Терновый Кубок

      Одним из немногочисленных преимуществ работы Корделии стал отныне почти неограниченный доступ к знаниям самого разнообразного сорта. Если она хотела отыскать что-то определенное об этом новом времени или восполнить пробелы в существующей системе порядка и сущего в ее голове, было достаточно спросить мадам Цербус. И какое-то время этого хватало: работы было немного, до конца Пасхальных каникул оставалась еще неделя, поэтому внимание мадам целиком принадлежало книгам, чаю c тартами и ей.       Корделия редко прикасалась к литературе из семейной библиотеки, по крайней мере той, которая была посвящена исключительно магии. Книги про магических существ, про артефакты, простейшие заклинания и историю, такую, какой видели ее волшебники того времени, — до одиннадцати лет они принадлежали ей точно так же, как и ее братьям. Однако после одиннадцати, чем сильнее росло ее собственное разочарование, наравне с мрачным принятием ее родителей, тем сильнее казалось, что трогать их дальше — святотатство.       Здесь, однако… Здесь как будто бы не стало причин продолжать избегать всего того, в чем она себя намеренно ограничивала. Ее родителей больше не было с ней. Братьев — тоже. Была только сама Корделия, для которой существование казалось парадоксом и многое, что имело смысл раньше, как будто бы его утратило.       Проще говоря, она снова стала читать волшебные книги и, на удивление, это оказалось не слишком трудно: во многих случаях слегка архаичный язык прошлого путешествовал из фолианта в фолиант немногим видоизмененный.       И этого было достаточно: Слагхорн занимался приготовлением ее зелья, теперь, когда у него были все ингредиенты, Корделия читала, ждала, выполняла свою работу, возвращалась в покои и ложилась спать. И этого было достаточно.       — Что здесь? — спросила она мадам Цербус как-то утром.       Секция библиотеки, находящаяся по правую сторону от ученических столов, была отделена веревкой. Мадам Цербус выглянула из подсобки и махнула рукой.       — А, это. Запретная секция.       — Запретная?       — Именно. Еще одна часть ваших обязанностей: следить за тем, чтобы студенты не посещали ее без особого разрешения и тщательно его проверять. Они могут быть очень изобретательны в попытках вас обмануть.       Вопрос напрашивался сам собой, но мадам Цербус ответила быстрее, чем Корделия успела его задать.       — Там собраны книги, требующие особенно аккуратного обращения. Многим из них по несколько веков и более, и в общем доступе они просто не доживут до следующего дня. Не говоря уже о том, что содержание некоторых не рекомендуется для студентов младших и средних курсов. То есть: запрещено.       И тут Корделия подумала… Она подумала, что за эту неделю не нашла ни единого упоминания о семье. Но библиотека, как выяснилось, не ограничивалась исключительно общей секцией.       — А преподаватели, что насчет них?       Мадам Цербус вновь вышла из подсобки с новой коробкой и посмотрела внимательно и изучающе.       — Преподаватели и некоторые сотрудники имеют неограниченный доступ. Вам, однако, придется спросить разрешение у директора, учитывая ваши обстоятельства.       Корделия ощутила желание глубоко вздохнуть.       Посещение Запретной секции стало не просто чем-то щекочущим ее любопытство, оно подбросило топлива в костер ее надежд.       Единственное: она понятия не имела, как подступиться к Диппету с этим вопросом. Зачем ей, сквибу, посещать редкий и запрещенный отдел волшебной библиотеки? Зачем ей вообще знания подобного сорта, что за информацию она ищет? Все эти вопросы Диппет, несомненно, мог ей задать. Корделии казалось, что он раскусит первопричину, как скорлупку.       Но даже если так, настолько ли это плохо: искать информацию о своей семье? Был ли какой-нибудь серьезный вред в том, чтобы дать ей пропуск? Учитывая ее... состояние. Не то чтобы Корделия как-то могла использовать полученные знания.       Ее мысли приобрели хаотичный характер от волнующей перспективы найти хоть какую-то информацию о Блэквеллах.       Мадам Цербус по-прежнему смотрела на нее, и Корделия сказала:       — Я понимаю. Я спрошу директора.       Этого оказалось достаточно, чтобы мадам вернулась к тому, чем занималась до этого.              И все же проблема осталась: Корделия просто не представляла, как к нему подступиться. После прошлой дискуссии было как-то тяжело и неловко начинать разговор с Диппетом смело и без колебаний, не боясь отказа, который не заставил себя ждать.       — Боюсь, я вынужден сказать «нет».       — Что? Но почему?       Корделия нечасто ставила под сомнение решения старших и вышестоящих, учитывая ее положение и воспитание, но нечасто — не значило никогда.       — Думаю, вы были не совсем честны со мной минутой ранее.       Она знала, знала, что ее слабое оправдание, отговорка о том, что она просто хотела усовершенствовать и отточить свой интеллект, не сработает. Но Корделия должна была попытаться, а другого предлога придумать никак не могла.       Однако Диппет не выглядел сердитым. Он просто казался немного усталым, как будто ему пришлось объяснять ей одно и то же несколько раз, и — что действительно пугало — бескомпромиссным.       — Леди Корделия, мы с вами оба понимаем, зачем вам это нужно на самом деле. И я не хотел бы, чтобы вы питали ложные надежды, как бы жестоко это ни звучало. Даже если вы найдете в Запретной секции какое-либо упоминание о вашей семье, вы не сможете вернуться обратно и исправить то, что уже было сделано.       Это... это было действительно абсолютно и совершенно безжалостно с его стороны.       — Я не собираюсь возвращаться, — сказала Корделия. — Потому что я не могу, и думала, что мы уже это обсудили.       — Верно, поэтому, боюсь, мне непонятна ваша просьба.       — Директор, как вы думаете, почему люди хранят вещи, изображения и портреты умерших членов своей семьи?       — Простите?       — Потому что после смерти это одно из немногого, что от них остается. Это, а также воспоминания. Но со временем воспоминания тускнеют, а вещи и материальные ценности, по злой иронии, живут гораздо дольше. Сейчас у меня есть только он.        Корделия достала свой маховик времени и подняла его повыше.       — Он и мои воспоминания, которые в конце концов поблекнут, и этого недостаточно.       Ее голос надломился, но она смогла продолжить.       — Со временем этого станет недостаточно, и, если я смогу отыскать хоть что-нибудь: имя, изображение, доказательство того, что они действительно были, на которое я смогу оглянуться через десять лет и сказать это себе, не имея даже их могил, — пожалуйста, позвольте мне. Я не прошу многого.       Диппет погладил бороду. Он был хмур, как будто менять уже высказанное решение было для него трудной задачей.       — Вы понимаете, что можете ничего не найти? — сказал он. — И что литература, хранящаяся там, запрещена не просто так?       — Да. Мне нужна очень определенная информация, поэтому все остальное меня не интересует, да и не похоже, что я вообще смогу воспользоваться всем прочим.       — Я не могу на это согласиться, — наконец сказал Диппет спустя период продолжительного молчания.       Корделия в досаде сжала в ладони маховик. Она надеялась, что этой речи, рожденной из прямоты и искренности, будет достаточно, но это оказалось не так.       — Пока, — добавил он. — Может быть, по прошествии некоторого времени, когда у нас будет больше доверия к вашей персоне. Я знаю, что мы пришли к выводу, что вы безвредны, и я знаю, что наше решение позволить вам остаться исходило из этого убеждения, но мы ещё далеки от того, чтобы узнать, что вы за человек, леди Корделия, и как вы воспользуетесь полученными знаниями. Это нам неизвестно.       Тогда она прибегла к последнему средству: злости человека, который чувствует, что его обидели несправедливо.       — Вы вверяете знания из Запретной секции множеству студентов старших курсов, при этом имея лишь самое общее понятие о том, что они из себя представляют. Вы не можете знать всех! И все же у вас нет с этим проблем, хотя они способны применить эти знания на практике, в отличие от меня, которая не может даже взмахнуть палочкой. Почему? В чем причина и отличие между нами?       В действительности ей не требовалось задавать этот вопрос, потому что она уже знала ответ. Корделия видела его на строгом лице Диппета, как уже видела множество раз до этого. Она не была ведьмой. В этом мире, созданном волшебниками для волшебников, она была просто человеком, и это каким-то образом делало ее менее убедительной, более недостойной доверия, как будто способность обладать — или, в ее случае, не обладать — магией определяла всю ее сущность. Она знала этот взгляд. Это было предубеждение, смешанное с жалостью, и оно снова укололо, к ее удивлению, после того как все это время она считала, что научилась его принимать.       Возможно, причиной тому было осознание, что даже спустя столько лет, даже в этом причудливом будущем, основные ценности мало изменились.       Корделия встала и ушла, не попрощавшись, и это было грубо, ох, как же грубо, но она ничего не могла с собой поделать.       У нее был не лучший день. Нет, не лучший.       Еще предстояло посетить Слагхорна. Корделия так и не застала его на месте в прошлый раз, и просто оставила янтарные камни на одном из столов. Это повторилось, и в ней укрепилась уверенность в том, что он изо всех сил старался ее избегать. Тогда Корделия недоумевала, но сейчас хотелось, чтобы он поступил так снова.       После разговора с Диппетом она не была уверена в своей способности поддерживать каркас вежливого диалога.       Возможно, стоило отдохнуть. Устроить небольшой перерыв, успокоиться и прийти в себя. Затем она отправится в подземелья, выпьет новую версию экспериментального зелья и посмотрит, к чему это приведет.              Пирог, который принес Помси, был нежно-сладким и напомнил Корделии марципан и карамель.       «Я извинюсь позже, — подумала она. — Не за сказанное, а за то, что так прервала разговор, — это дурная манера».       Итак, Запретная секция была закрыта. Мадам Цербус, однако, упомянула, что находиться там можно и с разрешения профессора.       Корделия вздохнула. Никто из преподавателей не даст ей пропуск без одобрения директора. Можно было попробовать схитрить... но обмануть волшебника казалось нереальным.       И тут она чуть не выронила пирог. Огг! Ну конечно! Он наверняка имел права на выдачу пропусков. Она могла бы спросить его. И пусть Корделия не была уверена, что он согласится, пусть пропуск от лесничего — не то, о чем ее просили... Это все равно был пропуск, разве нет?       Если не посещать Запретную секцию в течение дня, а заглядывать туда, скажем, ночью… Возможно, Корделия успеет что-нибудь найти перед тем, как ее застанут за этим занятием. Корделия не питала иллюзий — обман не мог продлиться долго. Но, когда ее поймают, она сможет, по крайней мере, предъявить хоть что-нибудь. Пусть и не совсем то, что нужно. Так?       Она застонала и спрятала лицо в ладонях. Нет, совершенно не так. Что за нелепая, дерзкая идея. Корделия знала, что занимается поиском отговорок, способных оправдать эту коварную авантюру. Она не могла подвергнуть риску свою должность, кров и все остальное ради призрачного шанса.       Но Диппет... Разве не мог он понять ее?       Корделия допила чай. В комнате было тихо.       — Помси, — позвала она.       Домовик появился в ее покоях с хлопком.       — Мадам уже закончила?       — Да, спасибо.       Корделия помедлила.       — Скажи… Во сколько начинается комендантский час?       — К десяти все студенты должны быть в кроватях, мэм.       — Вот как. Спасибо.       Помси взглянул на нее с подозрением, но ничего не сказал. Вместо этого он щелкнул пальцами и исчез, тарелка для пирога и чашка испарились следом.       Корделия разгладила складки на платье. Что ж. Значит, в подземелья.       

***

      Кабинет Слагхорна пустовал. Если бы Корделия хотела смеяться, она бы так и поступила. Слагхорн делал вид, что Корделии не существовало, однако продолжал посылать письма и пробовать сварить зелье.       Он исчез, но на его столе стояло что-то маленькое. Флакон — поняла Корделия: бутылочка из полупрозрачного стекла. Жидкость внутри имела глубокий янтарный цвет, почти бордового оттенка. На приклеенной этикетке она увидела свое имя.       — Профессор Слагхорн? Сэр? Я хотел задать вопрос о моем эссе.       Она повернулась и чуть не уронила его. Кто-то вошел в класс.       И пусть строение классной комнаты пока мешало вошедшему ее увидеть, Корделия запаниковала. Она схватила флакон со стола и судорожно огляделась вокруг.       Все полки и шкафы были аккуратно заставлены ингредиентами. В ужасе она притаилась за одним из студенческих столов. По понятным причинам это укрытие носило временный характер, и она не могла за ним долго скрываться.       Края флакона впились в ее влажную ладонь. Корделия с осторожностью его откупорила.       Зелье оказалось солоноватым, с приятным послевкусием шелковицы. Она перестала обращать внимание на стихший звук шагов и наступившую тишину, как только ее тело начало мелко дрожать. Это было совсем не похоже на тот раз в кабинете Дамблдора. Спазмы усилились и причиняли дискомфорт, и вскоре Корделия спрятала лицо в коленях и схватилась за опору стола, чтобы стабилизировать себя.       Если бы перед ней стояло зеркало, она бы увидела, как в ее седые ломкие волосы возвращалась жизнь, если бы она могла взглянуть в него, то заметила бы, как ее руки, сжимающие ножку стола, разглаживаются.       Мешки под глазами исчезали, ноющие ноги больше не болели так сильно.       Корделия отняла лицо от коленей и принялась ждать. Она ждала и ждала, и ждала, но больше ничего не происходило.       Ее руки оставались такими же. Она завела одну за голову и вытащила из сеточки для волос каштановую прядь. Не белую.       Непослушными пальцами Корделия дотронулась до лица: кожа под подушечками была нежной и ничем не напоминала кожу трехсотлетней женщины.       От облегчения она вновь уткнулась лбом в колени. Если бы Слагхорн сейчас показался, чтобы заявить права на это успешное превращение, она бы объявила его небожителем. Даже при его нежелании находиться с ней в одном помещении.       Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Тому Риддлу.       — Кто вы?       Корделия почувствовала, как все внутри нее рухнуло вниз. Когда он успел подойти? Как долго он там стоял?       Он видел? Видел или нет?       Он осмотрел ее с ног до головы, и Корделия заметила, как края его губ опустились вниз в жесте неодобрения.       — С какого вы факультета и почему на вас нет формы?       Формы?       Корделия с непониманием на него смотрела, и юноша указательным пальцем постучал по своему галстуку.       Он говорил о школьной форме — наконец догадалась она. Должно быть, Том Риддл принял ее за студентку. Он ничего не видел — поняла Корделия, раз спрашивал ее о форме.       — Потому, что я не студентка, мистер Риддл.       Он молча смотрел на нее.       — В таком случае, — сказал Риддл, спустя миг молчания, — простите за бестактность, но кто вы? Ваше лицо мне совсем не знакомо.       К ней вернулись молодость и ее личность, поэтому она не видела никакого вреда в том, чтобы сказать полуправду.       — Я новый ассистент библиотекаря.       И прежде, чем он попытался получить от нее больше информации, попытался предпринять что-то еще, Корделия отвела взгляд. В конце концов, она не была совсем незнакома с тем, как устроен волшебный мир. С ней не раз случались коварные волшебники, коварные люди, пытавшиеся ее разговорить. Они были очаровательны и милы, искусны и умели колдовать. И всегда, всегда интересовались чем-то еще, кроме нее. Мать говорила ей быть бдительнее с такими.       Корделия все еще помнила, как осторожно Дамблдор копался в ее мыслях, а отец всегда безошибочно угадывал, когда она лгала.       Том Риддл наклонился и поднял с пола флакон, который она выронила во время особо сильной судороги. На краю горлышка повисла янтарная капля и сорвалась вниз.       Он увидел этикетку с именем и протянул Корделии пузырек.       — Полагаю, это ваше.       Его улыбка была очаровательной, даже более очаровательной, чем у Персиваля в лучшие времена. Но она не достигла его глаз. Он вел себя мягко, но мягкость казалась не к месту, и единственная причина, по которой Корделия подумала об этом, заключалась в том, что все это было ей уже знакомо.       Молодой человек был чудесен и по-благородному элегантен, как рыцарь Круглого стола короля Артура. И именно поэтому он вызывал у нее тревогу.       Красивые мужчины не принесли ей и ее бедным братьям ничего, кроме гибели и страданий. Красивый мужчина был причиной того, что Франциск месяцами не поднимался с постели. Он был скульптурой, он был произведением искусства. Его было удушающе в избытке.       — Спасибо, — сказала она и взяла бутылочку. — Мне нужно идти.       Он больше ничего не сказал, просто смотрел, как она уходит, и Корделия знала, она знала, что должна держаться подальше и от него, и от его чарующей ипостаси.