Стрелки

Love is never like the movies, I get it © Code Kunst & Lee Hi — XI

Смотря на стрелки часов, Чеён не всегда могла понять точное время. Легко запомнить самое основное: большая стрелка является секундой, средняя минутами, а самая маленькая — часами. Звуки, которые издают они, постепенно перемещаясь по кругу напоминают щелчок пальцами, а их форма в кабинете — это почти идеальный овал, немного сплющенный со сторон. Время такое приставучее, никогда от него не отделаешься. Спешишь, спотыкаясь, так время всё равно рядом, напоминает о себе, а если спокойно лежишь, уставившись куда-либо, то оно недовольное, как будто затягивает петлю на шее. В итоге, всё время несёшь ответственность перед ним, когда время словно делает одолжения. Мало его, много, скучно, медленно, быстро, незаметно… В каждой секунде дыхания даже умещается время. Очевидно, но факт. Раздаётся звук, что громче предыдущих, и девушка, до того сидящая на парте, вскакивает, уставившись на дверь. Её черные волосы лезут беспорядочно в глаза, она убирает их, вздыхая. Парень крутится ещё раз, протягивает одну руку, останавливаясь посреди сцены профилем к следящим, пытаясь выравнять своё дыхание и смотря вперёд. Прожектор освещает малую часть всего происходящего, но это и важно, ведь в следующую секунду неожиданно прямо к нему из темноты бежит она в тёмном платье, доверяя жизнь, что попадёт под риск. За зрелищем приятно следить, неважно в каких обстоятельствах, ещё приятнее, когда знаешь действующих лиц лично. Из зала их не знает никто, а потому для тех происходящее как отработанный на отлично сценарий, что как жизнь без потаённых деталей. Они же не видели, как сомневалась девушка, кусая губы и подправляя костюм, пока её пряди с эффектом мокрых волос небрежно касались вспотевшей шеи. Внутренний голос шептал ей, что скоро конец и провал, но на сцене всё всегда по-другому. У него такой уверенный взгляд, знающий всё наперёд, глаза строгие, походка быстрая. Какой наглец, не правда ли? Уже прошла убивающая лихорадка, что вовсе и не несла угрозу? Уже прошло желание наплевать на всё, притянув к себе и страстно поцеловав? — Привет, — в голосе холод, как в самом начале знакомства, — что ты хочешь сейчас? Я пришёл, как ты хотела вчера. Из всего, что можно было сделать по желаниям её, прийти не было так важно. По желаниям девушки, чьи большие глаза сияют как чёрные жемчужины, а подбородок острый, что подбирает горькие слёзы по расписанию педантично, прийти сегодня — это дело десятое. По желанию не плохо было бы чуть-чуть измениться и не позволить их любви, что как сигаретный дым, принести короткое удовольствие, после исчезнув в воздухе. Решиться воплотить чувства в нечто несравнимое с убивающей привычкой или хотя бы согласиться зажигать сигареты со всей преданностью делу, чтобы продлиться. Чтобы дать шанс, чтобы поверить ей. Впрочем, Чеён уже знала конец. Она просто думала по-другому, поскольку начало сладкое, тянущееся приятно, как касание холодными руками оголённой кожи, совсем не похоже на горький финал, сохранивший эту любовь как горьковато-сладкую в сознании. У него красивые плечи, на которые хочется опираться. У него неряшливая причёска. Лениво-сощуренные глаза. Бледное гордое лицо. Такие мягкие руки и сморщенные подушечки пальцев во время душа под напором горячей воды у неё дома. Ладонь касается ладони ласково, не вспомнить, что за несколько минут, часов «до» такого не было и не повторилось бы навряд ли вновь, если бы не выступление. Притяжение и объятие крепкое к себе, ведь запах пьянящий, взбудораживающий, врывается в испорченные лёгкие, не отпустит их в мгновение перед зрителями. Глаза в безразличные на вид глаза. Жутко. На фоне огромного плаката с изображением белого храма смотрится странно-весело. Подрагивающие ресницы и шевелящиеся губы, что не издают ни единого звука. Никакого топота, грохота, профессиональные движения без лишнего шума, непрофессиональная аритмия из-за пальцев, что случайно проходятся по нежной щеке. Музыка, что свободно льётся, проникает в уши, велит соблюдать регламент. Цвета смешиваются, свет танцует вместе с ними. — Верни крема и оставшуюся в стирке одежду, — «моё сердце и спокойные мгновения впридачу». — Ничего не хочешь сказать? — зачем спрашивать. А о чём ей говорить? О любви, чей срок годности истёк, о любви, которую использовали не по назначению, о любви, которой и пренебрегали, и ставили выше всего? Она боится признавать это, иначе проиграет. Проиграет игру, которая на деле таковой не была. Или была? Неважно. — Принесёшь? Он её проверяет? На терпение, стойкость или глупость? Смирение или принятие? Он медленно кивает, не сводя красивых, чёрт, глаз и, облизнув губы, уточняет: — Всё? — Всё, — подтверждает, а он оборачивается и уходит, оставляя её наедине с собой. Как быстро. Не успела удивиться или предаться сожалениям, а уже нет возможности крикнуть, обвинить, напомнить. Есть только возможность самой нырнуть в океане жалости к самой себе. Подумать о грязных простынях, далёких звёздах, словах не к месту, жестокой правде и безнадёжных поцелуях, пока на то есть время. Зачем он сделал больно той, кто его любила? Зачем они сдались после выигрышной битвы, что пускала мечты об утопии? Чеён смотрит на настенные часы вновь, они так назойливо напоминают об упущенном, утраченном, так и не нашедшем своё место. Тик-так, тик-так, раздражающе, пробуждающе. Чеён так и не может понять, приходил ли он вовремя или раньше, чтобы она смогла построить надежды, или позже, чтобы построить возмущения. Тик-так, тик-так, голову морочащее, путающее. Найти бы путь отсюда, из самых разных проблем, в которые утоплена студентка, но они мешают сильно. Найти бы шанс ухватиться за спасательный круг или найти бы спасателей, но будка пустует слишком долго, а на пляж всем наплевать. Найти бы возможность уплыть, но вокруг лишь скалы. Найти бы универсальную помощь. Она разгоняется, он поднимает её, вот он риск. Упасть в эти глаза, которые она увидит снизу, погрузившись в пелену мечтаний и фантазий о любви, что не существует, как в фильмах, или упасть вниз, разбившись на глазах, опозорив, разбив себя физически, если сделать что-то не так. Было бы прекрасным знать, когда поступки в жизни не те, что дадут наилучшее будущее или счастливые концы. Было бы прекрасным ощущать физическую боль сразу, как только делается неверный выбор. Тогда было бы не так больно сейчас. Чужие касания обжигают, хочется вскрикнуть, опрянуть, отойти, но отводить взгляда, о нет, желания нет. Смотреть бы на него, прекрасного и красивого, ничего не обещавшего, в антагонистах оказавшегося. Когда хватка слабеет, скоро Чеён спустится на холодный пол, выступление окончится, прозвучат аплодисменты и комплименты, шторы закроются, история закончится, она ведь обязана. Как бы мило ни начиналось, Чеён уже знала конец. Горько, слёзы такие горькие, солёные на вкус, неприятные по причине и содержанию, правда, такие освобождающие. У дрожащих плеч есть свои плюсы, благодаря им не так холодно, сидя на подоконнике у открытого окна. Крутит в пальцах знакомую сигарету из чужой излюбленной пачки. Начинать? Не будет ли ироничным в нужде избавиться от воспоминаний, стать самой одной из них и навязчиво сохранить в себе детали его личности? Она тоже совершила ошибки. Она была так наивна, так горяча в своих выводах, предвзята, опаслива к нему, но её можно понять. С таких как-никак не ожидаешь цветов у двери в семь утра. И не получаешь, никаких сюрпризов ведь. Зачем греть несогреваемое? Зачем прижимать к себе, причитая? Сигарета старая, тонкая, между пальцев шероховатая, Чеён морщится и выкидывает предмет в окно, не жалея. С пятого этажа она должно упасть на асфальт сломанной, табак рассыпаться должен, а после кто-то наступит на неё, и сигарета останется забытой. Хотелось бы так забывать и о нём. В комнате грязно, вещи свои не распакованы из того, что она успела принести из его квартиры и что принесло такси после встречи с ним в кабинете. Крема для кожи в ванной стоят закрытые в целости и сохранности. Телефон на беззвучном, хотя игнорировать некого. Никто и не хочет ей звонить. А она возомнила себя героиней милых историй, которых и не любила всё равно. Его зовут странным, безумным, погрязшим в искусстве, что так идеально для того, кто себя тому посвятит, не жалея сил, времени, здоровья. Не милый, не джентльмен, не добрый, а просто он. Не бэдбой, но со своими проблемами и условиями. Она была согласной на то, чтобы единственной понимать его, но в конце это оказалось ненужным. Понимать можно всегда, но уживаться вместе? Жить? Впитывать в себя, чувствовать, получать ничего в ответ на страсть и заботу? А в чём виноват он? Что уже успел найти то, чем будет жить, раньше встречи с ней? Она открывает дверь осторожно, парень остался один, успев переодеться в обычную одежду. Чуть темновато, светильники старые, пространства не так много, чтобы придать месту опрятный вид как бы ни старались все. Девушка хмыкает, оглядывает ещё раз и пересекается с ним осторожным взглядом. Не успел застегнуть последние две пуговицы на рубашке. И их рвёт друг к другу, что губ таких сухих непривычно касаться, когда привычно целовать нежные и немного влажные после того, как их оближут языком. И руки такие блуждающие, шаловливые, тянут, водятся то тут, то там, будто помнят это тело до сих пор, эти мышцы, эту кожу, чувствительные места. И чувства, что не угасают после приказов жестокими тонами и брошенными «конец». Ох, как ей хочется. Ей хочется жить, под кожу, внутривенно, постоянно, жадно, без неуверенностей с головой в него. Поэтому она преданна, так самоотверженна, страстна и её губы такие привыкшие к его. Так хаотично. Нет стабильности у них, а если будет, то уже без обжигающей горьковато-сладкой любви. Ей бы без первого не соваться в моря и чужие омуты, иначе без шрамов и штормов не выйти, а ему научиться бы показывать любовь в полную силу не только в определённых моментах. Его руки, такие мягкие, сейчас прижимают к стене, хотят снять платье, но получают отказ и оттого лишь ударяют стену и держат за плечи, помогают сохранить равновесие, удержаться, остыть немного. А кто на них пальцем показывал? Да чуть ли не все. Накидываемые стереотипы, что целыми пачками цеплялись за них, создали свою историю, что по важным знаниям остальных несовместимы друг с другом. Не выйдет. Ну и пусть, она думает, что они будут сильными, преодолеют вместе, будут иметь взлёты и падения. Общую квартирку в хорошем районе, поцелуи по утрам, жаркие и бодрящие. Любовь как фейерверк на ночном небе, ха. Они будут целоваться, в то время как он будет сиять, освещая все окрестности вокруг, а они, обнимая друг друга, целоваться и смеяться. Девушка мычит довольно, чувствуя как ей становится слишком жарко находиться тут, нет сил регулировать своё поведение, свои решения, нет сил следить за чашами весов, что отмеряют, что можно и нельзя делать рядом с ним, о нём, про него. — Минхао? — у него красивое имя, драгоценное, что произносить его кажется надо только при особенном случае, вложив искренность до краёв. Он реагирует, отозвавшись. Девушка молчит, просто качая головой. Ничего такого, пусть продолжает. Есть что-то прелестное в том, чтобы наблюдать, как иногда время становится полезным, ведь не будь его, они бы не целовались. Если бы стрелки не шли так, как идут всегда, возможно их первая встреча не состоялась бы. И первая встреча была неприятной, грубой, время дало им шанс вдвоём провести данную встречу очень даже приятно. В какой-то момент парень останавливается, чуть отходя, проводя носом по шее девушки и пытаясь собраться с мыслями. У них произошёл финал, но разве шторы не закрылись и не позволили занавесочной истории творить свои сюжеты? Чеён смотрит на часы на рабочем столе телефоне и цифры никак не могут собраться в единое целое, во время. Девушка прикрывает глаза на секунды две и после создаёт виджет, где традиционные часы и идущие стрелки. Теперь точно непонятно и точно не соберётся ответ, который будет рядом с ней, но который она не будет знать. Хоть раз не будет знать. Глупо или умно? Стрелки показывают время. Самое логичное, сильное, правое существующее, показывающее и доказывающее. Время даёт знакомства, расставания, любовь, ненависть, даёт понять себя и часть глубины души, которая всегда знала. Чеён, оказывается, действительно знала конец. И он не получился. Но только потому что запах впитывается во все поверхности, а сам дым исчезает, поэтому вещи пахнут им и так ненавистны теперь ей; но только потому что фейерверк рано или поздно угасает, оставляя в темноте влюблённых.