***
Первое, что он помнит — это песок под босыми ногами, соль океана на его коже и тепло солнца. Ему три года, он смотрит на пушистые облака и думает, что хочет взлететь. Голубое небо манит едва ли не больше, чем сверкающий океан, и ему почти кажется, что он слышит голоса, которые ждут его. — Просыпайся, милый, скоро обед, — говорит мягким голосом бабуля, которая приняла его, как родного внука, у неё много морщин и она совершенно не умеет готовить, но об этом он ей не скажет. — Иду, обаа-сан! — смеётся мальчик со светлыми волосами и небесным глазами, песок под ним искрится голубым огнём, но это может быть игрой света.***
Несколько лет назад была тяжёлая буря, которую можно назвать только, как начало новой войны. Белоусые пираты горели яркостью праведного гнева и горя, оставляя за собой разрушенные базы Дозора и вызывая каждого дозорного прийти к ним, если они не хотят, чтобы те пришли к ним. В это время сменилось два Адмирала, а в войну включились два оставшихся Йонко, желая заполучить себе заветный кусок земель, людей и островов. Всё закончилось только шесть лет спустя, когда мужчина с красными волосами и одной рукой положил конец этому уничтожению, заслужив себе тем самым звание Йонко. Всё это прошло вскользь для деревни где-то в Саут-Блю на простом острове, где внезапно появился ребёнок, плачущий и брошенный кем-то на волю морей. Старейшина деревни, Кана-сан, взяла ребёнка себе, не позволив судьбе мучить его ещё больше, чем уже есть.***
К своим семидесяти годам Кана знала, что ребёнок на её попечении не обычный. Ни в плохом и ни в хорошем смысле, просто другой. И он до жути напоминал ей птенца. Возможно, с её стороны не стоило давать мальчику имя: Тори, но ей казалось, что она близка. Когда ребёнок в свои четыре года буквально взлетел — она не удивилась. Перепугалась до полусмерти, но не удивилась. Он выглядел таким счастливым в небе. — Обаа-сан, смотри, как я могу! — мальчик кувыркнулся с высокой ветки дерева, огонь вспыхнули исчез, гравитация, казалось, на мгновение отказалась от него, и он повис в воздухе, весело улыбаясь. Её сердце билось глубоко в ушах, когда она держалась за стену дома, в надежде успокоить сердцебиение. — Охо-хо-хо, каким ловким ты стал, — смеётся она, когда ребёнок подбегает к ней, — и загорелся так, что немного ослепла, — поддразнивает она, а потом задумывается, — впрочем, это объясняет, почему ты не можешь плавать, маленький негодник. И когда только Дьявольский Фрукт успел найти? Тори дарит ей непонимающий взгляд со всей искренностью ребёнка — тогда закрываются подозрения.***
Ему семь лет, когда он читает об окончании бедствий и сражений на Гранд Лайне, и отчего-то на душе становится легче, зная, что Пираты Белоуса больше не беспричинно сражаются. Он спрыгивает с беседки на площади и бежит в сторону школы, перед входом поправляя фиолетовую майку и синие шорты (его любимые цвета), прежде чем поздороваться с ровесниками и учителями, он любит учиться. Тори восемь лет и он влюблён в медицину, моря, парусы и идею братства экипажа корабля. Он всё ещё ловит любые записи о белоусых, хранит их и чувствует глубокую необъяснимую нежность. Тори девять лет, он любимец всей деревни и юное дарования для их деревенского врача, схватывает всё ещё быстрее, чем любому ребёнку положено, отсутствует ощущение омерзения или брезгливости. Его также обожают младшие дети и он любимая и главная нянька для взрослых, несмотря на то, что ребёнка с ребёнком оставлять — идея сомнительная, если только это не Тори, конечно. (Дети любят его в ответ, и ещё больше, когда он показывает им фокусы с огнём). Всё летит пропадом, когда ему десять и на остров приходят пираты. Они слабаки, — Тори знает это, чувствует это, но у них дети в заложниках и он предлагает себя, потому что эти люди хотят продавать других детей и женщин, а он стоит дороже всех их, потому что фруктовики всегда дороже. (Он не уверен, откуда знает это, просто знает). Ему стоило знать лучше, чем доверять пиратам.***
Ему двенадцать, когда весь мир сужается до боли, клеток, боли, огня, боли, клейма, боли, чужого садистского смеха и боли. Ему тринадцать, когда он умирает. Ему тринадцать, когда его сердце останавливается и его решают выкинуть, предварительно сняв дорогие и качественные наручники с ошейником из кайросеки. Ему тринадцать, когда он вспоминает.***
Он лишь знает, что падает, а его голова раскалывается, он падает долго, так долго, что ему почти кажется он каким-то образом попал на Скайпию. Но именно это его и спасает, позволяет раскрыть крылья, обратиться, исцелится, приземлиться на каком-то грёбанном кладбище. В окружении костей, гнили, падальщиков и смерти, Марко Феникс просыпается. — О чёрт, о чёрт-чёрт-чёрт, — шепчет он, чувствуя тупую боль шрамов на запястьях и шее, вспоминая свою прошлую и свою новую жизнь. Он бросил семью на тринадцать лет. Он такой ужасный брат и сын.***
Он на самом деле не уверен сколько времени ему потребовалось, чтобы собрать свою психику и личность воедино. Ненависть к знати увеличилась втрое, а его семья начала за него войну, которую он точно не хотел бы. Марко прячется в одеждах, скрывая торчащие кости от недоедания, шарфом шею и высокими перчатками без пальцев запястья. Он ищет белоусых, это немного сложнее, чем кажется, когда приходится останавливаться на каждом острове, стараться быть не заметным, воровать еду и лекарства. Это тело слабое, такое юное и измученное, что он вынужден красть лодку, вместо того, чтобы летать (а когда-то он мог летать неделями подряд). Марко также собирает слухи, он слышит об Огненном Кулаке, о всегда пустующем месте командира первой дивизии (его сердце дрогнуло лишь раз, ничего такого), о каких-то внутренних конфликтах, о позициях Йонко, о Шанксе, до него доходят даже вести о каких-то шумных новичках (что говорит о многом, поскольку он в Новом Мире). Марко снова четырнадцать, когда он достигает дома, когда перед ним стоит Моби Дик, а ему страшно. По глупому и нелепому страшно. Он видит Тэтча, который хвастается тем, что нашёл на рынке Дьявольский Фрукт, Харута его поддразнивает, а неизвестный мужчина (Эйс, поймёт Марко позже, это Портгас Д. Эйс) поддакивает Харуте, пока Тэтч не дуется и не уходит куда-то в глубину корабля под братских смех. Холодок пробегается по спине Марко, он не знает отчего, но чувствует то, что хочет честно забыть, а именно как на него смотрели аристократы — жадность. И потом Марко думает, что проникнуть на корабль посреди ночи, чтобы незаметно разбудить Ояджи — хорошая идея. О как он был рад, что сделал это.***
Тэтч мог с натяжкой сказать, что после потери Марко они восстановились. (Нет, это неправда, его всегда будет не хватать по правую руку Ояджи, через два ряда на пустом стуле в столовой, в пустом кабинете корабельно врача и пыльной каюте первого командира). Всё началось налаживаться, когда в их жизнях появился Эйс, буквально мальчик-зажигалка. Он был дерзким, наглым, злым и кусачим во всех смыслах этих слов. Но он был хорошим ребёнком с большими мечтами и ещё большими амбициями. Тэтч думает, что будь Марко с ними, он бы смог залезть в душу мальчишки раньше, чем они, спустя сто дней. Но Марко не было, а Тэтч был их шеф-поваром, и мальчишка голодал. Потребовалось много слезных уговоров, чтобы Эйс взял хоть ложку супа, но ура, он сделал это! Тэтч счёл это своей личной победой. Спустя время Эйс принимает слова Ояджи и присоединяется к команде, это был пир на весь мир (он знает, он его готовил). И, конечно, не проходит ни одного пира, чтобы кто-то из командиров не обернулся даже спустя все эти годы и не застыл с первым слогом: — Эйс, честно, я знаю того, кто может подтвердить эту историю, правда, Ма… — на этот раз это был Харута, он глотает слова и пьян, но почти сразу трезвеет, когда оборачивается к всегда пустом месту у перил. Тишина не то, чтобы обрушивается, и не то, чтобы полная, но достаточная, чтобы Эйс почувствовал себя неуютно. — Я что-то не то сказал? — спрашивает Эйс, он выглядит таким юным, что Тэтч задумывается, а родился ли Эйс тогда, когда Марко был жив, или это было после? Тэтч усмехается, делая глоток. — Ничего, сопляк, просто мы часто вспоминаем Марко, — глаза у него чуть затуманенные и горят нескрываемой нежностью, — он был нашим старшим братом. Эйс молчит, лишь наклоняет голову. — Прошу прощения. — Не стоит, — отвечает за них Намур. — Но думаю, что эти истории для другого раза, — крутит в своей руке кружку Изо. И верно, они расскажут Эйсу о Марко, когда-нибудь позже. Обо всём. Даже покажут его плакат, который всегда будет замечен лучше других на доске в столовой. И пару лет спустя, на их удивление, становится легче. Эйс удивительный младший брат, который непременно был бы головной болью Марко, с учётом того, как часто тот попадает в неприятности. Возможно, из-за того, что он задумался, куда ему деть в своих руках Фрукт, он не заметил не то, что одно опасное присутствие, но и два. Тэтч более, чем уверен, что это могло стоить ему жизни. У Тэтча была тяжёлая ночь, начиная с того, что его предал и попытался убить один из его братьев, заканчивая тем, что он был спасен другим своим братом, мертвым и никогда не забытым. Но, повторяясь, мёртвым. И если кто-то спросит Тэтча почему он истерически усмехается, то: Марко выбрался с того света, чтобы снова спасти его задницу. О, и Тэтч упомянал, что Марко выглядит ребёнком лет пятнадцати или, может быть, что этот ребёнок вырубил пирата Нового Мира, целого «Ди», а потом развернулся к нему и начал сходу читать лекцию о безопасности всего корабля? Нет? У Тэтча была очень тяжёлая ночь. И он никогда не чувствовал себя более счастливым за всё десятилетие, чем прижимая к себе со всей силой более низкого, более юного, более маленького, но Марко, живого, дышащего, брыкающегося, возмущающегося ему в грудь Марко. Их Марко. Так что, его немного сложно винить, что он потерял сознание, хотя, может быть в этом виноват нож в его боку, кто знает.***
Сегодня была вахта Эйса, поэтому, когда он услышал какую-то подозрительно возню, крики и отчётливый звук тяжело упавшего тела — он побежал. Его встретила не самая приятная картина: Тич лежал без сознания у стены, Тэтч, истекающий кровью, на полу, а над ним склонился какой-то незнакомец. Эйс не думал дважды: стреляй, а потом задавай вопросы. — Кто ты такой?! — почти кричит он, чтобы, во-первых, привлечь внимание остальных, а во-вторых, потому что он зол. У мальчишки (а это мальчишка, потому что он младше Луффи) злые голубые глаза, светящиеся в темноте, и заметный грубый шрам на шее, пока он тянет его за шарф и накидку. Одинокая серебряная серьга звенит в ухе, когда его отталкивают (а для этого надо иметь не малую силу). — Заткнись и дай мне его вылечить, — огрызается незнакомец, — я врач, — и Эйс почти смеётся, потому что сколько этому доходяке, двенадцать? Снаружи Эйс слышит шаги и встаёт перед незнакомцем и Тэтчем, несмотря ни на что. Первым врывается Изо с заряженным пистолетом в одной руке и мечом в другом, следом вываливается Виста, и такое чувство, что половина четвёртой дивизии. Эйс краем глаза видит, как оружие Изо дрогнуло в руке. — Марко?.. — звучит с надеждой, с неверием, с мольбой, и Эйс убьёт человека перед ним, если он просто разыгрывает его братьев, специально выглядя так. — Привет, Изо, — улыбается мальчишка мягко и быстро, — как всегда отлично выглядишь. Сменил причёску? Не поможешь мне объяснить этому замечательном юноше отойти с моей дороги, — и, хорошо, чёрт, Эйс чувствует угрозу опытного пиратского врача, когда кто-то стоит между ним и его пациентом. — Эйс, отойди, — вместо этого говорит Виста, делая шаг вперёд вместе с Изо, только, чтобы мальчишка проскочил мимо них к Тэтчу. Эйс почти ударил того, когда он увидел пламя, но рука Изо крепко схватила его, он оглянулся — Изо смотрит на незнакомца, как на приведение. — Что здесь происходит? — спросил ещё один голос с порога. Ояджи.***
Когда Эдвард Ньюгейт впервые встретил Марко, тот был щуплым тощим мальчишкой лет двенадцати. Дерзкий и недовольный мальчишка со злыми глазами. О, и он упомянал, что тот сначала попытался его убить? Счастливые времена. Ньюгейт не уверен, что его привлекло в мальчишке, но именно с него началась его большая семья, насчитывающая уже пару тысяч детей. Марко был его первым сыном, старшим братом для всех остальных, даже если он бывал младше своих накама, и он прекрасно справлялся со своей ролью, он стал прекрасным врачом, самым ворчливым, а значит лучшим из лучших. (И море забрало у него сына, ровно также, как и привело в первый раз. И этому нет прощения.) Но тогда Ньюгейт был не опытным отцом, неуклюжим и не всегда уверенным в своих словах и действиях. Поэтому, несмотря на то, что он хотел спросить: откуда ты? Почему ты резко стал спокойным в пятнадцать? Что изменилось?***
Марко чувствует себя справедливо… задушенным любовью. Он вернулся на корабль, домой, три недели назад, и сейчас не знает отбоя в общении. Он знает, что не сможет долго пытаться скрыть свою худобу, истощения и шрамы, но он очень старался. (По крайне мере, ему ещё удаётся спрятать клеймо на груди;