История про лебедя, фею и оборотня

Дазай был без понятия, куда он собирался идти учиться после Хогвартса и кем вообще планировал стать в последствии. Кто вообще знал точно в семнадцать лет? Кроме Юри, конечно — с ним все было понятно еще на третьем курсе, когда он заносчиво заявил, что планирует захватить онсэнами «Ю-Топии» Ирландию, а потом и все континенты. И с Ацуши все было более-менее понятно: когда отец отвел его в Министерство для регистрации анимагистической формы, а какой-то бравый аврор с седыми усами, друг Тацухико, заявил, что не прочь был бы иметь в своем отряде такую мощную зверушку — глаза Ацуши тогда прямо-таки загорелись и не погасли до сих пор. Да и Рюноске, что с детства лечил все их ссадины и ушибы, сначала утаскивая нужные зелья из отцовской аптечки, а потом и собственными же силами, с легкостью освоив нужные заклинания из детской книженции по бытовой магии — он тоже определился. Нежелание получить по шапке у всех четверых за очередную проделку Ацуши очень помогало ему в совершенствовании навыков. Ладно, практически все на его факультете уже знали, в каком направлении двигаться после школы. Ладно, может быть, уже весь Хогвартс знал! С самого первого дня своего поступления! Кроме Дазая. Так что когда пришло время выбирать, какие предметы он будет углубленно изучать, пришлось брать практически все. Их декан — худая ведьма с прохладным взглядом серых глаз, профессор Стаун, которая еще и нумерологию вела — вызвала Осаму на довольно неприятный разговор, где уточняла, осознавал ли он, какой объем работы ему придется проделывать и сдавать. Дазай осознавал. Даже ничего против не имел. Когда не особенно любишь людей и их общество, учеба создавала некий буфер, что неплохо охлаждал чужой пыл в попытках вытащить его полетать, поболтать, сходить в Хогсмид, на свидание до ближайшего дерева, «ну хотя бы просто вокруг школы, что ты за человек такой ленивый?» Даже несмотря на кипу домашней работы, под которой он был погребен буквально всегда, он даже иногда умудрялся ходить на языковые курсы по субботам — в этом году он записался на итальянский. Учеба давалась ему довольно легко — иногда настолько легко, что это даже вызывало скуку. Порой скука была настолько сильна, что выливалась в абсолютное нежелание вообще шевелиться. Учебная программа давно прочитана, заклинания и чары давно отработаны еще дома, дополнительная литература казалась настолько древней и неактуальной, что хотелось запустить пыльный фолиант в стену. Все казалось таким пустым, бессмысленным, ничтожным — знания, люди вокруг, он сам. Такое состояние могло длиться днями, доходя практически до недели — в такие моменты его могла спасти только новая книга Достоевского о магических ядрах либо теории темных искусств или же какая-нибудь до одурения сложная морально-философская тема очередного доклада Юри по истории магии и мироустройства, которую тот непременно хотел обсудить с амебной формой Дазая. Почему-то Юри всегда было интересно послушать его мизантропно-депрессивные мысли относительно сути вопроса — может, они хорошо оттеняли его собственные проницательные выводы и позволяли привести диаметрально противоположную точку зрения, Дазай не знал. Впрочем, книги Достоевского выходили примерно раз в лет пять, так что только Кацуки мог хоть как-то взбодрить Осаму и вывести из апатичного состояния. В общем, Дазаю было не привыкать тащиться полусонным и вялым на первый урок. Даже еда, принятая желудком со злым урчанием, не помогла взбодриться. — Хей, Осаму! — услышал позади себя Дазай и против воли ускорил шаг. — Ну подожди меня, куда ты! Нам же на один урок. Было глупо и дальше пытаться скрыться от назойливого внимания братца, так что Дазай, скрипя зубами, зашагал привычным шагом. Ацуши тут же догнал его, и они вместе направились в кабинет по изучению древних рун. — Я не мог найти тебя все воскресенье, — после неловкой заминки сказал блондин, неуверенно глянув на насупленного брата. — Все еще дуешься на меня? — А что, есть весомые причины? — моментально уколол Дазай, и уголки губ Ацуши опустились вниз. — Но я же правда неспециально! Если бы можно было все переиграть, я бы вышел вместо тебя. — Опять сначала делаешь, а потом думаешь, да? — вступил в разговор Рюноске, догнав их на полпути. — Знакомая история. Ацуши вспыхнул скулами, отвернулся — слова задели разом все болевые точки. Дазай не удержался и усмехнулся. Конечно, Рюноске после объяснения этого нелепого казуса был на его стороне. Сказал, едва сдерживая яд: — Это, видимо, врожденный талант нашего гиперактивного Ацуши — ломать все, до чего можно дотянуться, а потом слезно просить прощение. Ацуши едва не задохнулся от возмущения, сжал кулаки, встал в позу, что немногие ученики у двери класса с интересом обернулись на него. — Тише, успокойся, — спокойно произнес Юри, что как раз поравнялся с ними в компании нескольких французов, и коротко коснулся плеча Ацуши. — Дазай ядовитей соплохвоста, когда кто-то заденет его нежную натуру. Остынет и поговорите. Ацуши, не глядя на них, вошел в класс, занял место у окна, с каким-то ожесточением принялся скидывать кипу записей на стол. Дазай тем временем раздраженно взглянул на совершенно безмятежного Юри, почувствовал на себе изучающий взгляд чемпиона Шармбатона, и оттого разозлился еще больше. — Ты вообще в курсе, что я оказался втянут в это из-за него? — процедил сквозь зубы Осаму, зло сощурившись. — Ага. Вчера все и рассказал, пока ты ныкался по замку. Их экспрессивный разговор привлекал все больше людей. Даже те, кто успел уже занять свои места в классе, с любопытством выглядывали оттуда, чтобы поглазеть, как их новоявленный чемпион ссорился со своим ближайшим окружением, наблюдая во всей своей непритязательной красе его скотский характер. У двери уже образовалась небольшая пробка, но Дазай был слишком зол, чтобы все замять и просто войти в класс как ни в чем не бывало. Он уже открыл было рот, когда несколько студентов Дурмстранга появились, и Виктор, что был среди них, совершенно не чувствуя накалившейся атмосферы — или как раз наоборот — бесцеремонно закинул руку на плечо Юри. Тот мгновенно напрягся, ненавидя чужие навязанные прикосновения. — Юри, ты успел сегодня на завтрак? — как обычно легко защебетал северянин. — Яков Борисович сегодня таки впаял мне дополнительные два круга за разговорчики с тобой. Где-то на фоне презрительно фыркнул и вошел в класс Плисецкий, а у Юри покраснели кончики ушей, словно его словили на чем-то постыдном. Под слегка недоуменным взглядом Дазая, Кацуки небрежно скинул с себя чужую конечность, взглянул прямо, остро в лицо Виктору. — Это почему-то все еще не мешает тебе доставать меня своим обществом. — Ох, Юри, это больно вообще-то! Я же с самыми добрыми намерениями. — Подкатывать яйца во время пробежки — это не добрые намерения, — вставил свои пять копеек Плисецкий, которому даже нахождение уже за столом не помешало выразить вполне себе общую позицию всей немного ошарашенной, но очень любопытной публики. — Больше похоже на домогательства. Я уверен, что у них здесь есть какой-нибудь закон на этот счет. Надеюсь, тебя закроют хотя бы на пару недель. Закончил этот странный разговор учитель, что грозной тенью встал над их головами. — Что за столпотворение? — строго сказал он. — Все в класс. До урока две минуты. Градус злости Дазая упал куда-то до уровня пол его мантии, сменившись каким-то нездоровым насмешливым недоумением. Да что б он мог заставить Юри так легко покраснеть! Оглянувшись через плечо, Осаму увидел, как Кацуки в раздражении едва не швырял тетради на стол, пока Виктор что-то продолжал ему вдохновлено вещать, сверкая странной улыбочкой. Сзади них сидел растерянный Ник Рейвен, который не успел занять привычное место возле Юри. Зато теперь понятно, почему Дазаю было так тихо завтракать — просто Виктора не было, и никто не жужжал над ухом. Обернувшись обратно, все еще чувствуя какое-то ненормальное веселье из-за наблюдения за чужими потугами привлечь внимание одного и откровенного неприятия другого, Дазай словно споткнулся о чужой внимательный взгляд. Чуя, что сидел прямо перед ним, беззастенчиво рассматривал его, словно обложку новой книги, которую предстояло прочесть. — Итак, начнем с домашнего задания и пройдемся по вопросам, которые вызвали у вас сомнения, — заговорил профессор, и все шепотки оборвались сами собой. Почему-то весь урок не получилось сосредоточиться — мешали зудящие мысли, что нужно все-таки нормально поговорить с Ацуши, странный шорох и периодически злой шепот Юри сзади и непонятное, абсолютно иррациональное раздражение от одного-единственного взгляда на рыжую копну чуть вьющихся волос прямо перед ним, перевязанную алой лентой. Раздражал даже острый воротник голубого шелкового пиджака чужой формы. Впрочем, ничего из этого не помешало Дазаю получить свое Превосходно на уроке. Осаму не знал расписание их заморских гостей и не особенно горел желанием уточнять, но следующий же урок снова свел его с Чуей, а после окна на Нумерологии он встретился с одним только Виктором. И он не преминул случаем и уселся рядом с японцем. Однако вопреки ожиданиям напрягшегося Дазая, что ожидал встретиться с чужим ярким дружелюбием, как со старым-верным врагом, Виктор против обыкновения был тих. Задумчиво выводил ровные ряды цифр аккуратным каллиграфическим почерком, даже решил несложную — явно чтобы прочувствовать чужой потенциал — задачку у доски с таким же отрешенным выражением лица. Японец не верил своему счастью, а потому частенько поглядывал на него искоса, ожидая… чего-то. Прерывая заунывный голос какого-то гриффиндорца, в двери постучали и в проеме показалась белокурая голова Скорпиуса Малфоя. Он сказал: — Прошу прощения, профессор Стаун, директор хочет видеть Осаму Дазая и Виктора Никифорова. Без лишних вопросов, ведьма повелительно махнула им рукой, отпуская вместе с вещами. На немного наряженный вопрос японца, что могло понадобиться от них директору, староста пожал плечами. — Что-то связанное с Турниром, я думаю. Там был и мой отец тоже. Действительно — в небольшом кабинете со сдвинутыми к стене столами уже были директора других школ, Чуя и Драко Малфой, что вместе с Поттером стояли у окна и что-то обсуждали вполголоса. При появлении студентов они тут же отвлеклись, и на лице старшего Малфоя появилась скромная улыбка. — Рад видеть вас, Осаму, Виктор, — излишне официально проговорил мужчина. — Сегодня мистер Олливандер проведет для вас проверку волшебных палочек. Все же помнят, что это единственное оружие, которое можно взять на все три тура? Отлично. Также после этого мисс Скитер возьмет у вас небольшое интервью и сделает несколько фото. Во рту тут же появился неприятный кислый вкус, стоило представить это интервью. Даже прошедшие сутки не смогли примерить японца с мыслью, что нужно было помимо прочего отыгрывать роль шута для всей Британии. Стараясь не кривиться слишком явно, Дазай отошел к стене, встал рядом с вытянутым в напряженную струну Чуей. Директора и министерские чиновники заняли места за одним из столов, Виктор остался стоять посередине кабинета и к нему в момент подскочил молодой мастер по изготовлению палочек. Под внимательным взглядом притаившейся в углу репортерши Никифоров с заминкой вложил свою палочку в руки другого волшебника. Олливандер цепким взглядом, шероховатыми, чуть огрубевшими от работы руками пристально исследовал палочку дурмстранговца, прошелся указательным пальцем по ровному отполированному древку, выискивая возможные дефекты. — Замечательная работа Томаша Грегоровича, — одобрительно сказал в конце концов мужчина. — Любопытное сочетание белого дуба, волоса из хвоста жеребенка единорога и махового пера гарпии. Она послушна? Такая комбинация может вызывать некоторую разбалансировку. Виктор резковато кивнул, пристально глядя на свою палочку, что все исследовал кончиками пальцев Олливандер. Тот выпустил из палочки сноп красных искр и вернул владельцу. — Палочка в превосходном состоянии. У вас исключительные магические способности, если смогли обуздать такое противоречивое сочетание. Северянин поблагодарил и занял место Чуи рядом с Дазаем. Краем глаза японец увидел, как Виктор пытался стереть отпечатки чужих пальцев со своей палочки. — О! Еще одно любопытное сочетание, — услышал Осаму слова Олливандера и поспешил вернуться взглядом к нему. Тот уже исследовал палочку француза. — Довольно жесткая основа из дерева черной березы, сердцевина из пепла переродившегося феникса и когтя саламандры. — Вдруг голос волшебника дрогнул, последовала долгая заминка, после которой он все-таки насторожено продолжил, блестя мелкими глазками: — Позвольте мне выдвинуть теорию… вы практикуете стихийную магию? Даже с такого расстояния Дазай увидел, как заметно напряглись плечи Чуи, а пальцы нервно дрогнули. Мадам Морель рядом с Фельцманом поджала ярко-розовые губы, сказала колко: — Вы не можете осуждать моего студента за практику стихийной магии, мистер Олливандер. Это обязательный предмет и специализация школы Шармбатона. Это внутренние дела только вашего Министерства, что они приравнивают ее к темным искусствам. При упоминании темных искусств кустистые брови Фельцмана грозно сошлись на переносице, но тираду, готовую разразиться из уст директора Дурмстранга, прервал Поттер. Он обратился к мадам Морель: — Наше Министерство рассматривает вопрос легализации обоих этих направлений на территории магической Британии, и в том числе для этого мы организовали этот Турнир. Мы с вами и Яковом Борисовичем это уже обсуждали, не правда ли? Давайте будем более терпимы к тем, для кого это еще дискуссионный вопрос. Мистер Олливандер, продолжайте, пожалуйста. Мастер волшебных палочек зарделся, смутился под неприязненными взглядами директоров двух школ. Но теперь по крайней мере было ясно, почему от него и мисс Скитер потребовали сохранить некоторые детали сегодняшней встречи в тайне до поры до времени. Мистер Олливандер вернулся к древку из черной березы и заставил бутафорскую паутину покрыть часть окна за тяжелой занавеской. Передал обратно глядящему с неприкрытым вызовом студенту и примирительно сказал: — Палочка в порядке, мсье Рембо. Но… могу я взглянуть на ваши руки? Чуя бросил быстрый взгляд на мадам Морель и та после секундной заминки кивнула. Убрав палочку в чехол на бедре, он протянул руки волшебнику. Тот аккуратно коснулся их, словно ему попалась легендарная Старшая палочка, и перевернул внутренней стороной вверх. Изучающе прошелся по вечно горячим, чуть покрасневшим ладоням и едва тронул воспаленные подушечки пальцев — Чуя тут же выдернул руки, посмотрел с плохо скрытой враждебностью. — Прошу прощение, мсье Рембо, — торопливо проговорил Олливандер, нервно улыбаясь. — Из-за практики стихийной магии у вас ожоги на руках. Вам следует быть осторожнее. У вас есть средство, чтобы нивелировать последствия тем… вашей профильной магии? Чуя, оценив оговорку мужчины во всей ее ханжеской красе, вздернул острый подбородок, умудрился посмотреть свысока, хотя и был на голову ниже волшебника. — Из-за смены климата кожа стала восприимчивей к воздействию, и старое масло не работает как надо. Мы с колдомедиком Хогвартса уже работаем над этим. — Я пришлю вам чудесное масло из корня имбиря, оно должно облегчить симптомы, — хоть как-то попытался сгладить впечатление Олливандер, но Чуя лишь холодно посмотрел на него и вернулся на место, сказал напоследок: — Благодарю за заботу, не стоит. Невольно прикипевшему взглядом к надменному лицу француза Дазаю пришлось напомнить, что его очередь. Плавая глубоко в своих мыслях, Осаму протянул свою палочку все еще чуть покрасневшему мужчине. Из-за стола подбадривающе улыбнулся Поттер. — Хм, еще не сталкивался с работой японских мастеров волшебных палочек, — вернулся в прежнее русло Олливандер. — Жестковатая, это основа из гинкго? Довольно энергетически сильное дерево само по себе. Любопытно. Сердцевина из розовых листьев лотоса и вибрисса инугами. Никогда не использовал в качестве сердцевины растение — слишком слабый отклик. Но чувствительный компонент от инугами компенсирует и подчеркивает ее отзывчивость и верность. Этой палочкой никто не сможет пользоваться даже если отберет по всем магическим правилам. Замечательная вещь. Стайка снежинок, выпущенная Дазаем из палочки, осела на мантии мелкими каплями. Олливандер с какой-то восторженной улыбкой кивнул и обернулся к директорам и министерским рабочим. Сказал: — Все палочки в превосходной форме. Не вижу ни единой причины для переноса Турнира. Он попрощался со всеми и спешно покинул кабинет, оставив студентов на растерзание мисс Скитер. Первого в соседний кабинет подальше от посторонних ушей она утащила Чую. Промаявшись несколько долгих минут, Осаму не выдержал и подошел к директору, что снова о чем-то беседовал с Малфоем-старшим. Понизив голос, японец спросил: — Мистер Поттер… скажите, ученикам других школ разрешено будет использовать темные искусства и стихийную магию? Сердце почему-то очень громко стучало за клеткой ребер — Дазаю даже казалось, что мужчины напротив него могли слышать то. Чувствуя непонятную смесь стыда, жгучего интереса и волнения, он вглядывался в лицо директора. Но ответил почему-то старший Малфой: — Да, смогут. Это часть программы их обучения, и они имеют право использовать весь арсенал заклинаний, которым обладают. — Но это ведь нечестно! — горячим шепотом проговорил Дазай, стрельнул глазами в направлении Виктора, но тот о чем-то беседовал с Фельцманом; мадам Морель же покинула кабинет и вовсе вместе с главой Отдела игр. — Они будут использовать магию, к которой и прикасаться запрещено в Британии. Разве это справедливые исходные для Турнира? — Нет, — бесхитростно сказал Поттер, и Дазай нахмурился, чувствуя, что где-то его пытались обвести вокруг пальца. — Это не честно, безусловно. И у Хогвартса никогда не было специализации, никогда не было доступа к знаниям, которыми свободно оперируют в остальном мире. С этой целью мы и согласовали с мистером Малфоем, мистером Стоуном и директорами других школ этот Турнир — приподнять железный занавес, которым отгородилась магическая Британия от остального мира и снова пойти в ногу со временем и всем цивилизованным миром. Дазай ощущал себя пришибленным из-за информации, что свалилась на него буквально за несколько минут. Переводя взгляд с одного волшебника на другого, их какие-то одинаково решительные лица, с абсолютно одинаковыми горящими идеей глазами, он вдруг почувствовал себя очень мелким винтиком в каком-то очень большом, глобальном механизме, который старательно приводили в рабочее состояние. — И что, вы будете выступать с идеей включения темных искусств и стихийной магии в программу Хогвартса? — тускло произнес Осаму, глядя куда-то за плечо директора; тот переглянулся с Малфоем чуть обеспокоенными взглядами. — У тебя есть какие-то предубеждения касательно будущей образовательной реформы? — аккуратно спросил Поттер, потому что несогласие самих студентов ставило под сомнение саму концепцию их с Драко идеи. — Да! — с жаром ответил Осаму, зло сверкая глазами. — К этому времени я уже закончу Хогвартс и буду не у дел! Директор издал короткий облегченный смешок, но его студенту явно было не до веселья — он действительно был зол. А теперь еще и возмущен столь явным пренебрежением. — Позволь нам реализовать сначала эту идею, а дальше мы уже будем разбираться с вопросом взрослых магов, — примирительно сказал Поттер, Малфой поддержал: — Разработаем курсы повышения квалификации для некоторых профессий, отделения при магических вузах с направлениями для взрослых и так далее. Просто дай нам немного времени, ладно? Что уж Дазай мог ответить на подобную просьбу. Его коробила мысль, что все самое интересное достанется сегодняшним первогодкам, а ему придется изучать то, что изучали Чуя и Виктор с первых дней, в качестве второго или даже третьего высшего образования. Но то, что хотели сделать Поттер и Малфой, при всей закостеневшей, задряхлевшей системе Министерства магии и отделения образования в особенности — это звучало как сказка для успокоения совести. Мол, мы пытались, и послушай, как это было. Да законы в этой стране менялись так туго и долго, что реформа о домашних эльфах и оплате труда вышла только три года назад. Хотя Гермиона Грейнджер занималась этим вопросом еще в школьные времена. Что уж говорить об утопической идеи ввести в Хогвартс стихийную магию как обязательный предмет или целые темные искусства! Справедливости ради стоило отметить, что все это говорил его отец, а не сам Осаму. Он вообще ни о чем подобном не думал — он был настолько далеко от политики и пространных размышлений о Министерстве магии, как только может быть подросток, которому плевать на все дальше своего уютного мирка. Дазай не интересовался политикой, предпочитая то, где не так много грязи. Но, как известно, политике были интересны как раз такие. И все-таки сейчас его подтолкнули к размышлениям. Взгляд Дазая снова невольно метнулся в сторону Виктора. В голову ударила совершенно шальная, обезоруживающая в своей простоте и горечи мысль: — Так это что, весь Турнир уже заранее подстроен? Так, чтобы выиграл Виктор или Чуя. И они тоже в курсе ваших идей, да? — Разумеется, нет! — удивленно, даже чуточку оскорбленно отозвался директор. — Конечно, студенты и директора других школ в курсе наших идей, и мы с мисс Скитер готовим большую подготовительную работу через СМИ, чтобы донести новые необходимые нашему обществу ценности. Студенты Шармбатона и Дурмстранга, бесспорно, играют важную роль в демонстрации результата, к которому мы стремимся, но и Хогвартс не должен ударить в грязь лицом — иначе это даст полностью противоположный эффект. Вместо желания привнести новое в уже устоявшееся старое взрослое поколение изо всех сил будет бороться за старую рубашку, которая ближе к телу. Так что покажи все, на что ты способен. Но пока особо не распространяйся о наших намерениях, договорились? Дазай и не собирался ни с кем обсуждать подобные вещи — он еще и сам для себя не сформулировал, действительно ли это нужно в Хогвартсе или это просто желание некоторых высоких людей отдать дань современной культуре и собрать свои овации за прогрессивность. Об этом стоило еще подумать. Чуя вернулся в кабинет, казалось, еще более раздраженным, чем уходил — его тонкие губы превратились в практически невидимую полоску, голубые глаза полнились внутренним кипящим огнем, а спина казалась такой прямой, что походила на вешалку для мантий из их спальни. Он прошел мимо Дазай, с какой-то яркой невербальной злостью сел на один из стульев и закинул ногу на ногу. Присвистнул рядом оказавшийся Виктор. Сочувственно глянул, спросил вполголоса: — Разворошили грязные секретики? Оказалось, ворошить грязные секретики и создавать их на пустом месте — призвание мисс Скитер. Эта стареющая ведьма, что все цеплялась за свою былую сомнительную красоту яркими нарядами и макияжем, воистину мертвой хваткой вцепилась в Осаму, когда того позвали. Ее выразительные глаза цепко, профессионально-остро прошлись по студенту, словно прощупывая его на предмет старых травм — и со всей дури вдарила по больному, выбивая весь дух: — Скажи, Осаму Дазай, какого тебе жить в Англии, учиться в Хогвартсе после всех событий в Японии? Я слышала о твоих родителях — очень грустная история. Дазай возненавидел ее в ту же секунду. Вся по крохе собранная сила для проживания свалившегося внимания просто рассыпалась в труху от одного вопроса. Вся скудная выдержка превратилась в пыль. И Осаму вспыхнул в момент — ярко, остро, пропитывая концентрированным ядом каждое слово: — Англия стала для меня настоящим домом после того что стало с моим. Здесь ведь так много людей понимающих, искренних, учтивых. — Выплюнул: — Наверно, поэтому у меня до сих пор нет ни одного друга-британца. Ведьма довольно улыбнулась, удовлетворенный блеск вспыхнул и пропал в глазах. Прытко пишущее перо строчило с небывалой скоростью, записывая скандальное интервью с мальчиком-японцем. Омрачала приподнятое душевное состояние мисс Скитер только необходимость отдавать потом каждую из цикла статей Поттеру и Малфою на редактуру — читай, на полную переписку. Они-то уж точно не пустят в свет такую неприглядную картинку, которая складывалась со слов их чемпиона. Где-то к середине интервью Дазай, кое-как привыкнув к граду жалящих, неудобных вопросов, понял, что его заносит. Его ответы были такими же ядовитыми и колкими, как неоновый зеленый цвет пиджака ведьмы, и это вряд ли то, что хотел бы увидеть директор для продвижения своих идей. Или отчим, который никогда не отделял его от родного сына. Вдруг стало очень стыдно за свою вспыльчивую несдержанность. Боги, в каком свете он выставит место, с коридорами которого он породнился уже за шесть лет, и все их небольшое сообщество японцев в магической Британии? Мисс Скитер чутко уловила момент, когда юношеская запальчивость и максимализм схлынули, уступив место осознанию и стыду. Задав еще один вопрос на пробу и получив ответ такой вымученный и фальшивый, она резко встала из-за стола и протянула руку бледноватому подростку. — Не волнуйтесь, Осаму. Ваш директор позаботится о вашем моральном облике. — И подмигнула, не удержавшись от шпильки: — Ведь англичане не только понимающие, искренние и учтивые, но и очень предусмотрительные. Мальчишка вспыхнул алыми пятнами, выглядя пристыженным, вылетел из кабинета так, будто за ним гнались горячо любимые боггарты. Мисс Скитер с сожалением сожгла все записи — проще было придумать легенду с нуля, чем лепить историю из союзов и междометий. С грустью подумала о том времени, когда ничья высокая костлявая тень не стояла у нее над душой, подвергая редактуре каждое слово. По крайней мере ей хорошо заплатят. Вот уж не думала она, что когда-нибудь взятый ею за жабры мальчик-который-вопреки-всему-выжил также возьмет за жабры ее, превратившись в самого жесткого цензора на ее памяти. Ничего, она еще свое возьмет. Вернувшись в кабинет к остальным, Дазай неловко опустился на стул рядом с Чуей, все еще ощущая, как жарко горели щеки. Француз, в отличие от него, уже пришел в норму, уставился отсутствующим взглядом в окно, не обращая внимания на расклеившегося конкурента. Виктор вернулся в кабинет минут через пятнадцать — вполне веселый, смешливый, и только крошечные незаметные штрихи фальши закрались в линии его улыбки. Перед самым звонком на перемену их заставили выстроиться в хоть какую-то приличную композицию для фото на фоне директоров. Самого мелкого Чую выдвинули вперед, а за его напряженными плечами — Виктор с Дазаем, словно пародия на ангела и беса с той маггловской картинки. Правда кому какая роль принадлежала — не понятно. Почему-то это мысль так развеселила, что Осаму умудрился выдавить даже крошечную улыбку, всеми силами удерживая себя от того, чтобы не испортить общее фото каким-нибудь неприличным жестом. После череды одиночных фото и зловещим обещанием мисс Скитер еще увидеться, студентов отпустили. В коридоре шли в каком-то неловком молчании, каждый барахтаясь в своих мыслях. Остальные студенты, хлынувшие из кабинетов в направлении Обеденного зала, с любопытством поглядывали на них, не таким уж и шепотом перемывая косточки чемпионам Турнира. Раздражение, что немного развеяло стыд и неловкость, снова сгустилось, облепило грудину японца, как смоляные потеки. Виктор расцвел улыбкой в такой благодатной почве, легким флиртом буквально вскружил голову впечатлительной гриффиндорке. Неприязненно глянув на него, Чуя ускорил шаг, и Дазай в кои-то веки был с ним солидарен. Не то что бы им удавалось нормально переговорить — мысленно нахмурился Осаму. Глаза самопроизвольно поползли вниз к чужим покрасневшим ладошкам. Французский чемпион вдруг стал… очень любопытным. Дазай не каждый день — вообще впервые — встречал стихийного мага, и понаблюдать за ним в привычной среде обитания казалось теперь очень заманчивой идеей. С научной точки зрения, конечно. — Чего тебе? — резковато бросил Чуя, заметив чужой пристальный взгляд, непроизвольно сжал ладони и сунул в карманы голубого пиджака; сумки с ним почему-то не было. — Ничего, — буркнул Дазай и свернул в другой коридор. Осталось придумать, как можно заткнуть в себе фонтанирующий поток мрачноватого остроумия, чтобы не отпугивать людей. По крайне мере одного. Остальные пусть катятся.