Приязнь рудиментов

      — Ох, ну это полный отстой, — развёрнутая коробочка шмякнулась на стол. — У меня не получается собирать эти хреновины!       — Ага, и кто-то ещё затирал нам про «Лего».       — «Лего» — это искусство. Там всё понятно. А тут…       — Слишком примитивно, да?       — Ребят, — сиплым голосом. — Хотите вы или нет, но сегодня эти коробки должны быть готовы. Если согласились помочь — то помогайте, а не капайте мне на мозги.       На какое-то время воцарилась тишина.       — Слушай, а зачем тебе это? — осторожно. — Новый Год уже прошёл, ну… вдруг ты не заметил.       — Ещё китайский Новый Год есть, — последовала подсказка.       — Спасибо вам, я в курсе. Скажем так, просто не успел поздравить всех, — странная улыбка тронула губы.       — Всех сто пятьдесят китайцев?       Двое закатили глаза.       — Думай так, если это ускорит дело.       Все снова погрузились в работу.       За окнами жалобно выла вьюга. На ум сразу приходил «сукин сын» с его ненаглядной Родионовной. И кружкой, конечно. Вьюге наверняка были лестны такие высокие ассоциации, потому что она усиливалась. Её жалобный скулёж становился криком, далёкий гул — рокотом. Можно было даже различить слова, которые она проталкивала в оконные щели. «Впустите… меня тоже впустите… вы меня ещё впустите… Впусите!.. Я САМА ЗАЙДУ!..»       — Это похоже хотя бы примерно? — повертев в руках помятую жизнью коробку.       — Примерно равномерно, — издевательски парировал голосок.       — Ей больно, — поддержал его второй голос.       — Не слушай их, — ободрительно трогая за плечо, — она чудесна. Ещё штук десять таких, и они смогут организовать своё меньшинское сообщество.       — И подать на тебя в суд за оскорбление чувств! А вообще, это несмешная шутка, — спохватываясь.       — Так чего же ты тогда смеёшься?       — Анекдот вспомнила.       — Ну коне-е-ечно.       — Расскажешь?       — Он неприличный.       — Тем более!       Форточка на кухне дребезжала, норовя распахнутся, поддавшись власти стихии. Её звон эхом отдавался в голове, раздувшейся, будто шар с гелием. Бам-ба-бам, дзынь-дзы-дзынь… И каждый звук как отголосок тягучей боли. Мерзейшая погода. Особенно, когда знаешь, что ещё предстоит неблизкий путь домой.       — Стоит отдать тебе должное — последняя пара уродцев выглядит чуть лучше предыдущих.       — Я стараюсь.       — Заметно, — без сарказма.       — Я считаю, что в уродстве есть особая красота, — мечтательно и тихо. — Ассиметрии, шероховатости, выступы — разве это не красиво? Иногда уродство и есть красота.       — Да, — кивая, — но только не моральное.       Окна обдавало снежной крошкой. Ледышки шкрябали стекло: даже эти малютки хотели оставить на нём свой след, свои шрамы. От такого хотелось спрятаться, зарыться в ворох шарфов, свитеров и шалей, закутаться всем сразу. Быть в тёплой шерстяной крепости. Даже, если в комнате до тошноты жарко.       — Не хочу хвастаться, но я свою партию уже закончил, — широко улыбаясь.       — Ты её прикончил, — поправляя. — «Быстро» не значит «качественно»!       — Скажи это гонщикам «Формулы-1»!       — Скажи это своему личному хирургу!       Руки непроизвольно дрогнули.       — Хватит.       Они посмотрели на него, он — на них. И снова стало тихо.       Вьюга хлестала смесью снега и льдинок, отвешивая смачные оплеухи, раздавая пощёчины. Всем, без разбора. Обидные, горькие, а главное — несправедливые. Пылали израненные щёки, горели нос и губы, слёзы застывали на ресницах. Но что можно было предъявить вьюге? Этой неконтролируемой, бездумной силе? Над ней никто не властен. Сейчас здесь главная она — ВЬЮГА.       — Что-то все сегодня не в настроении, — раздалось нерешительно.       — Всё в порядке, — быстрый ответ. — Говорю за себя.       — Я тоже в порядке, — бодро отрапортовал голосок.       Трое повернулись к тому, кто сидел во главе стола. Он молчал, задумавшись над ответом. Наверное, стоило пошутить: это было в порядке вещей. Но шутки сегодня никак не шли — вместо них только колкие, как эта противная вьюга, комментарии. Старость подкрадывалась незаметно. Хотелось ворчать, покачиваясь в кресле-качалке, и успокаиваться лишь под песни Филиппа Бедросовича, на которые так трепетно откликалось «размякшее» сердце.       «Отчего так жесток снег?»       — Ага, и я в порядке, — не выдержав пристальных взглядов. — В хаотичном.       Вот это шутка! Возьми с полки пирожок!       — Мда.       Не успело короткое «мда» рассеяться, как тишину разрезал посторонний, нехарактерный для этого места звук. Все замерли. Попытались списать это на слуховую парейдолию. Но звук повторился, громче.       Стук в дверь.       — Ты ждёшь кого-то?       — Нет.       — Соседи?       — Вряд ли.       — Почта, работники ЖЭКа?       — Работники? Тогда уж Жэки, — довольно хмыкая.       — Они в первой половине дня приходят, — не обратив внимания.       — Хм-м… А может это всё же?..       — Не думаю.       — А не проще ли открыть и посмотреть? — хмуря бровки.       — Пожалуй, — поднимаясь, слегка придерживаясь за стол. — Но меня это всё же напрягает.       — Если что — кричи.       — Не сомневайтесь.       Тапки прошаркали по полу. В прихожей зажёгся свет.       «И кого занесла к нам нынче вьюга?»