Прости, моя звёздочка

      Серое утро обычно начиналось с обеспокоенной Барбары и её причитаний о том, что Розария сейчас опоздает на службу. Но только не сегодня. Поднявшись гораздо позже обычного, Розария понимает, что Барбара не разбудила её, что было крайне странно, с её-то уровнем ответственности. Даже не нуждавшаяся в заботе Барбары Розария уже порядком привыкла к её утренним распевкам и возгласам, когда она ветерком врывалась комнату, призывая подняться и начать новый день под Мондштатским солнцем. А сегодня тихо. До омерзения тихо и даже как-то непонятно-непривычно.       Решив, что беспокойство о Барбаре – не её забота, Розария откупорила бутылку вина, накануне купленного в таверне, и отправилась на городскую стену, незаметно прошмыгнув мимо других сестёр, явно до сих пор не хватившихся Барбару.       Было где-то часов пять-шесть вечера. Розария привыкла подниматься в такое время, по ночам чаще выполняя всю ту грязную работу, которой она обрекла себя сама. Жители Мондштата уже разбредались по тавернам, время близилось к ужину. Розария поднялась на стену, поставив бутылку на каменное ограждение небольшой смотровой площадки. Рыцарей в это время тут не было, они заступали на дежурство на пару часов позже. Можно было со спокойной душой любоваться пейзажами окрестностей города, размышляя о предстоящих ночных поручениях. Вот только исчезнувшая Барбара всё не шла из головы. И это было странно, будто Розария не хотела в чём-то признаваться себе сама. Или же это было плохое предчувствие... ай, без разницы. Барбара прекрасно справилась бы со всем сама, чтобы о ней так заботиться.       Или, может, всё-таки плохое предчувствие. Уже опустошив бутылку на одну треть, за спиной послышались чьи-то осторожные шажки. Сначала Розария подумала, что какой-то рыцарь с обострённым чувством справедливости её заметил и уже приготовилась к тираде о распитии в общественных местах, однако обернувшись, её взору предстала никто иная, как Барбара собственной персоной. Вот только... видок у неё был странный. Платье грязное и кое где порванное, колготок нет как и головного убора, волосы растрёпанные, а глаз Бога свой она деражала в руке, другой утирая слёзы на раскрасневшемся лице. Зрелище... странное. — Я-я... так и знала, что найду тебя тут, – всхлипнула Барбара, кидаясь в объятия монахини, явно того не ожидавшей. Неловко пробняв Барбару, Розария неосознанно старалась не задеть её нежную кожу. — Выглядишь хреновенько, – отметила Розария. Ей почему-то хотелось спросить что случилось, но она не позволяла себе излишеств, хотя, может, и стоило бы. Она рано или поздно сама расскажет, нет смысла допытываться. — Он... он... Альберт... сделал со мной это, – ещё один всхлип утоп в одежде Розарии, пока сердце той неслось куда-то в желудок.       Альберт уже давно доставлял много неприятностей и церкви Фавония, и Барбаре, и... Розарии. Он докучал ей лишь тем, что приставал к Барбаре. Розарию это почему-то раздражало, хотя и не её дело вовсе. Но вот сейчас... когда она узнаёт, что Альберт совсем перешёл все границы, внутри формируется нехилый такой комок злости, а вместе с ним куда-то в горло поднимается едкое желание прикончить мерзавца к чертям. Он не имеет никакого права прикасаться к её... к Барбаре, в общем. Ей и самой не нравится черезчур гиперактивное поведение «Главы фанклуба», поэтому он тем более не имеет никаких на Барбару прав. Но всё равно смеет... совершать с ней такие ужасные поступки. Розария чуть сжала предплечье Барбары. Кажется, планы на сегодняшнюю ночь изменились. Она не позволит. Не позволит Альберту спокойно расхаживать по улицам города свободы. Он забрал свободу у Барбары, а значит и сам её не достоин.       Уняв слёзы, Барбара отстранилась, устанавливая зрительный контакт с Розарией, слабыми руками хватаясь за её предплечья. Розария не смеет оторваться от некогда блестящих глаз. Только вот сейчас они вовсе не эфирно-голубые, какими были обычно. Уходящие в серый, они больше не источали почти никаких красок. Только бесконечная печаль и разочарование проглядывались сквозь большие зрачки. Розарии стало как-то тошно. Наверное, это была жалость. Хотелось... помочь Барбаре, хоть как-то. Не придумав ничего лучше, Розария протянула ей бутылку со словами «Мне жаль». В голове был лишь один вопрос: почему ей так не наплевать?       На удивление, Барбара взяла бутылку, неумело отхлебнув из горла. Да уж, пить без бокалов, конечно, не очень поэтично, но Розария вовсе и не думала, что придётся эту самую бутылку с кем-то делить. Барбара поморщилась, возвращая пойло Розарии. Сглотнув, на глазах её задержались несколько слезинок. Розария предпочла не смотреть, сделав несколько глотков вина, затем оборачиваясь на заливающее светом город алое солнце, сжимая губы в нить. — Хочешь вернуться в церковь? – вопрос Розарии повис в воздухе. В ответ тишина. Барбара забрала бутылку, сделав ещё несколько глотков. Вина осталось совсем немного. Ещё помолчав, Барбара решилась-таки прервать молчание. — Хочу забыть этот день как страшный сон, – вздохнула она. — Вернёмся в собор. Я возьму чистую одежду. Ты можешь остаться у меня в комнате, – Розария сделала последний голоток вина. А где-то в самой глубине души ярко загорелся зелёный сигнал, который дала ей Барбара. Та же вспоминает о том, что близится вечерняя служба, но ей хватает одного взгляда Розарии, чтобы бросить эту тему. Оставив бутылку на стене, монахиня неспешно повела Барбару в церковь. Правда, по пути ноги той подкосились, поэтому пришлось брать её на руки. Какая романтика.       Розария точно знала все чёрные ходы и потайные тропы Мондштата, но особенно хорошо она изучила план собора. Проведя Барбару мимо всех сестёр так, что никто и не заметил подвоха, она усадила её на кровати в своей комнате. Барбара так же была одета в лохмотья и смотреть на её разодранную одежду становилось невыносимо. Посему Розария мигом шмыгнула в комнату Барбары, взяв ей чистых вещей, не слишком обращая внимание на убранство помещения. Лишь отметила педантичность Барбары в вопросах организации не только душевной, но и той, что вокруг неё.       Вернувшись в комнату, Розария помогла Барбаре поменять одежду. На удивление, она вовсе не смущалась предстать нагой перед Розарией, однако та всё равно тактично отвернулась, когда Барбара надевала свою пижаму. Закончив с одеждой, Розария укутала Барбару в своё одеяло. Конечно, комната у неё была без изысков, поэтому и одеяло было совсем простенькое, но Барбара не противилась. Розария даже помогла ей собрать волосы в один хвостик. И поведение её было странной для самой себя. Зачем Розария оказывает Барбаре столько услуг? Ответ не находился. Будто бы Розария должна, вот и всё. — Хочешь это обсудить? – Розария присела на край кровати, Барбара зажалась к изголовью, подтягивая к себе колени. — Я... наверное, стоит это сделать. Мне некому больше сказать, – Барбара вздохнула, начиная затяжной рассказ.       Розарии было больно слушать её столь расчудесный голос, теперь повествующий о таких отвратительных вещах, от которых монахиня не смогла уберечь несчастную Барбару. Может, стоило бы расправится с этим уродом сразу после первого звоночка. Может, Розария даже винила себя. На сердце было тяжело, и тяжело из-за Барбары, хотя так не хотелось себе в этом признаваться.       Барбара говорила много. А Розария скорее слушала, иногда что-то спрашивая. Посреди рассказа она поднялась с кровати, подошла к окну. В её руке возникла сигарета и коробок спичек. Дым медленно потянулся по комнате, частями уходя через приоткрытое окно. А Барбара даже не возмущалась, продолжая говорить, говорить говорить... даже когда Розария осмелилась предложить ей сигарету, она не отказалась. Барбара покорно втянула в лёгкие дым наполовину скуренной сигареты, кое где на ней остались следы помады Розарии, но это тоже её не волновало. — Добро пожаловать в клуб сломленных жизнью, – хмыкнула Розария, снова подсаживаясь на кровать. — Скажи, Розария, – Барбара кинула сигарету в пепельницу на прикроватной тумбочке. — Почему ты мне помогла? – она обратила всё внимание на монахиню.       Розария от такого вопроса знатно опешила. В всяком случае потому, что сама не знала на него ответа. — Ну... потому что ты сама пришла ко мне в разодранной одежде и вся зарёванная. Не могла же я тебя там оставить, – Розария увела взгляд, уходя от зрительного контакта. Слишком гадко смотреть в невинные глаза Барбары, ощущая гнёт самой себя за её потерянную непорочность. За окном совсем стемнело. — Спасибо... – она вздохнула, склоняя голову. А потом взяла лицо Розарии в свои ладошки, притягивая к себе. Барбара выждала пару мгновений, но всё так же не дала Розарии и мига, чтобы осознать происходящее, поцеловала её коротко, но почему-то так сладко, что даже привкус табака не смел затмить эту приторность. Розария неловко опёрлась рукой о матрас, не зная, как реагировать. Это ощущалось немного неправильно. И где-то на задворках разума за ней уже бежала разъярённая Джинн, чью сестру она научила всему плохому. Но и отстранится она не могла, просто не смела. Слишком, слишком приятно. Как там говорят, «запретный плод сладок»? Так вот, это именно оно. Барбара целовала неумело, но оттого не менее мягко. И будто ничего не менялось, и будто звёздочка вовсе и не гасла.       Отстранившись, Барбара несмело глядит на Розарию. Та хлопает глазами, наблюдая за губами Барбары. На них осталась её помада, и выглядела Звёздочка с таким тёмным оттенком даже немного нелепо. Барбара хмурит брови, извиняясь. Наверно, это последнее, что бы Розарии сейчас хотелось слышать. Она поднялась с кровати. — Я... понимаю. Всё в порядке. Это останется между нами, – она подошла к шкафу, где её уже ожидало красно-золотое копьё. — Можешь остаться у меня или идти к себе. С сёстрами, я думаю, ты и сама разберёшься. Мне нужно идти, прости, – бросила Розария напоследок, закрывая за собой дверь комнаты. И вот она говорит то, что сама не хотела слышать. Замечательно.

***

      Под прицелом серебрянной луны Розария выходит на дело. Она прекрасно знает, где живёт Альберт. Прекрасно знает, что он допоздна засиживается в таверне, уходя самым последним. И прекрасно знает, что Альберт не появится больше ни на одном собрании фанклуба Барбары.       Идти совсем недалеко. Она притаивается в переулке возле его дома, сжимая копьё до побеления костяшек. Ждать долго тоже не пришлось. Спустя десяток минут после прибытия Розарии, на горизонте появляется Альберт. Он идёт медленно и нерасторопно, будто бы пару часов назад не надругался над Барбарой. Вот только даже если бы он оборачивался по сторонам, это бы его не спасло.       Пара мгновений, и Розария выскакивает из переулка, нанося удар по голове парнишки древком копья. Тот стремительно летит на землю, даже не понимая, где угроза. Розария придавливает его грудную клетку каблуком, надавливая. Очень сильно надавливая. Альберт не может кричать, ибо у него во рту уже оказывается остриё копья. Ставится ультиматум: либо он молчит, либо копьё оказывается в его глотке. Признаться, он в любом случае не вернётся домой живым. Розария не позволит. Но Альберт не слушается приказов, и Розария протыкает его глотку насквозь, как и обещала. С применением глаза Бога остриё копья покрывается инеем, и Альберт немеет, не в силах кричать. Наконечник выходит через затылок, леденея. Но Розария с силой выдёргивает его, причиняя ещё больше боли. Под головой Альберта растекается лужица кроваво-ледяного месива. Но это ещё далеко не конец. Нет. Розария намерена помучать его так же, как и он мучал Барбару.       Вот только пелена ярости заволокла разум, не давая запомнить всего. Розария почти не отдавала себе отчёт о своих действиях. Она наносила методичные удары то по рукам, то по ногам, даже успев проткнуть гаду его «достоинство». Но делала она это с особой точностью, не давая Альберту умереть раньше времени. Он обязательно должен прочувствовать всю боль.       И вот, когда Розария опомнилась, на нём почти не было живого места: руки и ноги разодраны в мясо, глотка насквозь продырявлена, но он все ещё был жив и даже что-то мычал. Кто-кто, но, казалось бы, неприметная сестра собора была мастером пыток. И, кажется, минуты Альберта подходили к концу. Розария склонилась над его изуродованным до неузнаваемости лицом в последний раз. На копье не осталось чистого места – всё оно было покрыто льдом и кровью. — Ты в ответе за мою погасшую Звёздочку, – с этими словами она вонзила весь наконечник копья прямо в сердце Альберта.       Он дёрнулся, тут же обмякнув. Это конец. Больше он не помешает Барбаре. Потянув за древко, Розария вынула копьё из мёртвой массы. Осторожно покрыв всю поверхность древка и наконечника льдом, тот моментально растаял, смывая за собой кровь.       Розария не только мастерски пытала, но и мастерски обращалась с оружием. Она не оставила ни улик, ни видимых следов того, что убийство было совершено именно копьём. Пусть и в этот раз с особой жестокостью: Альберт именно тот, кто всецело этого заслуживает. Барбара будет не рада, если узнает, как она расправилась с этим гадом, даже несмотря на то, что он с ней сделал. С неба на макушку начало накрапывать. Замечательно. Осталось лишь избавиться от тела. Опутав кровавую жижу толстым слоем льда, Розария дотащила глыбу до ближайшего лагеря хиличурлов, где Альберт был успешно разморожен и пущен на корм хиличурлам. Никакого сожаления, лишь чувство совершенного возмездия.       А дождь не на шутку разыгрался. Розария промокла до нитки, бредя обратно к собору. Приоткрыв дверь в комнату, она заметила Барбару, мирно посапывающую на её кровати. Монахиня застыла в проходе, а голове было лишь три слова.       Прости, моя звёздочка.