***
Добравшись до кофейни без происшествий, команда из трёх «пауков» разделилась: Питер сел за отдельный столик с Мишель и Нэдом, хотя и предлагал устроиться всем вместе, но Эндрю и Тоби предпочли предоставить «молодёжь» самим себе. Контраст между юным «Человеком-пауком» и двумя более старшими ощущался несмотря ни на что, хотя они и выглядели, как братья. В кофейне было тихо, и это даже казалось непривычным. После такой ужасающей по масштабам битвы сидеть в кафе за столиком вот так спокойно, как обычные люди, оказалось на удивление хорошо. Посетителей было не так много, а Мишель на правах работницы действительно сделала потрясающий кофе. Когда девушка поднесла пончики Эндрю, она прошептала «спасибо», и оказалось, что она положила ему на один пончик больше, чем Тоби. — Боже, — вздохнул Эндрю, когда Мишель ушла. — Я… — запнулся он, когда увидел, как Тоби, заметив «лишний» пончик, улыбнулся. — Я могу поделить его пополам. — Что? Не нужно. Это тебе. Мне просто нравится её невинная благодарность. Ты — настоящий герой. Эндрю хотелось поскорее уйти от темы спасения Мишель, ведь всё это ужасающим образом напоминало о смерти Гвен, а значит наносило очередной удар по и без того израненной душе. Но, кажется, что Тоби наоборот хотел узнать как можно больше. — А у тебя как было с ЭмДжей? — спросил он у Эндрю, а затем, поймав его взгляд, неловко добавил: — Ну, с твоей ЭмДжей в твоей Вселенной. Эндрю печально усмехнулся. — Что было, то прошло. Питеру явно повезло больше нас с тобой. И в этой фразе послышалась не то насмешка, не то лёгкая зависть. — В любом случае, — продолжил он. — У нас теперь больше нет тех Вселенных. Или нас в них нет, не разберёшь. Я понимаю только то, что мне надо решить, что делать здесь, чем заниматься вообще по жизни. И последнее слово как-то слишком остро откликнулось в душе Тоби, судя по всему, ведь его взгляд как бы потух, угас, он, до этого смотревший на Эндрю, вдруг отвернулся, чтобы взглянуть за окно. Эндрю, быстро уловив, что сказал что-то «не то», поспешил исправить ситуацию. — Если я как-то задел своей странной речью, то извини, я совершенно этого не хотел и не подразумевал что-то оскорбительное. Увидев то, как Тоби мягко и едва заметно улыбнулся, как будто делая это болезненно, безутешно, Эндрю вдруг захотел успокоить его так безудержно, так сильно, что он в своём чувственном порыве позволил себе осторожно протянуть руку к чужой ладони и слегка коснуться пальцами. Тоби, кажется, совсем потерялся, чаще заморгав и даже отодвинул руку. — Прости, прости, — быстро заговорил Эндрю, неловко повторяясь. — Я делаю и говорю много лишнего. Мне лучше замолчать. Какое-то время между мужчинами действительно не было произнесено ни слова, и они оба старались не смотреть друг на друга, чувствуя себя мальчишками на первом свидании. И мысль о свидании странно сковывала Эндрю, заставляя ещё больше стыдиться, хотя ничего не произошло. Вдруг послышался спокойный и тихий голос Тоби, который устремил взгляд своих приятного цвета голубых глаз прямо на Эндрю: — Пожалуй, всё-таки извиниться стоит мне. Мы, кажется, не до конца поняли друг друга. Твоя речь про жизнь звучала логично, разумно. Ты не виноват в том, что я… Что я почувствовал тоску. — Тоску по дому? — Не совсем. Вернее, конечно, мне будет не хватать всего, что было у меня там, и с этим ничего не поделать, но я ощутил грусть не поэтому. Я… действительно не знаю, что мне тут делать. Если бы я понял, быть может, что мне было бы проще. — Найти своё предназначение… Да, знакомо. Но мы можем помогать Питеру. Собственно, мы уже это делали. — Конечно. Я не отказываюсь. Но… в более глобальном смысле? — О, — только и смог сказать Эндрю, не зная, как ему выразить свои мысли правильно. Однако когда он снова увидел потухший взгляд Тоби, его мозговая деятельность активизировалась, забив сигнал тревоги. — Послушай, — осторожно начал Эндрю, всё-таки отламывая половину лишнего пончика, аккуратно положив её на тарелку Тоби. Тоби к своим пончикам даже не притронулся, ведь у него странно пропал аппетит. — Я не уверен, фатализм это или нечто другое, но, наверное, раз уж так получилось, то нам надо держаться вместе и поддерживать друг друга. Мы втроём хорошо поладим, я уверен, и сможем решить проблемы совместно. У нас общая боль, общие потери. Постепенно мы с тобой привыкнем к этому новому для нас миру. Нашим проводником в него будет Питер, а мы будем его проводниками во взрослую жизнь. Эндрю, постепенно разогреваясь изнутри душевным теплом, хотел поделиться им не только с Тоби, но и с Питером, однако первому это было сейчас нужнее как никогда. У Эндрю снова появилось желание как-то тактильно обратиться к Тоби, но тот был словно за стеклянной стеной. Так хотелось узнать его получше, дать ему утешение. Комплекс супергероя или нечто другое? — Я понял твою мысль. Думаю, что ты прав. Впрочем, у нас, я полагаю, нет выбора. Путь назад отрезан, мосты сожжены. — Тогда надо построить новые, — ответил Эндрю, уже гораздо увереннее, чем в первый раз, дотрагиваясь до руки Тоби. Тот никак не ответил на прикосновение, но и не воспротивился. — Да, — тихо сказал Тоби, кивнув. Между ними снова повисла тишина, но теперь она не ощущалась тревожно, наоборот, стало комфортно молчать рядом с тем, кто понимает, ведь иногда действия говорили больше слов. Тоби аккуратно освободился от хватки Эндрю, принявшись есть. Кофе немного остыл, но на вкус был мягким, с чарующим ароматом. Эндрю случайно залюбовался Тоби, пока тот ел пончик с розовой глазурью и малиновой начинкой, а Тоби, перехватив чужой взгляд, вдруг заговорил: — Когда же ты начнёшь думать не только о других, но и о себе? — с каким-то негодованием спросил он. Слегка нахмурившись, Эндрю ответил: — Странное замечание. — Но справедливое. Пора бы уже и о своём счастье позаботиться. Ты же красавчик, на любовном поприще мог бы быть успешным. Слышать комплимент от Тоби было, мягко говоря, удивительно. Чрезмерно приятно, но вместе с тем — пугающе. Ведь не было понятно: это по-дружески или… Эндрю махнул рукой. — Такое, — показал он на Мишель и Питера, мило болтавших в дали кофейни. Они смеялись, устроившись близко друг к другу, а напротив них сидел Нэд, что-то им рассказывавший. — Такое только раз в жизни, наверное, бывает. Я своё упустил. И после этих слов Тоби, наконец, понял: проблемы у них, как «пауков», может, и общие, а вот как у людей — совсем нет. Эндрю хмуро и тоскливо глядел в сторону младшего Питера, подставив руку под подбородок. Его профиль, конечно, был далеко не античный, но тем не менее и в нём была своя прелесть, своя красота. — Посмотри в глаза мне, — потребовал Тоби. Увидев растерянность на лице Эндрю, он настойчиво попросил снова: — Посмотри. Эндрю неуверенно ответил на пристальный зрительный контакт, видя, как голубые глаза Тоби внимательно изучали его. О чём тот думал, было известно только Вселенной, но рассматривать глубокие карие глаза Эндрю было как минимум интересно. — А теперь слушай. Ты же делаешь удивительные вещи. Ты буквально спасаешь людей каждый день. О собственной важности легко забыть, когда супергеройство превращается в рутину, но задумайся. Ты не просто на словах герой, а по-настоящему. И то, что ты спас счастье Питера, очень много значит. Однако мне грустно видеть, как ты растрачиваешься на ненависть к самому себе. Эндрю, глубоко тронутый, смиренно молчал, немного прикусив губу и всё-таки опустив взгляд. Смотреть в глаза Тоби во время того, как тот говорил такие важные вещи, было выше возможностей Эндрю. — Да, я понимаю, просто сложно бороться со своими демонами. Особенно в одиночку. Не мне тебе об этом рассказывать. Но я справлюсь. Как будто не поверив, не удовлетворившись таким ответом, Тоби вопросительно посмотрел на Эндрю, словно спрашивая: «Точно справишься?» — Возможно, мне стоит попросить у кого-нибудь помощи. Но только после того, как я решусь. — И всё-таки не советую тянуть с таким. Нельзя всё время быть светом для других. Потому что ты рискуешь сгореть сам. Философия Тоби была удивительно простая и сложная одновременно. Эндрю хотел спросить, почему он не даёт подобные советы себе, но не стал, потому что Тоби мирно продолжил пить кофе, и прерывать его не захотелось.***
Питер теперь жил со своими «наставниками» (они втроём это решили после посещения кофейни), и, хотя возлюбленный тёти Мэй вызвался помочь, нужно было обустроить быт как-то отдельно и самостоятельно от него. Первое время, чтобы накопить деньги на другое съёмное жильё, остались в любезно предложенной для жизни квартире. В той самой, где Питер когда-то жил с тётей Мэй. Паркер тяжело вздохнул, когда вошёл в апартаменты, с горечью вспоминая то, какой живостью светились её глаза, каким уверенным и звонким был её голос, как было чертовски тепло и уютно рядом с ней. Увы, «было»… Заметив, с какой тоской Питер смотрел на окружение, как его взгляд потускнел и опустел, Тоби осторожно подошёл к нему и с особым участием тихо сказал: — Мы обязательно съедем отсюда, как только появится возможность. Питер обернулся, неловко наполовину улыбнулся и прошептал: — Я понимаю. Всё будет нормально. А затем добавил: — Наверное. Эндрю, всё равно слышавший разговор, с уверенностью вступил в диалог: — Будет. Мы знаем, что ты чувствуешь, поэтому просим тебя лишь немного подождать. А потом… Потом всё наладится. Эндрю на последних словах осторожно приобнял Питера, и тот молча кивнул в ответ. Паркеру вдруг стало стыдно за то, что он сказал Эндрю и Тоби на крыше: что они не могут его понять, а ведь они тоже пережили смерти близких людей. По факту Питер должен был быть даже счастливее их обоих, ведь он хотя бы не потерял свою ЭмДжей и лучшего друга. И всё же тоску пока было тяжело окончательно изгнать из души. Однако из-за того, что близилась ночь, появился вопрос более насущный, более бытовой, а не философский: спальных мест в апартаментах явно не хватало на троих. — Кажется, что кому-то из нас придётся занять диван, — заключил Тоби, посматривая на «младших». — Я в принципе могу, мне совсем нетрудно, — быстро заговорил Питер, уже кинув маску от своего костюма на спинку дивана. — Нет, нет, ты, Питер, пойдёшь в свою спальню, ты же наверняка где-то жил до нашего появления, Тоби пойдёт в спальню для гостей, а я как раз займу диван. — Что? — вступил в разговор Тоби. — Почему такое разделение? — Потому что молодым нужно своё пространство, — мягко намекнул на Мишель Эндрю. — А у тебя больная спина. Вот поэтому вы и будете занимать обе спальни. Я обойдусь гостиной. — Да нормальная там спальня, — заговорил Питер, не понимавший, в чём суть конфликта. — Вполне можно жить. — Нет, я просто… — неуверенно начал Тоби, но Эндрю его бодро перебил: — На правах старшего из нас пользуйся преимуществами. Питер засмеялся, а Тоби с лёгкой улыбкой добавил: — Интересный способ обозвать меня «стариком». — Я не подразумевал оскорбление. Мне правда хватит дивана. — Только потом выпрямлять спину буду уже я тебе, видимо. Эндрю глупо улыбнулся, не понимая, это флирт или просто дружеская шутка.***
Тоби был самым старшим из них троих, но его разница в возрасте с Эндрю была не такой большой, как с Питером. Питер для него и Эндрю стал как сын, скорее, хотя и тоже коллега своего рода. Они теперь оба чувствовали ответственность за Питера, за его благополучие и будущее. Хотя у Тоби и Эндрю на самом деле не было обратного пути в их Вселенные, они решили найти свой дом в этом мире как метафорично, так и физически. По крайней мере, попробовать это сделать. Тоби был организованнее, спокойнее, словно уже повидавшим всё, и его возраст отпечатался не только на поведении, но и внешнем виде. Впрочем, совсем стариком назвать его было совершенно нельзя. Просто взрослый мужчина среднего возраста. С простым экзистенциальным кризисом. Эндрю был более игривым, иногда даже как будто весёлым и хитрым. И рядом с ним ощущалась некоторая лёгкость, он умел подбадривать, придавать сил, постоянно говорить приятные, добрые слова и всячески настраивать на лучшее. Просто хороший молодой человек. С простой заниженной самооценкой и совершенным отсутствием веры в самого себя. Питер знал о психологических проблемах обоих. Чувствовал, что ни Тоби, ни Эндрю совершенно не хотели нагружать его этим, поэтому справлялись либо самостоятельно, либо совместными усилиями. Иначе как объяснить то, что Питер иногда слышал тихие всхлипы на кухне и успокаивающий шёпот? Ему казалось это утешение таким чувственным, таким правильным и здоровым, но он никогда не рисковал заходить в комнату в такие моменты. Не хотел мешать, быть может, или просто понимал, что недостаточно взрослый, чтобы помочь с похожими проблемами. Впрочем, психологически Питер всё равно вырос, столкнувшись со смертью близкого человека. Конечно, Питер Паркер всё ещё оставался юношей, несмотря на свои подвиги и достижения, он был таким же мальчишкой по многим вопросам: ему так же хотелось поступить в престижный университет, так же спокойно гулять с девушкой по вечерам, проводить время в компании друзей и вообще жить обычной жизнью. Острее это почувствовалось, когда пришло осознание того, что, не будь очередного столкновения со злодеями, тётя Мэй была бы жива. Однако «что было, то прошло», и было всё же важно сконцентрироваться не на прошлом, а на настоящем или будущем. Требовались силы для морального роста, но Питер черпал их из учёбы, дружбы и любви. Откуда, впрочем, черпали свои силы Тоби и Эндрю, всё ещё оставалось загадкой для молодого Питера, но факт оставался фактом: без поддержки друг друга было бы намного хуже. Да, они втроём хотя и были, скажем так, разными версиями чего-то единого, но иногда так отличались, что представляли совершенно непохожих людей. На сходствах строились крепкие общие принципы, взаимовыручка, дружба. Из-за различий могли возникать небольшие конфликты или недопонимания. Но все трое так любили эти отличия друг в друге, потому что сходства их, конечно, объединяли, но именно то, что было в них различного, заставляло каждый раз проявлять интерес, испытывать любопытство в попытках понять другую сторону. Чем дольше они жили втроём, тем интереснее становилось Питеру наблюдать за тем, что странного происходило в отношениях между Эндрю и Тоби. Что-то подозрительное искрило в паре последних двух, и Питер хитро прищуривался каждый раз, когда находил их, например, в одной комнате при выключенном свете или, скажем, мило болтающими на кухне после тяжёлого рабочего дня. Из-за отсутствия документов в этом мире Эндрю и Тоби пришлось устроиться на неофициальные работы, где зарплату выдавали наличными, но они как-то справлялись. «Семейный» бюджет не то чтобы рос, но они не бедствовали. Да и Питер постепенно восстанавливался, вливаясь в учебный процесс, чтобы успешно сдать экзамены и поступить в университет. В один из выходных Питер и Мишель были на свидании, но сильно задержались. Более строгим и ответственным Тоби был установлен так называемый «комендантский час», к которому Питер должен был возвращаться, но он этого, конечно же, не сделал в этот раз. На телефон уже поступило несколько сообщений, и Питер даже ответил на них, успокаивая, что он просто гулял с Мишель, говоря, что он не пострадал в очередном пожаре, в котором спасал всех, кого было можно и нельзя, и вообще не получил даже царапины. Хотя на самом деле он немного обжёгся, но Мишель уже «подлатала» его, потому что бережливо стала носить в сумочке небольшую аптечку. Был уже поздний вечер, и Питер, позвавший Мишель к себе, прогуливался с ней теперь по улицам почти ночного города. Тёплый свет фонарей красиво отражался в наполненных счастьем глазах девушки, а её присутствие рядом невероятно облегчало душевное положение Питера. Он был так благодарен ей за моральную поддержку. Когда Питер и Мишель пришли к нему домой, они обнаружили, что свет в квартире был выключен, а Тоби мирно спал на плече у Эндрю, который тоже, впрочем, провалился в сон, судя по всему. Экран телевизора освещал их умиротворённые лица, а губами Эндрю «уткнулся» в волосы Тоби. Мишель по-детски хихикнула, смотря на мужчин. Но затем, когда они ушли в другую комнату, она решила поговорить с парнем о Тоби и Эндрю. — Слушай, Пит, тебе не кажется, что между ними что-то есть? — спросила девушка совершенно серьёзно, хотя Питеру вдруг захотелось от души рассмеяться. — В романтическом смысле? — спросил он, едва сдерживая улыбку. Он думал о таком, но ему действительно становилось смешно, когда он вспоминал, что Тоби и Эндрю — буквально такие же, как он, «пауки», его по факту вариации из других Вселенных. Мишель коротко кивнула. — Ну да, они иногда напоминают семейную пару, — согласился Питер. — Нет, ты не понимаешь. В супружеской чете может и не быть совсем любви, а тут что-то… Что-то, да есть. И тут к Питеру пришло осознание — а могло ли быть так, что Тоби и Эндрю друг другу понравились не только как приятели? Видя, какое сложное и странное выражение лица стало у Паркера, Мишель опасливо перевела тему, чтобы не травмировать парня, потому что тот выглядел так, как будто только что узнал, что для того, чтобы на свет появился ребёнок, родителям сначала нужно заняться сексом. Однако, что логично, он не мог больше до конца отбросить эту тему, мысленно рассуждая, анализируя и приходя ко всё более и более поражающим выводам: Мишель-то, наверное, права в своих подозрениях. Услышав шаги и голоса из коридора, Питер вскочил с кровати, где он сидел с Мишель, и пошёл в гостиную, предварительно извинившись перед девушкой. Она поняла, что он просто хотел предупредить о том, что с ним всё в порядке и он пришёл домой в целости и сохранности. Тоби и Эндрю действительно были как родители Питеру, по крайней мере, так ощущала Мишель. — Тоби! Эндрю! — позвал Питер со второго этажа. — Простите, что поздно, но всё окей, не переживайте, — парень улыбнулся, смотря на то, как Тоби недовольно покачивал головой, а Эндрю, всё ещё сонный, просто кивнул. — Тебя успели по новостям показать, — зевая, проговорил Эндрю. — Что? Серьёзно? — удивился Питер, вцепившись в поручни ладонями. — Да, по экстренному выпуску новостей передали про пожар и то, как ты героически вытаскивал людей из пламени. Я спросил бы, откуда в тебе столько стремления и в кого ты такой, но я бы сам поступил так же, как ты, — ответил Тоби. Не видя неодобрения или злобы на лице Тоби, Питер счастливо улыбнулся, поняв, что конфликт, если он и был, исчерпан. — Мишель передала бы вам, если бы что-то случилось, но обошлось без этого. Я, пожалуй, пойду тогда, — парень вдруг неловко замялся, а потом, низко опускаясь к перилам, всё-таки решился: — Я знаю, что вы будете ругать меня сильнее, если я не скажу, поэтому я предупреждаю сразу: я с Мишель, — последние слова Питер прошептал, уже морально подготовившись к тому, что Тоби многозначительно вздохнёт и закатит глаза, а Эндрю ловко подмигнёт в большем понимании, но ничего из этого не произошло. Эндрю просто снова зевнул, направившись к своему дивану, а Тоби не то с упрёком, не то с насмешкой сказал: — Ты, конечно, ловко придумал сначала её привести, а уже потом констатировать это как факт, но в следующий раз, пожалуй, хотя бы ради приличия спроси разрешения. Питер вдруг снова не смог сдержать улыбки, быстро закивав головой. Он оказался так странно доволен тем, что оба мужчины его отлично понимали и, самое главное, принимали. — Да, да, конечно. Я пойду.***
Эндрю давно привык к тому, что ему приходилось спать на диване, в конце концов, он и предложил это. Однако каждый раз, когда Тоби и Питер уходили в свои комнаты, Эндрю ощущал себя странно покинутым. Он отмахивался от таких мыслей, потому что они казались ему до омерзения жуткими и сбивающими с толку, в какой-то мере даже глупыми из-за того, что собственный разум злорадно смеялся, приговаривая «великовозрастное дитя». Но в любом случае всё было спокойно. До определённой ночи, когда свои же мысли словно схватили за горло во сне, заставив резко распахнуть глаза в ужасе. Эндрю уснул с телефоном в руках, собираясь просто расслабиться после рабочего дня, но в итоге это был не то сон, не то дремота. Он не помнил, что укрывался пледом, однако проснулся он именно под ним. Мысль о том, что или Тоби, или Питер подошли к нему, тихо и мягко накрывая клетчатым пледом, метафорично согревала. Особенно приятно это было осознавать после пробуждения ото сна, который своей атмосферой напоминал треск снега в жуткий холод, словно ты шёл по дороге, выстланной черепами, и под тобой ломались кости. Эндрю лежал на спине, пусто смотря в потолок. Переосмыслить всё, что ему приснилось в этой странной полудрёме, казалось теперь почти невозможным: отпечатался в памяти только один момент — кто-то падал с высоты. Девушка? Парень? Во сне этот человек, кажется, не имел пола. Собственный разум как будто потешался над Эндрю, заставляя вспоминать трагедию, которую хотелось всё же оставить в прошлом. Сожаление подступило к горлу гложущим комком. Эндрю постарался дышать глубоко, заставить себя думать, что всё хорошо, ведь он в квартире не один — здесь же спят Тоби и Питер. «Не один», — повторил мысленно мужчина, подбадривая себя, пытаясь справиться с тревогой. Пусть одиночество в трагедии теперь условно и оставалось позади, иррациональный страх будто действительно заставил кровь в венах и артериях застыть, а время остановиться. Эндрю вздохнул, прикрыв глаза, чтобы не видеть лунного света. По ночам в мегаполисах бывало красиво, но сейчас ему совсем не до красоты. Вдруг, правда, захотелось встать, чтобы посмотреть в окно: увидеть там автомобили, людей, возможно, почувствовать, что жизнь не стоит на месте. И своя собственная тоже. Фонари на улице излучали приятный мягкий свет. Ветра, судя по всему, не было, а горящие лампы в других квартирах странно успокаивали, однако тревога в душе всё равно почему-то не уходила. Как будто предупреждала о чём-то. Сон вроде кошмаром не был. Многим людям снилось то, что падали они сами или видели чьё-то падение. Но для Эндрю это не было каким-то символизмом — он никогда не хотел бы видеть ни во сне, ни тем более в жизни того, с чем в итоге столкнулся. В одной из квартир свет выключили. Всё-таки живы там люди. И он жив. Несмотря ни на что. Жив, но нездоров, правда, впрочем, неважно. Сил на борьбу с собственными проблемами оставалось мало, но они ещё были. Обычно такие приступы меланхолии проходили быстро: Эндрю увлекался чем-нибудь, забывался в супергеройских делах, но в последнее время кризис в душе обострился. Может быть, это было всё то же сожаление? Или одиночество? Понятнее с каждым днём не становилось, а вот хуже — да. Тишина в квартире и пустота в комнате странно давили на рассудок, создавалось ощущение, словно всё мертво. И снова колесо Сансары дало оборот, чтобы прийти к тому, от чего ушли — к смерти. В минуты размышлений о подобном тьма в душе сгущалась, цепляясь когтями за душу, а импульсивные порывы гнали вперёд. «Боже, это так глупо», — смеялся сам над собой Эндрю, стоя в нерешительности напротив двери в комнату Тоби. «Я как маленький ребёнок, пришедший к родителю после того, как приснился кошмар». И всё же, несмотря на подобные мысли, Эндрю, тяжело вздохнув, тихо открыл дверь. Тоби мирно спал, повернувшись к окну. Небольшое количество света с улицы всё-таки попадало в комнату, так что приятные и мягкие черты лица мужчины были видны. Эндрю поджал губы, пытаясь окончательно решить, уйти или попробовать разбудить его, хотя так не хотелось нарушать чей-то покой. Живой, и это было так красиво. Сердце в груди Эндрю как-то больно сжалось, а нервы, словно смотанные в тугой комок, напряжённо всколыхнулись. Тоби стал ворочаться. — Тоби, — тихо позвал Эндрю, держась одной рукой за раму дверного проёма. Но мужчина, судя по всему, его не слышал. Или притворялся, что не слышал. Быть может, если всё же проснулся, то пытался понять, что происходит: во сне или в реальности. А затем он вдруг открыл глаза, привстал, опираясь на локоть. — Паучье чутьё, да? — невесело усмехнулся Эндрю. Всё ещё сонный Тоби пытался разглядеть в мраке спальни чужой силуэт, но упорно молчал, как будто выжидал, что скажет Эндрю. Однако и тот не произносил ни слова какое-то время, не зная, как ему объяснить свою проблему. — Наверное, мне всё же нужна помощь, Тоби, — тихо проговорил Эндрю. — Но я не приму её ни от кого, кроме тебя. Волосы Эндрю были растрёпаны, а футболка чуть задралась. И тем не менее он явно давно не спал, потому что его голос звучал бодро и чётко. Тоби, отогнав от себя сон, сел на кровати, чтобы видеть лицо Эндрю. — Ночные размышления не доведут тебя до хорошего. О, этот уверенный в своём спокойствии голос. Теперь он, кажется, метафорично разрывал темноту, и даже такая, казалось бы, мелочь ощущалась как лекарство. — Уже не довели. Я не могу спать. Тьма поглотила меня, мне некуда сбежать от неё. — Ночью всегда приходят разные мысли, потому что днём мы, вроде как, заняты делами, а вот ночью предоставлены сами себе и своим демонам, как ты говорил. — Ночью мы говорим такие вещи, какие днём не осмелились бы сказать. Может быть, минуту или чуть больше Тоби молчал, пытаясь в недостатке света разглядеть чужие эмоции, а затем, вдруг что-то переосмыслив или осознав, спокойно ответил: — Так скажи. Стоявший в дверном проёме Эндрю уверенно зашёл в спальню, закрыв за собой дверь. — Помоги мне выйти из тьмы и вытащи меня из могилы. И снова слова обоих куда-то испарились, оставляя вместо себя тишину. Для Эндрю это было почти признание, потому что обнажать душу оказалось достаточно трудным занятием. Но Эндрю надеялся на понимание, ждал его. Потому что кто поможет, если не свой человек? — Чтобы выйти из тьмы, нужно сделать шаг вперёд самому. Образность их речи казалась непривычной, метафоричность — странной, но по ночам всё действительно преображалось, становилось совершенно не таким, каким было днём, так что Эндрю сразу уловил намёк, подойдя ближе к кровати, но всё так же продолжая стоять. — А чтобы восстать из могилы, в которой ты лежал, нужно сначала сесть в ней. И вот уже второй похожего рода намёк заставил Эндрю улыбнуться: красиво получилось, очень изысканно, если так можно было выразиться. — Хочешь сказать, что твоя кровать — моя могила? Послышался тихий смешок. — А вот это ты уже слишком глубоко копнул. Таким образом они оба теперь сидели на одной кровати, впрочем, на почтенном расстоянии друг от друга, чтобы в случае чего Эндрю мог оправдаться, если Тоби вдруг что-то не понравится. Они всё ещё не обсуждали то, что между ними происходило: а что-то явно было, потому что оба это чувствовали, но не решались затронуть эту тему, считая её слишком скользкой для обыденных разговоров. Впрочем, судя по всему, ночное время было прекрасным для откровений и разговоров по душам. — Что случилось всё-таки? Что заставило тебя потерять сон? — Что-то грызёт меня изнутри. Тоска, боль, горечь сожалений, разочарование — я уже не разберу. Мне довелось побывать на самом дне, когда я терял почву под ногами, и тогда я понял, что есть что-то не только во внешних обстоятельствах, но и лично во мне, что всегда тянет в низ пропасти. И хотя я пытался практиковаться в так называемой любви к самому себе, я не могу жить с вечными сожалениями. Мне так хочется закрыть эту пустоту. — Разве ты её не закрыл, когда спас Мишель? — Я искупил вину перед судьбой, но не перед собой. Даже если моей Вселенной уже не существует, я всё равно помню всё, что там происходило. — Наши миры не были особо благосклонны к нам, здесь пока не всё так плохо. Пусть тебя успокаивает хотя бы это. О, знал бы Тоби, что факт этого на самом деле уже успокаивал, но проблема осела гораздо глубже, чем могло показаться на первый взгляд: Эндрю боялся больше не тех потерь, что уже случились, а того, что он однажды проснётся без своего уже нового дома, который заставлял хотя бы как-то двигаться дальше. Без незадачливого юного Питера, без серьёзного и ответственного Тоби. Ведь обжёгшись на молоке, дуешь на воду, поэтому снова попасть в капкан (или паутину?) собственной психологии совершенно не хотелось. Иронично, что в итоге всё равно происходило именно это. — Что, если и в этом мире нам суждено потерять то немногое, что у нас есть? Мы начали с чистого листа, это неоспоримо, но мы уже успели что-то написать. Вдруг очередной ветер перемен унесёт наши бумаги? Тоби замолчал, не зная, что ответить. Разговор выходил излишне философским, но это отдавалось приятным электрическим эффектом по телу, резонировало с потрёпанной душой, потому что похожие мысли были близки и Тоби. И ощущалось что-то удивительное и прекрасное в этой интимной ночной обстановке с долгим, медленным и чувственным диалогом. — Никто не может гарантировать того, что всё будет в идеальном порядке. Но никто и не говорит, что всё станет отвратительно. Забирая что-то, жизнь даёт нечто взамен. Мне хочется верить, что так происходит, даже если не сразу. — Я слышу это от человека с экзистенциальным кризисом? — Да. Потому что я, кажется, постепенно справляюсь с ним. — Тебе дали что-то взамен? — А тебе? — вдруг «наотмашь» спросил Тоби, придвинувшись к Эндрю, которому от этого нарушения личного пространства не то чтобы стало неловко, просто близость слишком… сильно давила на те ощущения, каких он в себе боялся. — Вопросом на вопрос отвечать не очень культурно, — замялся Эндрю. — Я скажу, если ты произнесёшь это первым. Эндрю мысленно зацепился за слово «это»: что «это»? Тоби уже обо всём догадался, поэтому ждал подтверждений, или чувствовал то же самое? А догадался о чём? О том, как по утрам совершенно не доставляло проблем встать пораньше, чтобы сделать чашку кофе не только себе? О том, какие странные волнения Эндрю испытывал, смотря на чужую скромную улыбку? О том, как слово «дом» приравнялось к одному конкретному человеку и как потерять этот самый дом стало новым страхом? — Думаю, что дали. Только я не уверен, что смогу удержать. После этих слов Эндрю был готов поклясться, что Тоби невесело улыбнулся, хотя в темноте разглядеть это оказалось сложным. — Твои мысли о провале уже значат, что ты готов приложить все усилия, чтобы не потерять всё, что тебе дорого. — Мне кажется, что я уже постепенно теряю. Неловкая тишина. И, кажется, постепенно Тоби стал понимать, потому что не отвечал уже гораздо дольше. — Прости, — начал оправдываться Эндрю, ощущая, словно он своим приходом сделал только хуже. — Мне стоило всё же разбираться самому, а не требовать от тебя чего бы то ни было. — С таким невозможно справиться в одиночку. — И тем не менее я жил как-то до этого. — Вот именно, что «как-то». Сокрытие правды ещё никогда не делало никому хорошо. — Да на мне всё написано, — отшутился Эндрю, ставя самого себя, кажется, в ещё более неловкое положение. Он сказал это так импульсивно, повёл себя так хаотично, что вдруг снова почувствовал прилив ненависти к себе. Почему он такой? Почему снова допускает то, что всё рушится? — Я давно прочитал. «Что?» — пулей пронеслось в голове, заставляя в удивлении и непонятном страхе слегка расширить глаза. Было бы странно, не пойми Тоби того, что происходило: в конце концов, он более опытный в каких бы то ни было человеческих отношениях, старше, больше видел и чувствовал. — Мне не стоило… Извини. Я… — запинался Эндрю, чувствуя себя отвергнутым подростком. — Не стоило «что»? — Чувствовать. Со мной… — он снова замолчал, а потом как-то истерично, как будто из последних сил сдерживая накатывавшие эмоции, засмеялся: — Со мной же всё кончено. Я ощущаю то, чего не должен, поэтому жизнь снова покарает меня. — А кому решать, кроме тебя, что ты должен чувствовать, а что — нет? Если ты позволяешь пустоте поглотить тебя, то так и случится. — Да, но… — Что происходит, Эндрю? — резко спросил Тоби, упорно смотря в чужие глаза. — Я всё чаще и чаще слышу от тебя такие тревожащие фразы. Мы словно поменялись характерами. — Мы не менялись. Я всё тот же хаотичный и утешающий всех, кроме самого себя, клоун. — Ты не клоун, это во-первых. А во-вторых, я всё ещё не дождался ответа на свой вопрос. Эндрю, ты пугаешь меня. Эндрю замолчал, отвернувшись от Тоби. Смотреть на него, когда он так отчаянно жаждал понять, что происходит, было выше его сил. Если Тоби всё понял давно, то почему никак не показывал это? — Ты перестал доверять даже мне? От этого вопроса Эндрю стало ещё хуже, потому что, конечно же, он не перестал доверять Тоби, конечно же, он хотел рассказать ему обо всём, обо всех чувствах, признаться, наконец, да только где гарантии, что он поймёт? А если и поймёт, то примет ли? — Нет, конечно, нет. Я… Я просто не уверен, что сделаю всё так, как нужно, чтобы тот хрусталь, который я держу, не разбился. — Ты про тот, что жизнь дала тебе взамен прошлого? Эндрю молча кивнул. Они снова какое-то время ничего не говорили, обдумывая дальнейшие действия, смотря в темноту и внимая тишине. И вот, когда Эндрю уже хотел было уйти, понимая, что он, кажется, всё же заставил хрусталь треснуть, Тоби заговорил: — Так ты доверяешь мне? — Как самому себе. — Тогда придвинься. Эндрю, слегка удивлённый, всё же выполнил просьбу, оказавшись на расстоянии вытянутой ладони от Тоби. — А я тогда, скорее всего, знаю всё-таки, что происходит. Прикосновение чужой руки к спине было неожиданным, заставившим Эндрю нервно выпрямиться, но таким, чёрт возьми, оживляющим, отрезвляющим. Тоби аккуратно приобнял Эндрю, а тот, наконец, осознав, что происходит, не смог сопротивляться своему душевному порыву и почти стиснул Тоби в ответных объятиях, обвивая руки вокруг него. Эндрю уткнулся лицом куда-то в плечо Тоби, едва не плача почему-то. Даже если это всё по-дружески, всё равно — так приятно, и одиночество не мучило. — Почему не отвергаешь, если знаешь? Это ведь… неправильно, — прошептал Эндрю, вопреки словам сильнее вжимаясь торсом в Тоби, будто боясь отпустить, но и в то же время боясь из-за большой приложенной силы разбить хрусталь. — Если ты решил, что это «неправильно», то так и будет. — А ты сам разве не считаешь это таким? — Парадокс, но кто сказал, что я его не принимаю? А душевная близость бывает важнее физической. Открыть свою душу иногда даже труднее, чем показать тело. Эндрю, не совсем понимая, к чему вёл Тоби, немного отстранился от него, теперь смотрел в чужое лицо. Вернее, он, скорее всего, понимал, но… Разве взаимность возможна? Эндрю молчал и ничего не делал, потеряв жажду импульсивно действовать. Этот полумрак, это чуть сбившееся дыхание и тёплое тело под ладонями: всё ощущалось с таким комфортом, что вдруг захотелось чего-то большего. Чего-то более чувственного и по-настоящему романтического. — Но тебе, видимо, нужны подтверждения, — прошептал Тоби на губы Эндрю, заставляя мужчину нервно сглотнуть, а мурашки пройтись по телу. — Я… Мы… — Мы, милый, мы, — наполовину смеясь от трусливости Эндрю, наполовину показывая свои истинные чувства, ответил Тоби и прикоснулся своими чуть сухими губами к чужим, придерживая Эндрю за подбородок. О. Эта буква, при произношении дававшая звук, вдруг словно закольцевала события, показала то самое пресловутое колесо Сансары, образовала бесконечный цикл. Всё встало на свои места, вернулось на круги своя, начало принимать новый оборот. И это абстрактное «всё» будто взорвалось в сознании потерявшегося Эндрю, однако давно таившиеся и подавляемые желания сейчас дали о себе знать — Эндрю, уже осознав, что к чему, снова прижался крепче к Тоби, зарываясь одной ладонью в его волосах, а второй держась за его шею. И этот поцелуй был, пожалуй, лучшей наградой за те моральные страдания, которые приходилось переживать. Конечно, психологические проблемы и травмы обоих никуда не делись по щелчку пальцев. Однако теперь они могли бы уже совершенно точно решать их вместе. Руки Тоби уверенно направляли, бессловесно приказывали, и это ощущалось неоспоримо верным: просто делать так, как нужно. И как хотелось. Его прикосновения ощущались сначала на спине, а потом на талии. — Я думал, что ты уже окончательно сформировался, а ты всё ещё как будто мальчишка. Голодный причём, — усмехнулся Тоби, прекратив поцелуй. И действительно так можно было подумать, потому что Эндрю сам не успел заметить, как его ладони оказались на чужих щеках, удерживая, а телом он словно намеревался «оседлать» Тоби, почти сидя на нём вместо кровати. Быстро отпрянув, Эндрю ощутил стыд за то, что не укротил прилив чувств. — Извини, что я так резко. Я, наверное, должен был спросить сначала, прежде чем делать что-то. Тоби вдруг снова улыбнулся. — А, может, ты просто перестанешь надумывать? Когда ты не отдаёшь себе отчёт, выходит даже интересно. — Но ты же только что… — Я не мог не пошутить, — тихо посмеивался Тоби. — Ты тоже извини, если это задело тебя. Эндрю махнул рукой. — Я… просто не думал, что ты захочешь того же. — Впрочем, да. Я особо не давал понять. Но тебе теперь всё понятно, я надеюсь? В голосе Тоби всё ещё слышалась некоторого рода усмешка, но она, судя по всему, относилась совсем не к чувствам Эндрю, а к тому, какой он был стеснительный и неловкий. Оно, конечно, было понятно: признаваться в любви к кому бы то ни было и без того трудно, а в их случае всё ещё сложнее. Эндрю в неуверенности потёр шею. Но улыбался. — Да, конечно. Спасибо. За всё. Они снова оба молчали, но теперь эта тишина не давила на рассудок. Эндрю нашёл утешение в том, чего не ожидал — в ночной тьме и тишине. С одной поправкой: к этой темноте и молчанию, оказывается, должен был прилагаться Тоби. — Интересно, как отреагирует младший, если узнает, — прошептал вдруг Тоби, а Эндрю не смог сдержать смех, представив, как Питер будет пусто хлопать глазами в попытках обработать полученную информацию. — Я думаю, что пока рано говорить. — Но он в любом случае когда-нибудь узнает. — Будем надеяться на то, что он поймёт. Как свой человек. И теперь вдруг смешно стало обоим от той, казалось бы, совершенно абсурдной ситуации, в какую они попали. С другой стороны — какая разница, если это помогло бы им решить свои психологические проблемы и прийти к душевному спокойствию? Это было так странно: метафорически ощущать яркий летний солнечный свет в ночное время суток. Так непривычно, словно оба они выходили из пещеры на этот самый солнечный свет. Он слепил им глаза, заставляя плакать, но они всё равно шли ему навстречу. Вместе. Наступил, пожалуй, новый век для них. Век непредсказуемости, странностей и прочих парадоксов. Но не в этом ли и состояла прелесть жизни: что ты никогда не знаешь, чем всё обернётся и как всё закончится? За одним поворотом судьбы ожидал другой. Парадокс Мультивселенной привёл к парадоксу любви.