История про лебедя, фею и оборотня

Юри поправил простой маггловский плеер на батарейках, засунул наушники в уши и вышел из комнаты. Был один несравненный плюс от его статуса старосты — собственная небольшая комната и личное пространство. Свое личное пространство Юри оберегал со свирепостью мамаши-дракона. Был еще целый час до ленивого субботнего подъема, и коридоры школы были пусты и тихи. Незаинтересованно пройдя мимо Кубка, он вышел в прохладное октябрьское утро. С начала года у него уже выработалось стабильное расписание: Ежедневный подъем за час до официального, разминка и небольшой комплекс упражнений с собственным весом и трансфигурированным реквизитом в комнате. После — три круга вокруг Хогвартса в среднем темпе. Обычно к нему присоединялся Ацуши несколько раз в неделю, но выходные тот предпочитал проводить, предаваясь лености. Отец говорил: «В здоровом теле здоровый дух!» После завтрака наступала череда уроков. Юри уже знал, что займется семейным бизнесом, который его родители развернули за двадцать лет уже едва ли не в каждом уголочке Британии — магической и совсем наоборот. Англичане почему-то находили в высшей степени очаровательными классические японские рестораны, а маги так и вовсе приходили в восторг от онсэнов, что удалось воссоздать с помощью волшебства. Так что Юри усиленно изучал маггловеденье, историю магии и мироустройства, трансфигурацию, руны и чары. Мама говорила: «Ум лежит не в знании, а в умении применять его предметно». Вечер значил только одно: сотня и еще парочка вопросов от первоклашек и собственное домашнее задание размером с Хогвартс. В выходные разве что, когда удавалось закончить с кипой заданий, находилось время послушать нытье Дазая и заняться чем-то для себя. Родители говорили еще что-то про коммуникабельность — но он уже не запомнил. И, согласно расписанию, каждую пятницу в восемь вечера на безвозмездной основе Ник Рейвен выполнял роль грелки в его постели. Так что по субботам Юри чувствовал себя в высшей степени прекрасно. Старшая сестрица говорила: «Пустые яйца — лучший стимул иметь какую-то власть». Сомнительного качества, конечно, власть у старосты, но уж Юри выжимал из нее все соки — своя комната, да. Юри все устраивало. Юри нравился его уклад жизни, где он точно знал, чем будет заниматься сегодня, завтра и после выпуска из Хогвартса. Вдохнув полной грудью холодный колючий воздух, Юри сорвался с места. Тихо, лениво гулял ветер в кронах деревьев Запретного леса, ворошил горящие золотом и багрянцев листья, словно холку любимого пса. Под ногами по протоптанной дорожке хрустели опавшие, загнувшиеся листочки, кто-то неведомый смотрел из-за деревьев, из-за кустов. Тело согрелось, приноровилось к бегу, мышцы тонко пели, перекатываясь под кожей. На душе было спокойно, легко. Юри обогнул замок вдоль кромки леса, пробежал мимо шпилей квидичного поля, подальше от сени гремучей ивы, краем глаза увидел легкий дымок из трубы домика лесничего. Свернул к озеру и невольно замедлил шаг. Издалека было видно громадину корабля Дурмстранга — черное дерево, изъеденное солью и подбитое водорослями, он сложил паруса-крылья, напоминая пустыми рейками обглоданный скелет древнего существа в утренней туманной дымке. Рядом с ним, на берегу, Юри различил двенадцать фигур северных гостей. Они, одетые в легкие рубахи и серые штаны, в высоких грубых ботинках, послушно, синхронно выполняли утреннюю тренировку. Юри вынул наушник из уха, и даже с такого расстояния до него донесся крик господина Фельцмана: — Работаем, девочки, подобрали сопли. Раз, два, три. Попович! Ноги переломаю будешь халтурить! Никифоров! Улыбочку свою идиотскую засунь себе в зад и шевелись! Слишком удобная показалась перина после койки в Фи́этере? Юри засунул наушник обратно — все равно ни черта не понимал. Но ускориться все равно не смог — его взгляд так и прикипел к северным гостям. Среди взмыленных студентов был даже Достоевский, что ничуть не уступал молодняку, хотя и был уже старше их директора — но выглядел не старше двадцати пяти по какой-то причине. Пробежав с невозмутимым видом мимо выросшего на берегу озера сложного тренировочного комплекса, Юри тут же выбросил из головы северных студентов, сосредоточился на музыке и продолжил бег на привычной скорости. Вдруг мимо стремительно пролетела чья-то фигура — да на такой скорости, что поднял за собой опавшие листья. За ней еще и еще. Кто-то пихнул Юри в бок, что тот едва не запутался в собственных ногах от неожиданности. Вынув наушники он с едва сдерживаемым раздражением глянул в сторону. — Как тебя зовут? — сияя начищенным серебром спросил парень с белыми волосами. Получив Виктора Никифорова в новые знакомые Юри посчитал, что на этом можно и закончить. Думал так только он один. — В Хогвартсе совсем нет никакой организованной физической активности по утрам? — продолжал допытываться северянин, с любопытством глядя на не особо дружелюбного парня. — Физическое здоровье студентов после четвертого курса — дело сугубо каждого. По субботам старшие курсы играют в квиддич по желанию. Дыхание Юри начало сбиваться, и он невольно замедлился, хотя его неожиданный собеседник не выглядел хоть сколько-нибудь запыхавшимся или уставшим — и это после основной тренировки. Японец почувствовал новый укол раздражения. — Вот Яков Борисович на жопу присядет, когда услышит это, — отчего-то рассмеялся Виктор. — Двигай ногами, Витя, — раздалось откуда-то из-за спины, и Юри обернулся, увидел другого раздраженного парня, что едва не пинал в пятки Никифорова. — Дадут всем штрафной круг — я из тебя душу вырву. Виктор обернулся, обворожительно улыбнулся уже откровенно бесящемуся парню и даже не подумал увеличивать темп. Снова обернулся к Юри: — Не обращай внимания, твой тезка только рот открывать умеет, а сделать что-то — кишка тонка. — Что ты там ляпнул, кусок ты драконьего навоза? Лучше тебе не закрывать глаза сегодня ночью! — А ты хочешь, чтобы я тебя дождался, да? Виктор совершенно неприлично ткнул языком в щеку и с тихим смехом стремительно унесся вперед под рычащую нецензурщину Юрия. Глядя в их быстро исчезающие за поворотом спины, японец только покачал головой. Что за цирк приехал к ним. Девушки Шармаботона все как одна — стайка спесивец с замашками придворных дам какого-нибудь восемнадцатого века, которым вечно все не по нраву: то ступеней слишком много, то подушки слишком твердые, то еда слишком жирная. И хоть их нрав удавалось укротить Чуе как самому старшему — они уже успели себя зарекомендовать капризными, горделивыми и довольно проблемными гостями. Малфою тоже, видать, повезло — отмороженные поначалу северяне оказались слишком даже живыми. Юри продолжил свою пробежку, уговаривая себя, что гости — это хорошо, это новый опыт и полезные связи. Получалось неплохо. Мимо снова кто-то пронесся на полной скорости, заходя на второй круг. Японцу удалось вполне достойно завершить свой третий круг, закрывая глаза, что северяне успели за то же время закрыть пять, когда снова невольно замедлился у озера. На борту корабля сновали туда-сюда белые фигуры, хохотали, толкались и ласточкой летели в воду, врезались в нее острым ножом, выныривали и продолжали дурачиться уже в воде, словно на дворе был июль, а не ноябрь уже завтра. Даже просто глядя на это, Юри чувствовал, как замерзают его кости и какая-нибудь пневмония укладывает его в койку на пару недель. Но северные моржи, кажется, были в восторге от температуры. Юри поспешил исчезнуть из их поля зрения, чтобы у Виктора даже соблазна не было снова прицепиться к нему. День начался странно. Да и весь следующий год теперь предчувствовался таким же.

***

Студенты Дурмстранга выглядели отвратительно бодрыми в субботнее утро. А еще, кажется, Виктор решил, что они с Дазаем теперь лучшие друзья, и таскался за ним буквально всюду, задавая миллион вопросов. Ему было интересно абсолютно всё, все и про каждого. И рядом как приклеенный ходил Плисецкий — плевался ядом, ворчал и цеплялся к каждой мелочи, но почему-то все равно был рядом. Когда Дазай в очередной раз смерил его недоуменным взглядом, Виктор склонился и сказал на самое ухо: — Не обращай внимание, его в детстве на голову уронили. Теперь общается только так. Плисецкий вскинулся, словно почуял, что про него идет речь, зыркнул из-под русой челки. — Это о чем ты там шепчешь ему, наглая морда ты? — Ничего, Юрочка, — сверкнул зубами Виктор. — Посвящаю его в секреты великого русского жаргона будущих матросов. Вот так и получил Дазай два по цене одного. Временами за ними было даже забавно наблюдать, но уж слишком громкими они были. За завтраком Виктор даже и не подумал затыкаться. Уселся рядом с Дазаем, бросив свою делегацию под предводительством Милы в конце стола на поруки то краснеющего, то бледнеющего Малфоя, а сам продолжил щебетать. Японцу казалось, к нему прибилась трехлетка в острой стадии почемучки. — Какие предметы ты изучаешь? Вау, у нас совпадают зельеварение, защита и нумерология! Будешь ходить на факультатив Федора Михайловича? А мсье Рембо? А ваш директор — какой он? Это что, пудинг? Как вкусно! У нас десерты только по воскресеньям после обеда — если не успел налажать в течении недели, конечно. И готовим мы сами, а не домовики. Хочешь участвовать в Турнире? Кто ведет зельеварение? Рюноске по правую сторону сочувственно улыбнулся и положил ему в тарелку последние тосты — отвечая на ворох абсолютно непоследовательных вопросов, Дазай даже не успел толком позавтракать. Спасала только Марта, что сидела напротив, и, абсолютно очарованная северным гостем, взяла на себя половину огня, позволяя Дазаю закинуть в топку хоть что-то. Когда Виктор наконец заткнулся, японец даже смог услышать собственные мысли. Даром, что там был сплошной мат. Никифоров молчал слишком долго — медленно жуя тост с арахисовым маслом и джемом, он как-то слишком пристально осматривал соседние столы. Взгляд его потерял в озорстве, гиперболизированной веселости, став слишком цепким, изучающим. Марта, что мечтательно едва в рот ему не заглядывала, казалось, не заметила перемен. — Кто это? — снова заговорил Виктор, кивая в сторону соседнего стола. Там Юри, едва заметно поджимая губы, под аккомпанемент скромных кокетливых улыбок разливал для девушек Шармбатона чай в высокие стаканы. Кажется, не только на факультете змей будет весело в этом году. — Староста Когтеврана, если ты про него. Юри. Кажется, сейчас плеснет кипяток в лицо француженки, которая под столом лапает его коленку. — А он правда может? — сделал большие глаза Виктор. — Нет, конечно. Просто рука случайно дрогнет. С кем не бывает. Северянин снова замолчал, потянулся за следующим тостом, не сводя глаз с соседнего стола. Дазаю почему-то не нравился этот взгляд — словно Виктор приценивался к какой-то безумно дорогой безделушке, все размышляя, стоило ли оно того. Когда под землей был сейф, в котором хватило бы денег купить весь завод по изготовлению таких же, но — попроще. — Ты хорошо его знаешь? — задумчиво спросил Виктор. Дазай выразительно тронул внешний уголок глаза, намекая на одинаковый разрез. — Сообщество японцев очень маленькое в Британии. Мы все друг с другом буквально выросли. — Хм, Япония довольно далеко. Как вас вообще сюда занесло? Дазай вдруг разозлился. Он со сдерживаемым раздражением мог отвечать на нескончаемый поток пространных вопросов обо всем на свете, но когда дело доходило до него, до его семьи и друзей — гнев вспыхивал так стремительно и ярко, словно лес в летнюю грозу. Он решил вернуть должок: — Тебе нужен японский любовник, чтобы объяснил. Виктор нашелся мгновенно. Улыбнулся широко, сверкнул светлыми глазами: — Это ты мне так себя предлагаешь? Дазай уничижительно фыркнул. — Ага,держи карман шире. Рядом подавился и закашлялся Рюноске, и Дазай с особым удовольствием похлопал его по спине. Единственным уроком по субботам у них был курс аппарации с министерским рабочим. И этот час был воистину прекрасным, потому что заморские гости потерялись где-то в недрах замка. Сосредоточиться почему-то не получалось. Мысли, как прыткие мелкие тараканы, шныряли по черепной коробке, сталкивались, множились на том же месте, культивировались в моменте. Прощупать ту самую ниточку к пункту назначения, о которой так вдохновленно вещал их профессор, отчаянно не получалось. Настроение испортилось еще больше. И Ацуши, подскочивший сразу после занятия, едва не силком потащил его в холл. — Что ж ты такой проблемный, — бормотал блондин, на буксире ведя его в самый эпицентр школьной жизни. Вокруг Кубка ожидаемо была толпа, которую так не любил Дазай. Все разбились на группки, болтали без умолку, перебирая косточки очередному смельчаку, что решился бросить свое имя. Чей-то локоть тут же впечатался Дазаю под ребра, убивая в зачатке хоть какой-то энтузиазм. — Адриан сегодня утром видел, как все из Дурмстранга кинули свое имя в Кубок, — вдохновленно проговорил Ацуши, на эмоциях хватая брата за предплечье. — Вот будет круто, если выпадет Мила. Конечно, слухи вместе с именами быстро разнеслись по Хогвартсу. Дазай промычал что-то невразумительное, когда Ацуши вдруг вынул из кармана мантии клочок бумаги с мелким бисерным почерком. Повел пальцами, и там оказалась их два — с инициалами обоих братьев. — Даже не думай, — предостерегающе заявил Дазай, но лукавая улыбка только еще больше расцвела на чужом лице. — Я не хочу в этом участвовать. — Да брось. Отец будет в восторге, если кто-то из нас будет представлять Хогвартс. — Добавил чуть едко: — В «Пророке» еще месяц будут выходить статьи про успешную национальную интеграцию. — Поступай как хочешь, но не вмешивай меня в это, — упрямился Дазай. Ацуши преувеличенно тяжело вздохнул, привлекая лишнее внимание. Но не успел ничего добавить — в арочном проеме появилась делегация из Шармбатона. Опираясь на сильную руку мсье Рембо, первой шла мадам Морель, звучно стуча высокими каблуками о камень коридора. Окинув затихших студентов своим излюбленным чуть надменным взглядом, старшие встали сбоку от Кубка, пропуская вперед своих подопечных. Те, едва не паря под землей, один за другим беспрепятственно проходили через возрастную линию, что очертил директор, изящным небрежным движением кидали свои имена, и Кубок довольно вспыхивал алым, принимая очередного кандидата. Замыкали двое юношей. Сопровождаемые все такой же благоговейной тишиной, иностранные студенты гуськом покинули холл вслед за старшими. Ацуши резко сорвался с места, разбивая магию мгновенья. В несколько шагов приблизился к Кубку, под поощряющие свист и хлопки опустил клочок бумаги в огонь. И пока остальные студенты эмоционально поддерживали очередного кандидата Хогвартса, Ацуши вернулся обратно, сияя глазами. Кто-то похлопал его по плечу, но блондин лишь рассеянно улыбнулся, прикипев взглядом в сторону арочного прохода кому-то в спину. Сказал брату: — Поможешь мне с рунами? Последняя задача просто адская. Его сводный братец был до смешного непоследовательным. Ацуши был ярким, эмоционально открытым. К нему тянулись люди, и он отвечал им взаимностью. Был настоящей гордостью их отца: ловким ловцом факультетской команды в квиддич, с отличными оценками во всем, кроме травологии, с целой кучей друзей, что выходила далеко за пределы гостиной Гриффиндора. С малых лет баловался анимагией, и под чутким руководством Тацухико, который как раз таки и специализировался в этом вопросе, уже на втором курсе мог превращаться в огромного белого тигра. Отец так расчувствовался при его первом успешном обращении, что даже пустил скупую мужскую слезу счастья. Одним словом, Ацуши любили за его простоту, открытость и непосредственность. В нем не было и грамма фальши или притворства, но когда дело вдруг коснулось первой влюбленности — он оказался профаном едва ли не большим, чем сам Дазай. — Ты пялишься, — негромко сказал Осаму. — Волосы скоро воспламенятся от твоего взгляда. Ацуши замер, даже прекратил грызть ручку, и смущенно опустил взгляд обратно в свою тетрадь, алея скулами. Дазай мысленно закатил глаза. Его младший на целый месяц братец вовсе не был глупым, ему не требовалась помощь Дазая в решении задач по рунам. Более того — он и сам мог объяснить какому-нибудь одноклеточному Пьюси два диаметрально противоположных способа решения. А приходил он в гостиную Слизерина ради того чтобы пялиться в спину Рюноске, который помогал своей младшей сестре с домашней работой. Она — тихая малышка со второго курса с огромными почему-то всегда настороженными глазами, и Акутагава души в ней не чаял. И исполняя роль идеального старшего брата, помогал не только ей, но и двум ее подружкам, так что обычно это затягивалось надолго. Малявки смотрели в его вечно спокойное, отстраненное лицо с каким-то благоговейным трепетом — как на какое-то божество. Примерно также смотрел и Ацуши. Дазай не солгал Виктору, когда сказал, что они вчетвером — вместе с Рюноске и Юри — едва не выросли вместе. Они с малых лет гостили друг у друга, валялись в высокой траве и пугали домовиков до икоты разбитыми носами и коленками. Повзрослев и поступив на факультет индивидуалистов, Юри заметно отстранился, культивируя свой ум и лидерские качества, чтобы когда-то наследовать империю родителей. Дазай, не отличающейся особой тягой к социальным контактам, еще больше замкнулся в себе, разговаривая ночами с собственными тараканами в голове и засыпая в обнимку с томиком Достоевского. Рюноске, подобно Юри, занялся развитием своих когнитивных функций, выдавал больше пары слов лишь когда его сестрица Гин дергала за рукав мантии, заглядывала в лицо своими большими светло-серыми глазами и просила помочь с уроками. Один лишь Ацуши, казалось, расцвел в Хогвартсе, получая еще больше внимания, друзей и череду побед одна за другой. Впрочем, ничего из этого не мешала им вчетвером продолжать также тесно общаться. Но все как-то пошло криво с пятого курса. Раньше Ацуши без всякого стыда мог завалиться в Слизеринскую гостиную, растолкать брата и занятого чем-то Рюноске и заставить поиграть с ним во взрывного дурака, потому что «скучно-о». Ничто не могло помешать ему завалиться на кровать любого из них, переворошить все книги и записи на прикроватной тумбе, вдруг выхватить непонятно как затесавшееся там любовное письмо и громогласно зачитать его, заставив Рюноске покраснеть так сильно, что Дазай даже забеспокоился на целую секунду о его здоровье — впрочем, он задал тогда такую трепку Ацуши, что тот еще долго жаловался на синяки. И даже это не остановило его от будущих попыток довести кровь в жилах Акутагавы до температуры кипения, а его самого до приступа бешенства — иногда казалось, что Ацуши приходил в какой-то неописуемый восторг, когда ему удавалось вывести молчаливого и степенного Рюноске на эмоции. А потом вдруг все прекратилось. Ацуши на долгие два месяца пропал из гостиной Слизерина, и смогли вздохнуть спокойно абсолютно все. А потом снова появился, взглянул, как побитая собака, и жалобно попросил помочь ему с эссе по травологии. Но не в библиотеке, а в гостиной змей. Тогда-то Дазай и увидел именно этот взгляд — мечтательный, чуть болезненный, такой неприкрыто нежный, что хотелось проблеваться. Если Дазай когда-нибудь будет также смотреть на другого человека — убейте его, пожалуйста, избавьте от этого стыда. Так и жили: Ацуши бессовестно пялился в чужую спину, веря, что никто не видел, и принимал максимальное незаинтересованное выражение, стоило Рюноске заметить чужое внимание; Акутагава подозрительно зыркал темно-серыми глазами на любую попытку приблизиться к нему, помятую его прошлые выходки, а Дазай смеялся до колик в животе. А вместе с ним — и Юри. — Так и будешь бегать от него по дому все лето? — как-то спросил с хитрым прищуром Дазай, когда Рюноске во время каникул на выходные был отправлен к ним домой. Ацуши глянул на него округлившимися глазами, испугался едва не до икоты — он все еще свято верил, что его внимание оставалось незамеченным для остальных. Потом как-то посмурнел, уловив, что вывернуться не получится. Сказал: — Ну а как можно-то… После всего… Можно было очень просто, если хоть раз увидеть, как сам Акутагава смотрел на Ацуши, когда тот, захлебываясь эмоциями, рассказывал что-то, ярко жестикулируя. Впрочем, это не было делом Дазая. Но хоть какое-то развлечение — глядеть, как они дружно тянули книзла за причиндалы. — Пока что-то из ряда вон не случится, они так и будут топтаться на одном месте, — философски сказал Юри, когда Осаму поделился с ним своими мыслями. Чего-то из ряда вон так и не случилось пока, но личный кошмар Дазая ворвался в гостиную, принеся с собой уличный холод и громкий смех. Большая часть сразу исчезла в спальне, чтобы оставить верхнюю одежду, но Виктор прямой наводкой шел к столу, где занимался Дазай со своим братом. Встал за плечом Ацуши, заглянул в его тетрадь и протянул: — Здесь же совсем просто. Ты тут руну света вынес в начало, а нужно после руны отвердения. Так у тебя ничего не получится — только ногти поплавишь. Вместо того чтобы возмутиться, может, даже оскорбиться, Ацуши удивленно уставился в свои записи, в пару секунд исправил решение, и с широченной улыбкой уставился на иностранца. А уже через секунду Дазай с еще большим удивлением слушал, как они совершенно по-девчачьи щебетали что-то о волосах, будто знакомы уже целую вечность. С таким же выражением на них косился и Рюноске. Казалось, к вечеру массовая истерия вышла на какой-то новый уровень. Из каждого угла, из каждой портретной рамы, из-под каждого табурета были слышны разговоры, кому выпадет честь стать чемпионом каждой из школ. Разговоры следовали за Дазаем по пятам, куда бы он не направлялся, где бы не прятался. Девчонки наперебой обсуждали северных красавцев, гордых французов, иногда снисходя и до своих земляков. Гриффиндорцы под предводительством Ацуши составили целый список кандидатов Хогвартса, со всеми их плюсами и минусами, и там нашлось место даже для одно-единственного смельчака из Хаффлпаффа. С мыслями, что все это сумасшествие скоро закончится, Дазай вышел из укрытия своей комнаты лишь к ужину. Домовики привычно украсили Обеденный зал к Хеллоуину страшными декорациями, развесили паутину прямо над столами. И мелкие паучки, на проверку оказавшимися шоколадными, частенько падали в тарелки и бокалы студентам. На огромном подносе лежало не меньше двух дюжин размалеванных под человеческие глаза мелких пироженков с бисеринкой черного зрачка в самом центре. Начисто игнорируя полноценный ужин, Дазай жевал сахарный котелок и запивал то сладким чаем, снова поглядывая на профессорский стол. Там снова были министерские рабочие по обе стороны от Гарри Поттера, директора иностранных школ неловко переговаривались между собой, никак не находя общих точек соприкосновения. Зато Достоевский, поубавив спеси, с интересом слушал мсье Рембо и его теорию трех касаний. Кубок Огня перенесли в Обеденный зал, что теперь ярко горел у профессорского постамента, притягивая нетерпеливые взгляды всех присутствующих. Огонь, казалось, напитавшись подношениями студентов за день, переливался всеми оттенками синего, уходя в белый спектр. Наконец, вспыхнул ярко-алым, заискрился, словно готовый взорваться салютами, и директор поспешил к нему. Кубок действительно «вспыхнул» красным, выкинул первую бумажку — Поттер резво словил ту в воздухе. — Итак, у нас есть первый чемпион, — директор выдержал секундную драматическую паузу. — Виктор Никифоров из Дурмстранга! Виктор, что сидел слева, тут же резво вскочил, сияя улыбкой. Все северные студенты подорвались вслед за ним, заскандировали его имя, захлопали, засвистели, поддерживая своего чемпиона. Подойдя к Поттеру, тот крепко пожал его руку и указал на дверь в смежное помещение рядом с профессорским столом. Толпа, подначиваемая Дурмстрангом, еще долго не утихала, беснуясь. Только новая вспышка кубка и имя заставили их поутихнуть. — Чемпион Шармбатона — Чуя Рембо! Рыжеволосый парень, что каждый раз оказывался спиной к Дазаю, гордо встал, и рядом сидящая девушка на эмоциях расцеловала его в обе щеки, прежде чем отпустить к Поттеру. Сопровождаемый звонкими хлопками и гордым взглядом отца, он исчез вслед за Виктором. Зал затаился, затих, выжидая имя последнего участника. Из Кубка вылетела последняя бумажка. — Чемпион Хогвартса — Осаму Дазай! Кто-то справа от японца резво вскочил на ноги, захлопал, задевая локоть Дазай и проливая на брюки чуть теплый чай. Он, казалось, даже не почувствовал того — уставился абсолютно пустым взглядом на директора, ожидая, когда тот наконец назовет настоящего чемпиона. Но тот молчал, терпеливо улыбался и ждал, пока Дазай удосужится задействовать свои конечности. Рюноске неожиданно вздернул его за локоть, заставил подняться и подтолкнул в сторону Поттера. В голове Осаму было такая пустота, что удивительно, как ноги вообще двигались. Колени казались ватными, тело тяжелым, неповоротливым, да и еще в районе бедра было влажное пятно. Дазай бы сейчас даже не решился навести палочку, чтобы использовать пустяковое заклинание на очистку — боялся, что вообще останется без ноги. Сквозь толстый слой ваты до ушей донесся знакомый взбудораженный голос братца, что был громче буквально всех. Дазай заторможено повернул голову, резко сфокусировал взгляд, и гнев широким мазком прошелся от кромки ребер до самой головы. Выглядя слегка ошеломленным, Ацуши однако едва не топал на месте от восторга. Дазаю хотелось кинуться к нему и задушить голыми руками на том же месте. Но под прицелом сотен взглядом, он все-таки дошел на негнущихся ногам к директору, и тот крепко пожал его чуть дрожащие пальцы. Указал на комнату, где уже были остальные. Захлопнувшаяся дверь отрезала все звуки из Обеденного зала, и Дазай с громко, больно колотящимся сердцем прошел вглубь. Ему на встречу, обрывая на полушаге, вышел рыжеволосый парень. Просканировал его цепким взглядом темно-голубых глаз, сложив руки на груди, и веснушчатый нос его сморщился, когда он заметил пятно от чая. Сказал, глядя в лицо: — Убожество. — Сказал мальчик в шелках, — тут же ощетинился Дазай. Виктор как-то резко оказался рядом, неожиданно закинул руки им на плечи, прижал к себе, словно они были лучшими друзьями и с детства делили одну метлу на троих. Сказал, мечтательно улыбаясь: — Это будет незабываемо. «Отлично. Потрясающе, — думал Осаму, зажатый едва не в удушающем захвате чужой руки. — Мне нужно участвовать в самоубийственном Турнире Трех Волшебников вместе с напыщенной феей Динь-Динь в голубых шелках и эмоционально неуравновешенным клоуном. Потрясающе».