Первобытные сны

Андрей щурится неодобрительно, когда Савченко достаёт из кармана пакет с порошком и спрашивает: будешь? У Андрея не то что кошки на душе скребут, а саблезубые тигры скалят пасти. В голове проносится завистливая мысль: их бы сейчас нарисовать, чтобы отвязались, да таких талантов не подвозили. Он готов к тому, что благородный борец с преступностью окажется утомлённым жизнью слабаком, плохо играющим свою роль. Андрей уверен, что вынюхать дорожку-другую — это преступление против морали, погон и здравого смысла вместе взятых (даже если эта троица ни при каких обстоятельствах не ходит под руку). Ответив отказом, он ощущает в ушах, из которых ещё не всю речную воду вытряс, тень насмешливого окрика «детский сад!» и шумного вдоха одной ноздрёй. Но вместо этого Савченко убирает пакет в карман и говорит: — И правильно. Не стОит. Андрею не хочется казаться слабонервным. Но саблезубые тигры под рёбрами уже взяли разбег, кто их теперь остановит. Он выплёвывает с вызовом, так что голос отражается от стен: — Не стоит или не стоИт? — У меня-то? — фыркает Савченко, похожий на кошку, которой сунули в морду шкурку от мандарина. — Хочешь проверить? Кошки этой ночью не вызывают у Андрея ни капли умиления, так что ситуация, на его вкус, ухудшается в геометрической прогрессии. Андрей всегда любил алгебру и теперь мог бы укорить себя за нерадивое отношение к геометрии, но поздно пить боржоми, когда твою печенку нанизали на клык размером с руку. — А если хочу?! — орёт он приглушенно. Вместо гневного крика получается хриплый стон. В долю секунды Савченко утратил всякое сходство с котом. Но и люди не двигаются с такой резкостью. Щелчок затвора — и его лицо, бледное, как кадр полароида, проступающий в темноте, оказалось на расстоянии вдоха от лица Андрея. Лучше бы он вынюхал дорогу и лёг спать. Андрей бы тогда по-тихому свалил, написал рапорт и… Нет, конечно, никуда бы он не свалил. Проглотил бы своё разочарование и дальше, дальше по этой дороге катился, чувствуя себя крошкой белого порошка. Сейчас он не чувствовал себя крошкой. В горле разрывалось сердце, пульс так не скакал даже этим вечером, когда за ними гналась стая разъяренных охранников со шприцами и пистолетами. Он же просто берёт меня на понт, — успел подумать Андрей. А может, не успел. Савченко тоже не успел — ни съязвить, ни наигранно прижаться всем телом, как бы говоря: ну проверь. Ни тем более вернуться к их первобытному костру победителем дерзких провинциальных пижонов. Андрей вжал окаменевшие пальцы в его затылок и поцеловал. Неловкое прикосновение разъяренных зубов к сжатым в усмешке губам вдруг сменилось открытой улыбкой, почти смехом. Андрей и отстранился бы, пристыженный, но Савченко не собирался останавливаться. Он ответил на поцелуй, и его смех, опасный, как пламя в пещерном очаге, скользил у Андрея во рту, словно всегда именно там и звучал. Рисунки на стенах теряли очертания, смазанные беспорядочными касаниями спин, рук, влажных волос. И в ушах повторялось заевшей пластинкой, потерявшимся эхом: хочешь хочешь хочешь хочу. Паром опаздывал. Андрею подумалось, что паромщик подрабатывает на полставки у Харона, ведь у того последнее время гостей прибавилось. Савченко умиротворенно смотрел в осеннее небо и не собирался произносить прощальных речей. У Андрея вертелась на языке песня, услышанная однажды в притоне во время рейда: «…я под забором в хоккейной маске, пытаюсь вспомнить своё имя и автобус». Если бы его спросили, как он себя чувствует, то эта строчка пришлась бы как нельзя кстати. — Я всё спросить вас хотел, — просипел Андрей сквозь недожёванные семечки. Савченко молча перевёл на него взгляд, исполненный отрешённого внимания. — Когда мы были в пещере… — О, прятались от саблезубых тигров! Отличное приключение! Андрей не поверил своим ушам, но Савченко определенно занервничал. — Мне тогда приснилось… Андрей замялся и захотел сбежать. Хотя бы отвернуться. Но вряд ли это помогло бы ему не пылать от стыда. Воспоминание о раскаленной коже под пальцами и о безумных глазах жгло ему щеки до волдырей. — Мне тоже, — выдохнул Савченко. Поток воздуха из его рта пульсировал и дрожал. — Хочешь повторить? Он не дразнился и не шутил. Он просто задал вопрос. Андрей ответил: хочу. — Тогда тебе придётся поехать со мной. Кажется, паром затонул. Сев за руль, Андрей всё же закончил фразу — тем тоном, каким, пережив на миллион лет саблезубых тигров, окликают их потомков, чтобы подразнить апельсиновой долькой. — Когда мы были в пещере, мне приснилось, что вы пели мне колыбельную. Савченко улыбнулся и пропел, плохо попадая в ноты, но с неподдельным участием: «Спи, братишка, я не знаю, почему мы все такие, спи, братишка, я не знаю, почему мы все другие…» Андрей попытался было сдержать улыбку. Рассмеялся и выжал газ. Ночь 26.09.21