Рождение защитника Клэйхилла

      ...И тогда когтистая лапа проглоченного кошмара прорвала натянутую шкуру на боку Алого, и Фуксия закричала от ужаса… прежде чем впиться в эту лапу зубами, оторвать её целиком, отшвырнуть в сторону и закрыть рану мужа своим телом.       Алый был ещё живой — живой! — дышал с трудом, и раздуло его так, как прежде не раздувало ни одного швабромонстра. Вот только надолго ли, мелькнула мысль у Фуксии. Не помня себя, она начала зализывать края его раны, надеясь, что хоть так поможет мужу унять боль.       Из раны доносилось слабеющее шипение, и в какой-то момент кошмар под шкурой Алого окончательно перестал биться. Швабромонстр через силу разжал живот и застонал, а его лапы безвольно опустились на землю.       — Мэм, — раздался негромкий голос прямо над головой Фуксии, и на плечо ей легла, успокаивая, чья-то ладонь. — Прошу вас, не волнуйтесь. Ваш супруг будет жить, если вы позволите нам обработать его рану. Он только что спас весь квартал. Вы нам очень поможете, если съедите лапу этого кошмара, пока из неё не вырос ещё более страшный.       Фуксия кивнула. Полицейский помог ей подняться и передал оставшуюся лапу — сейчас скорей похожую на сгусток тёмной материи с тёмно-красными крапинками: как и сам остальной кошмар в брюхе Алого, она уже начала таять. Фуксии было почти больно есть то же самое, что минуту назад чуть не убило Алого — ещё и в его присутствии, — но швабромонстру нельзя привередничать, если речь идёт о чужих страхах и кошмарах.       По крайней мере, единственное, что ей дал хорошего этот кусок тёмной материи, — достаточно сил, чтобы вскоре помочь офицерам погрузить Алого в машину скорой помощи; чтобы всю дорогу до больницы сидеть рядом с мужем, держа его за лапу; чтобы наконец увидеть, как его рану обрабатывают и заживляют похожей на алый махровый лоскут живою тканью.

* * *

      — …Что-что?..       Вставать Алому ещё было нельзя — да он и не смог бы, и подолгу беседовать с женой сил у него тоже пока не хватало, — и всё-таки выздоравливать его отпустили домой. И сейчас Фуксия сидела рядом, склонив свою голову к его; и язык Алого ласково проводил по её морде, по закрытым глазам, слизывая горькие слёзы беспокойства о нём, — и его такая любимая, клыкастая пасть только что произнесла слова, которых уж точно не ждёшь от монстра, чья жизнь висит на волоске.       — Детёныш, — повторил он. — Давай сплетём нам его… Пусть у тебя останется хоть память обо мне, если что.       — Ты в своём уме?!.. — воскликнула Фуксия. — Не хочу!.. Нет, не детёныша, — лишиться тебя…       — Кошмар никак... о-ох... — еле выговорил Алый, скривив от боли морду под копной своих волос. — …Никак не успокоится. Прошлой ночью мне казалось — он пытается завладеть моим телом, только ему вот столько не хватило...       — Его лапы! Той, что вырвалась из тебя!.. Я её съела!.. — Голос Фуксии дрожал в тревоге. — Меня об этом попросили! Пока из неё не вырос другой кошмар, ещё хуже... Он… Он мог мучить тебя ещё больше — будь он целый! Он бы...       — Он не смог. — Алому наконец удалось поднять — лапу; боги, сколько же он был в силах только высунуть язык — и ласково провести по морде любимой. — Это и вправду больно, порой даже слишком. Бывает, я… всерьёз боюсь, что не выдержу, и жалею — вдруг не успею увидеть тебя в последний раз.       Монстр положил лапу на свою левую бакенбарду — такую же кустистую и длинную, как и остальная шевелюра — и снова посмотрел на жену.       — Вот отсюда, Фуксия… А хотя знаешь что, бери откуда захочешь и сколько захочешь. Я только хочу… Сам дать детёнышу имя, вот и всё.       — Какое?.. — прошептала она и осторожно потянула за первую прядь.       — Красный.

* * *

      Двух швабромонстров, даром что больших и сильных, всё равно недостаточно против одного — даже давно съеденного — огромного кошмара. Но не трёх. С того дня, как Фуксия сплела из толстого пучка волос супруга и нескольких своих прядей кисточку — их будущее дитя — и положила её на грудь Алому, тот, казалось, начал поправляться. Чем больше кисточка превращалась в помпон, а затем в малыша-швабромонстра, тем больше любви текло сквозь сердце Алого, заставляя его почти светиться теплом, а кошмар внутри — терял свою силу и растворялся, превращаясь в обычную полужидкую магию и постепенно — в его собственное тело.       И к тому времени, когда малыш Красный — как догадались новоиспечённые родители по отсутствию ресниц, это был именно он — подрос и открыл большие, ещё по-младенчески серые глаза, остались только он сам, стройная мама и мягкий, по-прежнему круглый от прошлого (хоть и жуткого) обеда папа, на чьей пушистой груди он так долго спал и на которого столько раз то взбирался, то сползал, как с горки. Пройдёт ещё много времени, прежде чем он обнаружит странный тонкий шов на боку уже не такого круглого папы, удивится, отчего папа немного морщится каждый раз, когда к этому шву прикасаются, — и подует на него, чтобы облегчить боль. И ещё больше времени пройдёт, прежде чем он вырастет в Красного, которого все жители Клэйхилла называют «сыном того самого Алого» и его новым защитником.