себя, и закончилась тяжко, горько, в глаза второму бездушно смотря.
с наступлением обременительной суеты времени после смерти, ханма снял номер в отеле, чтобы находиться несколько суток подряд там один и продолжать раздумывать надо всем случившимся. он разбирался не только в своих чувствах, но и пытался лучше понять кисаки хотя бы посмертно. но все не так прогрессивно шло, как могло бы быть, если бы друг был жив. сюдзи не провёл время впустую: он понял, что кисаки не смог бы искренне любить его. возможно, у него не получилось бы любить кого-либо другого или даже никого. любовь к хинате тачибане не была таковой, являлась всего-то желанием владеть ещё большим количеством людей вокруг себя. то есть, он просто пытался заглушить некую боль в себе людьми? словно очень старался заделать трещину в стене. но ничего не получалось и эта трещина разрасталась с каждой попыткой все быстрее и быстрее, становилась сильнее. — дурак… идиот… тупица! — выругивается ханма, недовольно фыркая и цокая. — на кой черт ему это все понадобилось? будто меня рядом не было. «ошибка. это ошибка, которая вызвала ещё одну ошибку» — сразу же после этого подумал он. неправильность действия заключалась в том, что они никогда не делали попыток сблизиться, даже если хотели. они молчали об этом. неправильно судил и он, сюдзи ханма. парень считал кисаки своим другом, но никогда не мог помочь ему в чём-либо от начала и до конца. все всегда тетта делал сам, и сейчас ханма корит себя за это. возможно, его бы посетила мысль о том, что это на самом деле он виноват в смерти кисаки, ведь недаром прозвище бог смерти получил, но он вспомнил, что это был несчастный случай… …а раз несчастный, то значит, у них ещё могло бы быть время… но он все равно дурак, что позволил ему вот так умереть. что толкового ничего не сделал. — вот какой же я… никчемный, — в последний раз говорит ханма и решает выйти на балкон…