три поцелуя и так далее

Слэш
NC-17
Завершён
автор
Taskforce бета
Размер:
17 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
Нравится 3 Отзывы 18 В сборник Скачать

+

Настройки текста
Первый их поцелуй, безусловно, можно считать неловкой случайностью. Шальной выходкой судьбы. Никто никого целовать не собирался. (Яку ни за что не признается в обратном.) В тот день они целым списком департаментов ехали на выездное совещание куда-то на границу префектуры, и уже подъезжали к месту, когда автобус попал колесом в выбоину и случилось непоправимое. — Дай мне проект того постановления по улице Кю-Хакусан, ты же брал его? — Лицо Савамуры пытается втиснуться в щель между спинками сидений Яку и дремлющего у окна Кенмы. — Тебе вот прямо сейчас припекло? — Яку разворачивается корпусом, насколько это возможно в условиях автобуса и ремня безопасности. Обычно, когда у Яку такой тон, люди вспоминают о базовом инстинкте самосохранения, например, или о своих близких, которым будет тяжело перенести утрату, о счете на лечение в больнице, на худой конец. Но Савамура какой-то совсем отбитый, смерти не боится и с годами адекватнее не становится. — Да, мне прямо сейчас надо, Яку, очень. Им ехать — минут десять от силы, и можно было бы упереться рогом и игнорировать просьбу до прибытия на место, но с другой стороны, Савамура всё ещё насмерть отбитый, и спокойной жизни в эти десять минут Яку не даст. Проще отдать ему это проклятое постановление. Яку вздыхает со всем осознанием тяжести бытия и отстегивает себя от кресла. Впереди Куроо что-то весело рассказывает водителю, чуть наклонившись вперед, и демонстрирует всему автобусу свою великолепную заднюю часть, выгодно обтянутую тканью брюк. Яку ещё раз вздыхает и поднимается на ноги: документы в портфеле на верхней полке. Сугавара что-то говорит Куроо — не слышно, что именно, за шумом голосов и двигателя автобуса. Куроо оборачивается, переспрашивает с прилипшей от смеха улыбкой, отвлекаясь от водителя, и делает шаг к своему креслу. И ровно в этот ничего не предвещающий момент колесо автобуса попадает в проклятую выбоину чертовой дороги, автобус встаёт, а всех их здорово бросает вперёд — спасибо ремням безопасности, никто в итоге не пострадал. Только гордость Яку. Его, конечно же, кидает прямо в руки Куроо, и они вместе — стремительно и громко — валятся в проход. Их лица оказываются так близко, что губы случайно касаются — и здесь бы не было абсолютно ничего такого, кроме тупейшей неловкой ситуации, если бы не резкий выдох Куроо, осевший горячо и влажно на губах Яку. И если бы не его руки. Яку чувствует, как они скользят вниз по бокам под пиджаком, сжимаются чуть ниже талии, а большие пальцы успокаивающе гладят через ткань. Яку будто кипятком изнутри ошпаривает. Он очень шустро вскакивает на ноги и заливается краской раньше, чем Куроо успевает подняться, а автобус — снова прийти в движение.   Нельзя сказать, что Яку по жизни легко влюбляется. Скорее наоборот. У него было всего пару увлечений в школьные годы, одно на первом курсе универа — так, ничего серьёзного, помутнение на неделю. После, уже на втором курсе, он только-только запал на прехорошенькую аспирантку их кафедры: у неё была японская фамилия и русские корни, а ещё — самая красивая улыбка в мире. Но спустя месяц обнаружил себя в постели её младшего брата, улыбающегося на утро даже красивее, чем она. Лев Хайба бессовестно соврал про свой возраст, дорисовав пару лет поверх второго года старшей школы. Яку готов был его прибить, когда узнал, или пойти сразу сдаться в полицию за совращение несовершеннолетнего — хотя кто кого ещё совратил, — но вместо этого принял решение не покидать его постель ещё сутки, как минимум. Так всё тогда и началось. И как бы Яку не сопротивлялся, именно Лев стал его первой любовью и самыми долгими серьезными отношениями. Они даже расстались почти что идеально, без ссор, обид и скандалов, просто приняв, что чувства изменились. Бабочки исчезли. А дороги пошли в разных направлениях. Яку после университета завернулся в деловой костюм, обложился законами и указами до ушей, а Лев подписал модельный контракт в Италии, перебравшись в Милан на постоянное место жительства. На том и расстались. Что, впрочем, никак не мешало Льву звонить посреди ночи поболтать. А Алиса, старшая сестра Льва, та самая аспирантка, после расставания решила не отказывать себе в сложившейся традиции временами надираться с Яку в дрова. Исключительно дружески, разумеется. Итак, Яку Мориске не был влюбчивым человеком, имея за спиной единственные серьёзные отношения и несколько случайных связей, которые не имели ничего общего с чувствами. Однако на Куроо он засматривался уже полгода, с тех пор, как тот вообще у них появился. На Куроо — энергичного, остроумного, идеально сложенного, затянутого в модненькие костюмчики — не засматриваться было невозможно. Сказать точно, влюбленность это у Яку или обычный интерес, было крайне сложно. Как минимум, для получения ответа требовалось обратиться к чувствам, а Яку не был фанатом заранее проигрышных занятий. Но что не подвергалось ни сомнениям, ни критике — Куроо точно знал, кто такой Яку Мориске, и имел о нём некоторое представление. Какое именно — вопрос открытый, но, во всяком случае, он каждый раз отдельно здоровался с Яку, даже на многолюдных мероприятиях, а ещё улыбался коротко, но очень открыто. Яку бы отрицал это до последнего, поймай его кто за руку, но каждый раз, получая подобный персональный знак внимания, в животе становилось тепло, а в голове — легко и пусто. К счастью, они работали в разных департаментах, даже в разных корпусах, и пересекались, только когда высокое начальство требовало присутствия и «дорожников», и «благоустройщиков». Не сказать, что подобное случалось совсем уж редко, но и не так часто, чтобы Яку успел себе что-то надумать про симпатию или влюбленность. Но, разумеется, после того сомнительного «поцелуя» надумываться стало бодрее и интенсивнее. Яку знал о Куроо совсем немногое, но очень важное. Например, что у него абсолютно восхитительная задница, и что он сам в курсе этого факта, судя по выбору брюк. Или то, что он подкармливает местную бездомную кошку, — Яку сам видел пару раз. Куроо давал ей еду и почесывал аккуратно пальцем между ушек, сидя рядом на корточках. А ещё Куроо был другом детства утомленного жизнью Кенмы, с которым Яку делил кабинет последние пару лет. Ужасно хотелось выведать что-нибудь у него, но быть настолько очевидным и палить свою заинтересованность в планы Яку не входило от слова совсем. А Кенма бы догадался, к бабке не ходи — этот парень обладал абсолютно пугающим интеллектом. Оставалось довольствоваться наблюдениями и напоминать себе почаще, что на работе работают, а не планируют личную жизнь.   Второй поцелуй становится первым настоящим поцелуем и окончательно усложняет Яку жизнь. — Это не моё решение, Яку. — Савамура устало трёт глаза. — Кто нас спрашивает вообще, ты же должен понимать. Яку должен, да. Не первый год замужем, как говорится: начальство делает то, что считает нужным и не советуется с подчинёнными. Так что да, должен. Но не понимает. — Я бы и сам саботировал эту поездку с большим удовольствием, — Савамура продолжает устало давить голосом разума. — Сугавара из дорожного департамента тоже едет, — между делом бросает Кенма, не отрываясь от монитора. Савамура резко оборачивается, стесняется своей же реакции и неловко прочищает горло, поспешно возвращаясь к разговору. Кенма улыбается краешком рта. — Кхм, да, едем не только мы. И дорожный департамент, и прочие тоже едут, не могу сказать точно кто именно, список лиц ещё не... — Если ты считаешь, что делаешь таким образом эту поездку более привлекательной, у меня для тебя ужасные новости. — Яку скрещивает руки на груди. Кенма хрюкает в монитор. Яку смотрит на него с осуждением. — Он просто думает, что не едет. — Пожимает плечами Савамура. Взгляд Кенмы замирает на середине сопроводительного письма, глаза расширяются от удивления, а потом Яку начинает ржать и уже не видит его реакции. Вообще, наблюдать за эмоционирующим раз в год Кенмой и попытками Савамуры усмирить тайфун — бесценно, конечно, но Яку выбирает сходить покурить подальше от ора. Во всяком случае, мысль, что Кенма тоже едет, делает эту поездку чуть менее ужасной. Они не то чтобы дружат, но вполне сходятся непростыми характерами и совпадают чувством юмора. А это дорогого стоит. Кроме того, Кенма почти всё время или дремлет, или делает вид, что дремлет, или просто не создает шума, а это качество в последние годы Яку ценит в людях выше прочих. Остается открытым вопрос, кто ещё из дорожного департамента едет. Но Яку гонит от себя подобные мысли, чувствуя, как превращается во влюбленную школьницу. В курилке в это время дня всегда кто-то есть, так что он даже не смотрит по сторонам... пока не слышит знакомый голос. Первое желание, конечно, — взвизгнуть и убежать. Но Яку всё же не влюбленная школьница, а взрослый тридцатилетний мужик с никотиновой зависимостью и чувством собственного достоинства. Ладно. Яку — влюбленный тридцатилетний мужик с никотиновой зависимостью и с помятым чувством собственного достоинства, но он всё ещё держится. Куроо разговаривает с кем-то из коллег, ловит взгляд Яку и улыбается, демонстрируя морщинки у глаз. Провернуть ответный жест получается с трудом, как, впрочем, и прикурить после этого с первого раза. Руки трясутся, сердце бьется чуть быстрее, а в животе что-то легко порхает — видимо, дурацкие бабочки. Яку зажмуривается на несколько секунд, пытаясь вспомнить, чувствовал ли он что-то подобное, когда потерял голову со Львом. Чувствовал ли он вообще хоть раз в жизни что-то похожее. — Э-эй, ты в порядке? Яку распахивает глаза, встречаясь взглядом с заинтересованным Куроо. Конечно же, человек, зависший зажмурившись, — сигарета дотлела почти до пальцев, в курилке они остались вдвоем, — выглядит как тот, кому, возможно, нужна помощь. А Яку и правда нужна помощь, он теряется в карих глазах, в едва заметных морщинках в уголках, в крошечной царапинке на подбородке от бритвы. Очень хочется провести пальцами по галстуку, а потом намотать его на руку и дернуть на себя. Куроо заметно выше, и теперь, на этой ничтожной дистанции, разница ощутима — у Яку от этого идет кругом голова, а ещё гудят подъёмы стоп, фантомным желанием подняться на цыпочки. Ужасно. Он сглатывает нервный ком. — Переборщил с кофе. И вот, — он демонстрирует остатки сигареты, — тоже. Не надо было курить, голова закружилась. Влюбляться не надо было, дурак ты великовозрастный, ничего бы у тебя не кружилось, думает про себя Яку. Куроо вдруг забирает у него из пальцев окурок таким привычным жестом, будто это что-то обычное для них двоих, затягивается, поворачиваясь к урне, и тушит о внутренний край искорками. Яку зачем-то вспоминает, что за равновесие в организме отвечает внутреннее ухо, и приходит к мысли, что с ним у него какие-то жуткие проблемы, потому что его нещадно ведёт. — Слышал, вас тоже в принудительном порядке высылают на это бессмысленное сборище? — Куроо улыбается краешком рта и понижает голос, чтобы его было слышно на минимальном расстоянии. Чуть громче шепота. — Ты про выездное горе-совещание? Яку не может унять наползающую на губы улыбку, понимая, что Куроо тоже едет. — «Бессмысленное сборище» подходит этому мероприятию идеально, не думаешь? — он фыркает. — Надеюсь, нам хотя бы дадут напиться после. — Второй день тоже рабочий, — Яку с улыбкой качает головой. — Тем более, — Куроо подмигивает. — Мне надо в отдел кадров, пойдем? Их общие на несколько департаментов кадровики находится на этаж ниже, так что до четвёртого этажа они едут на лифте вместе. Куроо смеётся, когда Яку рассказывает о драме Кенмы с поездкой. — Возможно, Савамуры вашего уже нет в живых: Кенма в гневе очень страшен. Надо сообщить Сугаваре трагические известия, ведь он умудрился остаться вдовцом ещё до свадьбы. Яку вопросительно вскидывает брови. Кенма же тоже сегодня подкалывал про Сугавару. Четвертый этаж звякает остановкой, и Куроо только хитро подмигивает, когда двери выпускают его к кадровикам. Как интересно, Савамура-сан. В кабинете относительный порядок, столы на месте, даже вечно пустующая ваза не разбита; Кенма отсутствующим взглядом смотрит в монитор. — Просто скажи, если тебе нужен адвокат. — Яку клацает по пробелу, выводя компьютер из сна. Кенма закатывает глаза. — Да жив он, убьёшь его, как же. Яку смеётся коротко и тихо. Кенма переводит на него задумчивый внимательный взгляд. — А чего это ты довольный такой, а, Яку-сан? — Ничего я не довольный. — Он резко перестает улыбаться, запоздало понимая, что палится этим ещё сильнее. — Ну-ну, — Кенма прищуривается, будто так он рассмотрит содержимое его головы лучше. Яку неуютно поводит плечами, в желании сбросить с себя пристальный взгляд, и утыкается в монитор, надеясь, что переход к работе угомонит чужой интерес. У Кенмы звонит телефон, он читает что-то с экрана и расплывается в широченной улыбке — Яку становится не по себе ещё сильнее. И не зря. — Куроо передаёт, чтоб ты кофе сегодня больше не пил, — он подается вперёд, подпирая щеку кулаком, — и просит меня проследить за этим. Не пей кофе, Яку-сан, — добивает елейно. Хочется бросить чем-нибудь тяжелым в его слишком довольное и немного насмешливое лицо, а ещё очень хочется пойти напинать Куроо под его восхитительную задницу. Как остановить стремительно краснеющие уши, и прочие загадки мироздания. Кенма фыркает неверяще, но почти ласково. — Да ты серьезно, что ли? Куроо? Яку выглядывает из-за монитора, сверлит укоризненным взглядом. — Он просто был в курилке, а у меня закружилась голова и... — О, это его побочный эффект, если верить массам. — Кенма с видом эксперта пожимает плечом. — Да не от него же! Кенма ржет, а Яку с сожалением думает, что это ведь правда. Не кофе ему голову вскружило, ой, не кофе. — Да ладно, Яку-сан, это ведь хорошо, — Кенма улыбается совсем мягко. — Влюбленность — это хорошо. Выдыхай. Яку открывает рот, чтобы возразить, но так и зависает. Хорошо, да? А, может, и правда хорошо? Кенма, к счастью, больше ничего не говорит, возвращается к работе. А Яку тонет в мыслях до конца дня.   Выездное совещание больше напоминает цирк. С конями, разумеется. Все носятся вокруг префекта, шутят несмешные шутки, натянуто смеются. У Яку голова начинает болеть уже спустя час после прибытия. Кенма сонно виснет на плече: — Хотя бы не мы отчитываемся. Достаточно посидеть с умными лицами. — Не понимаю, зачем нас вообще тащили сюда, если докладывать о проектах будет Савамура. — Для придания мероприятию важности, — Кенма отлипает от Яку, пожимает плечами, — вон сколько телевизионщиков. А мы массовка, как в театре. Яку мало волнуют все эти люди вокруг, даже префект, но одного конкретного человека высматривает и в обход своей воли. — Куроо ещё не приехал, — тихо подсказывает Кенма. Яку кивает головой на автомате, а потом до него доходит. Да твою же мать. — Я… не… так, закрыли тему. — Яку делает страшные глаза, пока Кенма изо всех сил пытается не улыбаться. Он чувствует себя невероятно глупо и напрягается, понимая, что снова думает не о работе, а чёрт знает о чем. Но через пару часов, на самом совещании, ловит взгляд Куроо, его едва заметную улыбку и прячет губы за костяшками пальцев, чтобы не показывать ответную всем присутствующим. Достаточно того, что Куроо замечает и подмигивает. Яку готов подружиться со всем своим выводком бабочек. — Неужели без нас тут всё рухнуло бы, не приедь мы? — Куроо отправляет в себя очередной шот и с трудом формулирует мысли. — Нет, ну серьёзно. Кому мы тут нужны? — Никому, — резко кивает очень нетрезвый Яку и провоцирует кратковременный сбой в мозжечке. Хочется признаться, что тут Куроо очень нужен ему. И не только тут, вообще нужен. Сильно. Но, к счастью, Яку пока что в том состоянии, когда язык всё ещё можно контролировать, так что он молчит. — То-то и оно, — эмоционально заговаривается пьяный Куроо. — А главное, вот это финансирование, о котором они говорили тут сегодня наперебой. Когда дойдет до нас дело, деньги пройдут мимо, вот увидите, вспомните, о чем говорил Куроо-сан, — он тычет куда-то в пространство за спиной, очевидно, обращаясь к префекту и всем остальным. Яку на его слова только кивает в молчаливом согласии. — Кю-Хакусан же ваш проект? — он вдруг концентрируется на Яку, — во-от. А мы там перекресток делали. Яку нетрезвым мозгом тяжело соображает, в чём связь между тирадой Куроо и проклятой улицей, на которую лично он угрохал кучу нервов, пока курировал благоустройство прилегающей территории. Куроо продолжает что-то очень недовольно объяснять, вставляя — всё реже в правильные места — официальные формулировки и статистические выкладки в переполненную пьяными междометиями речь. Яку окончательно теряет нить разговора, только пялится зачарованно и кивает невпопад. В эту ночь он утвердился в мысли, что Куроо он готов слушать до дня своей смерти. «Влюбленность — это хорошо», — говорит внутренний голос интонациями Кенмы, и Яку оглядывается, вспоминая, что они тут не одни. К его радости, ни Кенмы, ни Савамуры поблизости не видно, а значит можно вернуться к безудержному залипанию и распитию спиртных напитков разной крепости. — А что, коллеги, — Тендо хитро покачивает пустой бутылкой в руке, — может сыграем в бутылочку? А то вы совсем скучные и унылые. Унылые коллеги молчат, но выглядят заинтригованно. Большего одобрения Тендо и не нужно, он принимается освобождать стол от стаканчиков и закусок. — Что префект, что его протокольщики — одна сатана, — страдальчески вздыхает Яку под веселый хрюк Куроо. — Кто этого упоротого пустил сюда вообще. Он говорит тихо, чтобы слышал только Куроо, но Тендо всё ещё демон ада и отлично различает каждое слово, поворачивает голову к Яку и подмигивает так, будто знает, что тот вовсе не против сыграть в бутылочку с Куроо. Тендо всегда был немного пугающим. — Перестань, Яку, я знаю, что ты меня любишь, — скалится Тендо, — а без протокольщиков вы все пошли бы ко дну. И не поспоришь даже. Куроо вопросительно вскидывает бровь. — Учились с ним вместе, — пожимает плечами Яку и, кажется, видит в глазах Куроо сочувствие. — Ты планируешь играть? Конечно, Яку был бы не против сыграть с Куроо в бутылочку. Но он не настолько пьян, чтобы кидаться в объятия безрассудства очертя голову. Он вопросительно смотрит на Куроо, начинающего заметно трезветь, даже приподнимая брови для большей выразительности. — В смысле? А ты нет? Куроо так искренне удивляется, что Яку машинально кивает головой и выпаливает корявое: — А я да. Хочется верить, что в удивленном голосе и правда была надежда, а в ответной улыбке — радость. Хочется верить, что он не настолько и пьяный. Они оба. И Яку очень надеется, что не обманывает сам себя. Тендо крутит бутылку, а Яку прикидывает, какой шанс, что нужная комбинация выпадет, если их тут человек десять, кроме Тендо. Который сначала открещивается ролью ведущего, но получает от Яку смачный подзатыльник и присоединяется. Пару раз Яку выпадает целовать девочек из департамента региональной политики: они мило хихикают и подставляют щёчки. Кто-то ворчит, что ему везёт, потому что, кроме этих двух девочек, остальные — мужики. Будто Яку это может расстроить. Куроо выпадает какой-то дохрена восторженный протокольщик — отбирают их там таких, что ли. С этого момента заканчивается «детское время» и начинаются французские поцелуи. Яку сам не замечает, как сжимает челюсть, когда буйнопомешанный протокольщик лезет Куроо в рот языком. В этот момент залипнуть бы на то, какой красивый Куроо, когда целуется, но Яку смотрит на его партнера и представляет, как приятно было бы сломать ему челюсть. Ужасно. Вино какое-то странное, не иначе, — Яку редко желает кому-то мук и страданий. Через два поцелуя горлышко бутылки замирает на Яку: Тендо цепляет его подбородок пальцами и улыбается красиво и провокационно — совсем как тогда, на первом курсе. Яку усмехается и сам притягивает его за затылок, забывая на мгновение о Куроо. Тендо царапает зубами его нижнюю губу, чуть оттягивая, а потом целует сразу глубоко и несдержанно под удивленные ремарки присутствующих. Яку вплетает пальцы в его всё такие же алые волосы (и как только префект его налысо ещё не обрил). Целоваться с Тендо хорошо, привычно, ностальгично, будто им снова по восемнадцать. Они на первом курсе пытались в подобие отношений, но потрахались в итоге пару раз и пришли к выводу, что друзьями им лучше. Тендо отстраняется и тут же прижимается влажными губами напоследок. Подмигивает хитро и отползает на своё место. Яку усмехается, провожая его взглядом, стирает слюну с губ и ловит потяжелевший взгляд Куроо. И пропадает. С концами. Ох, чёрт. Яку крутит бутылочку, и, по закону дурацкого жанра, она застывает напротив Куроо. Яку банально страшно поднять глаза, и краем уха он слышит, как давится смешком Тендо — ну, конечно, он всё понял. Едва ли не до того, как увидел их в одном помещении рядом. Яку никогда не был для него загадкой. Куроо замирает. Близко, слишком близко. Яку чувствует тепло от его тела. Он поднимает глаза и сталкивается со всем разом: с желанием, с нежностью, с ревностью, с л... — Можно, я?.. — почти беззвучно шепчет Куроо. Спрашивает. … Любопытством. И Яку кивает. Куроо невесомо касается его скулы, гладит большим пальцем под бровью, будто бы совсем уже трезвый. А потом подается к нему, чуть склоняя голову. Яку кажется, что он летит с высотки вниз. Куроо целует его мягко, почти целомудренно, нежно, не закрывая глаз, чтобы видеть реакцию — и Яку прерывисто выдыхает, не справляясь с эмоциями. Куроо кладёт вторую ладонь ему на шею, большим пальцем направляет подбородок, углубляя поцелуй. С Тендо даже не сравнить. Яку чувствует, как несдержанно бьётся сердце, как медленно и правильно двигаются губы, как Куроо касается нёба кончиком языка и улыбается в поцелуй от того, как Яку вздрагивает. Куроо скользит рукой с шеи наверх, зарываясь в светлые волосы на затылке, гладит нежную кожу за ухом. Яку уже почти мурчит вслух, но Куроо отстраняется. Он улыбается, кажется, адекватнее, чем Яку, потому что тот чувствует себя абсолютно глупым и счастливым. Осознание, что они сидят в полной тишине, приходит не сразу. Яку оглядывается и видит охреневшие лица коллег. Он судорожно пытается придумать, что сказать, но ему не дают это сделать Савамура и Сугавара, нагрянувшие будто из ниоткуда с целью срочно разогнать их всех спать. Хочется спросить, что они вдвоем делали в третьем часу ночи, и почему Сугавара такой довольный. Яку просто решает рассказать об этом Кенме и наслаждаться потом ежедневными остроумными подколами и пунцовым лицом Савамуры. Бесценно. Но сейчас его утаскивают почти что за шкирку спать. Во второй рабочий день они практически не пересекаются с Куроо, только неловко улыбаются друг другу из разных концов помещения, да перебрасываются ничего не значащими фразами за обедом. А к вечеру разъезжаются. Пятница, вечер, и впереди ещё два выходных дня, на работу не надо, а у Яку такой непроглядный бардак в голове. Пьяным было легче справляться с этой жизнью. Он снимает кожаные кеды у порога, оставляет ключи на тумбочке и плетётся мыть руки, на ходу набирая номер. Алиса приезжает через час с ресторанной едой и дружелюбно шуршащим пакетом. Как и всегда, безупречно красивая, с самой восхитительной улыбкой на свете. Каждый раз, когда он видится с ней, вспоминает слова Толстого из какой-то его повести, про красоту лица. Мол, если улыбка преображает лицо человека, значит, он красивый. Так просто и так верно — в случае с Алисой. Она ставит пакеты на кухонный стол, и Яку решает зайти, так сказать, сразу с козырей: — Я влюбился. С концами. В мужика с работы. Алиса оборачивается с нечитаемым выражением лица, смотрит несколько мгновений, медленно переводит взгляд с Яку на пакеты и обратно. — Если ты ставишь вопрос так, — она снова бросает взгляд на пакет с вином, чешет затылок под белыми волнами красиво уложенных волос, — то нам может и не хватить. Яку расслабленно фыркает, и звучит это так, будто он выдохнул наконец. Так исторически сложилось, что Алиса — его единственный друг. Лев, конечно, тоже, но обсуждать с бывшим новые увлечения как-то не очень здорово. И Яку, хоть и не нужно разрешение от Алисы, но одобрение или принятие, на худой конец, не помешало бы. — У меня есть две бутылки красного, если что. — Он кивает в сторону холодильника. — А я белое взяла, — пожимает плечами Алиса, всё ещё немного растерянно, — начнем с твоего тогда, у меня там мясо. — И ты белое вино взяла к мясу, — Яку скептически приподнимает бровь, памятуя гастрономические привычки подруги. — Ну, допустим, я была уверена, что у тебя заныкано пару бутылок красного, — Алиса улыбается, достаёт тарелки с полки. — А если бы нет? — Яку снимает с другой полки бокалы, зная ответ наперёд. — Пошел бы за красным сейчас, — невинно смеётся Алиса, — что спрашиваешь. Он закатывает глаза и усмехается. Пошел бы, конечно, куда бы он делся. Алиса всегда приносит в его жизнь спокойствие и понимание, что завтра будет лучше, чем было сегодня. Пьянеют они стремительно и тотально. Сколько бы они вместе не пили, выдержка как была паршивой, так и осталась. Алиса достигает нужной кондиции, завязывает длинные волосы в мягкий узел на затылке и начинает тянуть из Яку информацию про его сердечную историю. — Савамура звонил вот перед тобой, сказал, что мы с Куроо оба едем в Киото на трехдневную учёбу. — Яку задумчиво покачивает бокал за тонкую ножку, в глазах упрямо троится. — Повышение ква… квафли… нет. Ква-ли-фи-ка-ции или зачем-то еще, ну ты поняла. — Вообще ничего не поняла, но и ладно. — Алиса отмахивается тонкой ладошкой, чуть не сворачивая пустую бутылку, осматривается по сторонам что-то выискивая. — Только вот зачем токийцам ехать на учебу в Киото, ты мне объясни. — Не ищи логику в моей работе, — утомленно вздыхает Яку, — её там нет. — Ладно, понято-принято, не ищу. Но если ты не трахнешь своего мужика за эти три дня, я перестану с тобой пить. Яку возмущенно давится вином, которое тут же идет носом. — Ты так говоришь, будто в самом деле знаешь, о ком речь. — О-о, я знаю, милый, — издевательски пропевает Алиса и находит, наконец, что искала, подходит неровным шагом к полке над кофемашиной, берёт белое блюдце и возвращается обратно. — По секрету скажу тебе, в прошлый раз, когда ты напился, ты показывал мне его фотки. Так что я немного располагаю информацией. Алиса тоненько и очень пьяно хихикает, пока Яку прячет стремительно краснеющее лицо в ладонях и тихо матерится. — Я этого не помню. — Да ладно ты, Куроо этот твой действительно хорош. Даже более, чем хорош. — Она накрывает блюдцем бокал с вином и резко переворачивает их, ставя на стол. — Так что не проебись, милый. — А почему оно не выливается? — Яку охренело пялится на конструкцию и старательно игнорирует то, как всё двоится-троится в глазах, и с трудом возвращается к правильному количеству.  Алиса смотрит на него, как на умственно отсталого:  — Магия. Колдовство. Не отвлекайся от темы. — И встаёт, убирая руку за спину.  — Где вы там жить будете? В отеле? — она напоминает, от чего не надо отвлекаться. Яку открывает рот, чтобы ответить, мол, конечно в отеле, где ещё, но пьяная в доску Алиса неожиданно сгибается пополам, прижимаясь лбом к плоскому основанию ножки бокала, цепляет пальцами блюдце и переворачивает всю конструкцию с вином внутри, выпрямляясь и запрокидывая голову. Пару секунд контролирует устойчивое положение бокала на голове, аккуратно убирает блюдце, вслепую вручая его охреневшему Яку. С самодовольной улыбкой она снимает за тонкую ножку бокал со лба, так и не пролив ни единой капли, и выпивает его до дна. И всё это одной рукой. — И что это было? — Яку так и держит в руках блюдце, кажется, немного протрезвев.  Алиса грациозно садится, чуть не промахиваясь мимо стула.  — Даже если возьмусь объяснять, всё равно не поймешь, — она снова отмахивается, в этот раз всё-таки сворачивая со стола пустую бутылку. Абсолютно невозмутимо закатывает её носком под стол. — Может, когда буду безбожно трезвой. Так. Ну и что?  — Что что?  — Где вы будете жить? Тебе нужно придумать план.  — Какой ещё план, Алис? — Яку осознает беду. На этой стадии она либо отключается, либо строит дичайшие планы и идет их воплощать.  Главное, вовремя её поймать. — Тебе надо его завалить, — она даже пытается жестикулировать, — ты же этот… джентльмен. Воспитанный такой весь, — она морщит переносицу, будто говорит какие-то ужасные вещи, — не иницит… иниици… и-ни-ци-а-тив-ный, кто это слово придумал, так и останешься без мужика.  — Вообще-то у меня уже был мужик, — возмущается Яку, из последних сил не заплетаясь языком на согласных, — я могу заполучить, кого захочу. Я просто не хочу. Не хотел. Что ты ржешь?  Алиса хрюкает в ладошки.  — Если ты про Лёвушку, то я знаю, что он тебе наплёл про возраст и сам завалил в постель, так что не надо мне тут.  Яку закатывает глаза и нетвёрдо поднимается на ноги. Кофе бы сварить.  Алиса вслух разрабатывает план действий, и Яку перестаёт её слушать в какой-то момент, отвлекаясь на воспоминания. Интересно, Куроо рад, что они едут вместе? Что вообще он думает про них? Всё, что Яку рассмотрел между строк, всё, что почувствовал на себе, действительно ли это было? И если было, сколько в этом опьянения, а сколько желания целовать Яку как самое драгоценное в жизни? Он тяжело вздыхает и понимает, что как-то подозрительно тихо. Алиса спит, устроившись щекой на сложенных поверх стола руках. Ну, хотя бы ловить не надо.  Яку аккуратно поднимает её на руки и несёт к уже застеленному дивану. Он и покупал этот диван исключительно из-за ночевок Алисы. По той же причине в шкафчике в ванной хранится её косметичка.  — Не открывай глаза, — тихо говорит Яку, смачивая жидкостью ватный диск.  Он не первый раз уже смывает с неё спящей косметику. Если этого не сделать, завтра утром придется час слушать стенания.  Алиса улыбается и жмурит глаза, будто ей щекотно.  — Ты старше меня, а ведёшь себя, как маленькая девочка.  — Я бы женила тебя на себе любыми способами, не будь ты геем, — она весело фыркает, когда Яку стирает слой тонального средства с носа, — Лёвушка дурилка, лучше тебя нет никого.  — Не будь я геем, приударил бы за тобой ещё на втором курсе, ладно уж.  — А Лёвушка говорил, — она беззвучно смеётся, — что сначала ты запал на меня, а потом увидел мою мужскую копию и тронулся рассудком.  — Вам ничего нельзя рассказывать, ты в курсе? Вы просто ужасны, оба два, — усмехается Яку, стягивая аккуратно резинку с её локонов, — спи давай.  Алиса ловит его за пальцы, бормочет на грани сна:  — Он, вроде, хороший, этот твой, а ты должен быть счастлив,  Яку Мориске. Не успей она отключиться, он обязательно отвесил бы ей щелбан за то, что наговорила пафосного и заставила смущаться. Но Алиса уже сопит вовсю, и Яку тихонечко целует её в лоб.  И с чистой совестью оставляет разгребание бутылок и посуды завтра на неё. Киото встречает как и обычно. Ничего нового. Если бы не присутствие Куроо, Яку бы уже попытался сбежать куда-нибудь.  Нечего было и надеяться, что номера в отеле сплошь одноместные: их двоих заселяют в один номер, и Яку на ресепшене переживает микроинфаркт, пытаясь осознать, что они так будут жить три дня.  Куроо и сам светится, как медный таз, он весь — одно большое хорошее настроение.  Они забрасывают вещи, делят кровати (спасибо, что не односпальная, мысленно орёт Яку) и выметаются на семинар.  Вся учеба укладывается в границы отеля, и это здорово упрощает жизнь.  Куроо же — не отель, не учеба, и жизнь Яку упрощать не собирается.  Они опаздывают, пока ищут нужный зал, и Куроо садится на оставшееся место позади Яку. Вокруг куча людей, спикер что-то несмешно шутит и пытается в полезную информацию, а Куроо обдаёт дыханием шею и шепчет на ухо всякие глупости, почти касаясь губами кожи. Яку тяжело сглатывает и улыбается невпопад. За спиной мягко двигается стул, и он не успевает подумать о худшем, как Куроо укладывает подбородок ему на плечо.  Как же он так нагрешил в прошлой жизни. — Они действительно думают, что мы тут поумнеем от этих пресных речей?  От Куроо пахнет теплой кожей, хорошим парфюмом и сигаретами. У Яку табуны мурашек несколькими группами в самых неожиданных местах, и он рефлекторно забрасывает ногу на ногу и сжимает бедра. И распечатками сверху накрывает, а то мало ли.  Куроо сидит так минут десять, а потом к нему возвращается совесть. Но очень кривыми дорожками, потому что перед тем, как отстраниться, он проводит носом по шее, заставляя Яку крупно вздрогнуть.  Тихий смешок за спиной звучит оглушающе.  Он же это, блядь, специально.  На перерыве у них маленький фуршет, лёгкий перекус, и Яку вылетает из зала, как ужаленный. Выпить сока сейчас жизненно необходимо, еда-то в горло не полезет. Взглядом он быстро находит стол с напитками и уже пытается пробраться к цели, но со спины прижимается Куроо, чуть подталкивая вперёд, дотягивается с высоты своего роста до стакана, отдаёт Яку.  — Покурить бы где.  Яку пьёт сок, пытаясь утопить бьющееся в горле сердце. Возьми себя в руки, сын самурая, все дела. Куроо улыбается краешком рта, смотря в сторону. Яку до смешного очевидный, он в курсе, да. — Курилка на улице, долго, — с трудом выговаривает он, — давай после.  — После так после, давай. Господи, им же ещё спать вместе, думает вдруг Яку. Это даже звучит слишком неоднозначно. Он борется с желанием взвыть прямо там.  Вторая часть семинара начинается по расписанию, Куроо в этот раз садится рядом. Он скрещивает руки на колене, и слушает расслабленно. Яку теряет бдительность, и очень, очень зря.  Куроо выпрямляет спину, вытягиваясь рядом, проводит тыльной стороной пальцев по ребрам — Яку очень жалеет, что снял пиджак и остался в рубашке: касания ощущаются разрядами тока, пульс снова разгоняется. Яку немного потряхивает от осознания, что Куроо делает это специально. От того, что ему нравится эта игра.  Яку представляет, как расширяются его зрачки от каждого касания, и его ощутимо ведёт.  Всё так же незаметно, Куроо скользит пальцем по его бедру, с нажимом, медленно, сводяще с ума, продавливая мышцы всё сильнее.  — Выйдешь со мной на минуту? — Яку игнорирует севший голос и придаёт лицу максимум нейтральности. Будто они собрались что-то обсудить, но не хотят мешать окружающим.  Куроо вскидывает брови, улыбается: — Думаешь, минуты нам хватит?  Финиш. Яку шумно втягивает воздух носом. Давит сквозь зубы:  — Пойдем.  Как только они оказываются вне зала, Яку хватает Куроо за запястье и тащит маленьким ледоколом. По дороге не попадается ни одной подходящей двери, и Яку начинает беситься.  — А куда мы идем? — расслабленное веселье в голосе Куроо только добавляет искр в голову. Как бы раньше времени не перемкнуло.  Они наконец находят незапертую дверь, и Яку впихивает Куроо в узкое пространство кладовой, втискивается сам и щелкает замком за спиной, вжимаясь в поверхность лопатками.  Куроо уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но Яку его опережает. Он хватает за галстук, наматывает его на руку и дёргает на себя, вкладывая в поцелуй всё, что перебудил ненароком Куроо за последние два часа.  Как же давно он мечтал так сделать. Третий поцелуй щедро подливает масла в огонь.  Куроо охает от неожиданности, но не теряется: делает шаг, вжимая Яку в дверь плотнее, целует глубоко и с напором, перенимая инициативу.  — Ну наконец-то, — Куроо сумасшедше улыбается ему в губы, — думал, придётся ночью лезть к тебе под одеяло.  Яку закатывает глаза и решает не отвлекаться.  Стоило перецеловать стольких, чтобы узнать в тридцать лет, что такое поцелуи. Куроо даже не трогает его, а Яку уже готов отключиться от переизбытка всего.  Куроо протискивает ногу между бёдер, плотно, выбивая несдержанный стон. Яку так сильно похер, что они в условно-общественном месте, он тянет рубашку из брюк Куроо и трётся о его ногу. Они путаются в пальцах, в одежде, в застёжках. Куроо смеется на ухо, и Яку снова возвращается к мыслям, где он готов вот это всё до самой смерти, боже, только бы с ним.  Яку обхватывает ладонью твёрдый уже член и откидывается затылком на дверь, когда Куроо сжимает его и припадает губами к шее, ведёт языком по артерии, нажимая кончиком на точку пульса. У Яку перед глазами созвездия, вспышки под веками, он вплетает в чёрный затылок пальцы свободной руки, а другой двигает быстро, рвано — и впитывает кожей низкий стон Куроо, от которого выбивает воздух из лёгких.  — Блядь, Яку. — Куроо прижимается открытым ртом над виском, дышит горячо. — Так хочу тебя. Не могу больше ни о чем думать.  Яку мягко трёт пальцем головку, и Куроо стонет, не сумев сдержаться.  — Пиздец, Яку.  — Пиздец, согласен, — Яку ржёт, целует куда-то в скулу.  — Я столько раз это представлял, — продолжает Куроо, оставляя поцелуи на шее, — запал на тебя, как только увидел. Кенма просёк сразу, рассказывал о тебе многое, — он просовывает руки к ягодицам, сжимает их и разводит немного, доводя Яку до тихого скулежа. — Всю голову сломал, как тебя соблазнить, — Куроо тихо, немного смущенно смеётся, — но посмотри, где мы теперь. Яку бы тоже смеялся, если бы Куроо не делал своими грешными пальцами то, что заставляло его едва сдерживать стоны, кусая губы.  — Боже, Куроо, замолчи уже и дай нам кончить, — почти воет Яку, уткнувшись ему в ключицы лбом, — потом поговорим о любви, совместном будущем, трех собаках, и о том, что я страшно в тебя влюблён. Давай уже. — Ну, раз ты настаиваешь, — смеётся над ухом Куроо.  Он меняет их местами и толкает Яку к полкам, чуть надавливая ладонью на поясницу, — Яку тут же охотно прогибается. — Ох, блядь, видел бы ты себя сейчас. Яку в ответ только хрипит, уши и скулы щедро заливает алым, живот поджимается, и всё так хорошо, так правильно. То, что нужно.  Куроо пристраивается членом между ягодиц, обхватывает член Яку ладонью и начинает двигаться. Темп нарастает с каждым толчком, и Яку сходит с ума от ощущения, как горячо Куроо трётся о кожу. Как пульсирует колечко мышц, когда по нему рельефно проходится головка. Так хочется ощутить её внутри, глубоко, горячо, быстро. Чтобы Куроо взял его так, как представлял в своих фантазиях всё это время. От мыслей голова идёт кругом, нервные окончания искрят электричеством, член болезненно ноет, а внизу живота затягиваются узлы.  Яку кончает первым, вскрикнув и подаваясь назад в поисках большего контакта. Куроо кладёт обе руки ему на бёдра и ускоряется, вбиваясь рывками, теряя ровный темп. Яку прошивает судорогой, когда он чувствует горячее, стекающее от копчика вниз, по ягодицам, яйцам, ногам. Ощущение оглушающее, и с Яку так впервые. Куроо подтягивает его за плечи наверх, тычется лбом между лопаток. Тишину прерывает их загнанное дыхание и лёгкие смешки.  — Куроо? — тихо зовёт Яку. — М?  — Ты невыносимый тип. Давай встречаться?  Куроо шелестяще смеётся ему в плечо, прижимается губами. Яку тоже улыбается — легко, счастливо. Вообще, когда дело касается Куроо, невозможно не чувствовать себя самым счастливым человеком на свете. Тем более, после оглушающего оргазма, на пороге долгих и счастливых отношений. — Это я должен был сказать, — он легонько кусает место, куда пришелся поцелуй мгновение назад. — Но да, давай. Начнем вот прямо сейчас.  — Ты чудовищно мне нравишься, — Яку выворачивается из крепкой хватки, чтобы привести себя в порядок, — чтоб ты знал.  — Меня немного пугает твой выбор определений, но взаимно. Чудовищно, кошмарно, невыносимо нравишься мне, Яку Мориске, — Куроо улыбается широко и так хорошо, что у Яку внутри уже не бабочки летают, а котики сворачиваются, — чтоб ты знал. — А еще знаешь что, — продолжает Куроо, когда они оба снова прилично выглядят. Яку по взгляду понимает, что сейчас ему захочется пнуть Куроо под великолепный зад, — мы могли нормально потрахаться у себя в номере и не ныкаться по кладовкам.  Яку зависает со сложным лицом на несколько секунд. Мысли бегают от «мог бы сказать чуточку раньше, блядь» до «мне срочно надо было».  — Так, — отмирает Яку, — нахуй учёбу, мы и так с тобой умные очень, — и толкает дверь кладовки под плохо сдерживаемый хохот за спиной.
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.