История про лебедя, фею и оборотня

Наверно, Дазай вел себя как Виктор, когда пытался заставить кого-то обратить на себя внимание. Но как-то ушел в противоположную от него сторону — Дазай просто маньячно пялился в спину Чуи, который, казалось, ощущал тот взгляд всей кожей. Оборачивался в Большом зале, в коридорах, на уроках и непременно натыкался на изучающий взгляд японца. И сначала недоуменно, чуть удивленно приподнимал рыжие брови, словно спрашивал: «Ну чего тебе?» Ответа у Дазая никогда не находилось — словно кто-то пережимал горло, мешал ему говорить, выставляя идиотом. Так и не получая ответа, хоть какой-то адекватной невербальной реакции, он окатывал презрением неудавшегося привлекателя внимания и возвращался к своим делам. А Дазай злился. Злился так сильно, что для всех остальных стал практически невыносимым. Не выдерживая потока его язвительных замечаний, Рюноске хлопал дверью и уходил из его комнаты подальше от эпицентра этой ядовитой бомбы. Не выдерживая его тяжелого слишком многозначительного в своей тишине молчания, Юри выставлял его за дверь своей комнаты, когда Дазай пришел туда… наверно, обсудить эссе по истории — он точно не помнил. Ацуши, который сначала обрадовался, увидев брата в своей гостиной, уже через полчаса массированной атаки взмолился о его возвращении в подземелья, чтобы там точить зубы и упражняться в красноречии. Виктор — единственный, кто присвистнул, когда он кинул в него какой-то тяжелый фолиант на невинный вопрос, чем тот собирался заниматься вечером. На закономерный вопрос, какого, собственно, лесного эльфа у него произошло, Дазай промычал что-то очень содержательное. И совсем приуныл. Осаму понятия не имел, как завести дружбу с другим человеком, когда он тебя уже презирает с первого взгляда. И как это объяснить словами через рот, чтобы не сгореть со стыда — тоже не знал. Он вдруг понял, что удивительно многого он не знал. И что Юри на пару с отцом верно говорили — беда у него с социализацией. Так и ходил несколько дней: злющий до нельзя, вспыльчивый от любого косого взгляда, денно и нощно мучаясь вопросом — как люди заводят друзей? Он ушел в такие дебри размышлений, что почти забыл, зачем вообще ему нужен был конкретно этот друг. И едва не упустил в суп письмо, которое скинула сова в Большом зале. Все еще плавая в своих мыслях, как муха в киселе, Дазай развернул письмо и наткнулся на ровные столбцы иероглифов. Отвечая на довольно суховатое письмо Осаму, отец, как и ожидалось, жарко его поздравлял с участием в Турнире, и предлагал увидеться уже в эту субботу в Хогсмиде. Поставив себе мысленную пометку предупредить Ацуши и написать ответ, японец вернул письмо в конверт и без интереса просмотрел «Пророк» — статьи про Турнир еще не было. Совершенно бесцеремонно Виктор схватил письмо со стола и каким-то восторженным взглядом уставился на японские иероглифы. Зная о его отсутствии хоть каких-то познаний в этом языке, Дазай даже не напрягся. Но как-то по инерции все-таки буркнул: — Тебе повезло, что на этом письме не было какого-нибудь мерзкого заклятья от чужих рук. Ты поосторожней с чужими письмами, особенно моими. Отец любит добавить какой-нибудь перчинки на бумагу. Вас о подобном не предупреждают в Дурмстранге? Но, вероятно, восторг отца был так велик в этот раз, что обошлось без ожогов или уродливой сыпи на руках. Виктор, казалось, проникся его словами и вернул письмо. Пробормотал: — Непостижимая японская душа. Дазай не был готов это оспорить и все-таки вернулся к своему супу. Но Никифоров вдруг сказал, заставив его подавиться: — Почему Юри не хочет со мной говорить? Осаму недоверчиво покосился на него, сморгнув накатившие слезы. Что за абсурдный вопрос из уст Виктора, который своим дружелюбием может пытать не хуже непростительного? Хотя, может, в этом и была проблема. — С чего ты взял, что ему в принципе интересно с тобой разговаривать? У вас есть хоть что-общее? Какой-то совсем неправильный был этот разговор — это Дазай тут тот, кому остро нужны были советы такого компанейского парня, а совсем не наоборот. Но, похоже, привычная стратегия Виктора брать измором и откровенным флиртом не дала результатов, а идей, как быть с непостижимой японской душой больше не осталось. По крайней мере он мог попросить помощи вслух — не в пример Дазаю. Осаму почему-то посчитал своим святым долгом помочь Никифорову — пусть хоть кто-то из них преуспеет. Но Дазая чуть не перекосило, когда до него дошел явный оттенок желаемой «дружбы». Вот уж нет, Осаму точно не нужна такая дружба. Он не такой, как Юри или Виктор. Ему нужно совсем другое. Что именно — он как-нибудь в последнии сформулирует. Но почему-то запал помочь Виктору не пропал, скорее даже наоборот — словно если он поможет этому отмороженному северянину, он докажет самому себе, что и для него в социальном плане не все потеряно. И было просто интересно, к чему это приведет. Жалко, конечно, было ставить на кон спокойствие Юри, но ведь и Виктор был вполне похож на Ника Рейвена, его последнего любовника. Ростом, например. Тем более Ник никогда ему не нравился — уж больно взгляд у него подобострастный. Да и магически он был слабоват, уже только этим вызывая презрение. Но и не то что бы он хотел видеть кого-то вроде Виктора рядом с Юри… В голову вдруг закралась мысль, что вокруг него слишком много собралось людей неадекватной ориентации. Невольно взглянул на ровную спину Чуи в голубом шелке школьной формы и подумал как-то тупо: у этого хотя бы не совпадает мировоззрение с цветом пиджака? Не то что бы у него были какие-то проблемы с этим — его единственные друзья оказались поголовно втянуты в этот радужный котел — но было как-то неуютно и неловко от мысли, что Чуя его навязчивое внимание может расценить именно так. — Конечно, у нас есть кое-что общее, — важно кивнул Виктор на скептичный вопрос. — Мы каждое утро встречаемся на пробежке. Он, конечно, ужасно медленный и мне достаются из-за него лишние круги, но даже эти страдания ради его общества он не ценит. И много уроков у нас совпадает. Значит, мы точно планируем поступать на похожие специальности. Осаму не удержался и фыркнул, за что получил оскорбленный взгляд светлых глаз. — Этого как-то маловато, — сказал японец, взял в руки хлеб и принялся мелко его крошить в суп, задумавшись. — Юри он, знаешь, очень гордый. Даже более, чем эти феечки из Шармбатона. Не любит, когда к нему лезут без какой-то реальной причины. И тем более распускают руки. У него, знаешь, какой отец? Он голову ему открутит за такие… шалости, а ты виснешь на нем прилюдно. Конечно, он будет тебя шарахаться. Суп окончательно превратился в непонятную мало аппетитную кашицу. До Осаму вдруг дошло, что он впервые за несколько дней разговаривал не сквозь зубы и без привычного флера раздражения. Покосился на Виктора, надеясь, что он оценил его великодушие, но тот уставился в свой бокал с соком так, будто на его дне ждала подсказка к первому заданию Турнира. — Может быть, — задумчиво протянул Виктор. А потом вдруг поднял голову, лукаво улыбнулся от уха до уха и заставил Дазая покраснеть так стремительно, как никогда в жизни до этого: — Если ты так хочешь затащить Чую в укромный уголок, то советую тебе хотя бы начать здороваться с ним. Ты на него смотришь так, что аж мне жарко! — Это совсем не то!.. — излишне громко воскликнул Дазай, и Рюноске, что всегда сидел с ним рядом и, конечно, все слышал, в не меньшем шоке покосился на них двоих. Но Виктор лишь мерзопакостно рассмеялся, не выглядя ни капли убежденными. — Да-да, а я хочу с Юри в шахматы сыграть. Дазай мучительно простонал и прикрыл глаза руками. На что он обрек Юри, дав пищу для размышлений этому северному оборотню. Рядом заерзал Рюноске и, мучительно подбирая слова, произнес: — Так ты поэтому такой нервный последние пару дней был? Мог же просто сказать нам, мы ведь… не осудим. Краска, казалось, добралась до самой груди. Под веселый хохот удаляющегося Виктора, на который уже стали оборачиваться даже с соседнего стола Когтеврана, очень хотелось сползти вниз и побиться головой о лавку. В тот же день состоялся первый факультатив мсье Рембо, на который, разумеется, записался и Осаму. Даже собственная наглухо забитая программа не могла его остановить от посещения дополнительных занятий. Шепотки, что исходили от пятикурсников, у которых уже было первое занятие, были настолько противоречивыми и интригующими, что Осаму даже не был уверен, к чему стоило готовиться. Не знали и остальные. На занятие пришли практически все шестикурсники, включая северян и Шармбатон. Даже Рюноске и Юри были, хотя факультатив никак не касался их будущего профиля работы. Шепотки стали еще гуще, когда пришел сам директор и Достоевский. Впрочем, последний просто встал у стеночки и никак не проявлял себя весь час. Мсье Рембо вошел в большой тренировочный зал ровно за минуту до начала. Кутаясь в теплое зимнее пальто даже в помещении, он мягким взглядом скользнул по притихшим, настороженным студентам, поприветствовал директора. Голос его был глубоким, с характерной французской «р», что порой проскакивала и у Чуи, и придавала их речи странный будоражащий эффект. — Как вы уже знаете, меня зовут Артур Рембо, и в этом году я буду вести для вас факультативное занятие по Защите от темных искусств по упрощенной программе Шармбатона, — размеренно проговорил мужчина, продолжая осматривать толпу. — Вы не будете сдавать никаких тестов и экзаменов, так что можете в любой момент прекратить посещение. Но тех, кто решит продолжить, должен предупредить, только регулярность и самоотдача помогут вам освоить те защитные техники, которые я хочу вам передать. Так же, думаю, вам известно, что некоторые защитные заклинания, которые используются мракоборцами и аврорами многих стран, были разработаны лично мной. И чтобы не быть голословным, я продемонстрирую одно из них. Мсье Рембо неторопливо снял свое тяжелое пальто, оставшись в теплом белом свитере и высоких брюках, собрал длинные черные волосы волосы в низкий хвост с помощью ленты и прошел в дальнюю часть зала. Вынул палочку из крепления на бедре и произнес витиеватую фразу, что сопровождала сложный пас рукой. В момент его со всех сторон закрыли прозрачные стены куба, что возвышался над ним на добрых полметра. Грани переливались странным голубовато-серебряным светом, линии, всполохи энергии скользили по стенкам, углам, словно соединяясь в венозную систему, словно защита была живая, разумная. На скромный взгляд Дазая куб не выглядел как нечто, способное выдержать даже скромный Петрификус Тоталус. Над толпой прошлись негромкие обсуждающие шепотки, словно голос ветра, растрепавший кроны деревьев. — Мистер Поттер, помогите, пожалуйста, — послышался издали чуть напряженный низкий голос мсье Рембо. Директор с готовностью скинул свою мантию, под удивленными взглядами отделил половину зала вместе со студентами прочной прозрачной стеной и подошел ближе к кубу. — Я могу использовать любые заклинания, чтобы сломить вашу защиту? — осведомился Поттер больше для наблюдавших, чем из необходимости. — Совершенно верно. Словно разделяя мысли Осаму, директор начал с Петрификуса — тот врезался в прозрачную грань прямо напротив лица мужчины и рассыпался снопом золотисто-зеленых искр. Жалящее и Инкарцеро снова не принесли никакого урона. На лице Поттера вдруг проскользнула крошечная улыбка, что нашла свое отражение в лице Рембо — вызов был принят. На грани куба со всех сторон посыпалась целая батарея заклинаний — в том числе таких, о которых юным умам пока не стоило и знать. Куб трещал, словно кто-то проводил острым железом по стеклу, искрил фонтаном искр и некрозными нитями энергии. В восторженных глазах студентов отражалась феерия цветов отраженных заклинаний, уши наполнил громоподобный звук в момент соприкосновения с прозрачными гранями, словно в паре метров от них взрывались пушки. Воздух наполнил запах озона, наэлектризовался от такой концентрации заклинаний. Даже мелкие волоски на руках встали дыбом от такого шоу. Спустя минут пятнадцать стало понятно, что куб не взяло ни одно из заклинаний. Гарри Поттер остановился, его грудь ходила ходуном от тяжелого дыхания, на лбу виднелись бисеринки пота, но выглядел он донельзя довольным для человека, что проиграл в этой схватке. — Это потрясающе! — сказал директор, и глаза его блестели ничуть не меньше глаз Ацуши, что притаился рядом с Осаму. — Ни одно мое заклинание даже трещины не оставило на вашей защите. Мсье Рембо снова сделал пас палочкой, отменяя заклинание, легко встряхнул рукой, и тут Дазай заметил, что хоть на кубе и не осталось видимых повреждений, но энергетические ресурсы самого волшебника оно знатно подтачивало — мужчина выглядел чуть бледнее, чем до, по линии роста волос проглядывалась испарина от напряжения, когда он приблизился. — Справедливости ради стоит сказать, что мне с трудом удалось удержать куб в целости, — скромно улыбнулся француз. — У вас очень сильная магия, мистер Поттер. И вы заставили меня знатно попотеть. — Так а что все-таки может разрушить вашу защиту? — грубовато прервал этот обмен любезностями Дазай, за что тут же получил неприязненные взгляды шармбатонцев. Мсье Рембо однако не изменился в лице — все та же благожелательная улыбочка изгибала его губы. Сказал: — Очень немногое. Авроры в поле отмечали, что при должном уровне подготовки она может отразить Аваду. И на данный момент мне известно только один способ полностью разбить куб. Мистер Поттер, вы позволите нам это продемонстрировать? Дазай с озадаченным удивлением отметил, что директор сомневался — отвел глаза на секунду, зачем-то оглянулся на Достоевского, то ли в поисках поддержки, то ли предостережения. Но тот просто с вежливым интересом ожидал его решения. — Хорошо, — все же сказал Поттер чуть более напряженно, чем то требовала ситуация, на скромный взгляд Дазая. — Чуя, помоги мне, пожалуйста, — кивнул мсье Рембо. Директор снова возвел защиту перед студентами, добавил еще два слоя прозрачных стен, практически заглушив происходящее с той стороны. Встал на место ушедшего Чуи, с силой сжимая палочку в руке, наблюдая за происходящим так пристально, словно готовый в любой момент кинуться в разворачивающуюся сцену. Но Дазай уже не смотрел на Поттера — весь он был обращен к столкновению отца и сына, и в душе бурлило предвкушение, как от хорошего зрелища. Этот позер даже палочку не вынул! Мсье Рембо снова возвел куб, еще больше, чем до этого, а Чуя, даже не вынув палочку, просто встал напротив, напоминая крошечного тощего муравья в тонкой белой рубашке перед сияющей энергией высокой стены куба. Что он такого умел, что это превосходило силы их директора? С такого расстояния было плохо видно, но Чуя вроде как на пару вязких, наполненных взбудораженным ожиданием, секунд прикрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, концентрируясь на чем-то. И в следующее мгновенье — его руку от самого локтя с подкатанными рукавами объяло алое марево, перетекло в ладонь, локализовалось и превратилось в ярко-алый горящий хлыст. Он, рассыпаясь огнем и оставаясь тлеющими подпалинами на полу, достигал, казалось, не меньше двух метров, и жар от него валил такой, что создавался мираж, как в безумно жаркий день где-нибудь в пустыне, искажая реальность и видимые грани куба. Кто-то не сдержал пораженного вздоха, слишком впечатлительные особы постарались уйти в дальние ряды, за спины, но Дазай не отводил взгляд ни на секунду. Чуя замахнулся — пространство рассек оглушительный щелчок, и хлыст обрушился на боковую грань куба. Вокруг рассыпались искры, огонь подобно осенним листьям осыпался у ног, создавая еще больше подпалин, попали на одежду Чуи, и та задымилась. Не обращая на то ни малейшего внимания, студент со сдвинутыми к переносице рыжими бровями, выражая концентрацию каждой линией скуластого лица, снова нанес удар — а потом снова и снова, он искал уязвимости куба. В ушах ошарашенных студентов застыл свист, с каким гильотина падала на чью-то не по веку умную голову, глаза полнились каким-то трепетным ужасом напополам с восхищением. Все пространство по ту сторону трех стен раскалилось, прогрелось до температуры русской бани. На деревянном полу не было и живого места — тот дымился, чадил, приглушенный чужой сдерживающей силой, как и вся одежда Чуи, но тот, казалось, совсем не замечал температуры. Его мелкая гибкая фигура носилась туда-сюда, выбивая рисунок чужой энергии куба, разрушая саму его основу стихийной магией. И куб поддавался — он натужно скрипел, как старое покосившееся дерево в бурю, и грани его деформировали мелкие трещины, что не могли восстановиться. Чуя вдруг остановился, стер застилающий пот глаза, еще раз оглядел потрепанный куб, Рембо, что плотно сжимал губы от напряжения, и заметил то самое уязвимое место в защите — повыше плеча мужчины сбоку была особенно крупная паутина трещин, что истончила грань куба до минимума. Чуя снова на секунду прикрыл глаза, концентрируя усилия для решающего удара. И хлыст в его руке еще более раскалился, огонь ушел в абсолютно белый спектр, уже напоминая не огонь в своей сути, а чистую материальную энергию в человеческих руках. И пока хлыст не прошел сквозь пол, попросту расплавив, Чуя одним ударом по слабому месту разрушил всю защиту куба. Хлыст исчез, как и куб. Мсье Рембо заметно пошатнулся, и Чуя тут же оказался рядом, подставляя плечо. Теперь мужчина выглядел не просто потрепанным, а изможденным, словно второй куб забрал у него абсолютно все силы. Опираясь на плечо сына, они подошли ближе, и директор тут же снял всю защиту и принялся восстанавливать то, что осталось от половиц по ту сторону. Воздух моментально наполнился запахом гари и жаром таким пронизывающим, что прошибло до самых костей. Во вдруг образовавшейся неловкой тишине раздались одинокие хлопки — это был Достоевский. Его обычно скучающее выражение лица сменилось на приятно удивленное. Он подошел ближе к толпе и протянул руку Чуе. — Примите мое искреннее восхищение вашими силами, — глубоким баритоном проговорил северянин. — Благодарю, мсье Достоевский, — чуть неловко отозвался Чуя, пытаясь поправить на себе заметно подгоревшую одежду и стереть испарину с лица. — Руку, увы, не смогу вам пожать, иначе рискуете остаться с ожогами. Достоевский издал какой-то совсем восхищенный смешок, какой не слышал даже Виктор в свои лучшие дни. Но вдруг их диалог прервал дрожащий голос той самой нерешительной хаффлпавки, что спряталась за чужими спинами еще в самом начале. — Это запрещенная Министерством магия! — сказала она, обращаясь напрямую к директору. — Мы не должны практиковать ее в стенах Хогвартса! Словив на себе неприязненные, даже откровенно злые взгляды студентов других школ и заметно напряженные, сомневающиеся своей собственной, девушка стушевалась еще больше, покрылась алой краской стыда, но удивительно стойко ожидала ответа Поттера. — Вы правы, мисс Страут, — серьезно кивнул директор, становясь перед студентами, как командир, что должен повести эту разрозненную, напуганную толпу в тяжелый бой. — Однако хочу отметить, что студенты Хогвартса не практикуют ничего, что было бы запрещено министерством. Студент Шармбатона лишь продемонстрировал свои умения, никого не призывая за ним повторять. На четвертом курсе же вам демонстрировали непростительные проклятья, но никто из вас не пробовал их повторять, хотя все мы знаем, куда нам дорога после их применения. Каждый имеет право на свою точку зрения, и сегодня позиция Хогвартса такова, что мы с удовольствием разделим допустимые законом Министерства знания и опыт других школ. Наши гости по согласованию Министерства имеют право использовать весь свой потенциал в учебных рамках под присмотром своих профессоров. Для кого недопустимо быть даже наблюдателем, прошу больше не посещать факультативы мсье Рембо и Федора Михайловича. В наступившей тишине гордо удалился студент Когтеврана и та самая мисс Страут. Выразительно оглянув притихшую толпу, Поттер закончил: — Замечательно. Помните, что в Хогвартсе не проходит ничего, на что бы не дало разрешение Министерство. А теперь, мсье Рембо, можете продолжить. Мужчина, уже заметно восстановившийся, как-то меланхолично кивнул, ни чуть не задетый таким предвзятым отношением англичан. В конце концов, они все знали, куда собирались ехать на Турнир — глубоко консервативную страну, погрязшую в канцеляризме и ханжестве старшего поколения, что никак не хотело отдавать власть новому поколению. И на помощь мистеру Поттеру все они отозвались. — Благодарю. Итак, начнем с основ. Это очень сложное и энергоемкое заклинание, но его эффект вы сами видели. Для начала вам понадобится партнер, с которым вы сможете обмениваться энергетическими нитями и нанизывать их на грани — все знакомы с работами мсье Достоевского о главных принципах волшебного ядра? Отлично, эти знания вам сейчас понадобятся. Дазай оказался рядом с Чуей так быстро, что удивил даже сам себя. Выглядя настороженным, готовым ко всему в этой злачной школе, он выразительно приподнял рыжие брови. — Будешь моим партнером? — выпалил Осаму, пока не успел передумать. Еще раз смерив его настороженным взглядом, Чуя все-таки кивнул. Все оставшееся занятие, пока Дазай пыхтел, пытаясь отделить материю магической энергии и насобирать хотя бы пару нитей, он все время возвращался взглядом к обожженной ладони Чуи. Казалось, он просто не замечал ту, как и явного запаха гари, что исходил от него — видимо, это было настолько частым явлением, что перестало вызывать какие-то чувства. — Больно? — ляпнул Дазай и тут же прикусил язык. Голубые глаза напротив, совсем рядом, полоснули гневом. В руках Дазая рассыпались в ничто белесые нити энергии Чуи, для которых его пальцы служили подобием веретена. Чуя счел ниже своего достоинства отвечать на такой вопрос. Даже не окатило привычным раздражением. Вместо того Осаму вдруг зацепился взглядом за все еще влажную прядку ярко-рыжих волос, что прилипла к тонкой шеи его напарника. Почему-то в голову пришло сравнение с чистым первобытным огнем, что ластилось к своему укротителю. Чуя наверняка и с Адским Пламенем сможет совладать. Сосредоточиться до самого конца урока так и не получилось. А ночью ему снилось море огня, и странно хрупкий человечек, танцующий откровенное соло в этой жаркой преисподней. Проснулся он с громко колотящемся сердцем и возбуждением таким сильным, что промучился до самого утра.