После

      В который день, словно по привычке, мой сон прерывается ровно в шесть утра. Убеждаюсь в этом, бросив мутный взгляд на наручные часы. Так бывает, когда почти год живёшь будто бы по графику, соблюдая режим и распорядок дня. Я не сразу замечаю, что проснулся в совершено незнакомой мне комнате, хоть и довольно уютной… Да ещё и в кровати! Странно, да, учитывая то, что в кровати я последний раз засыпал опять-таки примерно год назад. Но это совсем неважно. Гораздо важнее то, что птички за окном поют.       Жизнь имеет удивительное свойство меняться в любой момент. Сегодня ты обычный парень со своими бытовыми заботами, а завтра ты уже солдат, служащий во благо Родины. Причём, даже не подозревающий о том, что где-то через три месяца ты будешь засыпать где-то под землёй в обнимку с автоматом, каждый раз молясь о том, чтобы проснуться завтра. А ещё через полгода, когда на улице бушует суровая зима, и ты каждый день пытаешься тщетно согреться возле небольшой буржуйки, жизненный калейдоскоп событий однажды проделывает настолько немыслимый и необъяснимый фокус, что в итоге ты сидишь и чешешь репу, думая, с хрена ли вдруг посреди зимы настало лето и ты просыпаешься не в тёмном и сыром, душном блиндаже, а в незнакомой маленькой комнатке, уютной и настолько яркой, что аж глаза от непривычки режет…       Это очень похоже на утро после лютой пьянки. Мой взгляд останавливается на кровати у противоположной стены, на которой расположилось незнакомое женское тело.       — Ого… — непроизвольно вырвалось у меня.       Девушка (или женщина?) немного повозилась во сне, явив на свет божий свою оголенную аппетитную ножку, торчащую из-под одеяла. Лучше мне от этого не стало, я явно покраснел до самих кончиков ушей. Стоило бы, наверное, поскорее ретироваться отсюда, от греха подальше. Мало ли, у человека не было женщины около года…       «Главное не смотреть в её сторону…»       Немного осмотревшись, я понял, что комнатка, скорее всего, являет собой маленький домик. Странный такой, с треугольной крышей. Мебели по минимуму: две кровати, две тумбочки, стол у окошка, небольшой шкаф. Да и не влезло бы сюда что-то ещё. Хотя, по сравнению с теми условиями, в которых я жил до этого, такой домик в некоторой степени казались царскими хоромами…       Пятерня обратно зарылась в густые волосы. И что я здесь делаю? Как я сюда попал? Может ответ как раз-таки лежит передо мной, на кровати, и мне просто стоит дождаться, пока она проснётся? И что она мне скажет?       Я не из тех, кто привык при каждом удобном случае испытывать свою судьбу. Именно поэтому я уже натягивал на себя чёрный кардиган, перед этим предварительно прыгнув в военные (иронично, да) карго. Странно, что пиксельная форма обратно сменилась на мою гражданскую одежду. Однако, это не самая большая странность за сегодня. Затянув потуже шнурки на летних ботинках, я уже хотел было выпрыгнуть наружу, но мой взгляд зацепился за вешалку, на которую была небрежно накинута белая рубашка с какой-то красной удавкой.       — Надо же, как интересно…       Лицо вытянулось в удивлении, как только я подошёл поближе и коснулся пришитой к рубахе красной звёздочки с ликом никого иного, как Владимира Ильича. Да эта мадам никак его поклонницей является! Наверняка не раз в мавзолее была и умудрилась как-нибудь стащить частичку… Бр-р, не в ту степь тебя несёт, воин!       На ватных ногах, я кое-как выбрался наружу, мысленно присвистнув.       Одна-а-ако…       И правда, это был маленький домик. А вокруг него — ещё больше таких же разноцветных домиков. Меня явно забросили в какой-то летний лагерь! Наверное, мне бы стоило сейчас биться в истерике, бегать, звать на помощь и требовать хоть каких-нибудь ответов. Но нет. Мне хватало того, что в меня не стреляют, что вокруг меня не проливается кровь моих товарищей, что мне не приходится стрелять в ответ, мстить, убивать, выполнять приказы, мне хватало того, что я в какой-то степени свободен!       Но не стоит забегать наперед, первое впечатление, как правило, всегда обманчиво. Всё же что-то во мне перемкнулось, и с каждой минутой это «что-то» всё больше и больше нарастало. Я бесцельно бродил по маленьким улочкам этого детского городка, будучи уверенным, что, скорее всего, это какой-то глупый, совсем беззаботный сон, рисуемый моим, наверное, ещё не окончательно окаменелым мозгом. Такое не раз бывало: ты спишь, а где-то глубоко в своём сознании общаешься с родителями, которых не видел вот уже год, с друзьями, обнимаешь девушку, но всё резко прерывается громким воем сирен, непреклонно пробивающихся из суровой реальности. Закрадывалась мысль, что мне бы не хотелось просыпаться, лишь бы не возвращаться в рутину бесконечной борьбы за жизнь, бесконечного насилия, ожидания, смертей, мучений… Насколько нужно быть жестоким, чтобы желание человека «жить жизнь» сменилось желанием исчезнуть из сурового и серого мира навсегда и никогда туда не возвращаться.       Однако во сне, как правило, ты не можешь чувствовать боли. Время от времени щипая себя за предплечье, я всё больше сомневался в своей догадке. И от этого становилось как-то… Не по себе, что ли. И если я сейчас побегу, не будет того чувства, будто к ноге прицепили десятикилограммовую гирю, как это часто бывает во снах. Что произошло, как это объяснить и почему всё выглядит так натурально… К сожалению, ни к каким ответам я не пришёл.       Внутри зародился страх. Всё вокруг незнакомое, слишком красочное, слишком яркое. Будто вернулся в детство, но когда взрослеешь, то начинаешь искать какой-нибудь подвох абсолютно во всём. Хреново это, быть взрослым. Но даже — в особенности! — ребенок, попав в мою ситуацию, наверное, не особо радовался бы такому раскладу.       «Да я прям сама очевидность!»       Начинала наступать нарастающая паника. Я вышел на небольшую площадь, посреди которой красовалась невысокая статуя неизвестного мне товарища. Генда. О чём мне это говорит? Ни-о-чём. Бронзовый балбес с презрением смотрел куда-то вдаль, застыв в позе типичного очкарика, привычно поправляющего свои сползшие на кончик носа стёкла средним пальцем. Похож на какого-то партийного деятеля со времён совка, когда у человека по статусу выше, чем обычный работяга, не такая отожравшаяся харя, да и прикид не такой уж и дорогой.       В целом, по всей локации царил строгий порядок и чистота. Взгляд упал на стоявший неподалёку стенд, который так и светился советской символикой. Сложить два и два несложно, на самом деле. Но когда получается почему-то пять, мозг смело выдаёт тебе синий экран. На дворе двадцать второй год, детский лагерь косит под «советскую пионерию», маленькие двухместные домики, красные галстуки, пришитый к рубашкам лик Ленина… Что-то тут явно не сходится.       — Хех… — вырвался у меня нервный смешок.       Я попятился назад, и когда упёрся в стоявшую позади лавочку, тут же плюхнулся на неё. Конечно, можно предположить, что это какая-то правдоподобная реконструкция, но не в такое же время! Люди в пионеров решили поиграть, когда в стране творится полный!..       Меня окончательно пробило на смех. Эмоциональный барьер, выстроенный, казалось, из крепчайшего металла, рухнул в один момент, давая волю рвущейся наружу истерике. Мысли смешались в сплошную кашу, а изо рта вылетали совсем уж глупые рваные фразы…       — Смешно… Пионерлагерь! И пионеры бегают!       Я совсем не заметил, как ко мне кто-то тихо подошёл.       — Эй, — послышался сбоку неуверенный девичий голос. — С вами всё хорошо?       «Нет, солнце, со мной всё максимально хреново!»       Мутным взглядом выловил стоявшую слева девушку — нет, даже девочку! — в пионерской форме. Блондинка. Симпатичная. Напугана, до чёртиков, и явно из-за меня.       «А вот и местный житель подъехал. И что же ты мне скажешь?»       — Ой, лучше не спрашивай! — пролепетал я, вытирая выступившие слёзы. — Попал, знаешь ли, туда, где люди решили в пионеров поиграть!       «Пионерка» ошалело посмотрела на меня.       — Разве коммунистическая организация для вас — всего лишь игра?       Она растерянно потрепала одну из свои длиннющих золотистых кос. Ту, что справа.       — В наше-то время? — я вновь засмеялся. Ещё скажи, что Союз растёт и процветает! Тогда, быть может, в единорогов поверю…       — Ненормальный… — пробурчала блондинка, с испугом и грустью глядя на меня.       Я всё ещё нервно хихикал и рвал на голове волосы, шокированный последними событиями.       — Пионеры. В пионерлагере. Бывает же такое!       На лице девочки так и застыл вопрос: и чего он так на пионеров взъелся? А ответ сам, совсем неосознанно мной самим, вырвался севшим голосом:       — Война идёт, а они… они!..       — Какая война? — непонимание, в смеси с беспомощностью и грустью, достигло своего максимума, отразившись в голубых, как чистое небо, глазах блондинки. — Она уже сорок лет, как закончилась…       — Сорок лет! — то ли искренне, то ли очень наигранно ахнул я. Мне и самому были непонятны свои эмоции, да и сам я не задумывался о том, какую пургу нёс. — Эт получается какой год на дворе? Две-тыщи-шисят-третий где-то?       Кажется, это прозвучало несколько издевательски. Пионерка переменилась в лице, она с неким раздражением откинула косу за спину.       — Тыщу-дивицот-восемьсят-пятый! — в тон ответила она. — Фашисты проиграли, если что!       А я застыл, затих, переваривая услышанное. Девушка, видимо, собиралась сбежать, настолько я ей надоел. Но тут на сцену явился новый персонаж, не менее симпатичный предыдущего.       — Опять наша активистка пытается кого-то припахать? — издевательски хмыкнула неведомо откуда появившаяся рыжая девушка, в той же пионерской форме. — Ты что с ним сделала, чудовище, у него аж глаз дёргается!       — Иди, куда шла, Двачевская! — совсем недружелюбно ответила блондинка гадко хихикавшей Двачевской. — Похоже новый помощник нашей вожатой сломался, надо нового.       Её строгий и холодный взгляд остановился на мне. А я особо не вслушивался в их разговор, если его можно таковым назвать. Конечно, я бы не отказался от ответов на возникшие в моей голове с самого утра вопросы, но не в таком же количестве!       Восемьдесят пятый, значит… Если отключить мозги и на минутку поверить этой так званой «активистке», то всё, на удивление, сходится. Я проснулся в самом настоящем, что ни на есть, Советском Союзе. Конечно, мысль о том, что это чей-то тупой розыгрыш, настойчиво не покидала мою вскипевшую голову, но и мотива не верить словам блондинки и всему увиденному собственными глазами у меня нет. Тогда что же… Постараться как-нибудь выкрутиться, внедриться в их коллектив и просто быть наблюдателем? Было бы неплохо, если бы не дрожащие руки, выдавашие меня с потрохами…       Пионерка, которая не рыжая, сменила грубость обратно на милость, увидев более менее успокоившегося меня и всю мою нервозность. Обеспокоенно оглядев меня, кивнула своим мыслям и сказала:       — Надо в медпункт.       «Поздно пить боржоми, солнце, успокоительные уже давным-давно на меня не действуют…»       — Ага, может ты его сразу в койку к Виоле отправишь? — уже более серьёзно ответила рыжая, но ехидства в её голосе так и не поубавилось.       — Алиса! — активистка аж ножкой топнула, настолько она негодовала.       «Закурить бы…»       — Не алискай, я и без тебя вижу, что он в шоке.       Дальше я их не слушал, мозг автоматически будто отключил все органы чувств, за исключением зрения. В уши будто бы ваты в нескольких слоях напихали, утренний озноб во всём теле исчез, тело будто окаменело от внезапного осознания…       «В прошлое попал, значит. Прямо в Советский Союз, значит. Вот так вот… значит.»       На сцену вышло ещё несколько персонажей женского пола. Все, как один, красивы, молоды, в самом расцвете сил, разноцветные, в пионерской форме и прочая дребедень, которая меня уже мало интересовала. Фиолетоволосая, аквамариноволосая, тёмносиневолосая (а я напоминаю, что дело было в Советском Союзе)… Абсолютно все смотрели на меня с нескрываемым любопытством, словно у меня на лбу написано — абракадабра. Непонятная, вообще не из мира сего.       «Интересная из них бы радуга получилась…»       Приглушённый гул девичьих голосов поутих, как только я резко поднялся на ноги. На меня тут же уставились пять пар красивых глазок.       — Курить хочу… — прохрипел я, похлопав по карманах. В правом-таки ощущалась пачка сигарет.       Пионерки с неприятным удивлением уставились на меня, не считая рыжую, которая озорно улыбнулась:       — Мне нравится ваш подход! Пошли!       И пока я думал, с каких это пор девчонка, которая от силы года на три младше меня, вдруг обращается ко мне на «вы», пионерка схватила меня под руку и потащила в неизвестном мне направлении. Нам в спину что-то кричали, в особенности слышался недовольный голосок блондинки, который вещал что-то о том, будто в лагере курение запрещено и что какая-то Ольга Дмитриевна об этом всенепременно узнает… На все это рыжая не обращала никакого внимания, то же самое советуя делать и мне. Мудрый совет, ничего не скажешь.       Когда попадаешь в незавидную, коей моя как раз-таки и являлась, ситуацию, сразу начинаешь искать среди окружающих потенциальных союзников. Тактика так себе, конечно, но я всегда старался ею пользоваться, полагаясь на свою интуицию. Сейчас же моим потенциальным союзником являлась рыжая пионерка, своим согласием на «покурить» протянув мне руку помощи. По крайней мере, она заметила всю мою растерянность и непонимание происходящего, а значит хоть капелька мозгов в её голове все же есть.       Мы прошли через какие-то ворота, выходя, по всей видимости, за территорию так называемого лагеря. «Совёнок» — гласила надпись над самими воротами. Ничего необычного, вполне подходящее название для детского лагеря, коих во времена совка плодилось, хоть попой жуй.       Достав наполовину использованную пачку «Филлип Морриса», я судорожно выудил зубами сигарету и, чиркнув зажигалкой, закурил. Рыжая в ожидании уставилась на меня.       «Нет, дитё, тебя нарушителем местного порядка я делать не собираюсь.»       Спрятав сигареты в карман, я затянулся и спросил:       — Тебя как зовут, напомни?       — Отвечу за сигарету, — смело заявила пионерка, сложив руки на груди. — Я ему, видите ли, помогаю тут, а благодарности никакой!       — Ответишь, и я скину тебе пару тяг, — сразу нашёлся я. — Идёт?       — Ну, допустим, Алиса, — нехотя ответила рыжая. — А вас?       — Ну, а меня тогда, допустим, Сявой друзья зовут, — хмыкнул я. — И прекрати мне выкать, не такой уж я и старый.       — Да мне до лампочки, так-то, просто ты же типо наш новый вожатый, туды-сюды, — безразлично ответила Алиса, а я расплылся в улыбке от такого забавного говора, будто бы совсем не услышав инфу о том, что мне предстоит работать с детьми. Мне! С детьми! Стоит ли мне говорить, что за короткий промежуток времени я уже смирился со своей участью?       — Знала бы, как меня заколебала субординация за последний год, — я страдальчески покачал головой. — Избавь меня, пожалуйста, от этой нервотрёпки, и я стану чуточку счастливее.       — А ты заслужил? — ехидно спросила рыжая. — А то мало ли, вдруг ты такой же, как Панамка, жизни мне не дашь до конца смены.       «Угу, здесь уже и погоняла всякие раздают. Прикольно, прикольно…»       — Не знаю, кто такая Панамка, судя по твоему рассказу, чудовище несусветное. Но я, будучи уже твоим вожатым, обещал пол сижки оставить. Теперь сама думай.       Рыжая молния задумалась, а потом угрожающе подняла указательный пальчик:       — Я поверю, но чуть что — выкать тебе буду до конца смены!       Я рассмеялся и приподнял руки в защитном жесте:       — Это самая страшная угроза, которую мне когда-либо кидали! Постараюсь быть послушным вожатым, только не бейте.       — Вот и славно.       Алиса мило улыбнулась, спрятав руки за спину, а я последний раз затянулся, сунул тлеющую сигарету девушке в зубы, и шагнул обратно за ворота.       Всплеск эмоций на площади, который был просто необходим в данной ситуации, помог опустошить голову. За куревом и незамысловатым разговором, во время которого я получил хотя бы некую долю информации, накопившиеся мысли пришли в сносный порядок. Рыжая пионерка помогла ненадолго забыть о вчерашнем дне, с головой окунуться в сегодняшний и принять тот факт, что я — частичка целой системы, которая царила когда-то в далёком прошлом. Здесь и сейчас, я — гражданин Советского Союза. Новоприбывший вожатый пионерлагеря «Совёнок». Стоит только в это поверить, и всё вокруг кажется совсем обыденным, нормальным. Словно все так, как и должно быть. И раз уж я очутился здесь, то нужно сыграть по правилам этого пионерлагеря. Недолго, хотя бы некоторое время. А раз так…       Позади послышался тяжёлый кашель Двачевской. Ничего, я её быстро курить отучу!