Oneshot
15 сентября 2013 г. в 20:00
Всё началось, когда он был всего-навсего маленьким мальчиком.
Кибом считал, что лиловые осколки маминой вазы, разбившейся о твёрдый пол, были прекрасны. Мальчик нечаянно толкнул локтем изящный дорогой сосуд, отчего тот упал со своего законного места и разлетелся на мелкие кусочки.
На громкий звон прибежали родители. Мама тут же осмотрела локоть своего сына, ища царапины и ссадины, — всё было в порядке.
Но даже если бы несколько осколков вонзилось в его кожу, Кибом, скорее всего, не обратил бы на них никакого внимания. Он словно находился в трансе: его тайная фантазия наконец-то воплотилась в реальность, хотя и совсем случайно.
Внутренности приятно скрутило, когда он увидел, как засуетелись родители: отец принялся подметать, а мать, тяжело вздохнув, прикрыла глаза рукой.
Во взгляде Кибома горел азарт. Он никогда не чувствовал такого полного удовлетворения содеянным.
Тогда ему было всего семь или восемь, но он уже понимал, что ничего более захватывающего не испытывал за всю свою только начавшуюся жизнь.
Столь смелый поступок, пускай и случившийся из-за простой неосторожности, дарил эйфорию.
Чем больше слёз появлялось в глазах его матери, тем сильнее волна наслаждения охватывала тело мальчика.
Он чувствовал гордость за свою работу. Он чувствовал неустрашимость.
С того дня ситуация только усугублялась. Ничего удивительного.
Игнорировать чувство удовлетворения от разрушения чего-то прекрасного было попросту невозможно. Кибом даже в тринадцатилетнем возрасте с прежней одержимостью искал дорогие сердцу вещи. Его руки чесались, желая схватить ценные предметы, разломать напополам, швырнуть в стену, скинуть на пол, что угодно.
День выдался дождливым, и Кибом вместе с Минхо коротали время в «игровых автоматах». Погода заперла их под крышей, однако Минхо с радостью воспринял подвернувшуюся возможность просто развлечься.
Кибом не причислял себя к фанатам видео-игр, но и против них ничего не имел.
Друзья меняли игру за игрой, и каждый раз Кибом терпел поражение.
— Схожу за газировкой, — сказал Минхо, — тебе тоже принесу.
С этими словами он направился в сторону торговых автоматов. Взгляд Кибома зацепился за сотовый Минхо, оставленный на столе. Он лежал так беззащитно, так одиноко, словно умоляя прикоснуться к себе, будто требуя внимания Кибома.
С учащённым сердцебиением юноша приблизился к небольшому электронному устройству. Зажав корпус двумя пальцами, он поднял телефон; его зрачки заволокло пеленой обожания. От простой мысли, насколько прекрасно будут смотреться разбитые части на полу — разбросанные, сломанные, — у него подгибались колени.
Кибом опустил взгляд и увидел, что пол был застлан ковром. Выругавшись вполголоса, он запустил пальцы в волосы и посмотрел на стену.
Глаза загорелись каким-то безумным блеском, и без лишних раздумий юноша со всей силы швырнул телефон вперёд. В тот момент, когда сотовый ударился об стену, сердце Кибома подпрыгнуло, а взгляд остекленел.
Минхо вернулся довольно быстро, шагая уверенно и даже радостно, но его шаги замедлились, когда он заметил, во что превратился его телефон.
Прошло несколько долгих (но вот ирония — совсем не тягостных) секунд, прежде чем Минхо в полной мере осознал произошедшее и, подняв голову, заглянул своему другу в глаза.
— Это сделал ты? — нахмурив брови, спросил он.
— Я... — сердце Кибома мчалось как сумасшедшее, адреналин разносился по организму на рекордной скорости. — Да.
— Зачем? — тут же задал вопрос Минхо.
— Я... — глаза Кибома наполнились слезами, но не потому, что ему было жаль, не потому, что он стыдился своего поступка. Он хотел верить, что его одержимость — лишь следствие переходного возраста, но сейчас окончательно убедился, что это не так.
Когда телефон Минхо разбился о стену, Кибом почувствовал мощную волну наслаждения — самое приятное ощущение за все тринадцать лет.
Словно все проблемы и переживания вмиг исчезли — хотя бы на короткое мгновение. Удовольствие было пьянящим, и Кибом понимал, что не сможет его ни на что променять.
— Я не знаю, Минхо.
К шестнадцати годам — ничего не изменилось.
Кибом не решился рассказать о своей одержимости родным, о ней знал только Минхо. Тем не менее, его странное поведение не осталось незамеченным, но родители сошлись на мнении, что он просто неуклюжий или/и невезучий. Они с лёгкостью отнеслись к этой ситуации. Вот только она была вовсе не лёгкой — Кибом обзавёлся серьёзной проблемой.
Он должен был почувствовать себя виноватым, столкнув скульптуру, сделанную Тэмином для экзамена по искусству, со стола, но не ощутил ничего, кроме чистого блаженства.
Юноша не один месяц корпел над своим проектом и часто жаловался, насколько сложно работать с мелкими деталями.
Когда он закончил, Кибом мог с уверенностью заявить, что Тэмин — самый гордый человек на земле. Он действительно дорожил своим шедевром.
Вернувшись из уборной, Тэмин увидел на полу осколки и застыл как вкопанный.
Его работе был нанесён колоссальный урон. Ни один клей и скотч не могли исправить ситуацию. Сейчас это был всего лишь мусор, не имеющий ничего общего с прежним произведением искусства.
Кибом сглотнул, дёрнув пальцами. Он дышал быстро и сбивчиво.
— Тэмин-а...
— Убирайся, — тихо пробормотал младший.
Глаза Кибома округлились.
— Тэмин-а, я...
— Я сказал, убирайся. Люди находят милым то, что у тебя всё валится из рук, но мне известна твоя проблема. Ты болен, Кибом. Знал же, что нельзя оставлять тебя одного... чёрт подери, просто выметайся отсюда.
Кибом беззвучно поднялся на ноги и так же тихо выскользнул в коридор.
Кибом всхлипывал, пока большая тёплая ладонь Минхо гладила его по спине.
— Всё в порядке, Кибом.
— Ничего не в порядке, Минхо. Я монстр, — шептал он, цепляясь за куртку своего друга. — Я запутался. Ничего не могу с собой поделать. Я чудовище.
— Тише-тише, ты не чудовище, — бормотал Минхо рядом с ухом старшего юноши, прижимаясь ближе. Кибом с рвением прильнул к успокаивающему теплу и закрыл глаза, позволив горячим слезам обжечь его покрасневшие щёки. — Здесь нет твоей вины. Ты не виноват, слышишь?
— Я болен. Я серьёзно болен, — сказал Кибом. Минхо вздохнул, приготовившись слушать. Он просто обнимал его, крепко прижимая к себе. В конце концов, Кибом сослался на головную боль и вытер слёзы — вместо того, чтобы уснуть в объятиях своего лучшего друга.
В восемнадцать он встретил Джонхёна.
Они познакомились в кино через общих друзей.
Минхо привёл с собой Кибома, хотя тот и пытался возражать, поскольку чувствовал себя не в своей тарелке, находясь в их компании, — они все были спортсменами, музыкантами или просто талантливыми. Кибом не мог найти в себе никаких талантов (кроме как ломать чужие вещи, но).
Они смотрели фильм, однако Кибом уже не помнил, о чём он. Половину времени он пялился на парня, который сидел тремя местами правее; на низкого, хорошо сложенного парня, который, как выяснилось ранее, был всего на год старше его самого. И таким красивым, что перехватывало дыхание.
И что-то словно ударило Кибома в тот вечер.
Да, Джонхён был привлекательным, но дело не только в этом.
У Кибома не возникло желания сломать его.
Обычно, когда дело доходило до разрушения, он выбирал самые ценные, самые прекрасные экземпляры. Такой соблазнительной линии подбородка, как у Джонхёна, он ещё никогда не видел. Однако Кибом не чувствовал потребности испортить её; пальцы не сводило привычной судорогой.
Возможно, он нашёл то, что искал.
Влажными глазами он наблюдал за каждым движением Джонхёна: за тем, как он смеялся и хмурил брови, улыбался и дурачился с остальными.
Возможно, он нашёл своё исцеление.
— Привет, это ведь ты тот парень из кино?
Кибом уронил бумажный пакетик, из которого сыпал сахар, в свой кофе. Он моргнул, затем густо покраснел. Во-первых: Джонхён стоял прямо перед ним, а во-вторых: он только что выставил себя дураком на глазах у самого красивого парня на планете.
— Я, эм... да, это я, — застенчиво произнёс он.
— Воу, — внезапно рассмеялся Джонхён, опустив взгляд на испорченный напиток. — Хочешь, куплю тебе новый?
Кибом замер.
— Что?
— Новый кофе, — улыбнулся Джонхён, заглядывая в глаза Кибома, и — о боже — младший юноша мог поклясться, что более прекрасного момента не испытывал за всю свою жизнь. Неужели планеты выстраивались в ряд? Он бы не удивился.
— Ох, ну... да, то есть, если ты не против. Я не хочу тебя заставлять... — протараторил он.
— Ты не заставляешь, я сам предложил, — поведя плечом, заверил Джонхён.
— Ох... тогда... — Кибом инстинктивно пригладил волосы, поправляя причёску. — Хорошо.
Счастливая улыбка отразилась в глазах Джонхёна, и Кибом не мог не улыбнуться в ответ.
Никакого зуда в пальцах. Ни следа от жажды разрушения.
Остаток дня они провели вместе, болтая обо всём подряд. Кибом чувствовал себя как рыба в воде.
Ночью он позвонил Минхо и рыдал в трубку. (Это были слёзы счастья.)
Нездоровая идея Кибома перестала быть такой навязчивой. Вообще-то, он даже сомневался, что её можно было назвать той страшной одержимостью. Сейчас потребность разрушения была незначительной. Если он и начинал чувствовать внезапное непреодолимое желание, то обходился чем-нибудь маленьким: кружкой или рамкой для фотографий, например. Эти предметы были сущими пустяками по сравнению с теми, которые он выбирал в прошлом. Постепенно он избавлялся от своей губительной привычки.
— У тебя довольно скучная комната, Кибом-а, — бесцеремонно заявил Джонхён, упав на розовую кровать. — Разве у тебя нет каких-нибудь интересов?
Я не могу, мне нельзя, хотел сказать Кибом, но вовремя прикусил язык.
— Не особо.
— А как же я? Разве ты не интересуешься мной? — Джонхён выразительно поднял брови, ухмыляясь младшему юноше.
Кибом закатил глаза, пихнув Джонхёна локтем, заставляя его чуть отодвинуться. Он подчинился.
— Нет, не интересуюсь, — наконец-то ответил он, удобно устраиваясь рядом со своим другом; сердце билось чаще обычного.
— А если я расщедрюсь на подарки?
Кибом на секунду задумался, скептически поджав губы.
— Неси подарки, и мы поговорим.
Джонхён рассмеялся, поднявшись на локте. Кибом смотрел снизу-вверх в его оживлённые тёмные глаза и понимал, к чему всё идёт. Он отвёл взгляд.
— А если я... — сказал Джонхён. Боковым зрением младший юноша увидел, как он начал приближаться к его лицу. В голове Кибома стало пусто, когда он почувствовал тепло мягких губ, которое пропало так же быстро, как и появилось. Джонхён выдохнул, прежде чем закончить фразу, — ...сделаю так?
Кибом поднял руку и запустил пальцы в его тёмные волосы.
— Не знаю. Попробуй ещё несколько раз, и я подумаю.
Джонхён тихо рассмеялся, а затем, снова наклонившись, нежно прикоснулся своими губами к губам Кибома.
Это была не просто привязанность.
Конечно нет. Это было именно то, чего он так долго ждал. А иногда — видел во снах. Несмотря на свой мир, который строился на уничтожении вещей, в глубине подсознания Кибома пряталась зудящая потребность найти кого-нибудь.
Не друга, но кого-то другого.
И Джонхён был этим «кем-то». Он был тем самым. Кибом знал наверняка.
Они вырвались на свидание и танцевали (хотя Джонхён больше ковылял, чем танцевал). Видя неуклюжие покачивания своего парня, Кибом чувствовал себя пьяным. Пьяным от счастья.
Когда Джонхён с игривой ухмылкой на губах наклонил его назад, Кибом открыто рассмеялся.
Влюбиться, размышлял он, пока они кружились в танце, теперь я знаю, как это.
— Я люблю тебя, — серьёзным голосом признался Джонхён. — Очень люблю.
Сердце Кибома сжалось так, что стало практически больно. Джонхён любит меня, мечтательно подумал он.
И сердце Кибома снова понеслось галопом, когда старший юноша заключил его в крепкие объятия.
И вот тогда желание вернулось.
— Пожалуйста, скажите, что это шутка, — снова и снова повторял Джонхён, но присутствующие лишь отворачивали лица, пряча мрачные выражения и горькие дорожки слёз.
— Всего лишь шутка, — бормотал Джонхён, сам пытаясь поверить своим словам. — Ты ведь пошутил, да? Решил поглумиться надо мной. Вы все просто смеётесь надо мной.
Положив руки на его плечи, Минхо чуть сжал пальцы.
— Джонхён, — произнёс он, и этого оказалось достаточно, чтобы бедный юноша рухнул на колени.
У Кибома была нездоровая одержимость, начавшаяся, когда он был всего-навсего маленьким мальчиком. Одержимость, которая заставляла его уничтожать то, чем дорожили другие.