Miscreation

       Обязанности Дотторе, как Предвестника Фатуи, на взгляд самого учёного были весьма просты. Его основной задачей являлось создание силы, способной соперничать с Богами. Исходя из личных теорий, строившихся, как минимум, десятилетие, мужчина полагал, что успех данного вопроса зависел лишь от времени и был неминуем. Сами по себе Архонты представляли вымирающий вид, это понимала и сама Царица. Скорее всего, именно по этой причине Дотторе в принципе смог стать Предвестником. Чуть более сложной задачей — но далеко не невозможной — являлось сопоставление Архонтов и божеств с силами Богов Селестии. Даже при ближайшем рассмотрении и теоретическом разборе высшие существа мало чем отличались от созданных по их же подобию людей, оставаясь лишь чуть более совершенными творениями, незначительно меняющимися с течением веков. Конечно же, они оставались божественными существами, но, тем не менее, не безупречными. Почти что реализовавшими весь свой потенциал, но именно, что только почти, а не полностью.        Дотторе же Богов не боялся, в отличие от многих, и, уж тем более, не боялся Архонтов. Ни их сила, ни их возможное влияние ни разу не остановили учёного на пути к реализации цели. По его мнению, сам факт наличия подобных существ доказывал, что их уровень достижим, и создать нечто похожее оставалось возможным. И если эти самые боги потратили столетия или тысячелетия на неуклюжее и крайне непродуктивное самосовершенствование, то Дотторе был полон решимости сократить затрачиваемое на процесс время как минимум втрое. И в себе он не сомневался, ведь эра Богов подходила к концу, а вместе с ней завершалась, пусть даже толком не успев начаться, эра Человека. То, что лежало в конце этого сложного пути не смогло бы стать доступным ни тому, ни другому. Все видимые и возможные пути сходились в единую реальность, принося с собой начало эры Совершенства.        Однако, несмотря на то что Дотторе чётко видел свою цель, учёный не мог сказать, что он был близок к её реализации. Задача превзойти Богов для него проблемой не являлась, но куда более сложным и нудным был сам путь, который требовалось для этого пройти.        К тому же, помимо собственного гениального интеллекта, в руках учёного были ещё два ресурса. Первым и поистине бесценным являлась Бездна.        Всё, что ныне населяло Тейват — от разумных форм жизни на поверхности земли до пыли и грязи под их ногами, — было детищем Богов. Весь мир принадлежал им и подчинялся желаниям своих создателей, строго контролирующих каждый шаг собственного творения. Именно поэтому иерархия и граница между «человеком» и «Богом» ощущалась настолько чётко: люди попросту не могли надеяться на то, чтобы когда-то сравниться с чем-то подобным, а все доступные для этого средства оставались в руках самих божеств. Однако Бездна оставалась вне их контроля. Бездна, ставшая антитезой всему, что когда-либо создавали Боги. Нечто, что само по себе не могло быть, но существовало вопреки всему. Оживляя свой мир, Боги создавали «что-то» из «ничего», но они не смогли бы сделать этого без той самой «пустоты». Именно поэтому Боги боялись Бездны. Они попросту не могли совладать с той силой, которую держали в своих руках без её влияния. Не могли воздействовать на неё без страха изменить самих себя. Именно поэтому Бездна, оставаясь вне досягаемости божественного вмешательства, продолжала процветать. В конце концов, она являла собой отсутствие существования, при этом представляя собой, скорее, неотвратимый конец, неизбежность.        Но учёного это не пугало, и он не боялся ступить туда, куда не смели явиться сами Боги. Древние механизмы, ныне бесцельно блуждающие по землям Тейвата, и сам Орден подтверждали тот факт, что силу Бездны можно было подчинить своей воле.        Однако, несмотря на то что Дотторе уже доводилось работать с получаемыми из Бездны материалами, и, более того, он смог добиться определённого успеха в этом, контролировать элементальную энергию Бездны было невероятно сложно. Необузданный, непостоянный элемент чрезвычайно трудно подчинялся воле человека, и, в случае неудачного расчёта, наделял его такой силой, что результаты были, мягко говоря… Нежелательными.        Так, например, одной из сложностей и неприятной частью работы с абиссальной энергией было то, что в случае ошибки и нарушения хода того или иного эксперимента, она поглощала практически всё, что с ней взаимодействовало. Большинство подопытных превращалось в эфир сразу же, после введения в них жидкого концентрата. Выжившие же «счастливчики» могли исчезнуть через месяцы, а то и даже годы после якобы положительных результатов, порой сталкиваясь с участью гораздо хуже смерти. Природа Бездны заключалась в том, чтобы пожирать абсолютно всё, не оставляя после себя ни тел, ни доказательств, ни ответов. И поэтому вся деятельность Доктора представляла из себя сложный научный процесс, основанный на огромном количестве проб и ошибок, но из-за специфики Бездны не все неудачи могли быть объяснены логически или же опираться на конкретные факты. Дотторе научился мириться и приспосабливаться к подобным условиям, но основная проблема была в том, что он попросту не мог учиться на собственных ошибках, не имея того, с чем можно было бы работать.        Вторым и не менее ценным ресурсом, что оказался в руках мужчины, были те средства, что ему предлагали Фатуи. До его вербовки, многие планы молодого учёного граничили с несбыточными мечтами, не имея ресурса на переведение из теории в практику. Даже академия Сумеру, место, что славилось верностью прогрессу, выступало за всевозможные идеи и поддержку молодых дарований, отказало Дотторе в материальной поддержке. Но это с радостью сделали Фатуи, предоставив ему деньги, тёплые тела, персонал, подходящее рабочее место. Слишком хорошо, чтобы казаться правдой. В принципе, учёный был прав в своём сомнении, поскольку даже ресурсы Фатуи были небезграничны.        Поэтому Дотторе не поверил своей удаче, увидев какой-то намёк на связь с Бездной в мальчишке, что должен был стать Одиннадцатым Предвестником. Шанс, способный привести к раскрытию феноменальных возможностей.        Настолько уникальный ресурс, полностью подчиняющий своей воле человека и оставляющий неизгладимый след на его личности. И заметить это влияние было несложно, стоило лишь знать, что искать. Для Дотторе это стало практически привычкой. Хотя, многие из его коллег, — например, тот же Пульчинелла, — имели опыт наблюдения за изменяющимся поведением солдат, как и смутно, но представляли то, как выглядит так называемое искажение. Они были знакомы с этим достаточно хорошо, чтобы смочь распознать это, даже будучи неспособными объяснить происходящее словами.        Конечно же Пульчинелла был тем ещё дураком, но он не стал бы представлять абы какого рекрута самой Царице, без весомой на то причины, вне зависимости от его боевых талантов. К настоящему времени, Пятый Предвестник участвовал в обучении сотен новобранцев и был прекрасно знаком с их возможностями. Кто-то был просто хорошим бойцом, кто-то отличался храбростью или необъяснимой жаждой крови — для мужчин это было рядовым случаем. Но Аякс, как тогда называли мальчишку, не попадал ни под одну из возможных категорий, хотя мог бы. Возможно, именно потому что мальчик выделялся из общей массы, он смог привлечь к себе внимание Пульчинеллы. Его изначально подозревали в загадочной и необъяснимой связи с Бездной, это понимали многие, даже если и молчали об этом. У Дотторе же были свои сведения и опыт, и именно поэтому ему потребовалось так мало времени на то, чтобы распознать чужеродное проявление в юноше. Он слишком хорошо знал эти симптомы. В первые несколько лет своей службы, Дотторе лично оказывал помощь большинству из тех, кто так или иначе попадал под влияние Бездны — тем, кто пострадал от него, а не тем, кому повезло мгновенно исчезнуть при контакте со смертельно опасной энергией. Сейчас Доктору было попросту некогда заниматься подобным, по крайней мере он касался данного вопроса гораздо реже, чем раньше, после внесения множества корректив и правок в собственные, более поздние, работы. Они помогали нейтрализовать губительное влияние абиссальной энергии и задержать её проявление. Но не уничтожить. Симптоматика проявляла себя медленно, крайне медленно. Иногда ей требовались месяцы, а то и годы для закрепления и видимой демонстрации результатов неудачных экспериментов в более или менее одинаковой форме.        Во-первых, она порабощала разум. Дотторе предполагал, что подобная реакция возникала из-за невозможности воздействия на физическое тело. Некоторые люди оказывались менее устойчивыми, и их тела сразу же распадались при контакте с проявлениями Бездны, а кто-то наоборот, был полностью невосприимчив к искажающим эффектам. Тех же, кто стоял между этими двумя крайностями, можно назвать чуть более упрямыми. Теми, чьи тела невозможно поглотить до наступления их буквальной смерти. В этих случаях распад занимал от нескольких минут до часов. А для убийства физической оболочки Бездне требовался контроль над сознанием, разумом и личностью.        Это начиналось практически незаметно. Сначала снижалось качество работы, выполняемой испытуемыми. Они становились забывчивыми или же просто не заканчивали предложения в разговорах. Мелочи, что невозможно контролировать сразу, поскольку симптоматика была схожа с проявлениями усталости или стресса у солдат, что действительно не было редкостью. Но после какого-то временного промежутка эти симптомы обострялись. Расшатывалось их психическое состояние, в первую очередь выражаясь в возрастающей наглости. Фатуи — а в более широком смысле и вся Снежная, — были организацией, построенной на строгой иерархической системе, в какой-то мере держащейся на страхе и уважении. Безусловно, были и те, кто питал искреннюю веру и преданность что к родине, что к Царице, но, по большей части, люди боялись правительства и, в неменьшей степени, гнева Предвестников. И больше всего они боялись собственного Архонта. Но когда собственный разум насильно вытесняла чужеродная сила, в первую очередь исчезало понятие страха. Не скованные никакими рамками жертвы Бездны забывали своё место, нагло игнорируя приказы или же ведя себя словно дети. Казалось, они просто не обращали внимания на волю своего прямого начальства, и именно в этот момент они оказывались во внимании Дотторе. И если бы подобное поведение не попадало бы под вопрос государственной измены, — в действительности, подобные случаи были едва ли единичны, — учёный мог бы заставлять солдат проходить принудительное обследование. Но, к сожалению, на момент, когда Доктору позволялось проводить над ними какие-то опыты, ему оставалось лишь наблюдать за развитием событий и использовать это для построения выводов. В конце концов, последствия искажения Бездны были необратимы, вне зависимости от того, как скоро оно диагностировалось.        У заключительного этапа умственного коллапса было множество форм. Кто-то мог плакать часами, а то и днями напролёт без остановки. Кто-то впадал в состояние первобытной, животной ярости, из которого не могли вывести несчастных даже самые сильные транквилизаторы. Кто-то, выглядя совершенно нормальным, нёс полную чушь при разговоре и не понимал, когда собеседник не мог ответить на эту странную речь. Дотторе видел многое за время своей службы, но самым увлекательным оказывался конец, который встречали объекты его наблюдения. По мере того, как Порча искажала умы, Бездна меняла тела своих жертв, но не затрагивая их физические формы. В какой-то момент искажённые просто брали дело в свои руки. Обычно это были самые простые и быстрые методы: те, кто имел в своих руках оружие, перерезали себе глотки, а владеющие магией стихий поджигали себя, заполняли лёгкие водой. Но в случае, если они не владели ни тем, ни другим, применялся более «творческий» подход. Однажды Дотторе довелось наблюдать за агентом, который бился головой о стены своей камеры до тех пор, пока не упал замертво — его мозг превратился в кровавое месиво с торчащими из него фрагментами черепа. Застрельщик, несколько дней подряд говоривший на неизвестных языках, разделся посреди ночи догола и повесился, сделав петлю из собственной одежды. Он был уже мёртв, когда подчинённые Дотторе успели добраться до камеры и снять тело с импровизированной виселицы, но сознание то покидало, то снова возвращалось в пустующую оболочку, словно бы не желая подчиняться физическим законам. Багровое от недостатка кислорода лицо, кроваво-красные, опухшие глаза с полопавшимися сосудами, но ни единого признака борьбы, несмотря на затянувшийся процесс, словно бы солдат терпеливо ждал, когда его настигнет желанный конец. Хотя, самым выдающимся стал случай с одним из гидро-солдат, владеющим зеркальной магией. Женщина, за которой Дотторе наблюдал после того, как та начала нападать на своих коллег, веря, что она являлась матерью какого-то ребёнка. Стоило обратиться к ней по имени, как она впадала в ярость и становилась агрессивной, спрашивая, откуда чужие люди могли знать имя «её дочери». Она стала одной из тех наблюдаемых, к которой применялись наиболее жёсткие методы контроля: женщина была лишена одежды, мебели в своей камере, питание исключало возможность подавиться пищей при кормлении. Не было ничего, что могло бы способствовать её суициду. Единственное, что не учёл Дотторе, это её тщательно ухоженные ногти. То, чем эта женщина гордилась ещё до начала психоза. В конце концов, именно этими когтями она разодрала собственные запястья, пусть даже если это и не было достаточно эффективным способом членовредительства. Женщине потребовалось несколько часов на то, чтобы, наконец, успокоиться после неудавшегося кровопролития, и в это время она занималась тем, чтобы использовать собственную кровь для росписи стен. Письменность не подходила ни под один известный в Тейвате язык, а также ни под один из тех языков, что знал Дотторе. И, уж тем более, не походил ни на один из тех, что могла знать сама женщина. Самое лучшее, что смог предположить Предвестник, заключалось в том, что язык был древним, и относился к уничтоженной, проклятой самими Богами цивилизации Каэнри’ах. Поэтому тексты были переписаны и предложены тем немногим учёным, что были завербованы Фатуи и что не боялись изучать языки прошлых эпох. Но, к глубокому разочарованию Дотторе, все догадки, касающиеся содержания послания, в лучшем случае были неразборчивой тарабарщиной, а то, что поддавалось переводу, походило на рецепт тушёного мяса, по лучшим из предположений учёных.        И хотя ни одна форма безумия не совпадала с его проявлением у других людей, на последних этапах их жизни был один эффект, связывающий жертв Бездны между собой. Этот эффект оставался неизменным и проявлялся у каждого, за кем наблюдал Дотторе.        Это были их глаза. Глаза, что тускнели и теряли малейший проблеск эмоций, даже если жертвы кричали или бились в агонии, плача и борясь за жизнь до последнего вздоха. К тому моменту, их тела оставались не более, чем пустой оболочкой, существующей лишь на источнике энергии собственной Порчи.        Пустой, зловещий взгляд был тем, с чем Дотторе был хорошо знаком за годы своей работы, и тем, что он увидел в глазах молодого лейтенанта Аякса а тот самый день. Тем, что до сих пор мелькало в них.        Предвестник мог только догадываться о том, почему он не обратил на это внимание сразу. Возможно, потому что даже не думал искать в мальчишке что-то подобное, ведь Чайльд точно не был сумасшедшим. Его разум казался чистым, да и сам он был не только физически сильным, но и невероятно хитрым и проницательным. Стратегические решения мальчишки часто превосходили предложения его старших коллег, хотя никто не озвучивал этого, попросту чтобы не давать Капитано или Скарамушу лишний повод для слухов или придирок. И единственным недостатком Чайльда были характер, болтливость и чрезмерная жадность до внимания, что можно было списать на его возраст. По крайней мере, мальчишка явно не бился головой о стены и не пытался писать на стенах рецепты собственной кровью.        Именно это и очаровывало. Когда Дотторе впервые всерьёз обратил внимание на мальчика, ему казалось, что это был его персональный подарок. Его настолько глубоко затронула Бездна, но Аякс не проявлял ни единого отклонения от нормы, продолжая спокойно существовать с избежавшими воздействия искажения разумом и телом. Идеальный подарок для учёного, за которым Доктор мог свободно наблюдать и изучать то, что сохраняло жизнь мальчишки.        К сожалению, как и с ситуацией становления Дотторе Предвестником, реальность не могла быть настолько щедрой. Мальчишка крайне быстро разочаровал Третьего, поскольку, несмотря на все своё хвастовство и позёрство, он ни разу не упомянул ни слова про Бездну до момента, когда речь заходила про их убийства, избегая разговоров про её влияние, как и про то, что очевидно присутствовало в самом юноше. Тарталья всегда притворялся дурачком, причём настолько переигрывая в этом, что подобное поведение стало признаком понимания мальчишкой того, к чему клонил Дотторе. И, конечно же, Чайльд только отшучивался. Учёный же этого не понимал. Хотя Тарталья всегда находился в центре внимания, его способности никогда не превышали границы того, что было бы доступно любому другому человеку. Но Дотторе знал, что всё это было ложью и просто не выдерживал.        Он даже пытался надавить на мальчишку своим статусом, но это не возымело эффекта — Тарталья просто игнорировал принцип старшинства среди Предвестников, оставаясь всецело преданным одной лишь Царице. И хотя мужчина ненавидел обращаться к Архонту и просить её о помощи, у него просто не было другого выбора.        В Царице Доктор разочаровывался не впервые и уж точно не в последний раз. Ему удовлетворили просьбу в аудиенции, но ледяной и непреклонный взгляд говорил сам за себя. Ни один аргумент о связи Тартальи с Бездной не был услышан, как и то, что мальчишка был бы крайне полезен для него в качестве исследовательского материала. Царица молча слушала увещевания и жалобы Дотторе об отсутствии у Тартальи желания сотрудничать и лишь через некоторое время ответила.        — Судьба Тартальи не связана с твоей. Как и вы сами властны лишь над своими собственными. Я не стану вмешиваться в ход вещей, а тебе, Иль Дотторе, следует научиться терпению.        Она разговарила с ним как с ребёнком, предупреждая у того начало бессмысленной истерики, мягко, но непоколебимо напоминая, что в жизни часто приходится идти на компромиссы и нужно научиться делиться игрушками с другими детьми.        Дотторе же не хватало слов, чтобы максимально точно выразить свой уровень презрения к этой пресловутой девке.        Однако других вариантов, кроме как подчиниться, у мужчины не оставалось, и ему действительно нужно было искать пути компромисса. Как и из-за отсутствия выбора, учёный мог лишь запомнить тот факт, что от него кощунственно скрывали крайне ценную информацию. И каким бы ни был соблазн взять этот вопрос в свои руки, спешка лишь всё испортит. Дотторе был абсолютно один, и за него вряд ли бы кто-то стал заступаться и поэтому, даже если попытка вскрыть мальчишку не привела бы к его смерти, последнее чего хотел Доктор — это полностью лишиться доверия со стороны Аякса. Сотрудничество с мальчиком, казалось, было последней надеждой учёного на раскрытие секретов связи лейтенанта и Бездны.        Но характер мальчишки просто отталкивал от себя и не давал ни единой гарантии того, что от Чайльда действительно может быть хоть какая-то польза. В итоге, Дотторе просто потерял большую часть интереса к этому вопросу, как и никогда не строил надежд, что он когда-нибудь сможет завязать хоть сколько-то дружеские отношения с ним, чтобы сподвигнуть того к помощи. Дотторе никогда не был силён в общении с людьми.        Однако, к счастью для него, события приняли иной оборот.

***

       Дотторе сидел на краю кровати и застёгивал пуговицы на своей классической льняной рубашке, пусть и немного помятой, но всё ещё чистой, когда пара чужих рук скользнула вверх по его груди и остановила пальцы Доктора прежде, чем тот успел закончить. Вскоре Тарталья прижался обнажённой грудью к спине учёного.        — Ну и что за спешка, — горячо выдыхая на ухо спросил Тарталья, со слышимой мечтательной ноткой в голосе. — Останься со мной.        Дотторе грубо сбросил его руки.        — Отстань от меня.        Чайльд не подчинился, наоборот, наваливаясь на Доктора всем весом и удобно устраивая голову на его плече. Он взял мужчину за руку, насильно сплетая пальцы и чуть сжимая.        — Ты всегда на взводе. Расслабься, Док, — юноша прижался щекой к щеке Предвестника, но Дотторе чувствовал, что мальчишка капризничал. — Ты ведь уже завтра уедешь.        Дотторе мог лишь раздражённо застонать и попытаться вырваться из хватки наглеца. Чайльд же не отпускал и просто держал крепче. Ему не претило использовать силу тогда, когда это было выгодно.        — Я и без тебя знаю, что и когда мне нужно делать. Какого дьявола тебе нужно?        Тарталья вздохнул, упорно отказываясь подчиняться.        — Ты и так постоянно в разъездах. Я думал, что раз ты здесь, то ты захочешь отдохнуть.        — Мне некогда отдыхать, — недовольно проворчал Дотторе и нахмурился. — Это не отпуск, мальчик. И я здесь не по собственной прихоти.        — Ну да, конечно, — обиженно и недоверчиво пробубнил Чайльд. — Почему ты каждый раз так спешишь вернуться в Хаэрсис? У тебя же есть заместитель, разве он не должен за всем следить в твоё отсутствие?        — И что?! — рявкнул мужчина. — Это не значит, что мне нечего делать. У меня есть чем заняться и чем я должен заниматься.        — Раньше так не было, — фыркнул Тарталья. — На тебе лица нет, каждый раз, когда ты возвращаешься оттуда.        Дотторе замер. Заявление было неожиданным и вызывало беспокойство. Сам учёный не замечал того, что он вёл себя с Чайльдом как-то иначе после Хаэрсис, но, с другой стороны, это не было удивительным. Проводившиеся там исследования стояли на месте, причём достаточно давно. Одни и те же проблемы возникали снова и снова, не позволяя произойти какому-то научному прорыву. И несмотря на то, что Дотторе был уверен в компетентности его нынешнего заместителя, раз за разом необходимость личного присутствия Предвестника становилась всё острее. У них не хватало ответов, времени, а что самое главное — не было материала. В попытках продлить жизнь уже имеющимся подопытным весь экспериментальный процесс приходилось замедлить до черепашьей скорости. В противном случае, столь быстрая трата человеческого ресурса стала бы заметной, и хоть в Тейвате хватало тех, кого можно было использовать в качестве замены, но рано или поздно кто-нибудь бы обратил внимание на участившиеся похищения и смерти, незамедлительно связывая инциденты с Фатуи. И кто знает, как долго Царица будет поддерживать проводимые исследования.        Дотторе подозревал, что Тарталья догадывался о чём-то подобном, но теперь же был в этом уверен. Это не могло не волновать. Мужчина определённо не хотел посвящать Чайльда в свои проблемы, как и не хотел, чтобы мальчишка висел на нём подобно тряпке, так ещё и с нотками омерзительной жалости в голосе. С другой стороны, это могло быть полезным.        Учёный рассчитывал на то, что увлечённость им Тартальей сделает мальчишку сговорчивей, но, пока что, этого не произошло. Тарталья игнорировал все намёки мужчины, а сам явно не собирался делиться информацией. Однако, возможно, одних намёков было недостаточно, а учитывая то, как мальчишка хотел доставить Доктору «удовольствие», он мог утратить бдительность добившись своего. Возможно, в этом была доля смысла.        И хотя Дотторе не без боли переступил через себя, он со вздохом откинулся в объятия Чайльда. Он почувствовал, как руки юноши дрогнули от удивления.        — Прогресс в Хаэрсис… С этим есть проблемы, — сказанные слова были подобны желчи, такие же едкие, вязкие и жгучие, чтобы удерживать их внутри. Даже если в откровенном диалоге и была польза, Дотторе всё равно чувствовал дискомфорт. Учитывая, чем обернулась подобная искренность в последний раз, он сильно рисковал.        Мужчина позволил признанию зависнуть в воздухе на какое-то время, а после взглянул на Тарталью, пытаясь прочесть его эмоции. Из-за близости их лиц это было непросто, но Чайльд даже на него даже не посмотрел. Его глаза были наполнены задумчивостью и направлены куда-то в пространство, словно бы он думал, что ответить.        — Прости, — рассеяно пробормотал Чайльд и на этот раз жалость в его голосе звучала отчётливей. Доктору стало тошно, но он понимал, что должен был продолжить говорить.        — Да. И поэтому работы стало гораздо больше. В противном случае мы не сдвинемся с мёртвой точки, — Дотторе снова замолчал и выдержал паузу. — Я больше не могу позволить себе тратить время на сторонние вещи.        Почувствовав, как Тарталья вздрогнул, учёный понял, что он попал в точку. Тело мальчика напряглось, и Предвестник подумал, что его сейчас отпустят, но вместо этого Чайльд лишь крепче и как-то собственнически сжал объятие. Хватка Тартальи была достаточно сильной, чтобы оставить следы от ногтей на внешней стороне ладоней Доктора, и мужчина вспомнил о ней, только почувствовав боль. За его спиной Чайльд выдохнул, отпуская руку учёного, но лишь для того, чтобы обхватить грудь мужчины, обнять, и после уткнуться в изгиб шеи Дотторе.        — Я могу помочь тебе, — слишком быстро сказал Тарталья. В его голосе отчётливо слышалось отчаяние. Должно быть, он и сам понял это, почему после улыбнулся и тихо засмеялся. — Если ты забыл, я не только способный красавчик. У меня есть и пара тузов в рукаве.        Пренебрежительное отношение и столь тесный телесный контакт раздражали, а Предвестник не мог избавиться от чувства глубокого отвращения, почему говорил практически не задумываясь.        — Я отлично знаю все твои приёмчики, Чайльд, — мальчишке хватило наглости засмеяться, пусть и с ноткой нервозности. Юноша наклонился и мягко поцеловал шею учёного в точке, где чувствовался пульс. Такой короткий и жалостливый поцелуй.        — Ты злишься, я прав?        Как только Чайльд отпустил руки Доктора, мужчина скомкал в пальцах ткань своих брюк, молчаливо борясь с острым желанием избавиться от чужих касаний.        — Я? О, Чайльд, ну на что бы я мог злиться, мой милый питомец, — обманчиво кротким и достаточно сладким голосом спросил Предвестник, подбирая интонации так, чтобы соблазнить мальчишку. Слишком сладким, чтобы быть настоящим и служащим напоминанием Одиннадцатому о том, что тот ходил по крайне тонкому льду. Чайльд на мгновение застыл, но после снова начал целовать шею учёного. Отчаяние чистой воды, призванное умилостивить и убрать недоверие, возникшее после прошлых поступков Тартальи. Больше юноша не сказал ни слова, вероятно, боясь сказать что-то лишнее.        — Чайльд, я знаю тебя вдоль и поперёк, — изображая безразличие тяжело вздохнул мужчина. — И все твои хвалёные уловки давно устарели. Они мне неинтересны. Если это всё, что ты мог предложить мне, то, боюсь, у меня есть дела поважнее.        Дотторе снова выдержал мучительную паузу, не без удовольствия отмечая замершего в напряжении Чайльда. Предвестник мысленно ухмыльнулся.        — Но, возможно, если бы ты показал мне что-то новое, я мог бы задержаться здесь чуточку дольше.        Чайльд молчал. Затем его губы дрогнули от лёгкого смеха.        — Ты забавный, Док, — это было сказано искренне, и звучавшая в словах нежность смягчила их. Дотторе же это взбесило. Не то чтобы он ожидал, что Тарталья раскроет его замысел, но эти снисходительность и прозорливость стали последней каплей. В конце концов, Доктор попробовал грубо оттолкнуть Чайльда от себя. Юноша покачнулся, приподнимая голову с плеча учёного, но лишь для того, чтобы сместить её чуть в сторону. Он наклонился, чтобы лучше рассмотреть лицо старшего Предвестника и встретился взглядом с Дотторе.        — Ну и как это понимать?! — огрызнулся мужчина.        — Никак. Просто нахожу тебя забавным.        — Я не дурак, мальчишка, — Доктор не хотел показывать того, что он терял самообладание, но его нервы были на пределе.        Тарталья нахмурился.        — Никогда не считал тебя им.        — Итак, значит ты говоришь, что других секретных приёмчиков у тебя нет?        — Есть.        Прямое согласие было настолько неожиданным, что Дотторе даже опешил. Мальчишка снова играл с ним, но это было первым случаем, когда он открыто согласился с тем, что действительно что-то скрывал. В крови учёного бурлил адреналин.        — Покажи мне их, — слишком нетерпеливо выпалил учёный. Раскрываться перед юношей было крайне плохой идеей, да и Тарталья явно энтузиазма Предвестника не оценил. Он лишь промолчал и ответил с холодной апатией в голосе.        — Я не стану этого делать.        Дотторе разочарованно поджал губы. Он был вынужден отступить. Мальчишка был непоколебим, ничуть не собираясь прогибаться под желания учёного. Дотторе просто не мог позволить ярости взять над собой верх.        — И какой смысл, Чайльд, — глубоко вздохнув, спокойно спросил мужчина, — обладать тем, что ты никогда не используешь?        — В этом нет необходимости, — ответил Тарталья. — Это к лучшему, поверь мне.        Дотторе хотелось смеяться после последнего заверения Одиннадцатого. Ему хотелось стереть с лица мальчишки этот спокойный и умный взгляд или, хотя бы, наконец, оттолкнуть раздражающего юношу прочь и успокоиться. Но он должен был быть предельно осторожным.        — Видимо, ты не понимаешь, насколько важно то, что я делаю, — сказал учёный. — Если ты так горишь желанием помочь мне, то в твоих же интересах не скрывать от меня крайне ценную информацию, которую я смогу использовать в своей работе.        — Это тебе не поможет, — сухо ответил Чайльд.        Его взгляд дрогнул, и юноша разомкнул объятия. Больше он не смотрел на Дотторе, глупо теребя край одежды. Затем, он осторожно потянулся вперёд, желая взять учёного за всё ещё сжимавшую ткань брюк руку. Дотторе этого не позволил, и юноша неуверенно начал поглаживать предплечье учёного.        — Я не лгал тебе, честно. Я бы хотел помочь тебе, если смогу. Тебе не обязательно бросать всё это.        Помимо отчаяния, в голосе младшего Предвестника звучало что-то похожее на раскаяние. Словно бы Чайльд не хотел отказывать, но при этом просто не мог дать того, о чём его просили. Дотторе же это сводило с ума, но он не мог открыто требовать Тарталью подчиниться. Он всё ещё мог заставить мальчишку работать на себя, по крайней мере, Доктор так думал. Он заставил себя преодолеть отвращение, когда юноша коснулся его руки и крепко, жадно сжал ладонь в своей. Во всяком случае, Тарталья сам признался в том, что у него было, что показать Дотторе. Как минимум что-то одно. Но у Чайльда не было повода прибегать к этому. Значит, для подобного должна появиться веская причина.        Возможно, у него действительно не было шанса проявить себя. Боевой талант Тартальи был широко известен, и Предвестник в этом был действительно хорош. Неважно, природный ли это был талант или влияние Бездны, но у юноши не было необходимости раскрыть весь свой потенциал до его посвящения в Предвестники. У него не было причины. Не было шанса.        Дотторе ухмыльнулся.        — Что ж, раз ты сам это предложил мне, я знаю, где твои таланты могут быть полезны.        — И что это? — сразу же оживился Чайльд.        Учёный встретился с ним взглядом. С теми тусклыми, пустыми глазами, что насмехались над ним столько лет подряд и продолжали делать это прямо сейчас. Мужчина лукаво улыбнулся.        — Как насчёт спарринга, Чайльд?

***

       Дотторе нужно было подготовиться, и всё это время Тарталья пристально наблюдал за ним, хоть и держался на некотором расстоянии.        По словам учёного, поскольку прогресса в Хаэрсис не было, он мог потратить время на то, чтобы доработать старые прототипы машин, которые могли бы оказаться полезными для Фатуи здесь, в Ли Юэ. Стражи Руин — сложные и древние создания, чей программный код всё ещё не изучили, и полностью подчинить их не предоставлялось возможности. Однако они хорошо подходили для задач вроде патрулирования и охраны территории. Улучшенные машины отлично отводили взгляд и заменяли солдат Фатуи там, где излишнее привлечение внимания было нежелательным. Также они прекрасно показывали себя на передовой. Поэтому, чтобы убедиться в их пригодности, Дотторе было необходимо проверить свои творения в деле. В принципе, это даже не было ложью. Рано или поздно от него бы и так потребовали продемонстрировать результаты работы, да и следовало поддерживать видимость задействованности фабрики Ли Юэ.        Также Дотторе сказал Тарталье, что если ему таки придётся закрывать центр, то ему хотя бы не придётся возиться со всем этим мусором в одиночку. Это также не было ложью. Для личных целей мужчины эта лаборатория стала практически бесполезной, и та небольшая работа, которой он здесь занимался, не приносила никакой пользы для Фатуи. И пусть он не озвучивал этого, но центр продолжал существовать только из-за Чайльда. Юноша был тем, что пробудило в учёном интерес, природное любопытство, жажду отомстить и животную похоть. Но всё это он мог спокойно игнорировать. Для мести можно найти и другую возможность, а что касательно интереса — Дотторе просто надоело то и дело натыкаться на препятствия. И ситуация с Чайльдом грозила стать последней — у учёного не было сил бороться с очередной неудачей. Он уже был морально готов бросить это пресловутое здание, если всё пойдёт наперекосяк.        Но хотя Дотторе не врал Тарталье, он делал это лишь ради того, чтобы заинтересовать Одиннадцатого. С одной стороны, он дал ему чёткую цель, а с другой дал понять, что спокойно бросит Ли Юэ и всё, что с ним связано.        Хотя учёный задавался вопросом, действительно ли Чайльд нуждался в дополнительной мотивации. За всё время их общения, Дотторе пришёл к выводу, что мальчишка был просто помешан на сексе, и когда они были вместе, Тарталью не интересовало ничто другое. При этом же не утихала его жажда сражений, почему Чайльда заинтересовала возможность лишний раз проявить себя в пылу боя.        Тем не менее, юноша явно был настороже. То ли потому что ему всё это казалось слишком невероятным, то ли он догадывался, что в действиях Дотторе был подвох. Скорее всего, оба варианта были правдивы.        — Ты действительно не против того, чтобы я не сдерживался? — спросил Чайльд, смотря не на мужчину, а на бездействующих Стражей Руин. Дотторе же опирался на железные перила смотровой площадки и холодным взглядом наблюдал за открытым пространством.        — Делай что хочешь, — с некоторым холодом произнёс учёный. — От этого хлама мало пользы, так что меня не особо волнует то, что ты с ними сделаешь. Только, пожалуйста, постарайся… Не мусорить.        С минуту Тарталья изучал поле боя, прежде чем, наконец, взглянуть на Третьего Предвестника.        — Это все, что здесь есть?        В голосе Чайльда не было обвинительных или насмешливых интонаций, напротив, его голос был полон серьёзности, от чего Дотторе не мог не волноваться. Даже зная то, что Тарталья был способным воином, было что-то неправильное в том факте, что мальчишка совершенно спокойно ощущал себя, стоя на линии огня пяти полностью рабочих автоматонов. И единственным его вопросом было уточнение количества машин.        Учёный сцепил руки, дабы скрыть своё беспокойство и маскируя его напускным раздражением.        — Считай пробным раундом. Я не могу улучшить что-либо, не имея представления о твоём базовом уровне. Поэтому, для начала, этого вполне хватит.        — Справлюсь, Док, — усмехнулся Тарталья в ответ. — Это будет весело. Начнём?        — Валяй. Не могу же я весь день стоять здесь и ждать, пока ты решишься сделать хоть что-нибудь, — насмешливо и нервно отмахнулся от юноши учёный.        Тарталья же только рассмеялся.        — И это я нетерпелив, Док? Серьёзно?        Предвестник сразу же ощетинился, но прежде, чем он успел хоть что-то сказать, Тарталья развернулся к автоматонам. Несмотря на наличии лестницы в паре шагов от мальчишки, Чайльд предпочёл просто перепрыгнуть через перила вниз, прямо на арену. Дотторе только закатил глаза и перевёл взгляд на монитор, но после шагнул туда, где только что стоял Тарталья, опираясь на перила и наблюдая за полем под смотровой площадкой. Машины ожили сразу же, стоило Чайльду приблизиться к ним, Дотторе молчаливо наблюдал за дальнейшим развитием событий.        Зрелище было недолгим.        Учёный не представлял, насколько легко будет довести Тарталью до его предела или как заставить мальчишку хотя бы вспотеть. Более того, Дотторе не был готов к тому, насколько быстро Стражи Руин окажутся уничтожены. Чайльд был расчётлив и действовал максимально эффективно. Он знал обо всех потенциальных угрозах, где бы они ни находились, настолько умело распределяя время и собственные силы, что со стороны все его движения скорее походили на причудливую постановку, чем на настоящий бой. Совершенно случайно, Дотторе поймал себя на мысли, что, скорее всего, для Тартальи это и было чем-то вроде шоу.        Смертоносность мальчишки не могла не впечатлять. При беглом изучении того, что осталось от древних машин, Дотторе отметил, что спасать было попросту нечего. Чайльд буквально разорвал машины на клочки, безошибочно поражая Стражей в самые уязвимые места. Части техники разбивались при ударе о землю, не оставляя ничего, кроме растрескавшегося металлолома от того, что ранее было ужасающей машиной убийства древности. Военной техникой, уничтоженной каким-то юношей, посчитавшим это чем-то вроде неплохой тренировки или развлечения.        Дотторе наблюдал за тем, как Чайльд расправлялся с машинами, и нервно постукивал пальцами о металл перил. Он предполагал, что заставить мальчика потрудиться будет непростой задачей, но теперь же Предвестник думал, сможет ли он в принципе добиться поставленной цели. Он был всецело уверен в собственном контроле над разумом юноши, но совершенно забыл про его физическое тело.        Мужчина нервно кусал внутреннюю часть щеки до тех пор, пока во рту не начал ощущаться тонкий привкус крови, молчаливо смотря вниз, на арену, даже после того, как Чайльд прикончил пятерых Стражей. Дотторе не взглянул на Тарталью даже после того, как услышал приближающиеся шаги, будучи слишком поглощённым своими мыслями, внутренне проклиная мальчишку за то, что тот настолько усложнял учёному жизнь. Едва ли он мог заставить себя обратить внимание на Чайльда, когда юноша открыл рот.        — Тебе понравилось?        — Ага, — рассеянно пробормотал мужчина. Он всё ещё смотрел на образовавшееся на арене кладбище машин, пытаясь придумать хоть что-то, что могло бы помочь ему найти оптимальное решение в сложившейся ситуации. — Думаю, на сегодня мы закончим. Я не…        Дотторе вырвали из мыслительного процесса, когда Чайльд грубо схватил его за запястье и дёрнул на себя, резким и быстрым движением сокращая дистанцию, буквально впиваясь в губы учёного. Маска Предвестника мешала нормально целоваться, но Тарталья жадно истязал то небольшое пространство, которое было доступно ему. Прежде чем Доктор успел среагировать, его вжали спиной в железную ограду, а руки Тартальи, казалось, были везде и всюду одновременно.        — Тебе понравилось? — юноша выдохнул, облизывая уголок рта Доктора, наконец додумываясь коснуться рукой маски Предвестника. Одиннадцатый грубо смахнул её, и учёный искренне удивился тому, что она не разбилась при ударе об пол. Стоило преграде исчезнуть, как Чайльд сразу же накрыл губы мужчины своими, бесцеремонно прижимаясь к ним языком. — Понравилось же? Скажи мне, что я отлично справился.        — Ч… — В тот момент, когда Дотторе открыл рот, Чайльд проскользнул в него своим языком, отчаянно вылизывая и касаясь им рта мужчины. Учёный хотел было оттолкнуть мальчишку и упёрся руками в его плечи, но Тарталья не сдвинулся с места, углубляя поцелуй. Он был сильнее Дотторе, гораздо сильнее, учитывая то, как легко он брал верх в подобных ситуациях. И словно бы для того, чтобы подчеркнуть это лишний раз, Чайльд обнял учёного за талию, прижимая их бёдра друг к другу. Эрекция мальчишки чувствовалась даже сквозь одежду.        Тарталья словно обезумел, прижимаясь к Доктору, хихикая от накатившего головокружения и прерывая поцелуй ради короткой улыбки, ставшей единственной возможностью для Дотторе вздохнуть, прежде чем Чайльд снова набросился на него. Всё ещё ошеломлённый Предвестник не мог осмыслить происходящее, ставя первостепенной задачей отлепить от себя Тарталью, но при этом утопая в накатывающих волнах похоти. Попытки сосредоточиться были обречены на провал под натиском Чайльда до тех пор, пока он не позволил учёному нормально отдышаться.        — Это было весело, — всё ещё смеясь промурлыкал Чайльд, прижимаясь лбом ко лбу учёного и растягивая губы в довольной улыбке. — Мне нравится, когда ты смотришь на меня. Когда ты наблюдаешь. Это возбуждает. Тебе нравится наблюдать за мной?        Дотторе охватила непонятная смесь ярости и возбуждения. Мало того, что Тарталья так мастерски расправился со Стражами, так этот чёртов, проклятущий щенок посмел нарушить его планы. И главное, что это буквально сошло ему с рук.        — Ты грёбанная сучка.        — Смотри на меня, — простонал Чайльд, всё ещё безумно улыбаясь и касаясь кончиками зубов кожи Дотторе, высовывая язык и оставляя на щеке Третьего длинный, влажный след от слюны. — Давай, смотри только на меня. Я хочу больше. Смотри на меня, Док.        Без предупреждения Чайльд рухнул на колени, повисая на штанах мужчины и стягивая их вниз вместе с бельём. Дорвавшись до члена Доктора, Тарталья взял его в рот прежде, чем Предвестник успел высказать хоть слово протеста.        Дотторе зашипел, когда Чайльд плотно обхватил его губами, вслепую протягивая руку вперёд и хватаясь пальцами за металлический поручень. И мужчина просто не смог сдержать судороги, когда юноша начал вылизывать языком головку члена, провоцируя Доктора на неконтролируемый толчок бёдрами.        Проклятье. Будь проклят этот мальчишка, от этой рыжей макушки до последней кости в его чёртовом теле. Чёрт, он словно бы насмехался над Предвестником каждый грёбаный раз, явно находя отчаяние Доктора чем-то забавным. И чёрт бы побрал его язык. То, как он двигал им, как сжимал губы, то, насколько мальчишка был жаден и голоден до всего происходящего. То, как Чайльд позволял слюне стекать по своему подбородку и размазываться вокруг рта и члена. Дотторе ненавидел то, как бурлящая ярость превращалась во всепоглощающую похоть, вынуждая терять самообладание и уничтожая все мысли. Учёному только и оставалось, что схватить юношу за волосы, удерживая его голову и самозабвенно толкаться бёдрами в рот Чайльда, касаясь глотки Одиннадцатого при каждом новом движении. Тарталья давился, смаргивая с глаз слёзы, и Дотторе не мог оторвать от него взгляд. Это зрелище было тем единственным, что заставляло учёного чувствовать себя победителем, а не проигравшим в этой ситуации.        Они кончили практически одновременно. Дотторе толкаясь в глотку мальчишки, а Чайльд, в какой-то момент умудрившийся вынуть свой член из штанов и надрачивающий себе какое-то время, теперь позволял сперме стекать между пальцев. Тарталья неудачно вздохнул в момент оргазма учёного, давясь чужой спермой, и Дотторе мог наблюдать то, как белёсая слизь вытекала из носа и уголков рта мальчишки. Было чертовски приятно наблюдать за тем, насколько униженным сейчас выглядел Чайльд.        Ровно до тех пор, пока мальчишка не начал улыбаться, пусть даже всё пытаясь откашляться от спермы и слизи, смотря на Предвестника влажными от слёз глазами. Взгляд Тартальи был полон томной мечтательности, и Дотторе внезапно осознал, что именно этого Чайльд и добивался. Он хотел, чтобы на него смотрели. И мужчина подчинился, даже не осознавая этого.        Тарталье даже хватило наглости поблагодарить Предвестника за случившееся.

***

       Вернувшись из Хаэрсис, Дотторе предложил Тарталье семерых Стражей.        Быстро разобравшись с ними, Чайльд сразу же бросился на стол учёного, с широко раздвинутыми ногами умоляя, чтобы Дотторе выебал его до бездыханного состояния. Однако настолько вымотанным оказался сам Доктор, после попытки добиться требуемого.        В следующий раз Предвестник не стал информировать мальчишку о количестве машин, добавив к старым ещё семь Стражей, усиленных лучшими из тех материалов, к которым Дотторе имел доступ. Интереса ради импровизированный отряд дополнил Руинный Охотник.        Тарталье потребовалось чуть больше времени на то, чтобы перебить всю технику, и сделано это было с чуть меньшей грацией и артистичностью. Однако свою задачу юноша выполнил, после заваливая Дотторе прямо на пол и кончая сразу же, стоило только ему полностью принять в себя член мужчины. Руинный Охотник оставил на щеке юноши до смехотворного мелкую царапину, и Чайльд, вытерев кровь тыльной стороной ладони, слизал её, практически нежно целуя Доктора. Привкус железа усилился, когда Дотторе от злости и разочарования прокусил губу мальчишки. А спустя какое-то время он выставил против Тартальи отряд из одиннадцати усиленных Стражей и двух Охотников со смертоносными ленточными пилами на всех четырёх конечностях, привезёнными в Ли Юэ по личному приказу Третьего Предвестника.        Тарталья уничтожил их всех. Это заняло гораздо больше времени и осторожности со стороны юноши, но вскоре арену заполнили лишь осколки металла и полыхающие обломки машин, а в центре этого стоял Чайльд, смотревший на старшего Предвестника с мягкой улыбкой и дьявольским огнём в глазах.        Не спрашивая, он прижал мужчину к стене и взял его прямо там же, и Дотторе искренне возненавидел всё происходящее. Он просто не мог смириться с тем, что после сражений у Тартальи оставались силы на то, чтобы подавлять сопротивление Доктора и безостановочно нести какой-то слащавый бред. Он ненавидел собственную слабость, то, как его подводили собственные ноги и мальчишка удерживал его на руках, безошибочно подбирая правильные движения и выбивая из учёного резкие, гортанные звуки, которые он просто не мог сдержать. Дотторе проклинал мальчишку, отчаянно и совершенно беспомощно шипя под Чайльдом во время оргазма.        Всё шло не по плану. Дотторе ещё никогда не был так близок к тому, чтобы получить желаемое, но при этом же так далеко от конечной точки своей цели. Он чувствовал, что всё больше терял контроль над Чайльдом и едва ли не бросил всё, импульсивно возжелав закрыть фабрику и сдаться. Мужчина просто не знал как скоро его добьёт этот ставший бесконечным круг, и как скоро Доктор сойдёт с ума, застряв в нём.        Но, в конце концов, он пересилил себя, решив, что этого больше не повторится. Не в этот раз. Дотторе получит то, что он хотел любыми средствами, вне зависимости от их цены.        Учёный вернулся в Заполярный дворец сразу же, как только ему представилась удобная для этого возможность. В первую очередь, ему нужно было переделать всех имеющихся автоматонов в то, с чем он смог бы работать. Честно говоря то, что запланировал Дотторе, было скорее пародией на улучшение машин. Он просто напичкал автоматоны оружием, превращая их в знаменитые хрустальные пушки. Те самые боевые единицы, способные нанести огромный урон, но едва ли не разваливающиеся от малейшего тычка. Их не хватит надолго, но сейчас Дотторе интересовала эффективность, а не долговечность. Главное, что стреляли они сильно и быстро. И у Предвестника не было проблем с их изготовлением.        Более того, Дотторе приказал доставить в Ли Юэ к своему приезду кое-что крайне важное. Нечто, что будет добыто на Драконьем Хребте и спущено с самых его вершин. Предвестник понимал, что это задача будет крайне сложной, и поэтому он взял на себя большую часть расходов, покрывая затраты средствами с личного счёта. У него не было иного выбора. Дотторе мог свободно распоряжаться выделенными ему людьми, но у него не было возможность подбить все свои желания под рамки бюджета Фатуи без привлечения излишнего внимания. Если конечные цифры не стали бы причиной сердечного приступа Панталоне, то он бы непременно обратил на них внимание Царицы.        Этого Дотторе не мог допустить, да и в любом случае, деньги для него проблемой не были. Он не тратил их ни на что, кроме научной потребности и мог получить нечто гораздо более ценное.        Он мог. Он должен был. Иных вариантов Предвестник не рассматривал.

***

       Впервые Тарталье не пришлось уламывать Доктора на секс и насильно тянуть его в постель. Мужчина легко согласился с мальчишкой и даже потакал его прихотям, в меру дозволенного, позволяя Чайльду делать всё, что он хотел до тех пор, пока юноша с блаженным вздохом не упал рядом с Дотторе. Но затем настал черёд учёного использовать тело мальчишки. К моменту, когда Дотторе был полностью одет, Чайльд только пришёл в себя и, по приказу Третьего, без особого энтузиазма начал одеваться.        — Так скоро? — отстранённо спросил Чайльд, всё ещё пребывая в лёгкой прострации после бурного секса. — Ну Док, мы же только закончили. Твои опыты никак не могут подождать?        — Не могут, — быстро ответил Дотторе. Чайльд замешкался, натягивая штаны, и Предвестник щёлкнул перед его носом пальцами в попытке заставить мальчишку сосредоточиться. — Работа не ждёт, милый. И у меня очень мало времени на её выполнение.        — Да нет, в смысле… Разве ты сам не устал? — хмурясь и стараясь найти брошенную на пол комнаты рубашку спросил юноша.        — Ни разу. Интересно, почему же тебя это так беспокоит. Или ты сам был бы не против отдохнуть, Чайльд?        — Всё в порядке, — явно воспринимая вопрос как вызов ответил Одиннадцатый. В точности, как ожидал Доктор. Их понимание «усталости» различалось, и по мальчишке было видно, что он полностью вымотан. Чайльд едва ли не спал на ходу, а его пальцы слегка подрагивали, когда он застёгивал пуговицы на рубашке. Но что ещё важнее, Тарталья просто не мог не устать после всего, что Дотторе позволил ему сделать. А вот сам учёный чувствовал себя прекрасно и даже лёгкую хромоту перекрывало собой предвкушение реализации задуманного.        Словно предчувствуя неладное, Чайльд хрипло усмехнулся с лишь едва слышимым в голосе раздражением. Хотя, в целом, мальчишка выглядел вполне довольным, даже когда нехотя натягивал ботинки.        — Сегодня ты так и искришься энергией, Док, — на выдохе сказал Чайльд. В голосе слышалось удивление, да и констатация только подтверждала усталость юноши, но он всё равно говорил это с нежностью и искренней заботой. — Хорошие новости из Дворца?        — Ничего нового, — нетерпеливо барабаня пальцами по бедру сказал учёный.        — О. Неужели ты добился прогресса в Хаэрсис?        — Возможно, это скоро произойдёт, — после небольшой паузы с улыбкой произнёс Дотторе.        Мгновение Чайльд выглядел несколько озадаченным, но усталость брала своё, и юноша решил расспросить Предвестника позднее. В итоге юноша просто улыбнулся в ответ.        — Рад слышать, — мягко, но честно произнёс Тарталья. — Здорово видеть то, что ты снова горишь работой. Это цепляет.        — Да-да, Чайльд. Я всё это слышал, — снисходительно отмахнулся от Одиннадцатого Доктор. — Оставь свой энтузиазм автоматонам. И поживее.        — Да дай ты мне минутку.        Тарталья закончил свои мучения с одеждой только когда они дошли до смотровой площадки над боевой ареной. К тому моменту Чайльд успел взбодриться.        Арена пустовала. Не желая заранее рассказывать Тарталье о том, что его ждёт, Дотторе сделал так, что автоматоны падали сверху, перемещаясь по конвейерам в дальнем углу арены. Разумеется, от использования лестницы Чайльд отказался, привычно спрыгивая прямо вниз, разминаясь и осматриваясь, выискивая то, что для него подготовили.        Одиннадцатый с интересом наблюдал за тем, как на арене появились четыре Стража Руин. Неказистые, грязные — одна из худших, с точки зрения дизайнерского решения, работ Дотторе и он бы несомненно предпочёл умереть, чем показывать кому-то подобное, но сейчас у наспех собранных машин были иные задачи.        Дизайн не имел значения. Автоматоны должны были поднять сложность боя и сделали это, покрывая шкальным огнём пространство арены. Если настоящий автор Руинных Стражей строил их с целью использовать их в заранее продуманных военных стратегиях, то то, во что превратил их Дотторе, скорее походило на перезаряжаемую турель. Машины просто бомбили арену и могли держать Тарталью на расстоянии достаточное время, чтобы заставить мальчишку напрячься. Похоже, он действительно взмок, пока уклонялся от атак со всех сторон, но в итоге порубил машины при помощи двух Гидро клинков.        Стоя посреди обломков юноша явно колебался, внимательно осматривая площадку перед тем, как посмотреть в сторону учёного.        — Твоя новая разработка? — посмеиваясь спросил Тарталья. Бой отличался от того, к чему он уже успел привыкнуть, и Чайльд явно ожидал подвоха. Заметив, что юноша успел запыхаться, Дотторе усмехнулся в ответ.        — Именно.        — А они… Интересные, — со смешком произнёс Чайльд, но Дотторе видел, что юноша не сводил глаз с поля боя и продолжал искать новые машины. Всё же он был опытным воином, и Дотторе был уверен в том, Чайльд что-то да заподозрит. Но азарт был сильнее осторожности. — Это всё, что у тебя было?        Словно бы по команде конвейер ожил, медленно доставляя новый набор техники. Чайльд смотрел на то, как они падали на арену, всё ещё ощущая некоторую неловкость. Как только лента закончила свою работу, машины активизировались. Стоило Чайльду расправиться с этой партией, и конвейер снова пришёл в движение.        Улыбка Чайльда дрогнула и теперь уже стала походить на гримасу, когда он снова взглянул в сторону мужчины. Он явно заподозрил неладное.        — Дотторе, — позвал юноша, стараясь сохранить нотки веселья в голосе, но потемневший взгляд и напряжение учёный смог различить даже со своего места. — Напомни, сколько их там?        — Двадцать семь, — возникший в глазах мальчишки шок был чем-то поистине бесценным. — Я хотел добить их до красивого круглого числа, но, увы, не было времени. В любом случае, тебе не придётся считать их. Надеюсь, тебя это не смущает.        Чайльд бегло изучал прибывающую технику, перемещая взгляд с машин на Предвестника и обратно, но теперь уже с какой-то улыбкой и расслабленностью в позе. Скорее всего, для Чайльда это действительно был очередной вызов.        — Хочешь заставить меня поработать, да? Мне нравится.        — О, я знаю, Чайльд, — усмехнулся Дотторе. — Именно поэтому я приготовил для тебя кое-что особенное. Только и только для тебя, мой милый мальчик.        У Чайльда не было времени среагировать на провокацию учёного, поскольку Стражи уже начали стрелять, и ему приходилось приложить немалое усилие, чтобы прорваться сквозь линию огня. Дотторе позволил себе отвлечься. Он вытащил из внутреннего кармана жилета маленькие серебряные часы, с самодовольной ухмылкой сверяя время. Обычно мужчина не носил их с собой, но сегодня это было необходимо. Ему нужно было контролировать множество вещей.        Всё, что сейчас происходило на арене должно было быть результатом работы как минимум дюжины человек, но Дотторе не мог позволить присутствовать посторонним в ходе этого эксперимента. Всё, что он планировал требовало максимальной внимательности и знания как работы машин, так и поведения Чайльда, сводя все возможные перерывы в секунды, не позволяя ни малейшего промедления. И то, чего он добился, было результатом множества бессонных ночей в Снежной, которые мужчина провёл там, не один раз переписывая чертежи и меняя расчёты. И всё ради того, чтобы скрытая в тусклом блеске голубых глаз правда таки раскрыла учёному свои секреты.        Он просчитал всё с точностью до мгновения, сведя всё к паре быстрых нажатий рычагов и пообещал себе, что в этот раз он не допустит ошибок. Дотторе редко давал обещания, но непременно сдерживал их.        Снова посмотрев на часы, Дотторе перевёл взгляд на широкий проём позади Чайльда. И пусть сейчас всё ещё ничего не было видно, Дотторе чувствовал лёгкую дрожь под ногами.        Тарталья же этого не ощущал. Это было ожидаемо, учитывая, что мальчишка был занят Стражами, и появление нового автоматона стало для только успевшего увернуться от яркого энергетического луча мальчишки неприятным сюрпризом. Тарталья обернулся, и его взгляду предстало то, на что Дотторе потратил большую часть своего времени. Это был Руинный Молотильщик, спущенный с гор по приказу мужчины и модернизированный им. Эмоциональная маска Чайльда треснула, рассыпаясь в прах, но не в страхе или отчаянии, нет. Тарталья смотрел на учёного с неприкрытой злостью.        — Дотторе, ты… — договорить юноше не дал бросившийся на него Молотильщик, и учёный слышал, как из груди Тартальи вырвался полный гнева рык, грохотом разносящийся по комнате.        До этого Чайльд ни разу не пользовался Глазом Порчи, и наблюдать за потрескивающими электрическими молниями было крайне увлекательно. Для Чайльда это стало вторым дыханием, и юноша с новыми силами ринулся на Стражей, смешивая стихии для более успешного уничтожения машин. Дотторе взглянул на часы и отметил, что это немного опережало его ожидания, но в целом не составляло проблемы. Следующая партия автоматонов должна была быть доставлена на арену буквально через несколько секунд. Тарталья устал, и Дотторе это прекрасно видел.        — Ах да, Чайльд, — задорно крикнул Дотторе, с наслаждением принимая резкий взгляд Тартальи и отмечая полную потерю самообладания мальчишки. — Что ж, пока у тебя есть время, я хотел бы сказать тебе кое-что важное.        Конвейер снова зашумел, и когда в зале показались новые машины, Дотторе продолжил.        — Я внёс небольшие изменения в конструкцию Стражей. Тебе не обязательно знать все подробности, поэтому перейдём сразу к делу. Если ты не прикончишь их вовремя, то они самоуничтожатся.        — Что?! — едва успел возмутиться Тарталья, как Молотильщик выстрелил в него мощным лучом лазерной энергии в столь опасной близости, что находись Доктор чуть ближе, он бы почувствовал запах палёных волос.        — Ага-м. Я подумал, что небольшой стимул не будет лишним для тебя. Поэтому я ограничил время. Так что, на твоём месте, я бы поспешил, — игривым тоном сообщил Предвестник, хотя он не был уверен, что мальчишка сможет уловить интонации. — Итак, с момента как Страж активирован, в нём запускается таймер, отсчитывающий время до детонации. И нет, он не остановится до тех пор, пока ты не уничтожишь машину. Заряд небольшой, особого вреда Ли Юэ не нанесёт, но его хватит на то, чтобы стереть это место раз и навсегда. Очевидно, что мы двое отправимся следом за центром.        Чайльд издал какой-то непонятный сдавленный звук, вероятно ставший началом смертного приговора для Доктора, но так и не успел оформиться из-за новой пачки вывалившихся на арену Стражей.        — Чтобы ты не сомневался в моей щедрости, со старта до момента детонации я выделил три минуты. А это значит, что у тебя есть ещё, — Дотторе взглянул на часы, — около двух минут на то, чтобы решить эту небольшую проблемку. О, не беспокойся, я полностью доверяю тебе в этом вопросе и совершенно уверен, что ты справишься, и нам совершенно не нужно бояться за свои жизни. Ты делаешь то, что должен, а я скромно наблюдаю со стороны. В конце концов, я же знаю как сильно ты любишь, когда я смотрю на тебя.        Тарталья не успел ответить, слишком занятый уворотами и лавируя между четырьмя Стражами и Молотильщиком. Дотторе же видел, как по вискам юноши стекал пот и как потемнели мечущиеся из стороны в сторону глаза мальчишки, отчаянно старавшегося составить хоть какой-то план. Конвейер загудел, оповещая о новой партии машин ещё до их появления.        Дотторе довольно засмеялся, но недостаточно громко, чтобы это мог расслышать Тарталья. Шум машин заглушал собой все звуки, но мужчина терпеливо дождался удачной паузы.        — Ты выглядишь напряжённым, мой милый питомец, — громко проворковал Доктор, отчётливо выделяя каждое слово, чтобы Чайльд точно его услышал. Сейчас Одиннадцатый был занят попытками пробить защиту Стражей. — Давай, Чайльд, это ведь лучший момент, чтобы удивить меня твоими прославленными тайными приёмами, правда?        Всплеск энергии Электро отключил механизмы части Стражей, но на арену уже была сброшена новая группа. Дотторе снова взглянул на часы.        — Шестьдесят секунд, Тарталья, — нетерпеливо крикнул Дотторе, — пора пошевеливаться.        Юноша застыл на месте. Хотя, это сложно было назвать таковым, но обмен взглядами составил ровно четыре секунды. Дотторе считал каждое мгновение.        Тарталья не двигался даже когда все боевые машины нацелились на него. Все эти четыре секунды Чайльд смотрел только на Дотторе. Тёмные, невероятно тёмные глаза без тени страха, грусти или же сомнения и плотно сжатые в тонкую линию губы. Мальчишка не боялся смерти, ровно как и Дотторе. Третий Предвестник даже не думал о собственной гибели ни сегодня, ни когда он устанавливал взрывчатку в гигантский глаз Молотильщика. Даже сейчас, отсчитывая секунды до взрыва, Дотторе чётко знал, что и как должно произойти. Однако, встретившись со взглядом Тартальи, учёный почувствовал лишь одно. Мрачной маской на его лицо лёг не страх.        Разочарование.        Но в этот же момент Предвестник стал свидетелем яркой, словно бы и Глаза Порчи и Бога загорелись одновременно, вспышки прежде, чем ставший невыносимым свет заставил учёного инстинктивно моргнуть, едва заметно вздрогнув. Всё произошло за миллисекунды, потребовавшиеся Доктору, чтобы снова открыть глаза.        Он даже не осознал, как выпустил из пальцев часы и не услышал, как хрупкий механизм разбился, падая на пол и разлетаясь на кусочки.        Время потеряло свой смысл, как и всё происходящее вокруг. Кровь стыла, сердцебиение оглушающим стуком отражалось в ушах, а разум отказывался верить в то, что предстало перед глазами. Дотторе не мог сделать ничего, кроме как завороженно смотреть на изящное, высокое существо, занявшее собой место, где только что стоял Чайльд.        Предвестник не успел моргнуть, прежде чем существо сдвинулось с невероятной, нечеловеческой скоростью, которую не мог уловить невооружённым глазом. Мужчина не заметил, как и откуда было призвано двуручное копьё, потрескивающее от переполняющей его мощью стихий и чего-то ещё, совершенно чужого этому миру, и даже не обратил на него внимания до того, как готовящийся к выстрелу Молотильщик развалился надвое. Диагональный разрез пересекал корпус машины. Всё закончилось так же быстро, как и началось — верхняя половина автоматона соскользнула с нижней, и ядро Молотильщика потемнело ещё до удара о землю.        На фоне существа копошащиеся рядом Стражи выглядели просто жалко. И если ранее Тарталья был сравнительно маленьким рядом с машинами, то теперь всё было в точности наоборот. И только сейчас мозг учёного смог соединить факты, связывая то, что сейчас было перед ним вместе с Чайльдом. Предвестник не мог уложить в голове то, что столь идеальное создание и мальчишка были одним и тем же. Но это был Чайльд. Дотторе осознал это, когда Одиннадцатый разрезал сразу трёх Стражей лёгким взмахом клинка. Это был всё тот же Чайльд, только больше, быстрее, опаснее. Совершенно далёкий от человека.        И каким же он был красивым.        Охватившее Дотторе онемение отступило, но голову всё ещё кружила одна единственная мысль. Мысль о том, что прямо сейчас учёный смотрел на самый прекрасный и совершенный образец Бездны из тех, что ему доводилось видеть за всю свою жизнь. Это был его, его Чайльд, настолько идеальный и безумно красивый.        Но Дотторе мог только стоять и смотреть, как Стражи рассыпались в труху ещё до того, как те касались земли, падая вниз с конвейерной ленты. Он совершенно забыл об оставшихся Стражах, а Чайльд просто и легко метнул копьё в заставляющий работать ленту механизм. Металл оказался не просто проткнут, а словно бы деформирован воткнутым в стену лезвием, пробившим себе дорогу и расплавляющим под собой всё, мешая ремню ленты нормально функционировать.        Всё закончилось. Дотторе не знал, сколько времени прошло, но совершенно внезапно бой остановился. Посреди усеянного останками машин поля парил Чайльд, новый и невыразимо могущественный.        Единственный глаз существа встретился со взглядом Дотторе неестественной фиолетовой вспышкой.        И только когда Чайльд обратил своё внимание на Предвестника, учёного охватил ужас. То, что мужчина никогда не хотел испытывать, ненавидел, но совершенно не мог контролировать. Дотторе отшатнулся от металлических поручней смотровой площадки, отступая назад до тех пор, пока его не остановил упёршийся в поясницу рабочий стол, стоявший в самом центре наблюдательной точки.        Секунду назад Чайльд был там, внизу. Дотторе даже моргнуть не успел, как существо оказалось наверху, нависая над ним и переместившись буквально мгновенно. Оно смотрело на Дотторе сверху вниз своим единственным фиолетовым глазом, сотканным словно бы из одного только света, но при этом же поглощающим всё своей тьмой. И если бы за спиной учёного не было бы опоры в виде стола, он был уверен, что рухнул бы на пол на подкосившихся коленях. Чайльд стал выше его практически вдвое, а потусторонние доспехи поблескивали даже в тусклом, искусственном свете центра, подобно тянущемуся за ним же пеленой звёзд плащом. Скрывающая лицо маска не позволяла разобрать эмоций и не выдавала ничего из того, что могло бы происходить в голове Чайльда в этот момент.        Страх всё ещё сжимал грудь Дотторе подобно тискам, но помимо него было ещё что-то. Настолько красивое. Прекрасное. Такое идеальное и захватывающее дух творение Бездны, отличавшееся от всего, что ранее видел Дотторе. Это внушало и страх, и трепет одновременно, и Предвестник просто не мог заставить себя выдать хоть слово или же пошевелиться. Он мог лишь беспомощно замереть, пока Чайльд смотрел на него сверху вниз и не знал, в какую же сторону существо решило повернуть его судьбу. Несколько секунд растянулись в бесчисленный эоны лет, прежде чем Чайльд нарушил тишину.        — Чего ты хочешь? — голос безошибочно принадлежал Чайльду, но словно искажался металлическими нотками. Он исходил не из физического существа, а скорее транслировался напрямую в голову, и одно лишь звучание было сродни чему-то до жути интимному. Настолько, что Дотторе непроизвольно задрожал. — Ответь мне.        Перед Доктором были миллионы возможностей, существуя здесь, сразу и одновременно.        Он хотел всего. Знать, на что это было похоже, хотя бы на короткое время представить то, что чувствовал Чайльд. Он хотел знать, что значит быть безупречным. Что значит быть самим олицетворением идеала. Быть центром всего и в то же время властвовать над ничем, иметь безграничную власть, способность дотронуться до всего в мире, и при этом же совершенно ничего не бояться. Он хотел, чтобы Чайльд был везде. На нём, над ним, вокруг него, занимая собой всё пространство, которое Предвестник мог предложить ему. Он хотел, чтобы они были вместе до тех пор, пока первобытное безумие не уничтожит всё в пыль и всё сущее не сольётся воедино, позволяя потерять конец и начало одного и другого.        Но Дотторе не мог вымолвить ни слова. По какой-то причине, остававшейся за границей его понимания, Предвестник открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, но двумя словами, которые он смог выдать стало совершенно иное.        — Убей меня.        Казалось, что Чайльд колебался. Лишь мгновение, до того, как существо усмехнулось.        Этот смешок стал для Доктора единственным предупреждением прежде, чем его отшвырнули за стоящий за спиной стол. Дотторе не успел понять, что произошло, удар выбил из лёгких весь воздух, мешая нормально вздохнуть и воспринимать окружающую действительность. Единственный факт, который мужчина мог осознать, что Чайльд удерживал его и, возможно, именно поэтому у Предвестника не получалось отдышаться. Чайльд прижимал Доктора ладонью к столу, зажимая тело учёного между поверхностью и своими пальцами подобно клетке. Не сдавливая, но Дотторе ни разу не сомневался в том, что у него не было ни шанса вырваться. Словно бы он превратился в пустое, безвольное тело, стоило лишь Чайльду коснуться его.        Брюки учёного оказались сорваны, а Тарталье хватило одного щелчка, чтобы отбросить маску Предвестника в сторону. Затем зажавшая грудь Дотторе рука двинулась, медленно сдвигаясь ниже и касаясь эрекции мужчины, даже не знавшего, как давно он был возбуждён. Дотторе не осознавал ничего из происходящего, чувствуя лишь прикосновение холодного металла и подавившись вздохом, когда острый, бронированный палец Чайльда проскользил под рубашкой вверх, разрывая оставшуюся одежду прямо по центру.        Неожиданно Тарталья поднял Дотторе, с лёгкостью удерживая того на руках и обвивая талию Предвестника своими пальцами, словно бы он был не больше, чем куклой. Мужчина ощущал себя несоизмеримо маленьким, когда Чайльд перевернул его, укладывая спиной на стол, а после поднимая бёдра Доктора вверх и вынуждая учёного вскрикнуть от неожиданности. От резкого движения у Дотторе поплыло в глазах.        Фокус зрения вернулся ровно в тот момент, когда на маске Чайльда возник кривой разлом, являя взгляду бесчисленные ряды игольчатых зубов и длинный, толстый, заострённый язык. Он выскользнул изо рта наблюдавшего за Дотторе между его ног Чайльда, словно бы в замедленной съёмке змеёй скользя вдоль голени вниз. И Предвестник не узнал собственный голос, когда изо его рта вырвался сдавленный, но до неприличия громкий стон. Он был вызван охватившим учёного ужасом, но вскоре бесследно исчез в накатившей похоти, стоило Чайльду обвиться языком вокруг члена Предвестника. Бесконечная мёртвенно-серая лента не останавливалась, чуть сжимая и разжимая свои кольца до тех пор, пока кончик языка не коснулся ануса, дразня его быстрыми, поверхностными щелчками.        Дотторе больше не был в состоянии контролировать исходившие из него звуки, какими бы ужасающими они ни были, и чуть не закричал, когда Чайльд, наконец, проскользнул языком вовнутрь тела. Отчаянно царапая ногтями стол в поисках хоть какой-то опоры, Дотторе вскинул руки вверх, цепляясь за удерживающие его талию руки чудовища. Он впился в них пальцами, не уверенный до конца, хотел ли он остановить происходящее или же только замедлить. В любом случае, он был совершенно беспомощен. Всё происходило слишком быстро, слишком, и он просто не мог сориентироваться в своих действиях и мыслях. Он дрожал в руках Тартальи, когда тот двигал языком внутри тела учёного, скручивая его и складывая кольцами, обильно покрывая сальвией и смачивая капающей с ужасающей пасти слюной. Настолько властно и агрессивно, что Дотторе думал, что просто потеряет остатки рассудка.        Едва ли мужчина смог выдохнуть, когда язык выскользнул из тела, и существо опустило Доктора обратно на стол.        Предвестник испуганно раскрыл глаза, почувствовав, как что-то новое коснулось его бёдер. Он метнулся взглядом вниз и увидел, что Чайльд прижимался к нему своим членом.        Он чувствовал его головку у своего ануса. Такую же нечеловеческую часть тела, но безошибочно подходящую под то, за что её принял Предвестник. Как и угадывая то, что Тарталья собирался сделать. Дотторе побледнел, а в нём взбунтовалось что-то древнее, мгновенно заставившее попытаться вырваться из хватки когтей Тартальи, борясь с ней с ужасом и неописуемым отчаянием. Чайльд действительно собирался убить его, не иначе, но Дотторе резко расхотелось быть убитым именно таким образом. Точно не здесь, разорванным на части самым унизительными способом, который только можно представить.        С другой стороны, он просил именно об этом, верно?        Дотторе отчаянно извивался в хватке Чайльда, но не смог произнести ни слова, когда Тарталья ворвался внутрь его тела.        Накатившая агония затмила зрение Доктора, а кончики его пальцев онемели, и вскоре единственным чувством, которое он всё ещё мог осознавать, осталась жгучая боль от избыточной наполненности.        Но ещё мгновение спустя боль перестала значить что-либо, будь то от шока или же чего-то иного, совершенно необъяснимого и неописуемого ни одним из известных слов этого мира. Она стала далёким и ненужным понятием. Предвестник всё ещё ощущал внутреннее давление на органы, стекающую по ногам тёплую кровь, но по какой-то причине боль перестала иметь смысл.        Чайльд двинулся сразу же, как только он вошёл в тело Доктора настолько, насколько он смог. Поначалу даже медленно, практически нежно. Но Дотторе так скрутило горло, что он не смог даже вскрикнуть. Но стоило ему ускорить темп, как к мужчине вернулся голос.        Дотторе в жизни не кончал так быстро и так часто. Оргазм прошибал собой подобно стреле. Учёный выгибался, царапался, отчаянно бил сжимавшие его бока руки и просто кричал. Хрипло, гортанно и настолько жалко, что даже проваливаясь сквозь туман сознания Дотторе не мог не испытывать стыд за себя. Эти звуки были настолько же бесчеловечны, как и сам насиловавший его Чайльд.        Тарталья не останавливался, даже когда волны оргазма учёного стихли, а тело продолжало корчиться и дёргаться при каждом новом толчке. И тогда Дотторе начал смеяться. Он смеялся до тех пор, пока не заплакал. И плакал до тех пор, пока не закричал. А затем всё началось сначала, и Предвестник не знал, сколько раз он испытывал оргазм под истязающим его тело Чайльдом. Всё потеряло свой смысл. Дотторе больше не хотел придавать ничему значения.        Почувствовав, как движения Чайльда превратились во что-то беспорядочное и ощутив подрагивание внутри собственного тела, учёный понял, что именно вот-вот должно было случиться. Словно в попытке сохранить крохи самоуважения, Дотторе отчаянно и испуганно вскрикнул.        — Нет! Нет-нет-нет-нет, не смей! — это было первым, что Предвестник смог произнести с момента, как всё началось. И мольбы Доктора остались неуслышанными, когда Чайльд кончил в него, позволяя сперме течь глубоко внутри чужого тела. Его было слишком много, и Дотторе не мог избавиться от чувства стыда и жара, утопая в ощущениях, полагая, что это жидкое пламя выжжет кишки и внутренности изнутри.        После было отвращение. Затем горе и даже чувство горького предательства. Но в момент, когда Чайльд достиг оргазма, не было ничего.        Совершенно ничего.        Белый шум.        И к моменту, когда Дотторе смог прийти в себя, Чайльд уже вышел из него и перестал сжимать тело мужчины. Фактически, тот Чайльд, что был здесь мгновение ранее, исчез. Теперь же он снова был собой, в привычном облике. Совершенно не тот, каким он был раньше: грубым, холодным. Он был мальчишкой. Таким же горячим, как всё ещё находящаяся внутри Доктора сперма. Тем самым обычным, ничуть не примечательным юношей. Но кем был Дотторе, чтобы теперь говорить о чьих-то недостатках? Предвестник сжался в комок на своём столе, а Чайльд заботливо обнимал его со спины, прижимая к себе за талию, и нежно, успокаивающе поглаживая волосы учёного. Мальчишка осыпал плечи и шею Доктора мягкими поцелуями, как он всегда это и делал, словно бы это не он только что разрывал Предвестника на куски.        Дотторе не знал, почему Чайльд делал это. Как и не знал, почему он позволял ему оставаться рядом. Дотторе не знал, как долго это всё продолжалось и не знал, сможет ли он в принципе когда-нибудь подняться со стола. Единственное, что Предвестник прекрасно понимал, так это причину собственного истеричного смеха. Дотторе не прекращал смеяться с момента, когда Чайльд кончил внутрь него. Это был совершенно безумный, дёрганный, заливистый смех, обжигающий воздухом охрипшее от криков горло. Смех, заставляющий слёзы катиться по лицу Доктора, когда он безумно хохотал в объятиях Чайльда и не мог остановиться. Дотторе смеялся, потому что он смог получить ответ на один из своих вопросов.        Теперь он знал, на что это было похоже. Он знал что это значило быть тем существом, которым являлся Тарталья, огромным монстром, сломавшим учёного. Дотторе видел это. Он чувствовал это, понимал. И на мгновение он почувствовал, что значит быть одновременно цельным, всем и ничем одновременно. Лишь на одно жалкое мгновенье Дотторе понял, что значило быть идеальным.        И Дотторе хотел почувствовать это снова.