Терновый Кубок

      Между рыданиями и тщетными попытками взять себя в руки Корделия почувствовала мягкое прикосновение ткани к щеке. Лесничий, тот самый, который в их прошлую встречу связал ее заклинанием, протягивал ей носовой платок. Тот был слегка измазан сажей и смят по краю, но Корделия все равно приняла его. Так он и остался лежать в ее безвольной руке.       — Ей нужен отдых, — сказала мадам Смолфлауэр и поднялась со своего места.       В несколько шагов она преодолела расстояние между ними и взяла Корделию под локоть.       — Мне трудно с этим спорить, — ответил Диппет.       — Ну же, пойдемте, дорогуша.       Корделия была рада последовать за ней, как можно дальше от этого кабинета, который из маяка надежды превратился в место, где все ее ожидания были разрушены в мгновение ока.       Она тяжело оперлась на крепкую фигуру мадам и пробормотала:       — Извините.       — Ерунда, дорогая.       — Леди Корделия, — сказал Диппет.       Она посмотрела на него, но не смогла долго выдерживать этот взгляд.       — Я вам не враг. Я знаю, что сейчас вам тяжело и невыносимо, и не удивлюсь, если вы мне не поверите, но, пожалуйста, знайте, что я вам не враг. И окажу любую другую помощь, в которой вы можете нуждаться.       — Кроме той, которая отправит меня домой, — с горечью сказала она. — Спите спокойно, директор, и пусть совесть не мучает вас понапрасну. Вам не нужно бояться осуждения со стороны лишенной магии девицы.       Он ничего не ответил, просто смотрел с нечитаемым выражением лица. Корделия вздохнула. Ее терзала боль. В считанные минуты она потеряла все, вспышки эмоций были более чем понятны, и она знала, что никто не стал бы из-за них держать на нее зла. Она чувствовала себя почти жалкой и смешной одновременно. Корделия имела полное право устроить сцену — она хотела указать пальцем, найти виноватого просто, чтобы стало хотя бы на секунду не так нестерпимо — и все же не смогла. Позволить себе роскошь малодушия или даже мелочности, свойственных роду человеческому, дольше чем на пять минут.       Франциск часто повторял ей, что она слишком совестливая для своего же блага. Диппет одним монологом невольно расколол ее сердце, и все же Корделия не могла заставить себя злиться на него, даже ради того, чтобы направить сжиравшие ее гнев и разочарование куда-то еще, но только не вовнутрь. Он все разрушил, но это была не его вина, ничто из произошедшего не было его виной, и Корделия прекрасно понимала, почему Диппет был вынужден так поступить.       — Я не хочу быть грубой, сэр; в конце концов, я обязана вам крышей над головой. Но больше всего на свете сейчас мне хочется побыть одной. Мне нужно привыкать к своему новому положению.       И затем она позволила мадам Смолфлауэр увести себя. Не прошли они и нескольких футов, как Корделия услышала звук шагов, и к поддерживающей ее паре рук присоединилась еще одна.       Лесничий крепко держал ее, не глядя ей в лицо. Затем он сказал:       — Лавандовый чай помогает унять беспокойный разум. Я принесу тебе немного.       Он был чем-то похож на ее отца, с этой жесткой линией рта и сурово опущенными бровями, за исключением того, что отец Корделии ни разу не был так добр. И даже несмотря на это, она никогда не желала ему бесславной и безвестной смерти от чужой руки, чтобы сгинуть в глубинах истории, словно его никогда и не было. Корделия поняла, что глаза ее снова на мокром месте.       — Вы очень добры, — сказала она.       Когда они оставили ее в покоях с молчаливым обещанием навестить и в спасительном одиночестве, Корделия позволила себе продолжить свой душевный распад, снося один костяк, державший ее воедино, за другим. Франциск рассказал как-то, что один итальянский поэт написал то ли комедию, то ли поэму, и в ней изложил устройство мира, куда попадали все люди без исключения, расставшись с жизнью. Ее матушка и отец считали это фикцией, выдумкой, которой маглы развлекали себя за отсутствием в их жизни волшебства. Но Франциск был очень серьезен, и Корделия не могла его не слушать. Лежа в подогретой для нее ванной, Корделия думала, что итальянский поэт ошибся и в устройстве загробного мира один круг все-таки упустил. Это был круг печали: слишком болезненный, чтобы хотеть когда-либо пережить его вновь, и слишком сладостный, поскольку он единственный мог принести ей облегчение.       Ее печаль чувствовалась настолько огромной, совершенно исполинской, чтобы вот так просто уместиться в человеческой грудной клетке. Корделии казалось, что еще немного — и вот-вот печаль разорвет ее изнутри и выйдет наружу, перехлестнется через края ванны и вытечет на пол, затопив вокруг и покои, и замок, и все Королевство. Но ничего не разорвалось и не вышло, это была просто ее маленькая печаль, маленького человека, свернувшегося в маленькой ванной. И только одна Корделия знала, насколько велика она была на самом деле.       Ей действительно принесли и лавандовый чай позже, и даже мадам Смолфлауэр пришла со своим саквояжем осмотреть ее второй раз за день. Она оставила зелье сна-без-сновидений. Корделия выпила его, едва за мадам закрылась дверь, и спала действительно крепко и без сновидений, как и было обещано. Следующим утром она обнаружила на прикроватной тумбочке письмо, свернутое в трубочку и перевязанное тонкой бечевкой. Внутри было разрешение покидать покои, пока шли каникулы, а также просьба посетить библиотеку, «разумеется, исключительно по доброй воле и при отсутствии желания остаться в уединении».       Желание остаться в уединении стало единственным для Корделии на долгие несколько дней, и она следовала ему очень ревностно. На его фоне легко могли померкнуть и все остальные желания, если бы мадам Смолфлауэр не заставляла ее регулярно питаться и проходить осмотр.       Спустя четвертую ночь сна без сновидений, Корделия поняла, что ее маленькая комната пропахла печалью с ног до головы и распахнула окно. Запах лавандового пучка на прикроватном столике был приятен, но теперь навсегда оказался связан с чувством потери. Она вышла в коридор и попросила появившегося эльфа проводить ее в библиотеку.       — А, — было первым, что сказала библиотекарь. — Вот и вы.       Как оказалось, ее ждали давно и терпеливо, и Корделия почувствовала укол нарастающей внутри неловкости. Она безропотно приняла длинный список недавно прибывших в школу книг: пожертвований и подарков от совета попечителей, присланной по обмену литературы и просто приобретенных на заказ изданий. Все они громоздились четырьмя большими коробками рядом со стулом библиотекаря.       — Мне уже долгое время не хватает рук, с вами дело пойдет быстрее.       Вскоре, Корделия поняла, что эта строгая на вид дама имела в виду. Она не пользовалась магией. Несмотря на то, что палочка торчала из кармана ее мантии, мадам Цербус ни разу не прикоснулась к ней. Каждую книгу она доставала, осматривала и вычеркивала из списка, чтобы затем внести в другой каталог, вручную.       Они провели час за этим занятием, сделав по его истечению перерыв на чай. Руки Корделии болели от постоянного движения, но она не жаловалась, ведь боль физическая и последовательная работа заглушали в ней боль душевную. Они выпили чай, обмениваясь короткими вопросами и односложными ответами, потом вновь вернулись к работе.       Когда Корделия внесла последнюю книгу в каталог, она услышала легкое покашливание. В дверях стоял Дамблдор, одетый в изумрудного цвета костюм. Сегодня он был в очках странной половинчатой формы.       — Что вы об этом думаете? — спросил он, широким жестом захватив и стены библиотеки, и стол, и пустые коробки.       — Я провела время с пользой, сэр. Теперь я понимаю, почему вы попросили меня сюда прийти.       — Мадам Цербус давно нужен помощник.       Корделия понимала, к чему он ведет. Ей было позволено остаться в замке, за неимением других мест, куда она могла пойти. Однако рано или поздно присутствию незнакомой женщины потребовались бы объяснения, и это означало только одно: ей нужна была работа. Вплоть до этого момента Корделия не могла представить, что однажды будет работать, как некоторые из слуг, которых нанимала ее мать. Теперь же ей не оставалось ничего другого, кроме как привыкать к этому новому миру, если она хотела в нем выжить.       Разумеется, она допускала и другое развитие событий. Такое, при котором пришлось бы оставаться в стенах отведенных ей покоев до конца своих дней, и даже подумать об этом было страшно.       Дамблдор будто бы подхватил ее мысль.       — В свете сложившихся обстоятельств, держать вас и дальше в пределах одних комнат кажется и мне, и всему преподавательскому составу негуманным и жестоким.       Под «сложившимися обстоятельствами» он подразумевал невозможность ее возвращения домой.       — Поэтому мы предлагаем вам работу, здесь, в библиотеке. Так вы сможете, не вызывая подозрений, жить в замке и передвигаться по нему. Вам также будет положено жалование: тридцать галеонов в неделю. Что скажете?       — Я согласна. Вы и сами понимаете, насколько невелик у меня выбор.       Дамблдор грустно улыбнулся.       — Может быть. А, быть может, мисс, вы вскоре обнаружите, что у вас намного больше выбора, чем вы думаете.       Прежде чем Корделия попросила его объясниться, он продолжил:       — У меня есть хорошая новость. Профессор Слагхорн взялся варить зелье, которое, возможно, вернет вам прежний облик.       Это и впрямь была хорошая новость, первая новость, не омраченная многочисленными «но» и «если бы».       — Пока оно находится на стадии экспериментального, но как только это изменится, он сразу даст вам знать.       — Спасибо.       Корделия вдруг вспомнила о еще одной важной детали.       — Скажите, не могли бы вы вернуть мне мой маховик?       Глаза Дамблдора заблестели из-под половинок его очков.       — И зачем же он вам?       Она почувствовала себя неуютно, как будто Дамблдор пытался уличить ее в проказе, которую она не совершала.       — Он мой, — сказала она. — И это единственная вещь, которая теперь осталась у меня от матери.       Взгляд его смягчился, и Дамблдор потянулся в карман своего пиджака. Оттуда он извлек серебряную цепочку, но прежде, чем отдать маховик Корделии, сказал:       — Я и директор проверили его на возможные остатки магической энергии. Сейчас это всего лишь украшение.       Корделия поджала губы, скрывая разочарование, но украшение взяла. Как она и сказала, это была единственная вещь, которая напоминала о ее несчастной семье. Поцарапанная и надломанная, но какая есть.       — Если позволите, — сказал Дамблдор. — Reparo.       Под кончиком его волшебной палочки погнутые прутья маховика выпрямились и царапины исчезли с его серебряной поверхности одна за другой. Cлова благодарности застряли у Корделии в горле.       — Пожалуйста.       Она кивнула.       — А теперь я вас оставлю. Помните, мисс, что бы ни было — вы всегда можете рассказать мне или директору, что угодно.

***

      Когда-то у нее было двое братьев. Отец, мать, дом. И каждое утро начиналось с завтрака с семьей. Никто не пропускал завтрак — это было негласное правило, установленное лордом Блэквеллом. Все вместе они садились за стол, за редким исключением, когда отец находился в отъезде или был занят, все вместе ели и пили. После завтрака следовали часы учебы. И если Персиваль и Франциск посещали специальную академию для юношей благородных семей, то Корделию обучала дома мать.       После того, как она подписала в кабинете Диппета рабочее соглашение — с удивлением узнав, что на бумаге требовалась именно ее подпись и она, впервые, имела силу и значение — за преподавательский стол в Большом Зале принесли еще один стул. Для нее.       Было решено однако, что до тех пор, пока не будет готово зелье, способное обратить вспять ее странный недуг, Корделия должна принимать пищу в своих покоях.       А еще, после нескольких безуспешных попыток преодолеть лестницу без чудовищной одышки, Корделии пришлось обзавестись тростью. Прочной, простой, но гладко вытесанной деревяшкой, которую сделал для нее Огг .       У Корделии были свои сомнения. Что если она никогда не сможет вернуть себе молодость? Что если она навсегда останется такой: четырехсотлетней старухой?       Об этом никто не говорил, но она подозревала: главная причина, по которой ее право обедать с профессорами за одним столом отсрочили, заключалась в том, что все ждали, сработает ли законченное зелье. При устоявшемся результате никому не пришлось бы объяснять, почему очень древняя на вид дама превратилась в девицу, если никто никогда ее не видел. О том, что один студент уже знал о ее существовании, Корделия умолчала.       Библиотека в каникулы была местом крайне редко посещаемым, и она всегда могла уйти в подсобное помещение или затеряться среди стеллажей, чтобы избежать лишнего внимания. Так Корделия и поступала, когда кто-то из студентов показывался на глаза.       Работа сводилась к выполнению поручений мадам Цербус. Корделии было также разрешено в свободное время брать книги из дальних отделов общей секции, при условии, что она непременно ставила их обратно в конце дня.       Первым, что она сделала, получив такое разрешение — это нашла энциклопедию, которая разом ответила на многие вопросы. Оттуда Корделия с изумлением узнала, что ни Королевства Англия, ни Королевства Шотландия более не существовало. Что академия, которую посещали ее братья, со временем канула в лету из-за скандала, связанного с серией незаконных темномагических экспериментов, и теперь от нее осталось только название в истории.       Она отчаянно искала хоть какое-то упоминание о своей семье, пролистывая страницу за страницей, но это была общеобразовательная книга, которая только вскользь затрагивала основные события, произошедшие в мире магии за последние несколько столетий.       Корделия с разочарованием вернула книгу на полку и занялась поручением мадам Цербус. В этот раз ее попросили сделать опись стеллажа рунических справочников.       У Корделии успешно получалось прятаться до сих пор. В основном она работала с дальними отделами библиотеки. Там находились книги, имеющие у студентов низкую популярность.       Но любой успех рано или поздно заканчивался.       Корделия услышала, как заговорила мадам, и поняла, что кто-то пришел. Это не беспокоило ее до тех пор, пока звуки не начали приближаться. Чем громче становились голоса, тем дальше Корделия отступала вдоль стеллажа, пока отступать стало уже невозможно. Тогда она спряталась за его торцом.       — Готские руны в разделе P-18.       Корделия осторожно выглянула.       Со своего места она видела только мадам Цербус, которая цепко смотрела в ее сторону. Поняв, что до укрытия Корделии оставался еще как минимум десяток шагов, та заметно расслабилась.       — Осторожно, недалеко я расставила мышеловки, свернем здесь. В последнее время в библиотеке странный шум по вечерам.       И мадам повела пришедшего с ней студента прочь длинным полукругом. Если Корделия правильно понимала намеки и полутона, то у нее было около трех минут, чтобы оказаться настолько дальше от рунических справочников, насколько это было возможно.       Она почти проклинала медлительность своего тела.       — Мне кажется, мадам, здесь нет магловских приспособлений для инвентаризации.       От неожиданности Корделия обернулась и выронила трость.       Мальчик — мистер Малфой — неделю назад потревоживший ее покой, сидел за читательским столом. Перед ним лежала раскрытая посередине книга, и на ее страницах Корделия увидела иллюстрации неизвестного растения.       — А это, мистер Малфой, не Травология. Но вот мы оба здесь по разным на то причинам.       Мальчик посмотрел на ее упавшую трость, но не сделал никаких попыток ей помочь. Он ждал, поняла Корделия. Ждал, что она воспользуется магией и призовет деревяшку к себе. Этого она не могла. Самостоятельно наклониться и поднять упавший предмет — тоже, ее спина и колени не позволяли более совершать такие подвиги.       — Мне странно, что вы знаете, кто я такой, но вот я встречаю вас уже дважды и до сих пор мы не представлены.       Мать учила ее, что терпение — есть добродетель. И Корделия чаще чем обычно следовала ее наставлениям послушно и с прилежанием, но сейчас у нее совершенно не было на это времени.       — Прошу меня извинить.       Она заковыляла прочь так быстро, насколько позволяли ей ноги. Трость, намеренно оставленная в спешке, так и лежала на полу. Корделия знала, что не успеет за ничтожные две минуты дойти до подсобной комнаты, но все равно пыталась отсрочить неизбежное и скрыться хотя бы с глаз этого Малфоя, похожего на острый кусок стекла.       — Вы знаете, мадам, после нашей встречи, меня все никак не покидало ощущение недосказанности.       Абраксас Малфой поднялся одним плавным, грациозным движением.       Корделия почувствовала, как против воли ее ноги остановились, а вся она обратилась в слух.       — Мне было интересно, с каких пор Министерство озабочено учетом магловских, — он почти выплюнул последнее слово, как будто оно могло испачкать его рот, — приспособлений, имея дела более насущные.       Она должна была идти дальше, она должна была убраться с его глаз как можно скорее, но продолжала стоять, словно ее ступни вдруг выпустили корни и вросли в каменный пол. А еще, поняла Корделия со всей ясностью, она должна была узнать, как много предположений он успел построить, и о чем они были.       Матушка часто говорила, что нет человека опаснее того, кто косвенно намекает, что знает одну из твоих тайн. Возможно, так оно и есть. А возможно, нет. И эта неопределенность держит ключи к твоей осмотрительности.       «Если бы ты знала, моя дорогая, сколько секретов было выдано ненамеренно, по неосторожности и из страха» — вспомнила Корделия ее слова.       — И вот я решил написать отцу. Accio.       Корделия услышала легкий стук дерева.       — Каково же было мое удивление, когда я узнал, что никаких распоряжений об инвентаризации из Отдела незаконного использования магловских изобретений не поступало. Быть может, вы прольете свет на эту неясность?       — Я не говорила, что провожу инвентаризацию для Министерства. Это целиком ваше предположение.       — Вот как.       Повисла пауза. Ему ничего неизвестно — поняла Корделия. В ее ноги вновь вернулась жизнь.       Когда она дошла наконец до подсобки, то не смогла сделать ничего лучше кроме как закрыть дверь и накинуть на задвижку крючок. По непонятной причине руки ее дрожали, как и ноги, хотя для этого не было совершенно никакого повода. Абраксас Малфой ничего не знал. Тайна Корделии была в безопасности, и замок не штурмовали отряды из Министерства с проверками. Никто не торопился заковать ее в кандалы за обман или выбросить на улицу.       Одно хорошо, теперь Корделия точно знала, о чем просить Дамблдора и где была огромная зияющая дыра в их плане, на первый взгляд сносном.       Она не считала, сколько времени просидела в клетчатом кресле, глядя на носки своих туфель, но когда решилась выглянуть, мадам Цербус сидела на своем обычном месте.       — Вы долго, — сказала она.       — Прошу прощения. Мне вдруг стало дурно.       Мадам кивнула и указала куда-то за свой стол.       — Я так понимаю, это ваше. Она была тут, когда я вернулась.       Корделия вышла из подсобки и вздохнула. У стола библиотекаря, аккуратно прислоненная, стояла ее трость.