Немного о попытках

Стоит быть честным хотя бы с самим собой — Игорь пытался. Игорь пытался и в своих попытках проявил верх мастерства. Сначала выключил телефон — правда, через пять минут включил, потому что могли позвонить с работы. Потом оставил его специально в кармане куртки, чтобы было лень доставать. Затем включил телевизор для пущей атмосферности и достал купленную по дороге огромную — "Праздничную", так ему сказал улыбчивый продавец, — шаверму. Успел даже вгрызться в её сочный, ещё тёплый с морозной улицы бок, как вдруг... ... Раздался звонок. Шестое чувство подсказывало, что это не по работе. Выругавшись и отложив шаверму прямо на фольгу, в которую её милостиво завернули, Гром поспешил в прихожую. Тут же выругался про себя: телефон настойчиво и непрерывно пиликал в кармане куртки, застёгнутом на молнию, а с рук едва не тёк соус. Когда, стоя на кухне и вытирая руки, он вдруг перестал слышать мелодию звонка, от сердца отлегло. "Пронесло," — подумал Игорь. Пиликанье раздалось, как по часам, спустя двенадцать секунд. Закинув полотенце на плечо и вернувшись в прихожую, он всё же справился с молнией и вскинул брови в самом искреннем удивлении при одном взгляде на экран. Ему звонил Дима. Дима, который, вообще-то, праздновал с мамой. Он за это раз пятнадцать извинялся, мол, так неловко, хотели вместе отпраздновать, но ты знаешь, мама, она не поймёт, вдруг распереживается, ей тяжело одной, в общем... В общем, до свидания, Игорёк, до новых встреч, оставайся-ка ты один на этот Новый Год. И вообще-то, Гром всё понимал. В конце концов, Россию-матушку знает от и до, а Россия-матушка таких, как они, не одобряет. Вот вообще. И то, что она воплотилась в лице диминой мамы — закономерно и логично. Но на сердце всё равно было как-то тяжеловато. Будто в зале переоценил себя и дал маху с весом. — Привет, — родной голос немного ослабляет тяжесть, щекочет под подбородком и в груди приятными касаниями — будто кончиками пальцев. — Игорь? — А? Да, привет, Дим, — рассеянно отзывается Игорь, взъерошивая волосы, и мысленно себя же ругает: ведёшь себя, как обиженка. — Это... С наступающим тебя. — И тебя с праздником! — звонко отвечают по ту сторону экрана и коротко, едва слышно смеются. По губам сама собой расползается улыбка. Как можно обижаться на этого Диму, как можно даже думать об обиде на него? Такой искренний и радостный, позвонил ему, ещё раз поздравить решил, такой... — Слушай, Игорь, — вдруг серьёзнеет он и говорит с какой-то странной интонацией, ему совсем не идущей. Такой... Небрежной, что ли. Он с такой пытался разговаривать в самом начале, когда их только вместе работать поставили. Какая же лажа. — Ты ведь один празднуешь, да? А приходи к нам. — Дим, ты чего? — вскидывается моментально Гром, присаживаясь на тумбочку и морщась — попал задницей прямо на ключи. — У тебя там мама. Ещё чего подумает, мало ли... — Мама? Мама только рада будет. Она говорит, давно хотела на моего... Коллегу посмотреть. Да, мам? — и тут паззл в голове складывается с характерным чпоком. Так вот, в чём дело! Дубин его упомянул мимоходом, а мама и вцепилась: потому и посерьёзнел так, что перед ней звонит, мол, смотри, коллеги мы, кол-ле-ги, все коллеги друг друга зовут Новый Год отмечать домой. И все коллеги, сверкая глазами, обещают подарить главный подарок уже в новом году, а сами опускаются на колени прямо посреди архива и ослабляют галстук. — Понял, выдвигаюсь. Рубашка и фрак обязательны? — театрально смеётся Игорь, ровно в этот момент понимая, что актёр из него очень так себе. По ту сторону многозначительно молчат. Он почти кожей чувствует взгляд, которым одаривает Диму его мама. — Да ладно, я ж шучу. Ну мало ли у вас там дресс-код... В динамике что-то шуршит и слышатся чьи-то торопливые шаги. А затем — как гром среди ясного неба — облегчённый вздох. — Приходи в чём хочешь, господи, Гром, — выдыхает Дубин, заметно понижая голос и мгновенно меняя интонацию на привычную тёплую. В голосе его теперь — только искренность и ничего, кроме искренности. Шёпот буквально опаляет Грому ухо. — Я тебя очень жду. Шаверма остаётся лежать на фольге и, должно быть, остывает до конца, когда хлопает входная дверь. На выходе из метро Игорю прилетает смс-ка с просьбой купить горошек и горчицу. И ещё одна — отправленная на две минуты позже — с сердечком. Чувство, что они с Димой прячутся, как два школьника, будит внутреннего авантюриста; расправив уши у тёплой кепки — подарок тёти Лены — Гром с видом распоследнего супермэна идёт в ближайший супермаркет. И... Не находит там горох. Ни единой банки. Горчицы тоже нет, даже в тюбиках. "Мы себе давали слово," — себе под нос мурлычет Игорь, — "не сходить с пути прямого..." С видом человека, у которого всё идёт по плану, он преспокойно движется в сторону супермаркета напротив. Горошка там тоже нет, только что-то очень стрёмное в помятой банке. Даже ему, человеку простому, было бы стыдно из такой что-то доставать. А у Димки так вообще семья интеллигентная, мама вон, строгая какая... Небось сервиз из серванта достанут, салат в салатницу специальную положат, прямо как у Прокопенко, только ещё пафоснее и ещё интеллигентнее. "Да-а, ну и дела." Спустя ещё три магазина подряд, включая фикспрайс, горошек всё ещё не обнаруживается. Игорь никогда не верил рассказам о том, что в магазинах по праздникам чего-то не хватает. Он бы и не задумался об этом — с чего бы? У Фёдора Ивановича с тётей Леной всё было просто, если чего и не хватало, то на это рукой махнули бы и не заметили. А тут ему открылась страшная правда — и так невовремя, что хоть плачь, хоть смейся. Тоскливо глядя на экран телефона, цифры на котором неумолимо подпинывают идти уже к Дубиным, Гром вспоминает помятую банку и горестно вздыхает. На глаза ему попадается цветочный павильон с огромной витриной — правда, почти опустевшей, и зевающей продавщицей за прилавком, в руке которой смутно угадывается мандарин. "Ну, хоть не с пустом," — решает Игорь и толкает дверь. Звон колокольчика всерьёз шокирует девушку. Сок брызжет прямо на форменную жилетку и бейдж, а по лицу за секунду пробегает целая гамма эмоций от удивления и злости до дежурной учтивости. Грому деликатно улыбаются. — Добрый вечер! — оценивающий взгляд цепко пробегается по его силуэту, почти как у постового, и возвращается к лицу. Судя по почти угасшей улыбке, внешний его вид флориста особо не впечатляет. — Что-нибудь подсказать? — Да... Добрый, — поспешно кивает Игорь и оглядывается по сторонам в попытке хотя бы сориентироваться. Свет слепит после фонарного слабого свечения, брось взгляд на улицу отсюда — и покажется тёмным омутом. — Мне... Нужно цветы... Ну, символически, так сказать... — Женщине? — вопросительно вскидывает бровь девушка и, чёрт возьми, полицейский может поклясться, как видел её закатившиеся на долю секунды глаза. — Вы мириться или просто так? — Да... Просто так, да, — он озадаченно чешет затылок, сняв кепку, и стряхивает с неё полурастаявший снег. Лицо у флориста становится абсолютно нечитаемым. Гром искренне пытается не выглядеть идиотом лишь потому, что даже не помнит, когда в последний раз покупал цветы. Закинув пару долек в рот настолько поспешно, что отвлёкшийся клиент без развитого бокового зрения следака и не заметил бы, девушка выходит из-за прилавка и оглядывает стоящие вокруг вазоны с той же критичностью, что и он сам пару минут назад. — Сколько лет? — Э... — то, каким взглядом его одаривает продавщица, заставляет почувствовать себя ещё большим мальчишкой, чем планы на вечер. Пауза затягивается. Игорь снова чешет затылок. — Это мама... Моего друга. Ну, лет шестьдесят, наверное, я не знаю... "Круто, теперь меня считают не просто идиотом, но ещё и извращенцем," — подводит итог он, глядя, как поджались уголки губ у собеседницы. Впрочем, та всё ещё старательно натягивает маску любезности. — Возьмите лилии. Или гвоздички, их можно много собрать... — исколотые — это особенно бросается в глаза на холоде — пальцы описывают в воздухе круги над белыми и голубыми гвоздиками, особенно задерживаются на красных. — А они не похоронные? — скептически приподнимает бровь Гром и нервно поводит плечами. На него снова смотрят, как на идиота. — Нет, почему? Нормальные. Женщинам в возрасте такое нравится, — флорист пожимает плечами и обводит взглядом вазоны снова. — Ромашек мало, будет выглядеть не очень. Пионы... Всего пара штучек. Роз почти не осталось, только... — она кивает в сторону вазонов с розами и Игорь сразу понимает, что розы он тут точно брать не будет. — Могу предложить корзинку... — С подснежниками? — добродушно усмехается Гром, пытаясь разрядить обстановку, но, поймав недоумевающий взгляд, лишь машет рукой и тушуется. Не то нынче поколение. — Шутка. Да ладно, корзинка — это как-то... Ну... Не солидно, что ли. Ладно, спасибо вам. С Новым Годом вас! Размышляя о том, почему судьба к нему настолько несправедлива именно в тот вечер, когда всё должно быть идеально, уже у самого выхода Игорь вдруг видит огромный контейнер с еловыми лапами. Ну, или почти еловыми. Выглядят они как-то странно, но вроде даже красиво, и запах... — А это у вас что там такое? — оборачивается он к девушке, успевшей потянуть в рот третью дольку мандарина. Приходится притвориться, что усталого вздоха он не слышал. — Это нобилис. Что-то вроде... Ну, ёлки. — Грому очень хочется шепнуть "спасибо за перевод", но флорист подходит ближе и бесстрашно подцепляет из контейнера аккуратную веточку. — Понюхайте, как пахнет, — на губах снова трещит дежурная улыбка, и хотя бы в благодарность за это Игорь наклоняется к ветке и нюхает. Пахнет мокрым ведром и мандаринами — или это от девушки? — но ещё... Хвоёй. Смолой. Лесом. То, что нужно. — А заверните мне его, веточки... Чек... Пять. — Вдумчиво подсчитав, кивает сам себе полицейский и отходит в сторону, нащупывая в кармане бумажник. — Дорого-то удовольствие? — Кто же такое спрашивает, когда покупает женщине цветы? — кокетливо отбривает продавщица и по её лицу видно, что её и саму коробит от абсурдности этой фразы в данной ситуации. Она тихо фыркает, сдувая с лица налипшую прядь, и впрямляется над контейнером. — По триста веточка. Завернуть? — по надежде в её голосе понятно, что Гром далеко не первый, у кого при озвучивании суммы заквакала внутри противная жаба. — Да, давайте, — он мысленно затыкает жабе рот половинкой мандаринки, которая лежит на прилавке, и устремляет взгляд в черноту за стеклом. В конце концов, он идёт к Дубиным на Новый Год, а значит, можно и вложиться хотя бы в на... Ноп... Нобилис, раз уж горошек с горчицей он не купил. Когда, спустя минут десять шуршания и звон мелочи в открываемой и закрываемой кассе Игорю наконец отдают его "букет", девушка подмигивает ему и смотрит на него, как на безнадёжного придурка. — За углом есть магазинчик круглосуточный. Ну так, может, конфеты купить захотите, — она кивает на ветки нобилиса и снова, уже без всякого стеснения, цепляет пальцами мандариновые дольки. Только сейчас Гром видит, что на её бейджике аккуратным шрифтом напечатано "Алла". — Спасибо, Алла. С наступающим вас! — и под тихий звон колокольчика выходит в шумную, по-новогоднему встревоженную улицу. Смотрит на экран телефона. На смс Димы он ответил полтора часа назад. Надо двигаться. На углу дома Игорь вдруг задумывается. Может, и правда стоит зайти туда, куда посоветовала Алла? Конфеток взять, ну, всё же попрезентабельнее... С другой стороны, и так много времени потеряно, он уже явно зарекомендовал себя как минимум как опоздуна. Смутные сомнения — а может, ветер, — терзают незакрытое так и не купленным шарфом горло. Гром решает предпринять последнюю попытку спасти своё появление без горошка. Круглосуточный магазинчик, кстати, оказывается как раз там, где указала флорист. Правда, возможно, намекала она вовсе не на конфеты, но Игорь с самым серьёзным видом блондится перед прилавком ровно там, где выставлены большие коробки с цветами и новогодними пейзажами. Он не помнит, можно ли диминой маме сладкое. — Вам подсказать чего, мужчина? — радушно улыбается продавщица, вырастая из-под прилавка, и намётанным взглядом замечает кепку с ушами. Во взгляде её явно читается восторг — видно, теперь у неё есть идея для подарка сыну, брату, свату и всем остальным до кучи. — Конфеточки, сладенькое, крекеры? — Да знаете, не надо, наверное, — он вдруг отмирает и мотает головой почти смущённо, улыбается уголками губ даме, которая по возрасту близится как раз к диминой. Внезапно в груди шевелится чувство авантюризма и желание попытать удачу. — А у вас горчица есть? — Горчичка? Есть, конечно, вот, смотрите, — женщина торопливо семенит к старомодному холодильнику-прилавку, указывая на тубусы — Игорь морщится, и она это замечает, — а затем, за свою спину, на баночки. Горошка там предсказуемо не оказывается. — Вот, французская, русская, пожайлуста, с хреном... — Давайте просто русскую в баночке. — Улыбается Гром, отчего-то вспоминая детство, когда видит расставленные поверх холодильника пластиковые контейнеры с печеньем. Он оглядывается по сторонам, вновь возвращается к конфетам, пока продавщица шустро переставляет небольшую табуретку и взбирается на неё, чтобы достать нужную банку. И тут-то его взгляд находит то, что идеально дополняет его дурацкий букет. Сладкий подарок в широком жестяном тубусе, большой, о каком все мечтают в детстве, а наверху — маленький белый мишка в шарфике и шапочке. Игорь даже не спрашивает, что за фирма. — И вот тот подарочек мне будьте добры, — окликает он, оборачиваясь, даму, чтобы та не выбила заранее чек и не заморачивалась. Раньше, по крайней мере, в таких магазинах это работало так. Она улыбается и так же шустро снимает ему тубус. — Вы никак в гости? Али домой с командировки? — женщина вздыхает, возвращаясь к кассе, и лукаво щурится. — Уж больно кепка у вас хороша. Чай, не у нас в Петербурге покупали? У нас такого не продают, уж я-то знаю... — пальцы её, с двумя широкими золотыми кольцами, торопливо стучат по калькулятору. Гром почти смущённо поправляет кепку. — Да, в гости. Не-не, я местный, а кепку... Уж не знаю, где купили, — он гордо поднимает подбородок, позволяя себе этот минутный детский триумф, когда тебя хвалит незнакомая продавщица в продуктовом. — Подарок! — Батюшки, всем подаркам — подарок! Дороже золота, почитай, по такой-то погоде, — смеётся дама и качает головой так, что непослушная кудрявая прядка выпадает у неё из-под косынки. — Ну, это хорошо, когда подарки. Вы, вон, тоже хороший выбрали, с игрушкой, чай, ребёнку радости больше от игрушки будет... — Да уж, — отвечает, заражаясь смехом, Игорь, и шагает к самой кассе. Отсчитывает в кошельке нужную сумму, кладёт в керамическое блюдце с золотистой каймой, зажатое между акционными товарами и пластиковой стойкой, как вдруг... Натыкается костяшками на банку. И всё бы ничего, но он зачем-то начинает к ней приглядываться. Консервированный горошек — как он есть! — Оп, вот это встреча! — несдержанно выдаёт Гром, видно, слегка пугая продавщицу таким неожиданным выпадом, и тыкает в банку пальцем. Тоже не совсем понятно, зачем. Потом поднимает взгляд и разражается новым смехом. — Да вы представляете, я его уж обыскался везде, а он у вас тут... При-та-ился... — А то! — теперь настаёт минута триумфа для дамы, поскольку она, видно, довольна тем, что ситуация сложилась так и чувствует своё непосредственное в том участие. — Я ж специально сюда и ставила, чтобы не забыл никто, когда на салат чего берёт. Да он в банке, мало кто такой... — А я наоборот считаю, что в стекле — надёжнее, — активно кивает Игорь и, несколько рассеянно глядя на покупки, добавляет чуть сконфуженно. — Давайте баночку. И пакет. Ему во второй раз за вечер кажется, что на душе стало ощутимо легче. Когда Гром поднимается по лестнице на димин этаж, банки в пакете гремят так, будто он только что вынес склад вино-водочного завода. Ему за это самую малость стыдно; но наплевать, на всё наплевать, когда мокрые от волнения и растаявшего снега пальцы нажимают на звонок, и на пороге вырастает Дима. Внутри всё на секунду застывает, а в ушах от шума крови начинает гудеть. Дима. Дима, с которым они вместе проведут Новый Год. Дима, который одним звонком на корню пресёк все попытки Игоря обидеться. Заботливый, внимательный, чуткий Дима. В большом уютном свитере, такой тёплый и удивлённый, что его хочется стиснуть в объятиях и зацеловать изо всех сил. Мешают два обстоятельства: занятые руки и голос с кухни, принадлежащий, видимо, диминой маме. — Игорь! — восторженно выдыхает Дима. — Дима? — вопросительно повторяет голос, и шаркающие шаги звучат всё ближе к прихожей. Дубин, мигом оглянувшись, слепо тычется в чужие губы и тут же отстраняется, расправляя плечи. — Здравствуйте. Вы — Игорь Гром, не так ли? Чуть ниже Димы, в вязаном изящном кардигане, в блузке с птичками и плотной войлочной юбке, да ещё и с очками в тонкой-тонкой оправе, димина мама напоминает директрису частного лицея. Вот что значит — интеллигентная семья. Взгляд, кстати, у лже-директрисы по-настоящему строгий. — Здравствуйте. Да, я. Я это... — под пытливым взглядом из-под очков становится неуютно, и Гром переминается с ноги на ногу. Да уж, тут почувствуешь себя школьником. Он неловко протягивает свой букет и, улыбаясь, снова пытается разрядить обстановку. — Вот, принёс вам новогодний букет. А то подснежников не завезли, сказали, только завтра будут. И по улыбке, которая едва-едва начинает теплиться на губах диминой мамы, он понимает: все попытки были не зря.