Новый мир

Живые не уважают мертвых. Тем не менее, существует шаблон, чтобы удовлетворить потребности общества. Есть поминки, на которых люди обсуждают одно-два повторяющихся хороших качества человека. Есть похороны, где некоторые стоят у пылающих костров и плачут от дыма, а не от печали. Бывают афтепати, на которых люди «продолжают», потому что «это то, чего они хотели». Все это ничтожно. На следующий день печаль была приручена, сжата, засунута в неподходящую коробку и брошена в темноту неиспользуемого шкафа. Она исчезает быстрее, чем тьма в утреннем свете. Неделей позже уже нет ни всхлипов, ни внезапных срывов, ни прерывистого дыхания в ванной. Месяц спустя забываются и мелкие детали. Как именно они укладывали волосы? Были ли их глаза одного насыщенного оттенка или имели множество слоев с точечной кристаллизацией? Как звучал их смех? Все это не настоящее. Все в этом мире. После того, как вы умрете, все, что останется, — это кусачие, кровожадные гончие, ожидающие у вашей двери, чтобы скрести каждую мелочь, которую вы оставили, в свои зияющие карманы. Этот мир не заботят ни обстоятельства, ни доброта. Этот мир держится на деньгах и власти. Конечно, может быть, это то, что у вас было, когда вы были живы, но когда вас больше нет? Люди больше помнят о том, чего вы не сделали, чем о ваших добрых делах. Вы могли бы предотвратить три армагеддона, но все, что они будут обсуждать, когда вас не станет, это то, что вы забыли, единственное, что вы не могли сделать, потому что вы всего лишь один человек, а мир полон трагедий, таких же широких и полных, как Млечный Путь. Не существует сочувствия мертвым. Едва ли есть сочувствие к живым, к тем, кто ежедневно стоит рядом с нами, кто идет босиком по этой усеянной грязным битым стеклом тропе. Как бы ты ни старался — (а ты так сильно старался!) — чистить дороги, всегда найдется кто-то, кто бросит еще одну бутылку, уронит еще один стакан, прольет кровь на нетронутые цветы, которые качаются от тяжести тщетности, а не от ветра. Мы просто винтики в машине. Как только мы ломаемся, нас удаляют и заменяют. Это просто реальность. Реальность по определению несправедлива — по отношению к тебе и ко мне, к кому-то еще по всему земному шару, к каждому человеку, который дышит с момента, когда он оживает, до тех пор, пока воздух не покинет их легкие в последний раз. Я когда-то думал, что я, может быть, и не в принятии, но, по крайней мере, в курсе всего этого. Я знал, что однажды это случится — смерть придет за всеми нами в какой-то момент. Я знал, что будет отчаяние, будет гнев, будет пустота. Где-то между тогда и сейчас ты прорыл себе путь под стенами, которые я возвел в целях самосохранения. Я уже знал, что жизнь — это дерьмо, так зачем мне делать еще хуже для себя? И все же где-то между тогда и сейчас что-то вспыхнуло в моей груди. Возможно, это было из-за того, что мои ноги были менее кровавыми, когда ты был рядом. Конечно, я все еще был усеян порезами и синяками, но основная тяжесть этого больше не задерживалась у моего порога. В тебе, против своего желания, я нашел искру надежды. В тебе, вопреки моим убеждениям, я нашел нить, за которую можно было ухватиться, обернуть вокруг своих рук, пока не станет понятно, где кончается нить и начинаюсь я. В тебе, несмотря на свои отчаянные мольбы не делать этого, я нашел силы продолжать. Я хотел понять тебя. Ты был аномалией — разобранный кубик Рубика, бездействующий под дрожащими пальцами. Зачем тебе пытаться что-то изменить, если ты можешь просто стереть все и начать с нуля? Зачем тратить время, усилия, нервы? Но я знал почему. Тобой двигала сила, которой большинство людей просто поддается. Ты потерял одну из самых ценных вещей в своей жизни из-за того, как устроен этот мир. Может быть, ты никогда не говорил этого вслух — никогда не протягивал той руки, которая тянется и тянется, но никогда не касается спины того, по кому она тоскует, — но я вижу это слишком ясно. Возможно, мое раздражение по этому поводу было более заметным, чем я ожидал, словно неоновая вывеска на моем лице. Однажды вечером за ужином ты криво улыбаешься мне, с мягкими глазами. «Сердце — большое место, Нанами. В нем есть место для большой любви», - сказал ты. Я оцепенел от слов, сказанных так просто и по существу, как будто это не было заявлением притворщика. Пока я обдумывал их, ты продолжал, то ли не заметив, то ли не обращая внимания на хаос, бушующий в моем мозгу. «Я не завидую твоей любви к Итадори». Это вернуло меня к реальности. «Он же ребенок. Это было бы смешно», - ответил я. Свет немного озарил твои глаза после этих слов, всего лишь незначительное изменение, которое не заметить случайным взглядом. Но я давно научился улавливать твои тонкости, замечать малейшие изменения в ритме, малейшие изменения в дыхании. «Мы тогда тоже были детьми. Дети с тяжестью всего мира на наших плечах и всепоглощающим ожиданием того, что мы просто сможем это вынести», - пробормотал ты. Твой тон мрачен, редкая демонстрация честности, которую ты проявляешь рядом со мной. Пик за кулисами шоумена, известного как Сильнейший. Ты удивительно серьезен, обычно просто отмахиваясь от прошлого. Мои руки дрожат от желания протянуть их тебе, положить поверх твоих, показать, что ты не одинок в этом. Но дойдут ли мои усилия до тебя или они будут парить в бесконечности? Смогут ли мои чувства встретиться с Годжо Сатору или Сильнейшим? Я так и не узнал. Живые не уважают мертвых. Они почти не уважают живых. Но то, что они меньше всего уважают, — это просто забытые, потерянные во власти времени, похороненные под газетными вырезками и фальшивыми заголовками. Живые выживают на постоянной диете из разбитых мечтаний и нереализованного потенциала. Я отчаянно хотел увидеть мир, который ты мог бы создать. Я был бы согласен с жертвой, если бы это была жертва, которую я сделал по собственной воле. Потому что, несмотря на время, которое мы провели вместе, ты по-прежнему остаешься разобранным кубиком Рубика, лежащим на дрожащих пальцах. У меня никогда не было достаточно сил, чтобы попытаться понять тебя, сгладить хаотичные цвета в плавную радугу. Вместо этого я наблюдал издалека, как ты сражался — сильнее, чем кто-либо должен был — день за днем ​​расчищая этот путь, по которому мы идем. Я видел, как ты перевязываешь окровавленные руки следующего поколения — никогда не вмешивался, когда дела становились трудными, но хвалил усилия и тяжелую работу, которые ты мог бы решить с закрытыми глазами. В день твоего рождения мир изменился. Сама гравитация исчезла, всего на мгновение. Тектонические плиты тянулись друг за другом, создавая беспорядочные узоры на земле. Океан вздымался и разбивался, наполненный глубоководными существами, надеющимися взглянуть на тебя. Ты был силой самой природы. Ты был аномалией в мире формочек для печенья. Ты был Сильнейшим. И я… я просто был там, чтобы наблюдать, как все это распутывается, шаг за шагом, шаг за шагом. Надеясь, что однажды мы оба сможем стоять рядом и увидеть более яркий и чистый пейзаж. Мир, который не был дерьмом. Место, где учащиеся могут расти и быть в безопасности, где тяжесть мира лежит на многих плечах, а не на одном его участнике. — Так что поторопись и возвращайся, — прошептал я.