-
Антидот сыворотки правды – это беспроигрышный способ обезопасить агентов от случайного или же намеренного предательства на допросе, - самозабвенно бормотал
будущий мракоборец Стоун, сверкая толстыми стеклами своих огромных очков и размахивая руками. – Ведь, как логично будет предположить, моментальное самоубийство, распространенное у немагических шпионов, все-таки серьезно ударит по кадровому составу Конгресса. А если заморочить врагу голову и сбить с толку при помощи моего зелья… Словом, это громадный шаг вперед под знаменем прогресса!
Персиваль шумно вздохнул и нетерпеливым жестом остановил поток объяснений. Вот Мерлин, чтобы он еще
хоть раз согласился принять под свое крыло протеже Серафины Пиквери! Юный служитель науки со своим наигранным цинизмом и неумеренной болтливостью порядком вывел Грейвса из равновесия.
А ведь еще даже и полдня не прошло…
- Я все прекрасно понял и настоятельно прошу отнести образцы антидота в отдел экспериментальных зелий. Это прямо напротив хранилища улик, неподалеку от малого архива. И достаточно уточнений, пожалуйста,
время не ждет! – с этим последним распоряжением Персиваль оставил ошалевшее юное дарование в пустом коридоре и позволил себе тихо выругаться лишь переступив порог кабинета.
Не любил он многословие, пафос и самоуверенность, ой, не любил. Но иногда приходилось собирать волю в кулак и переступать через собственные антипатии. Даже если в итоге Пиквери воспринимала это как должное.
Пожалуй, всегда держать свое слово – это его единственная настоящая слабость.
Или почти единственная, если быть честным с собой до конца.
***
Тина Голдштейн порхала по Конгрессу легкокрылой птицей: срок ее временного понижения истек день назад, и теперь ей безумно хотелось оправдать все ожидания и избежать всех мыслимых ошибок.
Как результат, половина важных дел оказалась переделана с великим тщанием, а вторая половина – рассортирована в порядке убывания по приоритетности. Все как ее учили.
«Знаете, мистер Грейвс, я не безнадежна, и я вам это докажу!»
Покончив с обеденным перекусом, Голдштейн с быстротой молнии умчалась в хранилище улик. Тамошний перманентный хаос всегда раздражал начальство, и плевать, что это не прямая ее обязанность – все равно хранители либо дремлют за скучной книгой, либо играют в заколдованные карты.
Надо же
хоть кому-то поддерживать должный порядок в чрезвычайно важном отделе Конгресса!
Тина раздраженно нахмурилась, когда ее руки на автомате поймали маленький гладкий предмет, грозивший спикировать со средней полки прямо на пол. Плоская прямоугольная скляночка с сине-зеленым веществом была закупорена коричневой пробкой и никак не подписана. Это показалось неподобающим упущением, и Голдштейн предусмотрительно нащупала в кармане маленький справочник-определитель запрещенных зелий.
Ей нужно было только слегка вдохнуть запах и свериться с таблицей в самом конце…
Пары мгновений вдыхания зелья хватило, чтобы впасть в полное недоумение и резко запечатать флакончик понадежнее.
Грейвс бы назвал это неоправданным риском. Голдштейн препочитала определение
«инициативный подход».
Вот только, кажется, у нее начинала слегка болеть голова, и почему-то тянуло прилечь…
***
Персиваль перечитывал личное дело одного из новых сотрудников и параллельно пил крепкий кофе без сахара. Последнее парадоксальным образом свело на нет его искрящее раздражение. Однако резкий стук в закрытую дверь заставил его вернуться к прежней сварливости.
«Если это идиот Стоун, я просто пошлю его к василиску!» - решительно поджав губы, мысленно поклялся мужчина.
- Сэр, я к вам
по сущему пустяку, - пролепетал знакомый женский голос по ту сторону порога.
- Простите,
что? А, Голдштейн. Разумеется. Заходите. Только, пожалуйста, быстро, и…
Когда Тина не дождалась окончания речи и протиснулась в кабинет со странно бледным лицом, Грейвс шестым чувством понял, что что-то тут нечисто.
- А кто вам, позвольте спросить, разрешил дергать меня
по пустякам? – холодно спросил он и буквально пригвоздил ее к месту тяжелым взглядом.
Голдштейн импульсивно всплеснула руками и потрясающе нахально ответила:
- На самом деле,
я ваше личное время ни во что не ставлю, потому что
уважения у меня к вам ни малейшего!
- Что вы несете?! – Персиваль понял, что сейчас взорвется и со всей дури стукнет кулаком по столу (возможно, с уроном для стола). - Так, если это проклятые заколдованные карты, то несите их сюда, и я их покрошу в бумагоизмельчителе вместе с пропуском виновного.
И немедленно.
- Я отношусь к азартным играм
с большим пристрастием – до чего
приятно было проиграть сестре на прошлое Рождество! – испуганно протараторила Тина. – Вот это была
радостная неожиданность!
Честное слово!
«А вот и последствия моей доброты. Ну спасибо, Серафина»… - с усмешкой подумал Грейвс и спокойно отложил бумаги на край стола.
- Сядьте, пожалуйста, напротив, и ответьте на пару моих вопросов. Это будет несложно, - мягко проговорил он и пощелкал по ногтю своего большого пальца (что выражало обычно внезапную догадку и озадаченность ею).
- Я с
радостью, - совершенно убито прошептала Тина и села на стул с видом форменного мученика.
Ну угораздило же ее проявить инициативность именно в этот день!
- Скажите, вам нравится работать в Конгрессе? – спросил Грейвс с искренним участием, странно контрастировавшим с паническим состоянием девушки.
-
Совсем нет. Иногда, бывает, терплю, но в целом
отвратно, - выпалила Тина и мучительно покраснела.
- Понятно. Пункт второй. Ваша сестра миловидна, довольно умна и добросердечна, верно?
- Манипуляторша, эгоистка, дура и
страшная уродина, - сообщила Голдштейн, уже бледнея от собственной неспособности взять себя в руки.
- Вот и разобрались. А теперь последний вопрос, - почему-то Персиваля обуяла странная жажда озорства, а на ум некстати пришел один классический роман немагической английской писательницы
*
Тина прерывисто вдохнула и приготовилась умирать на месте.
Но все оказалось еще ужаснее, чем она могла вообразить.
-
Я некрасив, мисс Голдштейн? Резюмируйте, пожалуйста,
со всей возможной честностью, - Грейвс как бы невзначай отвел взгляд в сторону окна и постарался выглядеть серьезно.
Тишина была мучительной и интригующей одновременно (в плане эмоциональной оценки атмосферы все зависело от пристрастности взгляда!)
- Вы
некрасивы, сэр, насколько это возможно вообще в отношении
внешности… и души, - наконец выдавила Тина и тут же спрятала лицо в ладонях.
- Да уж, вот это действительно сильный эффект, - пробормотал Персиваль и удовлетворенно сцепил руки в замок. – Пожалуйста, отправляйтесь прямиком в Лазарет и передайте им от меня небольшую записку. Если будет нужно, можете пойти домой в любое время. И даже завтра не приходить.
Голдштейн издала тихий звук истинного отчаяния, и Грейвс поспешно оговорился:
- Вы просто не вполне работоспособны и подверглись небольшому стрессу. Неприятно, но не смертельно. Поверьте. Не стоит так себя корить и переживать.
- Я просто
в экстатическом восторге, до свидания, - буркнула Тина с явными нотками пассивной агрессии и исчезла за дверью со стремительностью кометы.
Кажется, теперь ей хотелось понизить себя в должности самостоятельно, не дожидаясь, когда это сделает кто-то другой.
***
«Уважаемая мадам Президент, ваш племянник - осел, потому что отравил своим зельем моего лучшего мракоборца и вел себя, как навязчивый кретин», - написал Грейвс на самом хорошем пергаменте самыми красными чернилами.
Потом он старательно уничтожил эту служебную записку и, тяжело вздохнув, отправился к
бывшему стажеру Стоуну.
Мрачная улыбка на его лице относилась к справедливому убеждению, что не все эксперименты проходят неудачно.
Например, теперь он знал, что кое-кому нравится в нем практически все. И этот кое-кто определенно заслужил хороший ужин и небольшой подарок в качестве утешения.
Потому что для всего на этом свете есть предел!
