Мы не разучимся летать

      В чёрной ткани космоса звёзды как иголкой проколоты.       В темноте корабельной ночи отличить мигающие панели от звёзд на лобовом экране не всегда реально. Экран вписан в интерьер, в корпус корабля, как огромный иллюминатор. Ляжешь в кресло пилота, и сверху небо, словно сквозь стеклянную крышу автомобиля. Словно ты на Земле.       На корабле почти всегда ночь. Завулон не знает, устал ли Гесер от белых светодиодных ламп так же как он, но они, не сговариваясь, сохраняют в рубке надёжный полумрак.       В рубке, она же единственная каюта на четырёх человек, неимоверно тесно. Завулон с Гесером то и дело натыкаются друг на друга в полёте от одной стены к другой, неловко, ухватившись за локти и плечи, разворачиваются. На десятое такое столкновение Завулона пробивает нервный смех. Через пару дней он уже намеренно врезается в Гесера, смещая его траекторию, с хохотом впечатывая его в стены. Гесеру от этого тоже немножко весело.       У Гесера ни разу не было приступов за шесть дней. Завулон исправно делает уколы, руки у него при этом ни разу не дрожали. Только сползали невзначай вниз по пояснице порой.       У Гесера иногда болит голова. Наверное, поэтому он не включает свет. Раздражающе белая лампа точно довела бы его до мигрени.       Завулон с трудом чувствует его боль. В разы хуже, чем на станции, даже хуже, чем на планете. Похоже, что хоть на самом Меркурии нет и намёка на Сумрак, вроде Тени, энергия там менее разрежена, чем в абсолютно пустом космосе. Из космоса в рубку сквозь непроницаемый корпус сочится вакуум. И Завулон практически не ощущает эмоций Гесера. Поэтому он часто прижимается виском к его виску. И Гесер не возражает.       Они включают гравитацию пару раз в сутки: поесть и размяться. А потом Завулон садится рядом с ним на пилотское кресло. Вдвоём на нём тесно, но в горизонтальном положении кресло раскладывается практически как кушетка. И Завулон кладёт голову на его плечо, и Гесер трётся щекой о его затылок. И Они чувствуют тяжесть рук друг друга какое-то время, пока не становится расточительно тратить запас энергии корабля на гравитацию.       У Гесера в голове какая-то каша. Завулон оседлал его колени сразу после ужина, чтобы взяться пальцами за его виски, круговыми движениями втереть в них крупицы накопленной за неделю Силы. Собирать и удерживать энергию в необитаемом пространстве требует чуть ли не больше сил, чем в итоге удаётся накопить. И он отдавал впитанное пару дней назад раздражение Гесера, отдавал его боль и тоску, переработанные в легчайшее целительное воздействие, отдавал без сожаления. И Гесер растекался под его руками.       Завулон слышит его мысли как беспрерывный далёкий гул. Вертится по кругу волна воспоминаний. Там вперемешку чувства, которые Гесер давным-давно должен был забыть и ощущения, которых он никогда не испытывал. Память тысячелетней давности и память пилота рогалика. И всё одновременно. И словно пустота на месте настоящего.       Пустота и темнота. Даже звёзд нет. Полумрак корабля скрадывает от него очертания реальности.       Для Завулона тюрьмой стали белые панели и белые халаты. У Гесера от Меркурия осталась оглушающая бездна.       У Завулона такая бездна внутри тысячи лет. Ему страшно, что будет с ним, если и Гесер опустеет.       Кресло почти лежит. Гесер в нём как в кабинете врача, только яркой лампы не хватает. Завулон навис над ним сверху. За его спиной только экран, чуть подсвечивающий комнату звёздами. Глаза Гесера отражают чёрную бесконечность с вкраплениями света.       Он спокойный и податливый, слишком податливый, с тех самых пор, как они оказались вдруг неразлучны. Он так смотрит, словно ему всё равно, что Завулон сделает в следующий момент. У Гесера нет в глазах твёрдого упрёка. В них, если присмотреться, вообще мало что осталось.       Завулон уже не держится за его виски. Он обхватил пальцами жилистую шею, чувствует, как бьётся в подушечки мерный пульс. Он не спешит, но неотвратимо соскальзывает с шеи на грудь. Руки его спустились ниже и…       Их перехватили жёсткие горячие пальцы.       Гесер держит его запястья долгие полминуты, сжимая почти до боли, и, наконец, выпустив, тяжело прикрывает глаза.       — Скажи, — он вслепую медленно пробирается пальцами наверх по комбинезону на животе, рёбрах, груди Завулона, внимательно оглаживает мелкий рубчатый узор, цепляет рельефными перчатками гладкие, вмятые в ткань, провода.       — Скажи, что всё наяву.       Завулон вздрагивает.       Он помнит Гесера таким. Отстранённым, равнодушным, безбашенным больше обычного. В двадцатом веке ещё, на заре развития технологий работы с сознанием, когда он подолгу тупил взглядом в одну точку и спрашивал наконец «Артур, это сейчас реально? Эксперимент окончен?».*       Завулон осторожно обнимает его, гладит между лопатками.       — Это наяву, — шепчет он, — этого всего ещё не было, Борис.       Гесер как ватный в его руках. Молчит и не двигается. Только спустя несколько тяжёлых минут обнимает в ответ. И Завулон слышит в его голове шум прибоя. Бесконечное море воспоминаний, переворошённых исследователями от мира Иных, совсем недавно по меркам бессмертного, путающих перед Гесером настоящее и прошлое. И теперь, после Меркурия, где каждый день был похож на предыдущий, где с его мозгами бог знает что делали, он снова не понимает, есть ли у него будущее. Или он лежит, пуская изо рта ниточку слюны, на столе под светом ламп. Или на алтаре при свете свечей. И никакого Завулона рядом, только руки на висках, на клавишах компьютера, на грубом ещё, но мощном артефакте…       — Я здесь, — говорит твёрдо Завулон, громко в пустой космической тишине, прижимает Гесера к себе крепко, почти больно, пусть почувствует явь, — я тебя держу. Всё кончилось.       В чём-то из сказанного он ненароком солгал.       Гесер вцепился в него наконец, с какой-то отчаянной силой, держит крепко, капканом, удавкой, смотрит, насматривается, хочет увидеть, почувствовать сейчашность. Завулон его трогает, шарит руками по телу, лбом приложился ко лбу, и дымка из Гесерова разума к нему в голову вползает, и он тоже думает «ну неужели мне это не снится?».       Это так злит. Последнее, чего хочется сейчас, поверить, что не может и не могло никогда быть такого, и этот Гесер, уязвимый и выпотрошенный, это не тот Гесер, не его, и Завулон с рычанием впивается в чужие губы. Это ощущается, словно забраться на вершину мира. Тысячи километров упорный подъём, тысячи лет осады. Он мнёт своими губами его, и падает с огромной этой высоты. И Гесер стонет, словно занозу ему вынули из груди, словно щёлкнуло что-то, и встало на место. И целует Завулона так жадно, словно тот ему нужнее воды.       Завулон одной рукой держит Гесеров затылок, другой разводит магнитную застёжку на комбинезоне посреди его спины. Пальцами скользит вниз, чуть придавливая, от затылка к лопаткам, протягивает руку Гесеру через плечо. Разрывает поцелуй, жаркий вздох ловит губами, массирует слегка чужой короткостриженый затылок.       — Ты ведь не помнишь этого? — он звучит почти агрессивно, — Не было этого ещё ни разу, верно?       Гесер губы кривит, тянется к нему за спину, помогает ему стянуть комбинезон, освободить руки, и Завулон оказывается даже раньше него голым по пояс. Возле живота смялся верх, ноги всё ещё обтянуты тканью, а пальцы, кожа к коже, ласкают шею Гесера. Завулон нащупывает выступающую косточку в её основании сзади, тут же едва не отдёргивает руку, наткнувшись на нитку шрама через позвоночник. Гесер уже не вялый и кукольный, он напряжён, как заряженный автомат, как зверь дикий, кажется, не так его тронь, руку откусит. Глаза его внимательно-лихорадочно следят за Завулоном. Завулон наклоняет голову, целует его кадык. Гесер чуть вздрагивает, выдыхает тяжело, Завулона по спине гладит, и Завулон его движения повторяет. Они ведут руками одновременно сверху, от лопаток, к пояснице, где Завулон просовывает ладони под тонкую плотную ткань.       Гесер освобождает из комбинезона руки. Их скомканная одежда мешает к нему прижаться.       Обнажены наконец у обоих ладони — Завулон обе кладёт на Гесеровы, переплетает с ним пальцы в замок. Прижимает их к креслу над его головой. Смотрит секунду в глаза напротив. Горячими волнами прокатываются по телу вдоль позвоночника вспышки сверхновых в чёрной бездне. Гесер вздыхает, и в животе у Завулона что-то сжимается, дёргает острым до боли возбуждением. Он его целует и слушает. В голове Гесера гудит кровь, заглушает его персональный ударный оркестр. Он жадно отвечает Завулону и, наверное, почти уверен, что они оба здесь и сейчас.       Гесер тянет с него ткань, обнажает низ живота, чёрную дорожку волос. Застёжка раскрывается до конца, сползает охотно. Складки собраны чуть выше середины бедра, рукава подметают пол, а язык Завулона юрко у Гесера во рту шарит. Коленями Завулон упёрся в основания подлокотников, сидит как влитой, близко и удобно, только ноги чуть затекают, задницей чувствует твёрдое и горячее. А Гесер беззастенчиво трётся о него и позволяет кусать себе губы.       Гесер гладит его поясницу вяло, ухваченный за челюсть, с обкусанными губами, улыбается и не торопится, а Завулону уже крыть его матом охота за нерасторопность. Он прижимается грудью к груди, прогибает спину, пытается поймать телом прикосновения, горячие и ленивые. Гесер как кота его гладит по голове, и наконец опускает ладонь пониже спины. Завулон замирает, боится спугнуть, и по телу его катятся мурашки вслед за рукой, медленно от затылка огладившей, лёгшей на талию.       Гесер его близко прижимает, животом Завулон упирается в комок ткани и своё возбуждение, ребрами чувствует сердце, своё и его. Гесер, ласково погладив его по ягодице, руку убирает, чем Завулона возмущает до глубины души, до попытки вырваться из хватки и прижать опять наглые руки Гесера к креслу и сделать наконец то, чего так хочется. Гесер держит крепко, легонько гладит бок, как норовистому коню, а пальцы другой руки демонстративно облизывает. Приоткрыв слегка губы, просовывает в них два пальца и погружает до самых костяшек. Завулон, с трудом сглатывая, смотрит широкими глазами, оторваться не может. У него в ушах тоже кровь, а может это он опять Гесера услышал, шумит, и хочется, так хочется, самому губами эти пальцы обхватить, почувствовать, какие они от слюны Гесера влажные. Он боится, что откусит их.       Он, кажется, уже, когда Гесер с тихим хлюпающим звуком вытаскивает пальцы, напоследок проводя по ним языком, готов взорваться весь. Но потом Гесер влажной горячей подушечкой оглаживает кольцо мышц между его ягодиц, и Завулона выгибает судорогой, и он закусывает губу, чтобы не застонать так позорно рано, а сам просит, умоляет, подрагивая, всем своим телом:       — Пожалуйста, Гесер…       Он не заметил, как вырвалось шёпотом вместо стона. Зажмурился, ухватился за кресло до побелевших костяшек. И всё-таки охнул, когда пальцы Гесера оказались внутри.       Гесер ввёл их до конца, развёл в стороны. Завулона пробила дрожь. Внутри у него не очень тесно, не так давно остался позади Меркурий, и одних только пальцев кажется слишком мало. Слюны отчаянно мало, но Завулону так плевать сейчас. Он пальцами скребёт по креслу, пока Гесер своими двигается внутри него. Он близко, дышит прямо Гесеру в лицо и чуть покачивается в такт его движениям и хрипло ему:       — Хочу… Быстрее, Гесер.       И зажмурившись, замирает напряжённо, когда тот нашаривает точку внутри, где уже накопилось столько жара.       Терпеть и дальше выше его сил, и Завулон срывает с бёдер Гесера до сих пор почему-то разделяющую их ткань. Гесер удобно устроил ладонь поверх выступающей тазовой косточки, гладит большим пальцем его живот. А второй рукой помогает направить себя внутрь него.       Завулон выгнулся, гортанно вскрикнул. Он больше всего боялся, что будет думать, пока Гесер держится за него, медленно аккуратно входит, о тяжёлых руках в латексных перчатках. О холодном металле лабораторного стола под лопатками. Но сейчас, дыша прерывисто, он опускается на него, впускает в себя до основания и не может думать ни о чём. Может только шептать его имя в полувздохе:       — Гесер…       Горячие ладони гладят его коленки, неторопливо поднимаются выше, пока он, подрагивая, чуть прикрыв глаза, пытается справиться с накатившим удовольствием, судорожно сжимает Гесера внутри себя. Качнув бёдрами, усаживается глубже (Гесер тихо всхлипывает), давит выпрямленными руками в кресло над плечами Гесера. Его распирает ощущение наполненности, и к горлу от низа живота подкатывает волна сладкой дрожи. Он порывается сразу сорваться в жёсткий быстрый темп. Гесер крепко держит его, прижимает вниз, и отвратительно медленно, лишь слегка приподнимаясь над креслом, начинает неглубокие дразнящие толчки. Завулон ссутуливается на нём, жалобно хнычет. Утыкается носом в плечо. Гесер целует его висок, толкаясь в очередной раз. Завулон с раздражённым шипением впивается зубами в его плечо. Гесер тихо улыбается ему в волосы. Издевается, натурально издевается надо мной, думает Завулон.       Гесер привлекает его ближе. Руки его обнимают талию, глаза закрыты, нос скользит по шее, поддевая падающие на щёки мягкие чёрные пряди. У Завулона голова давно не мыта, но грязи на корабле нет, волосы только чуть вьются и лоснятся в неярких бликах. Гесер пропускает их сквозь пальцы, бормочет что-то на непонятном Завулону языке, приникает к глубокой впадинке над ключицей. Завулон вздрагивает и сжимает зубы. Гесер весь горячий, губы его горячие жгут на коже как клеймо. Словно карающий огонь вспыхивают в основании шеи его поцелуи. Завулон откидывает голову назад, подставляясь под них. Снова выпрямляется, вытягивается в струну, прижимается к лицу Гесера грудью на мгновение (тот ведёт по ней губами, вниз-вверх), и опускается резко, вырывая из них обоих стон. Гесер толкается непроизвольно в него ещё раз, прикусывает губу.       Завулон вздыхает быстро, загнанно. Стискивает плечи Гесера, как будто боится выпустить, боится, что потеряет его. Стонет жалко на вдохе.       Его, это его Гесер, целиком его.       — Мой, мой, никому не отдам, — хрипло рычит он, насаживаясь. Плечи Гесера под пальцами раскаленной бронзой плавятся, пальцы скользят.       — Живой… Мой…       Шепчет и водит по вытесанному из горного гранита лицу губами.       — Не дам… Всему миру не отдам… Никто тебя никогда больше…       И цедит полустон из груди, потому что так много Гесера, он так рядом, так глубоко внутри и так его, и это даже чересчур. На пальцах и губах после него солнечные ожоги.       Зло дремлет где-то в укромном уголке души, баюкано теплом и светом. У него для Гесера только желание защитить, залюбить. И он, двигаясь на нем в такт словам, шепчет что-то ещё. И дыхания не хватает, и ноги дрожат.       Гесер вдруг подхватывает его за бедра и встаёт. Завулон едва успевает уцепиться за его шею покрепче. Гесер впечатывает его в мигающую панель.       Спасибо (вот уж не думалось Завулону, что он так подумает хоть раз ещё в жизни) людям, за защиту от идиота. Идиотов оказалось на панели сразу двое, но та выдержала не только вес нетяжелого небольшого Завулона и нависшего над ним на локтях Гесера, но и не отреагировала на горячую влажную Завулонову спину. Только подсветила его контуры красным кодом ошибки. Гесер задвигался снова, издевательски медленно, и Завулон, всё ещё обнимая его за шею, обхватив талию ногами, сжал его едва не до хруста. Гесер хрипло выдохнул:       — Задушишь.       — Задушу, — пообещал Завулон, ослабляя хватку, безвольно уронив руки рядом, ладонями кверху, как жест капитуляции и, срываясь уже на всхлипы, позволяя Гесеру выходить на всю длину и мерно, ритмично толкаться назад, с силой вскидывая бёдра ему навстречу. Когда Завулон заскулил, Гесер сжалился.       Подхватив его ноги, закинул себе на плечи, выпрямился, приподнимая чуть зад Завулона над панелью, меняя угол проникновения, и сорвался вдруг в бешенный резкий темп. Завулон закричал. Высоко на одной ноте. Кричал он долго, до сорванного горла. И звезды перед глазами были то-ли с экрана под потолком, то-ли из глаз напротив.       На животе липкие капли. Внутри горячо и влажно. Завулон вылавливает из памяти смутные картинки того, как скрёб ногтями панель, как елозил по ней затылком, и как оргазм скрутил его и выбил сознание прочь. В теле живой косточки не осталось. Ноги висят беспомощно с края панели. Гесер сидит рядом, на полу. Он ноги поджал под себя. Щекою оперся о бедро Завулона, прикрыл глаза, рукою гладит другое его бедро. У Завулона так пусто в голове, но это тёплая ватная пустота. В ушах звенит тишина, словно он оглох. Гесер глядит на него из-под ресниц. Приподнимается, наклонившись над его животом, плечами подперев снова бедра Завулона, руки кладёт на панель рядом. Его шершавый обжигающе-горячий язык снимает с кожи маленькую белую капельку. Завулона всего встряхивает, и он вцепляется зубами в свою руку.