Я доберусь к тебе, покуда помню, чувствую и верю

Kiss me once, then kiss me twice. It’s been a lo-o-ong ti-i-ime.

      Рука нервно сжимается на чужом плече, проводя ногтями по чёрной ткани рубашки. Коннор втягивает воздух, которого критически не хватает. Снова, получив удар тока от столь близких серых глаз, подаётся вперёд, жадно и неловко сминая губы.       Ричард на соседнем сиденье кажется чем-то нереальным. Нет, он не может здесь быть. Так близко, ещё и руку сжимает.       Коннору так жарко, но он, к своему удивлению, не слышит противный шум надрывающейся вентиляции в своей голове. Только дождь, барабанящий по лобовому стеклу. Кажется, тириумный насос сейчас стучит примерно в том же темпе.       Недоступный, неконтактный. Это ты такой на работе, получается, да? Даже не посмотришь лишний раз. Всё изучаешь документы, думаешь, сведя брови к переносице настолько, что кажется, будто решаешь вопрос всего нашего мира, заполняешь что-то в планшете, и думаешь, по-прежнему хмуришься, утыкаешься глазами в текст и думаешь, думаешь, думаешь. Зато сейчас глаз не сводишь. Новая модель линейки RK действительно намного сдержаннее и серьёзнее, чем предыдущая. Эта разница разливается теплом в области живота.       Он, чёрт возьми, идеален.       Коннор всматривается в скопление почти незаметных веснушек, охватывает взглядом каждую родинку. Перемещает руку на шею, не в силах поднять ладонь. Её будто бы примагнитило к телу Ричарда. Никто и не против, в общем-то.       Он улыбается, а щёки Коннора от этой кроткой улыбки синеют. Ричарда, видимо, забавляет смущение Восьмого. Ещё бы. Наверняка со стороны было видно уже сотню… нет, тысячу раз. Он всегда выдавал себя с головой. Каждую секунду, проведённую рядом с Девятисотым.       Коннор тоже улыбается или, скорее, как-то поджимает губы. Пытается сесть ещё ближе, тая от рук Ричарда, сместившихся с лопаток на талию. Неуклюже ударяется локтем о поднятый подлокотник. Боль утихает быстро, поглощаясь всеобъемлющем теплом.       Диод мирно поблескивает в полутьме голубым. Наконец-то перестал изображать из себя полицейскую мигалку. И прикрываться рукой то и дело.       Восьмой несдержанно выдыхает. Осторожно запускает пальцы свободной руки в волосы Девятого на затылке.       Он здесь. Он ответил. Он пошёл навстречу и позволил стать с ним одним целым. Даже без снятия скина.       Сколько раз Коннор представлял себе этот момент — на рабочем месте, дома у Хэнка, в кровати. Столько раз, что эмоции уже стёрлись до дыр, но сейчас они вспыхнули с новой силой, потому что Ричард, что сидит рядом и так нежно смотрит на него, больше не проекция сознания.       Страх о возможном отказе стирается из памяти напрочь, унося за собой всю боль неозвученных чувств.       Он не помнит, как оказался в таком положении.       Они должны были ехать вместе после работы — снаружи так лило, что у Коннора не было особого выбора между обычной пешей прогулкой и машиной Ричарда, который иногда подвозил его до дома по старой дружбе. Обычно сложно определиться и понять, что же было из этого лучше — гулять, купаясь в лучах вечернего солнца Детройта, слушать улицу и давать синтетическим мышцам хоть какую-то работу после утомительного дня за бесчисленными стопками бумаг или сидеть в машине, ловя взглядом пролетающие мимо дома и наконец-то разговаривая после долгого дня тишины. Конечно, сегодня об этом долго размышлять не пришлось.       А потом то ли Ричард его чмокнул, то ли Коннор сказал то, что должен был. Как-то это размыто получилось. А копаться в своей идеальной механической памяти не хотелось.       Так или иначе подлокотник уже поднят, а два сидения слиты в одно.       Неприлично столько целоваться в губы в первый раз, но лаборатория во рту хочет попробовать всё. Ричард позволяет, двигается заторможенно, больше наблюдая, чем действуя. И Коннору становится неловко от своей неопытности. Даже несмотря на то, что у Девятого её не меньше.       Восьмой прижимается к плотному телу, хотя кажется, что ещё ближе уже некуда. Гладит Ричарда по щеке, не веря, что теперь может так беспардонно её касаться. Голубоватая то ли от эмоций, то ли от света диода в полумраке. Гладкая. Мягкая.       — Наконец-то твой показатель стресса упал. — Ричард льнёт к ладони Коннора, а уголки его губ вновь приподнимаются.       Восьмому остаётся только согласиться с этим. И смириться с тем, что всё это время он представал перед коллегами раскрытой книгой. Оказалось ведь всё намного проще, чем представало в воображении. Нерациональном, странном для такого металлического и непоколебимого склада ума.       Ричард кладёт руку на чужую, что гладит его по щеке. Коннор вновь пробегается по нему взглядом от чёрного рукава по рубашке, невероятно красивому воротнику, шее, снова поднимает глаза на уровень лица и тает. Рука немеет даже от слабого давления. Девятый подаётся вперёд и дышит прямо в губы. Вентиляция Восьмого снова сбивается с размеренного цикла. Только вот теперь это приятный момент. И больше системные сбои не приносят столько дискомфорта. Коннор готов в нём раствориться — в этих непонятках, в волнении, в бесконечном потоке свежего воздуха, несущегося по трубкам и подгоняющего тириум, — и столкнуться с близостью, что смущала его столько времени. Пугала своей недоступностью.       Но он всё-таки ответил. Он здесь, совсем рядом.       — Да, — на эмоциях произносит Коннор, утыкаясь лицом в плечо Ричарда и снова сжимает руку на его плече, — наконец-то.       Наконец-то это произошло.