Первый замечательный предел.

Это был конец июня. Конец того замечательного месяца, когда даже у них все было настолько хорошо, насколько описывают человеческие отношения женские дешевые романы. Эти стереотипные фразы, неловкие движения, нервные улыбки, недопонимания и полная эйфория. Цветочно-конфетный период, если хотите. Он не боялся девушек, нет. Он просто не мог понять, как можно с ними - такими лёгкими и замечательными общаться на равных. Он считал девушек лучше себя на подсознательном уровне, они любили его до безумия. И молчал он лишь поэтому. Как можно было в этом признаться, даже самому себе...? Она не понимала, почему он выбрал ее, вокруг столько девушек. Ей казалось, что та девушка в зеркале совсем не королева красоты, даже не принцесса. Она не считала нужным гоняться за модой и посещать стилиста каждый день. Ей не требовались сеансы у психотерапевта и чтения Пауло Коэльо в общественных местах. Можно было обойтись и наушниками, она не понимала всех этих современных девушек. Как и парней, собственно, но они были куда приятнее. Все говорили, что они созданы друг для друга, так хорошо они смотрелись вместе. Она мило улыбалась в ответ, он только крепче прижимал ее к себе за талию. Прохожие старушки заглядывались на них и утирали слезу по прошедшей яркой молодости. Они даже не замечали этого, так были увлечены друг другом. Все те же нервные улыбки, недопонимания и эйфория. Она не так себе представляла все это, а он и не задумывался о том, как это обычно бывает. Июньский закат. Они на самой высокой крыше. Она взяла теплый клетчатый плед, он - бутылку вина и цветы для нее. Так шаблонно, так романтично. Они пили вино, смотрели на небо и разговаривали о всякой чепухе. Он, как мог, поддерживал беседу и нервничал, она лежала на пледе и слушала его приятный бархатный голос. Они проговорили всю ночь, а потом все пошло как раз по плану. В такие моменты в кино обычно камера поднимается к небу, предоставляя героев самим себе. Через неделю они ходили в кино на приключенческую комедию. Она настояла на том, что ему не стоит мучиться и смотреть романтичную сагу. Они так и не уловили суть фильма, потому что он предусмотрительно забронировал билеты на середину последнего ряда. Домой они возвращались уже поздно ночью под дождем. Она сняла свои босоножки и шла босиком по мокрому асфальту, он, как мог, укрывал ее курткой от дождя и судорожно вспоминал, о чем же был этот фильм, ведь брат обязательно будет его допрашивать. После два дня они просто валялись у нее дома на огромной розовой кровати, ели пиццу и слушали лёгкую музыку. Она пересказывала ему книги и делилась трогательными секретами, а он ел пиццу и слушал ее, слушал, слушал... Они целовались часто и долго. А потом эти два дня закончились и ночью он просто собрался и ушел домой, не оставив даже записки. Она не обижалась - понимала, что на его месте поступила бы точно так же. И еще целый день играла в приставку и доедала вчерашнюю пиццу. Они не виделись еще неделю. Он вытащил ее сходить в парк аттракционов. Она восхищенно озиралась по сторонам, а после хватала его за руку и бежала к ближайшему аттракциону. Они провели там весь день, катались, ели мороженое в кафе, а потом плавали на лодке по озеру. Она получила море впечатлений и удовольствия, а он тысячу поцелуев в щёчку и три французских. И на том спасибо. А потом они ходили в парк. Мило общались, кормили уток на озере и покупали шарики незнакомым маленьким детям. Про себя он возмущался такой растрате денег, но оно того стоило - видеть ее обворожительную улыбку в тот момент, когда ей улыбается счастливый ребенок, было бесценным. Потом они сидели в придорожной забегаловке и, глядя в окно, играли в "Синяя машина, красная машина". Тогда он в первый раз понял, что нашел родственную душу. А следующей встречи не было. Они больше никогда не виделись. Он улетел к родителям в Денвилл на пару недель. Она честно ждала его, даже на улицу не выходила, заказывала всю еду по телефону. Не находя себе места, она целыми днями только и делала, что смотрела сериалы, ела мороженое и перечитывала их переписки в соц.сетях. В один день, зачеркивая дни в календаре, она неожиданно для себя обнаружила, что две недели уже прошли, а его все еще нет. Телефон подавал признаки жизни лишь бесконечными невыносимыми гудками, а статус на его странице утверждал, что сюда не заходили уже две недели. Она уже во всю нервничала и, решившись наконец, отправилась в аэропорт, откуда он вылетал. Целый месяц после она не могла даже допустить того, что случилось. Это было выше ее понимания, не умещалось в девичьей голове. Так невыносимо, глаза все время мокрые - она плакала трое суток подряд, она успокаивала себя двое суток подряд, она снова плакала и плакала и плакала... Ей казалось, что все вокруг просто насмехаются над ней, пытаются разыграть, утверждая, что его самолет разбился. Она убежала себя, что жизнь продолжается, и одновременно не верила в это. Родственники и знакомые не могли достучаться до нее - она исчезла из внешнего мира, выключив телефон и удалив все страницы в Интернете. Она не могла прийти в себя вот так просто, их слова казались такими жалкими, такими глупыми, все их жесты - неуместными и такими эгоистичными. Она не желала видеть никого возле себя. Ни за что. Он правда подумывала о суициде. Все эти псевдосочувствующие говорили, что он смотрит с небес, но что ни вообще могут понимать - это "верха" не существует. Её спасали остатки разума и четкое понимание того, что как бы ей ни хотелось, они все равно не увидятся после ее смерти - это просто невозможно. Но от этого становилось только хуже, и она снова плакала, плакала, плакала.... Ей не хватало всего того, что она чувствовала тогда. Все эти стереотипные фразы, неловкие движения, нервные улыбки и недопонимания - они казались такими родными, такими близкими и любимыми, а эта эйфория... Она готова была кричать от безысходности, так ей не хватало этого чувства... Она почувствовала на себе то, о чем так часто читала, о чем люди так не любят говорить и , тем более, вспоминать. Она отчасти смирилась и поняла то, что казалось ей до этого таким призрачным. И по-прежнему плакала по ночам, все отчетливее чувствуя, как ее обнимает за плечи этот чертовски приятный, первый замечательный предел...