Примроуз Эвердин

Джен
PG-13
В процессе
6
автор
Размер:
планируется Миди, написано 6 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
6 Нравится 2 Отзывы 1 В сборник Скачать

Глава I: Жатва

Настройки текста
Я стою на краю бескрайней пропасти и боюсь посмотреть назад. За моей спиной разносятся страшные крики людей, рычание одичавших животных, названия которым не было в этом мире, и слишком громкое пение птиц, превращающееся в оглушительный вой. Я на арене. Я на арене, потому что в этом году мне исполнилось двенадцать лет и моё имя было внесено в список... Я здесь, потому что длинные пальцы Эффи Бряк, опустившиеся в кафедру со множеством листков, вытянули Примроуз Эвердин. И всё-таки я решаюсь повернуть голову... Десятки разъярённых людей бегут ко мне, и их лица выражают настоящую ненависть и абсолютную злобу. Я смотрю вправо и вижу Китнисс. Она неподвижно стоит на огромном камне и, по всей видимости, не может сделать и шага. Её брови жалобно сдвинуты над переносицей, из тёмно-серых глаз стекают одна слеза за другой, и она беззвучно кричит, протягивая ко мне израненные руки. Нет, Китнисс, на этот раз ты не сможешь меня защитить... И она падает на этот твёрдый камень, навсегда прекратив дышать. Я с криком просыпаюсь и с жадностью глотаю воздух. Мои косы расплелись, волосы взмокли от пота, и я начинаю задыхаться от накатившего страха и стойкого предчувствия неизбежной беды. Слышу быстрые шаги за дверью и точно знаю, что сейчас окажусь в тёплых объятиях старшей сестры. Знаю, потому что этот сценарий повторяется вторую неделю подряд, но Китнисс, всегда стоявшая на страже моего покоя, кажется, никогда не устанет просыпаться посреди ночи и мчаться ко мне на громкий зов, долгими минутами успокаивать мой плач и развеивать многочисленные страхи... Хотя, я обманываю, говоря о том, что их много. Список моих страхов вовсе не велик. Я боюсь вида крови, когда Китнисс приносит домой убитых животных, боюсь громких взрывов, напоминающих мне о трагичной гибели любимого отца в шахте, и, конечно, Голодных игр... А кто не боится Голодных игр? Разве что профи из первых дистриктов. Высокие, быстрые, сильные, с яростными огоньками в своих пустых глазах, они тренируются с самого детства, чтобы при первой возможности стать добровольцами... В нашем дистрикте, конечно, таких не было. Выходцы из самого последнего и презираемого региона, мы вечно голодные, уставшие и никогда не смотрим игры. – Меня выбрали, – глухо произношу я, не сдерживая поток слёз. Китнисс тут же садится на кровать и заключает меня в свои объятия. – Это просто сон, Прим, – говорит она, осторожно поглаживая меня по растрёпанным волосам. – Там всего лишь один листок с твоим именем. Ты никогда не попадёшь туда. И я, почему-то, ей верю. Больше всего на свете я люблю Китнисс и сейчас полностью ей доверяюсь, потому что она никогда меня не обманывала. Я не говорю ей о том, что на этот раз во сне я видела и её тоже. Китнисс всегда успешно храбрилась, полностью игнорировала то висевшее в воздухе напряжение перед ежегодными жатвами, но я знаю, что она тоже боится. Все боятся. – Завтра, сразу после жатвы, придём домой и зажарим кролика, – с улыбкой говорит она, откинув с меня тёплое одеяло. Она начала дуть на моё влажное от слёз и пота лицо, бережно поглаживая мои дрожащие руки. – Будет вкусный ужин. – Спасибо, Китнисс. Ложись со мной. Мои колени предательски дрожат, когда я стою в окружении своих сверстников. Мы молчим, не улыбаясь и не приветствуя друг друга. Даже моя лучшая подруга, высокая и всегда весёлая Тинни, мрачно прошла мимо меня и мокрыми глазами глядела на сцену. Там стоит мистер Андерси и громко рассказывает историю Панема. Я слушаю внимательно и даже с некоторым интересом, однако мне трудно представить то, о чём он говорит. Войны, мятежи, пожары, казни, природные катаклизмы... Ничего из этого я не знала. Я знала лишь свой ветхий дом, точно такой же, как и у всех, знала свою милую козу Леди, подаренную сестрой, и шаловливого кота Лютика, которых в это утро я гладила необычайно долго. Будто подсознательно опасалась, что мне больше не придётся этого делать. Почему? Китнисс и Гейл успокаивали меня, мама обнимала и накормила сладкой кашей с тёплым молоком, но сидевшее внутри чувство тревоги и впечатления от ночного кошмара никуда не исчезли. Всего один раз, Прим... Листков множество, а твоё имя написано всего один раз. Да, а в следующем году белых бумажек с аккуратно выведенными на них «Примроуз Эвердин» будет больше. Врала ли Китнисс, пообещав, что я никогда не окажусь на Голодных играх? Хеймитч Эбернети, по своему обыкновению, был пьян. Уголки моих губ дёрнулись, когда он, сильно пошатываясь и бурча себе под нос что-то нечленораздельное, чуть не упал со сцены и не опрокинул две прозрачные кафедры. В толпе послышался смешок, и это зрелище действительно было забавным, потому что Эффи Бряк едва не стала жертвой его пьяной походки и не рухнулась вниз вместе с ним. Эта яркая женщина с красными, как кровь, тонкими губами, пышными ресницами размером с мой мизинец и разные цвета которых я видела даже издалека, огромным париком с причудливыми кудрями совсем не вписывалась в наш маленький серый мир под названием Дистрикт-12. Говорят, в Капитолии так выглядят абсолютно все. Если верить Китнисс, то я никогда не увижу жителей столицы воочию. Ну и хорошо. В кипенно-белом лице Эффи, будто окунувшимся в муку, я не видела ничего привлекательного, и не хотела бы, чтобы такие образы окружали меня повсюду. Нам не понять Капитолий. Мэр дистрикта, закончив речь, раздражённо скрылся со сцены, явно недовольный очередной выходкой пьяного ментора. На нас смотрит весь Капитолий, и мы снова являемся объектом насмешек. Э́скорт*, желая разрядить напряжённую атмосферу и отвести внимание от Хеймитча, тут же живо замахала руками, сделала какое-то весёлое замечание и посмеялась, но не нашла поддержки в молчаливой толпе. – Поздравляю вас с Голодными играми! – громко воскликнула она, вновь натягивая широкую улыбку, и её тонкие красные губы разъехались по всему лицу. – И пусть удача всегда будет с вами. Удача... Что ж, если она не вытянет меня или Китнисс, можно считать, что мы удачливы. По крайней мере, до следующего года. Я начала искать взглядом сестру, но из-за многочисленной толпы смогла увидеть лишь её макушку и глаза. Напряжённые, серые, с каким-то странным выражением смотрящие вдаль... Я почувствовала страх за неё, ведь её имя написано целых двадцать раз. Она меняла свою удачу на скудные запасы масла и зерна, и всё ради меня и мамы. Внезапное открытие посетило меня: если Китнисс отправится на игры, будет гораздо хуже. С меня семье никакого проку. Слишком трусливая, чтобы охотиться, слишком слабая, чтобы работать, слишком впечатлительная, чтобы разделать тушу... И ещё притащила в дом рыжего кота, которого каким-то образом смогла откормить до внушительного размера. Как хочется оказаться дома, с Лютиком! Время жребия. Я вновь дрожу, но к страху за себя примешивается страх ещё больший – за Китнисс. Листков несколько тысяч, Прим. Несколько тысяч – это так много! – Дамы вперёд! – с напускным весельем восклицает Эффи. Я вновь нахожу Китнисс и наблюдаю за её взглядом. Она смотрит на Гейла. Его имя, насколько мне известно, написано целых сорок два раза. Старший в большой семье, он, как и Китнисс, вынужден рисковать своей жизнью ради еды. Он мне нравится, Гейл Хоторн, и мне нравится то, что он любит Китнисс. Никто об этом не говорил, но я знаю, что это так. Эффи Бряк, развернув белый лист – такой же белый, как кожа на её лице – ясным голосом произносит имя. Это – Примроуз Эвердин. В тот момент, когда эскорт произносит моё имя, я смотрю куда-то вдаль, погружённая в мысли о вечернем обещанном ужине, о Гейле, который накануне сегодняшнего дня так ласково меня приободрял, о маме, чей худой силуэт я никак не могу найти среди множества людей в тесной толпе... И только когда карие глаза Тинни, из которых стекают прозрачные слёзы, смотрят на меня с какой-то невероятной грустью и сожалением, а знакомые впереди меня расступаются, прокладывая мне дорогу к сцене, я понимаю, что произошло. Когда-то мне приснился сон, что отец стоит посреди тёмного пустынного поля, совершенно один в кромешном мраке, и не может найти выход из этой бесконечной устрашающей пашни. Он падает на землю, обессиленный, мокрый, весь чёрный от работы в шахте, и – раз! – всё поле в мгновение взрывается, превращаясь в одну малюсенькую комнату, в которой я, проснувшись, узнала о трагичной смерти любимого папы. Взрыв в шахте. Тогда все самые сильные чувства, переполняющие моё сердце, не могли сравниться с пугающим меня совпадением – ведь я это видела, видела во сне! И то, что случилось сейчас, я тоже видела. Меня выбрали. Кулаки мои плотно сжимаются, ногти больно впиваются в кожу. Скоро будет гораздо больнее, когда огромные силачи одним махом вытряхнут из меня всю душу. Был случай, когда вытянутого жребием мальчика из десятого дистрикта, ненамного старше меня, парализовало от страха, стоило ему услышать своё имя. Тогда его, конечно, незамедлительно взяли за руки и бескомпромиссно повели к сцене, но он и там был не в силах сдвинуться с места. Неужто со мной происходит то же самое? Мои ноги застыли на холодной земле. Я стою, неживая, и все взгляды обращены на меня. Звонкий голос Эффи Бряк вновь ударил по ушам: – Где ты, душенька? Давай же, поднимайся к нам! Мне кажется, что я всё ещё стою на месте, но, опустив голову, вижу, как стопы, обутые в чёрные туфли, делают первые шаги. Я выхожу из толпы своих сверстников, оставляя позади себя многочисленных знакомых, приятелей, близких друзей, оказавшихся удачливее меня. Я догадываюсь, что они чувствуют. Сожаление и жалость перемешиваются в их душах с счастьем выпавшего везения. Прощайте, ребята. Я медленно подхожу к сцене и думаю, что вот-вот рухну на землю и потеряю сознание, и будто бы начинаю желать умереть здесь и сейчас. Но всё-таки я иду. Когда-то Китнисс сказала, что размер моего левого кулака – это размер моего сердца, и я не понимаю, как мой настолько маленький орган до сих пор выдерживает этот животный страх. Лучше бы оно остановилось... Но где же Китнисс!? Я совсем забыла про Китнисс и маму! Я тут же поворачиваю голову назад и вижу, как бледное, плачущее лицо моей матери припало к груди женщины, жившей напротив нашего дома, и её руки прижимали голову мамы к себе. Не без усилий я нахожу в толпе Китнисс в правой стороне от толпы. Вспоминаю сон. Там она стояла с точно таким же выражением лица, и тоже по правую сторону от людей... – Китнисс, – шепчу я, будто бы она может меня услышать. Сестра крикнула что-то, подалась ко мне, словно желая догнать меня, но неожиданно застыла на месте. Она протягивает ко мне свои руки, которые только полчаса назад гладили меня по волосам и утешающе проводили по бледным щекам, и – теряет сознание. Падает на жёсткую землю, как на огромный камень из моего сна. На этот раз ты не сможешь защитить меня, Китнисс... Меня больше не пугает очередное совпадение. Гейл Хоторн выбегает из своего ряда и склоняется над лежащей Китнисс. Он безуспешно пытается привести её в чувство, что-то громко кричит, но надзиратели в своих жутких белых костюмах возвращают его обратно, грубо поднимают Китнисс и куда-то несут. Я уже не вижу, куда. Мои глаза застилают жгучие слёзы, я боюсь, что она умерла. И в тот момент, когда я смотрю на происходящее, я, оказывается, уже нахожусь на сцене... – Ах, какая ты прелестная! – говорит Эффи. Она немного наклоняется, чтобы получше разглядеть моё лицо, и будто совсем не замечает моих слёз. Я впервые вижу знаменитую сопроводительницу так близко, и хочу кашлять от её душащего сладкого запаха. – Кто эта девушка, побежавшая за тобой? – Китнисс... – говорю я, но жёсткий ком в горле не дал мне сказать понятно. Я делаю глубокий вдох, желая набраться сил, и громко повторяю: – Это моя сестра, Китнисс. Я поднимаю взгляд и вижу всех жителей дистрикта-12. Я знаю практически всех. Я часто хожу с Китнисс на рынок и помогаю, чем мне можно, в продаже мяса и козьего молока. Так или иначе, меня здесь знают. Я никогда не понимала, почему мне улыбаются даже самые мрачные люди нашего дистрикта. Наверное, всё дело в моём погибшем отце, которого здесь уважали, но Китнисс говорила, что причина не только в этом. «Нельзя не проникнуться к тебе симпатией», – сказала она однажды с улыбкой... Наверное, она права, я не знаю. Я вижу нашего мэра, мистера Андерси, и его дочь Мадж, подругу Китнисс. Они опустили свои головы, и мне показалось, что слёзы застыли в маленьких тёмных глазах мужчины. Это хороший человек. Он покупал у Китнисс мясо, хотя это было запрещено, покупал у меня чернику, тепло улыбался и внушал большое доверие. Именно он вручил моей матери медаль после гибели папы, и Китнисс часто бывала у них в доме. Я вижу Тинни, которая, по всей видимости, протиснулась вперёд всего ряда, чтобы видеть меня; она плачет и теребит юбку своего голубого платья. Не знала, что она меня так любит. В первых рядах стоит не то мужчина, не то старик, известный своими пьянками и тем, что принимал ставки. Я совсем забыла его имя. Мне запрещалось говорить с ним, потому что он сквернословил, и единственное, что я о нём знала, это то, что ему на всех наплевать. Но он смотрел на меня точно таким же взглядом, каким мистер Андерси смотрел на землю, и во взгляде этом было полно сожаления. Чудеса. Я вижу Гейла и его младших братьев, их маленькую сестрёнку Рори. Как странно... Китнисс и Гейл брали талоны, эти дурацкие тессеры*, для нас, для младших. Они вписывали свои имена, рискуя жизнью, и всё ради нас... Китнисс говорила, что лучшего расклада и придумать нельзя. А меня всё равно выбрали. Мне стало горько от осознания ужасной напрасности этих жертв, но, почему-то, я сдерживаю слёзы, и впервые за всё время пребывания на сцене вспоминаю, что на меня смотрит весь Капитолий. Вот уж не секрет, о чём они там все думают. Дистрикт-12, самый последний, самый жалкий, и трибут у них такой же. Я знаю, как выгляжу. Рост мой – сто сорок шесть сантиметров, а тело, хрупкое от природы, из-за частых голоданий совсем потеряло вес; глаза голубого цвета наверняка выглядят в этот момент затравленными и несчастными. Каков контраст с другими! Люди, поставившие на то, что я умру самой первой, смогут хорошо заработать, а остальные трибуты даже не взглянут на меня. Я – мертвец даже сейчас, хотя, кажется, всё ещё дышу... Что ж, это ненадолго. – Поприветствуем нашего очаровательного трибута! – Эффи хлопает в ладоши, ожидая бурной реакции. Но её нет. Я смотрю на людей и не понимаю их молчания. Обычно мы все хлопали, пусть вяло и нехотя, но так принято, и своевольничать нельзя. Многотысячная толпа стоит в полной тишине, и мне кажется, что даже деревья перестали шуметь под натиском лёгкого ветра. Передо мной стоит весь мой дистрикт, и я заглядываю каждому в глаза. Что я вижу в них? Жалость ко мне? Прощание со мной? Может быть, но было ещё что-то... В полнейшем безмолвии люди твердили: «Это несправедливо, это неправильно». Я вновь вижу того старика в изношенной одежде, чей образ давно утратил человекоподобный вид, и глаза мои сами раскрываются от удивления. Он подносит к губам три средних пальца левой руки и протягивает их ко мне! И не только он – все последовали его примеру! Это тот человек, который принимал ставки, человек, для которого игры и ежегодное отправление туда детей из родного места – просто азарт! И все его сторонились, все презирали... И вот он, стоящий впереди всех среди остальных мужчин, самый первый выказывает мне восхищение, уважение, прощается со мной... Именно это означал этот жест. Но я снова сдерживаю слёзы, хотя они вот-вот покатятся из моих запуганных глаз. Я смотрю на маму и вижу, как она выпрямилась и тоже протягивает ко мне три пальца. Бедная, бедная моя мама, лишившаяся всех, кого любит. Теперь у неё только Китнисс, но мы даже не знаем, что с ней... Я замечаю, как на меня нацелены камеры, и, не понимая причин своего поведения, я, подобно маме, тоже выпрямляю спину и хрупкие плечи. Что это? Желание показаться храброй? А для чего? Всё равно все знают, что я умру – знают здесь, знают все зрители в Капитолии, знают трибуты. И всё-таки я больше не горблюсь, и голубые мои глаза смотрят на всех с благодарностью. – Как волнительно! – прощебетала Эффи. Я совсем забыла про её присутствие рядом со мной. – Пришло время для второго трибута. Юноши! Я смотрю на Эффи и подмечаю её волнение. Ещё бы. Никогда в дистрикте-12 не происходило что-то интересное, но лихорадочное поправление огромного парика и немного дрожащий голос будто говорили о другом... Жест, продемонстрированный всей многотысячной толпой, явно не останется незамеченным в Капитолии, и сопроводительница словно не знала, как ей реагировать на такое событие. Эскорт, на высоких туфлях с гигантскими каблуками, вновь подходит к прозрачной кафедре. Там листки с мужскими именами, и на сорока двух выведен Гейл Хоторн. – Кто же второй трибут? – Эффи многозначительно опускает руку в стеклянный шар и с загадочным видом достаёт первый попавшийся листок. Раскрывает его, медленно подносит к глазам... Пит Мелларк. Знакомая фамилия. Мелларк... Конечно, это пекари. Его родители, Генри и Викки, зажиточные люди в нашем дистрикте. Я уверена, что ему никогда не приходилось брать тессеры, чтобы прокормиться. На вид ему шестнадцать лет, а это значит, что его имя там всего лишь 6 или 7 раз... Удача тоже не на твоей стороне, Пит. Юноша невысокого роста, но с широкими плечами, крепкими руками и твёрдым шагом поднимается на сцену. Он тоже боится, я это чувствую. Совсем он не похож на человека, желающего стать добровольцем и пойти убивать на арену. У Генри Мелларка, добродушного мистера средних лет, не могло быть сына-убийцы. А вот у его жены... Как-то раз мне пришлось видеть, как Викки Мелларк сильно отчитывала своего первого сына, которому сейчас, наверное, лет восемнадцать... Да, вот он, стоит в толпе и понуро глядит под ноги. Выглядит он гораздо старше своих лет и намного сильнее Пита, но добровольцем, конечно, не вызовется. Тогда Викки кричала на него и награждала громкими подзатыльниками. Не знаю, в чём он провинился, но глаза у этой женщины были наполнены красной злобой, как у моих соперников во сне. У Пита глаза не такие. Похож на отца. Голос Эффи выводит меня из воспоминаний: – Ну же, пожмите друг другу руки! – просит она, немного подталкивая меня в спину. Мы неуверенно подходим друг к другу, и Пит первый даёт мне свою большую ладонь. Кажется, он даже попытался улыбнуться... Я протягиваю ему руку в ответ, и мы коротко приветствуем друг друга. Заиграл гимн, и этого времени мне предостаточно, чтобы в последний раз посмотреть на всех людей из дистрикта-12. * * * *Эскорт – это житель Капитолия, в чьи обязанности входит сопровождать трибутов назначенного ему дистрикта. Они тянут жребий на Жатве, во время путешествия в столицу на поезде и в самой столице учат трибутов, как себя вести, помогают освоиться в Тренировочном центре. *Тессеры – особые талоны, на которые можно получить зерно и масло для одного человека в обмен на вписывание своего имени. Их может использовать ребёнок в возрасте 12-18 лет, который участвует в жатве.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.