В Эббинге все спокойно

Сначала девчонку грызли живьем, загоняя ей во все дыры. Когда убийце захотелось барбекю, она еще дышала. После в Эббинге гадали, от чего же именно бедняжка скончалась и какая смерть хуже: от ран или от ожогов. «Одинаково дерьмовая», — морщился Джейсон, вспоминая труп. Чтобы изгнать навязчивое видение, переворачивал очередную страницу комикса. Смерть, как ни посмотри, жутко дерьмовая, если тебя насилуют, отгрызая конечности, а ты горишь как рождественская елка. Джейсон видел последствия этой вечеринки, и они ему не понравились. Одна из тех вещей, которую хочется забыть раз и навсегда, для собственного же спокойствия. Но коллеги, доблестные служители, мать ее, полиции — волки, лисы и шакалы — с азартом городских сплетниц смаковали подробности. С плотоядным блеском в глазах и глумливым хохотом изо дня в день, под кофеек и пончики, вот уже несколько месяцев они обсасывали детали, как кости, и строили тупые теории о личности убийцы. Шеф быстро разгонял бездельников, а то и хлопал по затылку лапой, по-доброму, но с укором: лучше бы действительно работали. Удар у шефа крепкий, у Джейсона аж черепушку иной раз прошибало от воспоминаний о медвежьей ласке… Чтобы не отрываться от коллектива, Джейсон принимал активное участие в обсуждении дела Хейз. Впрочем, без особого восторга. С каждым новым днем пустой треп имел все меньше смысла, и Джейсону надоело. Когда дело окончательно встало, всеобщее отчаяние сменилось откровенным безразличием. На трагедию мустангов Хейз всем стало ожидаемо плевать. Проходя мимо участка, старая кобыла Милдред глядела так, будто собиралась лично сунуть копыта в их полицейские задницы. Ее малолетнюю дочь жрали, насиловали и жгли, но убийца какого-то хрена еще не торчал за решеткой. Что у них было? Хищник — достаточно крупный, из кошачьих, это легко установили, так как на месте преступления мудак наследил прилично. Список подозреваемых сократился, но на этом все ниточки обрывались. Обо всем пронюхали СМИ, шум поднялся знатный, скандальные новости из городишки в Мяуссури вмиг порвали все каналы, кошки вздрогнули, остальные хищники выдохнули с облегчением. Паника, срач, апокалипсис. Весь мир узнал, что такое Эббинг, а ведь еще недавно можно было услышать: «Эббинг? Это вообще, нахрен, где?» Часто ли в мире травоядные пропадают без вести? Часто ли их похищают, продают в рабство, на черный рынок? Находят их обглоданные кости? Да. Часто ли их загрызают, насилуют и сжигают? Нет. Особенно в маленьких ничем не примечательных городках. Уильям Уиллоуби — шериф маленького ничем не примечательного Эббинга, большой и с виду жутко грозный, его часто путают с полярными медведями (о жестокости их предков написано в каждом учебнике доэволюционной истории). На самом же деле шериф Уиллоуби даже не хищник, а всего лишь обычный кермодский мишка. Медведь с густой и красивой янтарной шерстью; медведь, обожающий лесные орешки, свою работу, жену-медведицу и двух очаровательных медвежат; медведь, который и муху не обидит (если она не преступник, конечно); самый милый, добрый, справедливый и любимый всем Эббингом медведь-шериф. Если, пообщавшись с ним, вы в него не влюбитесь — вы не из этого города, и вообще проваливайте отсюда. Воистину, шериф был гордостью Эббинга. Ничего удивительного в том, что только стараниями шерифа стихли все протесты, схлынул поток журналистов, митинги рассосались, будто их и не было. Травоядные и хищники перестали озлобленно друг на друга глазеть, а особо упертые, праведно возмущенные и никак не желавшие униматься копытные личности наконец-то заткнули пасти. Вслед за ними довольно быстро захлопнулись СМИ, любители срачей и активисты остались в интернете, откуда едва успели выползти. Все более-менее утряслось. Повторяли одно и то же: «Лишь бы не серийный маньяк, лишь бы не серийный…» — но в целом все поутихло, и с вилами под дверями кошек никто не стоял. Но убийство было не тем, чем казалось на первый взгляд. Джейсон всеми вибриссами чуял, что убийца не просто обезумевший хищник, а явный провокатор. Хотел бы полакомиться без свидетелей — сделал бы это в темном уголочке или хотя бы спрятал труп. Скажете, спонтанно утолил жажду, только и всего? Нет, цель ублюдка была серьезнее, и, чтобы ее достичь, он действовал самым извращенным способом. Место, правда, выбрал неподходящее: не учел, что с Уиллоуби во главе полиции откровенного бардака не выйдет. Как бы то ни было, вполне ощутимый резонанс в обществе убийство Хейз все же дало. Вся эта история чем-то напоминала известный инцидент с «ночными горлодерами». Насколько было известно Джейсону, с точки зрения морали, правых и виноватых там не оказалось. Адвокат чокнутой барашки в суде так плясал, что ей чуть не отпустили все грехи, а ее верные последователи позаботились о том, чтобы СМИ узнали всю подноготную ее с начальством отношений. А Лайонхарт даже не почесался. «Да, у меня очень тяжелый характер, да, я очень требовательный начальник, да, иногда от моей работы случается стресс, ну сами понимаете» — и бла-бла-бла. В общем, барашка задумала революцию не от лучшей жизни, а потому, что начальник ее был тот еще засранец, и был бы он засранцем, даже если принадлежал бы к любому другому виду. Но лев у руля… заранее не самый надежный вариант. Львы — невыносимо горделивые твари, и пусть они прирожденные лидеры, именно из-за своего тщеславия им категорически противопоказано стоять у власти. Какого хрена этот лохматый урод все еще там — хороший вопрос, который, впрочем, не то чтобы сильно волновал далекого от политики Джейсона. Но если «ночные горлодеры» всего лишь наркотик, то ситуация в Эббинге куда страшнее. Убийца не был одичавшим. Он изнасиловал и сжег жертву. Природой не заложен инстинкт насиловать и сжигать жертв. Он был в здравом уме и точно знал, что и зачем делает. И это намного, намного серьезнее, чем детская возня с цветочной дурью, хоть и надо отдать ей должное: не вмешайся вовремя крольчишка Хоппс, и мир окрасился бы в синий цвет. Хватило одной маленькой трещины в системе, чтобы та рухнула. Достаточно было намека на ее несовершенство, чтобы посеять в обществе сомнение. Не зародить даже, а выдрать со дна сознания тщательно похороненный веками первобытный страх. Страх, что хищник способен на такое. Способен. Действительно способен. Если он конченый псих, то способен на все. Сожрать, убить, изнасиловать, сжечь — хоть все вместе, хоть по отдельности. А что еще веселее, над ним может стоять травоядное и отдавать приказы. Еще один отбитый и, по мнению общества, самый исключительный вариант — это может проделать и само травоядное, все зависит от его мотивов и целей. Но, разумеется, травоядные (примерные, безобидные, добропорядочные граждане) никогда не признают, что один из них может съесть другого или даже хищника. Они же просто, ну, не способны? Природа не та. В цивилизованном обществе все равны, забыли? Теоретически, если хищникам удалось отвыкнуть от мяса, то и травоядные могут к нему привыкнуть по острой нужде, разве нет? Вслух об этом никто не скажет. Хорошо хоть, времена инквизиции прошли, тогда за одну такую мысль можно было оказаться на костре. Но Джейсон и не торопился делиться с миром своим мировоззрением, гражданской позицией и даже (никто бы не подумал, что он знает такое слово) философией. Проще листать комиксы, лакать пиво, курить и не думать о чертовой девчонке Хейз. Стараться о ней не думать. Когда все только началось, под особо лютый и долгий шквал общественной ненависти попали кугуары как наиболее многочисленные кошки в штате. Все, абсолютно все были уверены, что убийца — кугуар, даже, что самое смешное, сами кугуары. Кто-то и вовсе публично устыдился своего вида. Котят в школе гнобили. Одному пареньку на почве межвидовой неприязни пытались вырвать клыки. Что уж говорить про единственного в городе полицейского-кугуара? Джейсона Диксона, обладателя и без того скверной (старательно поддерживаемой им же самим) репутации, теперь вообще хотели изжить со свету. О, как же часто он ловил на себе эти кипящие яростью взгляды — смотрящий тут же отворачивался и спешно скрывался из виду, не желая переходить офицеру Диксону дорогу. Джейсона презирали всегда, но теперь, когда презрение вышло на новый уровень, для него едва ли что-то изменилось: ему по-прежнему было на всех насрать. В городе его ненавидели примерно с той же силой, с какой любили Уиллоуби — Джейсон прекрасно знал об этом, и ему было насрать. Ему открыто говорили все, что о нем думают — Джейсону все еще было насрать. Правда, желающих высказаться (получить по морде) было мало, но все-таки. Ненависть других не касалась даже кончика его хвоста, настолько он чувствовал себя выше всех этих примитивных существ. И не потому, что хищник. Другое, личное, вросшее в него с корнями: просто так сложилось, что поводов для ненависти к себе у него было гораздо больше, чем у окружающих вместе взятых. В общем, его нисколько не заботил тот факт, что для всех он стоял в одном ряду с убийцей. А некоторые даже подозревали и его. Как-то раз, выйдя из бара покурить, он подслушал разговор двух козлов за углом: «Да это Диксон и сделал, точно тебе говорю. Долбанный псих. Сделал и глазом не моргнул! Кто же на полицию-то подумает? Та еще тварь! И почему только Уиллоуби с ним нянчится…» Джейсон мрачно облизнул клык и завалился обратно в бар. Да, он кугуар, от этого никуда не деться. Даже собственный шеф задал ему пару неудобных вопросов для алиби. Не мог не задать, это Джейсон понимал, хоть и немного обиделся. Это же шеф, это же Уиллоуби — единственный зверь во всем сраном Эббинге, которого Джейсон действительно любил и уважал! А еще было досадно из-за того, что Уиллоуби, несмотря на профессиональный подход, наверняка думал про своего подопечного слишком хорошо. В конце концов, Джейсон и впрямь был на одной стороне с убийцей. В каком-то смысле. Пассивно. Куда ему, отрастившему зад на пиве и вялотекущем образе жизни, до радикально хищных порывов? Но Джейсон Диксон на то и Джейсон Диксон — не самая святая фигура в Эббинге. Когда многие и многие поколения хищников исключают из рациона мясо, потребность в нем снижается на генетическом уровне. Они еще не достигли того этапа эволюции, когда организм перестроится полностью, но мяса действительно не хотелось. Если некоторые и мечтали попробовать его и даже рискнули бы, чисто из любопытства, то также бы нашлись многие, перед кем поставь тарелку — и их тут же вырвет. Джейсон долгое время не знал, к какой категории себя отнести, пока на работе не пришлось столкнуться с разорванными трупами травоядных, от которых разило кровью и мясом на всю округу. Хорошо, что тухлым, ведь оно отбивало грешный аппетит надолго, если не на всю жизнь. У многих хищников запах травоядного ассоциировался именно с тухлятиной. Так им было проще держать себя в лапах. Но тем, кого не стошнило, кто почувствовал свербящий в кишках голод, было сложно найти дорогу назад. Джейсон Диксон оказался среди них. Как и его коллеги; не настолько безнравственные, ведь, черт подери, они же полицейские, а значит должны выдержать и это испытание! Джейсон же ни силой духа, ни моральными принципами не отличался. Пожалуй, только его собственные тараканы удерживали его от вкусного мясного обеда. В его голове велась беспрерывная война. Уиллоуби знал о многих его грехах и о еще больших догадывался. Но вряд ли был в курсе того, что Джейсон не отказался бы съесть или трахнуть травоядное, поставь кто перед ним тарелку или сочный мохнатый зад. Это-то и расстраивало Джейсона: Уиллоуби слишком в него верил. Чем Джейсон все же гордился, так это тем, что он не убийца. Ни при каком раскладе он бы не загрыз кого-то в чистом поле. Для этого он еще недостаточно рехнулся. И недостаточно, чтобы просто сунуться на черный рынок или в специализированный бордель. Джейсон боялся. Боялся, что сорвется. И, слушая о смерти девчонки Хейз каждый долбанный день, боялся все больше. Даже просто находиться рядом с травоядными. Когда-то его прадед выступал за сохранение сегрегации: раздельных районов для хищников и травоядных. Но общество прогрессировало и тяжкими усилиями пришло к выводу, что готово к совместному существованию. В давние времена так просто на чужую территорию было не попасть, и только в больших городах звери жили бок о бок. Здесь же, в глуши, хищники и травоядные поколениями не видели друг друга. Пожалуй, Джейсон был рад объединению, но исключительно из шкурного интереса. Он не то чтобы не любил травоядных или, как его семья, не доверял им. Скорее считал за второй сорт: надо же кому-то демонстрировать свое превосходство, хотя бы по пищевой цепочке. Пользуясь служебным положением, раньше он приставал к тем травоядным, что поменьше. Нюхал, щипал за зад, трогал за куцый хвостик, а травоядные смешно подпрыгивали и поджимали уши. В их личное пространство вторгаться было так легко и приятно. Трогательные, нелепые, глубоко оскорбленные столь возмутительным поведением стража правопорядка, они только веселили Джейсона. В общем, вел он себя как последний мудак, за что порой и огребал от Уиллоуби по шее. Но даже не раскаивался. Казалось невероятным, что такие чудные создания могут быть невкусными. Природа создала рога и копыта, чтобы травоядные могли защищаться. Природа создала клыки и когти, чтобы хищники могли нападать. Джейсон держал это в уме с самого детства. И Джейсон готов был себе ухо оторвать: после инцидента с Хейз каждый местный хищник представлял себя на месте убийцы. Несомненно, кто-то ужаснулся этой мысли, возненавидел себя за нее, а кто-то истек слюнями и, может, даже приласкал себя втихаря. Отреагировали по-разному, но представили — все. Конечно, хрен бы кто признался в постыдных и преступных мыслях, от которых некоторые, быть может, безуспешно бежали всю свою жизнь. Но представили — все. Пока по телику гремели первые новости, каждый хищник видел, будто сам заваливает молоденькую дерзкую кобылку и… Джейсон тоже представил, во всех красках, до голодной слюны и крепкого стояка. За одним исключением: на месте девчонки Хейз в его фантазии очутился наглый Рэд Уэлби — белохвостый олень из рекламного агентства напротив полицейского участка. У Джейсона с педиком Уэлби были особенные отношения вот уже много лет. И теперь ко всему прочему Джейсон фантазировал, как трахает и загрызает его насмерть. Джейсон закрывал глаза, и все было как наяву. Трахает медленно и глубоко, терзая бедра когтями. Припадает языком меж лопаток и жарко дышит в спину. Цепляет лоснящуюся шкуру клыком, сдерживаясь, чтобы не впиться в нее раньше времени. Добыча под ним стонет и предлагает себя, тогда он надкусывает резко, держит клыками за холку, свирепо дыша и наращивая темп. Лишается рассудка от теплой крови на языке и томительной влаги исходящего паром мяса, нежного и сочного. Внутри, куда он продолжает вколачиваться, невообразимо горячо и туго. Он кусает глубже, сильнее, дергает головой, разрывая в клочки, и торопливо глотает кусок за куском. Лакает кровь, оглушенный криками жертвы. Даже немного беспокоило, что он не испытывает ни капли омерзения, думая об этом. Ему с детства вдалбливали, как ужасно на вкус мясо, как от этого вкуса и запаха воротит, что хотеть сожрать или трахнуть травоядного — значит быть самым отвратительным существом на планете. Что ж, значит, Джейсон был отвратительным. Если дело касалось влечения к представителю другого вида, хуже того, — травоядному и, что совсем отвратительно, тому, кто одного с тобой пола… О таком в приличном обществе не говорили. Прекрасно зная о своих предпочтениях, Джейсон отказывался их признавать и списывал на инстинкты хищника. Джейсон Диксон гей?! Не смешите хвост! Взгляните на педика Уэлби! Такой аппетитный зад, ну просто невозможно не захотеть вонзиться в него клыками! Оправдываться, может, и было глупо. Употребление, выращивание, хранение, распространение мяса с целью употребления в пищу — уголовно наказуемо. Однако ни межвидовая, ни гомосексуальная связь никогда не были противозаконными. Если все добровольно, конечно, хотя до полного принятия общество еще не дошло. В больших городах, понятно, всем без разницы, даже если барсук трахает слона. Но и там есть кое-какие формальности. Скажем, чтобы выбить разрешение на слишком уж нестандартный брак, приходится здорово попотеть. Тогда как представители одного семейства — тигрица и лев, допустим — свободно женятся и заводят котят. Но здесь, в Мяуссури, в этом болоте, все было несколько иначе. Слишком консервативные взгляды и вездесущая дискриминация по любому признаку не давали спокойно вздохнуть. И даже те, кого это раздражало, отказывались хоть что-либо менять. Если и бунтовали против устоев, то в основном молча. Поэтому молодежь, которую немой бунт не устраивал, и рвала когти из этой дыры, как только, так сразу. Исключения были, но в явном меньшинстве. Тот же Рэд не скрывал свою ориентацию и вообще отличался максимальной толерантностью ко всему и вся. И за свое отличие от других до сих пор не был ни изгнан, ни побит, ни арестован, ни даже оштрафован, как бы того Джейсону ни хотелось. Однако будь на то полномочия, из всего доступного ассортимента наказаний Джейсон бы выбрал куда более жесткое и грязное, чем какой-то штраф. Для начала сойдет надевание наручников с заломленными лапами. Жаль только, все повода не было. Не стыдясь себя, Рэд держался так же гордо и естественно, как носил собственные рога. И его принимали. И, вероятно, в постели Рэда побывал не один хищник. И даже не один кугуар. На счастье тех кугуаров, они не были знакомы с Джейсоном (подыхающим от ревности при мысли, что на его добычу посягнул кто-то другой). Пьяный в хлам, что едва ли его оправдывало, как-то раз в баре Джейсон от души им затянулся. Рэд пах сладко. Так, что подкашивались ноги и выступали когти. В голове мутнело, слюна текла водопадом, и Джейсон спьяну едва не отключился, с трудом подавив рефлекс напасть. Напасть и не то сломать пару ребер, не то завалить на стойку и трахнуть прямо там. Рэд даже не отшатнулся. Улыбнулся, принялся шутить и подкалывать, в общем, ждать, пока совсем одуревший Джейсон распустит лапы. И, черт возьми, Джейсон был очень к этому близок. Потом думал, что удержать член в штанах вышло лишь потому, что бар — место все-таки общественное, но вот где-нибудь за углом, будь они наедине, вечер кончился бы весьма интересно. Джейсон Диксон, самый охуевший коп в Эббинге, безнадежно терял контроль рядом с каким-то педиком-оленем. Это не могло не злить. Но и перестать было невозможно. Джейсон помнил Рэда еще олененком с нелепо торчащими ушами-лопухами, непропорционально большой головой на тонкой шее, огромными глазами и россыпью белых пятен на спине и плечах, похожих на застывшие солнечные зайчики. С пушистым-пушистым белым хвостиком. Мелкий засранец часто гонял без футболки, привлекая к себе лишнее внимание всяких мудил. Поймав заинтересованный липкий взгляд (в лучшем случае — просто заинтересованный), давал как следует себя разглядеть. Знал, что красивый. Знал ли, что с ним хотят сделать за эту красоту, — неизвестно. Ну, когда пробились первые рога, уж наверняка понял. С возрастом пятна сошли, но прежними остались большие глаза с длинными ресницами да пушистый хвост, который до одури хотелось обхватить лапой и запустить пальцы куда пониже, меж половинок круглой восхитительной задницы. Казалось, сделай так Джейсон, даже это бы не смутило Рэда. Улыбнулся бы только шире, видя, что Джейсон наконец-то сдался. Олени — те еще мастера провокаций, но Рэд Уэлби — воистину нечто особенное. Не скрывает, что любит, когда его долбят под хвост, под блядски соблазнительный белый хвост. И стоило Джейсону представить, как Рэда кто-нибудь берет — вот так нагло, держась за хвост лапой, стирая с оленьей морды пижонскую ухмылку, — как его душили ярость и праведное возмущение. Да как так можно! Чертов олень-извращенец! И Джейсону бы отшвыривать эти недостойные офицера полиции мысли еще на подлете, ведь фатальное промедление — и стояк обеспечен. А там уже выхода нет, кроме как сдаться фантазии, где уже сам Джейсон дерет олений зад — может быть все еще в крапинку, кто знает, — а потом спускает на белоснежный хвост. Иной раз так башню сносило, что Джейсон, прохлаждаясь на улице, даже смотреть не мог на проходящего мимо Рэда. Не мог смотреть спокойно, без учащенного дыхания и закипавшего огня в груди: ну почему, почему олений офис именно напротив полицейского участка?! В ответ на хмурый взгляд — неизменно раздражающая улыбка Уэлби. «Как дела, Диксон?» — иногда справлялся тот, подмигивая, и Джейсон отвечал оскалом. Рэд хохотал, а Джейсон, тщательно пряча стояк, несся в туалет злобно и по-быстрому передергивать. Ненавидя его, себя и вообще весь мир, воображал, как Рэд идет следом, открывает дверь кабинки, молча встает на колени и берет в рот. А иногда (что никто, никогда, вообще никогда и ни при каких обстоятельствах не должен был узнать) Джейсон воображал, что сам отсасывает у Рэда. У оленей член больше, чем у кошек. Намного. Больше. И Джейсон хотел им подавиться. В такие минуты Джейсон мечтал об этом больше всего на свете. Джейсон мог думать о чем угодно, но так, как убийца девчонки, он бы никогда не поступил. Где-то все-таки есть грань, черта, за которой фантазии остаются фантазиями. Фантазиями почти реальными, к херам собачьим разлагающими личность, но всего лишь фантазиями. Безобидными, пока они в голове. Но Джейсон точно знал, что спросит, когда поймает убийцу: «Как оно на вкус?» Шло время, а ублюдок все никак не находился. Дело Хейз валялось пес знает где. И Джейсон прятал разочарование за стеклами темных очков. Кто-то сделал грязное дело, для которого у всех остальных была кишка тонка, навел шуму в тихом Эббинге и смылся. Оставил семью Хейз с разбитым сердцем, Джейсона — с навязчивыми мыслями и неприлично долгими взглядами в сторону Рэда Уэлби. Анджелу Хейз изнасиловали, сожрали и сожгли. В маленьком городке все шло своим чередом.