Безвременник

Савва силится вспомнить, какой теперь год. Календари на ресепшне гостиницы, в кабинете Бусыгина, в прокажённых домах и воняющих безденежьем магазинах — все говорят разное. Один, выцветший от паров самогона, показывает правильное время, но цифры 2-0-1-6 не складываются в число. В этом городе время висит вверх тормашками, без башки и без крови внутри. Здесь не ловят мобильники, а радио звучит так, словно Ельцин как раз ушёл на покой. Автомобиль марки "волга", цвета крови с разбитых костяшек, убеждает, напротив, что Ельцин покоя лишился, заступив на высокий пост. Территория у нас большая, годов много, — голос Смелова теряется среди помех. Савва вертит в руках карандаш, слишком мягкий, пачкающий руки. Невозможно думать; невозможно вспомнить, прошло два дня или двадцать два года. Невозможно помнить ни имя своё, ни лицо отца своего: все выстрелы съедает болото, все выводы разъедает презумпция неотвратимой беды. Окружённый топью, осаждённый безвременьем, город целует его в лицо: это дар, бери, второй раз не предложит. Второй раз возьмёт силой. На третий обездвижит. Онемели руки, молчат предательски. Только где-то за краем листа пчёлы снуют неустанно, варят свой горький мед. Варят свой чистый яд: чей-то забытый брат, юнец в стальной оправе, гонец из сибирского края. — Вы меня слышите вообще? — Андрей трясёт Савченко за плечо. Плечо болит: даже посреди безвременья спать за столом опасно для жизни, если ты старше тридцати. — Какой сейчас год? — спрашивает Савва. — Скорее всего ваш, раз уж вам так повезло оказаться в нашей глуши, — это должно звучать как шутка, но Савва чувствует мороз вдоль хребта. Хочется схватить Андрея за ворот и трясти, пока стрелки не сдвинутся в остановившихся часах. Но взглянув на него, Савченко понимает, что это его вопрос привёл напарника в ужас. — Безвременник не цветёт в это время года, так что бояться нечего, — успокаивающим голосом шепчет Смелов. Савва открывает глаза, но вместо начальника над ним лишь синеватый глаз больничной лампы. Даже здесь город кокетничает: щурится, стараясь донести до Саввы свежий сумрак из-под полуопущенных жалюзи. Город хватает за ноги, умоляет остаться. Андрей заводит машину. Савченко ищет по радио новости, и ему кажется, что под его рукой ползёт тумблер времён: нестерпимо хочется назвать "волгу" уважительным словом автомобилесса. Безотказная и бесстрастная, она несёт его прочь. — 2016-й, — произносит Андрей, как только разбитый асфальт сменяется гладким до рези в глазах, чётко размеченным шоссе.