***
— Выглядит отлично, м? — спрашивает шатенка и обводит взглядом гостиную, украшенную шариками, всевозможной мишурой и самодельной цветастой, поздравительной растяжкой. — Красота! — Светлана выглядывает из-за угла кухни, где без сегодня весь день провозилась с праздничным меню. — Что бы я без тебя делала? — женщина улыбается, смотря уже на свою половинку, которая смущённо посылает воздушный поцелуй. — Всегда к твоим услугам, мисс Горят-Коржи. — Твою, сука, мать! Входная дверь открывается как раз в тот момент, когда из кухни валит чёрный дым, а ругательства Светланы становятся всё жёстче, описывая не самую приятную ситуацию. — И тебе привет, мам, — проходит в гостиную Евгений, оценивая декорации. — Круто! — Я старалась, — подала голос Татьяна, выпрямив плечи. — Точно нравится? — Да, спасибо, Таня! — Ев приобнял мачеху за плечи, слыша громкие нецензурные выражения матери, которая изо всех сил пытается понять, где облажалась. Именинник тихонько засмеялся: мама всегда знала, что ответить (пускай и не очень культурно и никогда на английском), а Татьяна всегда, подобно доброй феи, успокаивала её пыл. Стабильность — вот, что важно в семье.***
Стабильность важна даже если вы живёте в Саут-Сайде и вы папаша-гей, который не знает, что подарить своему сыну на день рождения. Снова. Да ну нахуй такую стабильность, на самом деле. Микки уже мозг сто раз выжимал, вспоминая последнюю переписку со Светланой, где она рассказывала, как у Евгения дела. И с воспоминаниями проблем не возникает, но подвести черту и сделать хоть какие-то выводы — та ещё задачка. — Бля… — мужчина зачеркивает только что написанное слово в блокноте, устало потирая галаза. — Это ебаная безнадёга, чел. — Почему же? — спрашивает Йен, помешивая в кастрюле спагетти. — Почему? — саркастически спрашивает Микки и протягивает мужу блокнот, перечеркнутый вдоль и поперек, с нарисованными кое-где цветочками. — Вот, блять, почему! Что дарить сыну на восемнадцатилетние? Жду твои самые смелые идеи. Йен начинает вспоминать, что Галлагеры дарили друг другу, когда одному из них исполнялось восемнадцать лет или в целом на дни рождения. И тут его оценило. Сразу всплыл образ Лиама, который получил редкое издание Шекспира, его любимого писателя, про которого он готов говорить часами. Потом кадр, как в кино, сменился и теперь Йен вспоминает Фрэнни и её счастливую улыбку, когда она обнаружила в яркой коробке боксерские перчатки. — Он же скрипач, — Йен говорит это таким тоном, будто Микки не под сорокет, а три года и он глупый ребёнок, не знающий, почему трава зелёная. — Нужно что-то связанное со скрипкой. — Ахуенно помог, мужик, идеи, блять, прямо сейчас так и вытекут из моего разъебанного ануса, — Микки, не скрывая раздражения и усталости, закрывает блокнот и достаёт телефон. — И хули лыбу давишь, ебаный Колумб? А Йен и правда глупо улыбается, удивляясь тому, насколько его супруг может быть заботливым, как сильно может переживать ради того, кто ему по-настоящему дорог. И пускай он живёт с ним не первый год, и даже не первые пять, но всё равно, как впервые, удивляется необыкновенной душе Микки, его внутреннему миру и тому, какой же он, всё-таки, милый ворчун. — А, знаешь… — Йен выключает плиту и всё так же по-дебильному улыбается Микки, который сейчас, судя по его физиономии, готов разбить нос в идиотских веснушках. Микки сейчас бесит абсолютно всё. — У меня есть идея. — Валяй.***
На празднике присутствуют все самые дорогие Евгению люди: вот мама с Таней смеются на кухне (наверняка нарисовав кремом на торте член); его друзья играют в твистер, забавно падая. Сам же Ев сидит со своей девушкой, которая пытается натянуть на него праздничный колпак. — Джули! — она звонко смеётся, всё-таки осуществив свой план. — Крутой колпак, чувак, — поддразнивает возникший будто из неоткуда Питер, — несмотря на то, что он лучший друг Ева, он та ещё заноза в заднице — и направляется к музыкальному центру. — Даже моя бабушка такое уже не слушает. Все снова заливаются смехом, и именинник чувствует себя самым счастливым человеком на всей Земле. Но стоит только Евгению задуматься об отце, как его настрой немного рушится. Он уже получил от него СМС с поздравлением, а в башенке из подарков лежит синего цвета продолговатая коробка с биркой «от папы и Йена». И это раздражает, огорчает и вводит в ступор. Нет же ничего проще придти на день рождения собственного сына, ведь так? Евгений знает, что Микки гей и что у него есть муж — ну так в чём проблема? Да просто забежать на две минуты и вручить подарок лично — это уже будет весомый вклад в их непонятные отношения. Ев злится. Очень. — Эй, что-то не так? — тонкие пальчики Джули тянуться в щеке Ева, которую он покорно подставляет, желая получить тепло её ладони. — Я же вижу, как ты поменялся в лице. — Просто… — ему не хочется портить ей настроение, но, заглянув в карие глаза, он всё-таки сдается и говорит всё, как на духу. — Мне бы хотелось увидеть своего отца на празднике. Он никогда не был ни на одном, а сейчас мне исполняется восемнадцать и… Я скучаю по тому, кого не знаю, Джули. — Почему ты не свяжешься с ним сам? Не назначишь встречу? Уверена, он не сможет отказать. Эта мысль путается в сознании Ева, когда Таня, гордо улыбаясь, выносит свои фирменные закуски из лосося. Они обязательно встретятся. Обязательно.***
Всё рано или поздно заканчивается. Вот и день рождения Евгения подошёл к своему завершению: торт съеден, свечи задуты, а ноги уже болят от танцев. И как бы друзьям не хотелось, но они пообещали своим родителям вернуться до полуночи домой, чтобы те не волновались. Осталась только Джули (благо, мама понимает чувства своей дочери и согласилась на ночёвку), которой Таня и Света были всегда рады и без возражений дали ей сменную одежду, пошутив про презервативы. Закатив глаза, Ев пожелал им спокойной ночи и закрыл за собой и Джули дверь. — Две чертилы, — подойдя к комоду, он достал свою пижаму, всё ещё бубня о том, какая его мать пошлячка. Взяв за руку своего парня, Джули нежно поцеловала Евгения, успокаивая его. Он всегда нервничает, когда речь заходит о сексе или кто-то просто об этом шутит; ему кажется, что это что-то слишком интимное и далёкое для него, поэтому дальше поцелуев в шею ничего никогда не заходило. Но Джули хочет развеять его страхи и предрассудки. Немного неуверенно она шепчет: — Я хочу тебя. Сегодня. Хочу, Ев. И пелена окутывает два молодых тела, не позволяя никому даже думать о том, чтобы разрушить этот прекрасный момент.***
Телефонный звонок застал Микки неожиданно. Даже очень неожиданно. Прошло два дня с дня рождения Ева, всё начало идти своим рутинным чередом. Не было времени оглядываться в прошлое, искать там то, что бы могло изменить его или думать об ошибках, которые не раз били лицом об асфальт. Сейчас на горизонте маячит только работа, в перерывах который супруги могут позволить себе быструю дрочку, чтобы хоть как-то снимать напряжение и хоть на двадцать минут отвлечься от беспорядочного потока документов и писем. Вот и сейчас, кончив даже быстрее, чем предполагалось, Микки греется в объятия Йена, держа злополучный телефон, на котором светиться контакт «Русская». — Боже, Мик, ответь, — большая ладонь Йена ласково гладит чёрные пряди. — Чё она, блять, хочет? — помедлив, он всё-таки отвечает на звонок, придерживая руку в выцветших с возрастом веснушках для немой поддержки. — Алло?.. Можно быстрее, а? Я тут, типа, не яйца себе за хуй собачий тру, — Йен тяжело вздыхает, пообещав себе рассказать про правила приличия Микки после разговора. Но все мысли стёрло по щелчку. Тишина наступила так же внезапно, как и закончилась. Во время неё Милкович, кажется, даже забыл, как дышать и моргать, уставившись в потолок стеклянным взглядом. — Ч-чё? — кадык Микки дёргается от волнения. — Он… Бля. Ладно, это должно было произойти. До связи. Мужчины напряглись всем своим телом. Микки — потому что его ошарашили новостью и он безоговорочно согласился на то, от чего годами прятался. Йен — потому что он не понимает, что произошло, а нечитабельная эмоция на лице партнёра пугает и без того напуганного Галлагера. — Мик? Что она сказала? — когда легонький пинок не помог растормошить Микки, Йен принял полулежачее положение, заглядывая прямо в голубые глаза. — Я… Мы… Евгений хочет встретиться и я… Сука, я согласился на это! — не побеспокоившись о своём голом внешнем виде, он вскакивает с постели, прихватив пачку сигарет и зажигалку с подоконника. — Согласился! Что он, блять, услышать хочет? «Извини, сынок, но твой батя сидел. И не раз», — или: «Знаешь, но ещё этот пидорас женился на твоей мамаше, потому что боялся своего отца»?! Его рваные движения и злое лицо не сулят ничего хорошего, поэтому Йен выбирает самую действенную тактику, которая не раз успокаивала его разъяренного мужа. Он медленно встаёт (также не накинув на себя даже простыню) и обнимает сзади напряжённую спину, целуя Микки в шею, обвив торс руками. — Вот что мне ему говорить? — из фазы «зол, как сучка» Микки перешёл в фазу «плачу, как сучка», отложив так и не начатую сигарету. — Ты не Терри, — эти слова заставляют Микки реветь ещё больше, — и никогда им не будешь. Мы встретимся с ним и всё будет в порядке. Я обещаю. Его обещания никогда не были пустыми словами, брошенными на ветер. Обещая, Йен знает, что воплотит свои слова в действия, даже если ему придётся лезть из кожи вон. И слыша его обещания, Микки всегда успокаивается, обмякая в сильных любящих руках. Встреча с сыном не должна сломить Микки, нет, только не сейчас. Он пережил столько дерьма, что это «мероприятие» должно казаться детским лепетом на его фоне. Поэтому Милкович переходит в заключительную фазу «принятие неизбежного» и говорит севшим от слёз голосом: — Давай сделаем это, рыжий лобок.***
Как бы Светлана не противилась этому, но видеть Евгения расстроенным она хотела меньше всего. Когда он субботним утром, неделю назад, явился на кухне с Джули и потребовал встречи с отцом, то женщина сначала решила, что это какая-то шутка. Но серьезность Евгения и его девушки подтверждали обратное — это не тупой розыгрыш. Она не знала, как сказать им обоим, что их ожидания насчёт Микки могут быть не оправданными. Она также не знала, как рассказать про уголовное прошлое бывшего мужа, про его нелёгкую жизнь… Она жалеет, что не поднимала этих тем раньше, но и Ев никогда не спрашивал её об этом. Вот и сейчас, направляясь в Саут-Сайд, они молчат, каждый погружённый в свои мысли. Света снова и снова прокручивает разговор недельной давности, аргументы сына о том, почему ему стоит увидеть отца. Вспоминает его улыбку и слёзы, когда она сказала, что встреча состоится через неделю, на следующих выходных. И, в конце концов, вспоминает его гнев, вздернутые брови (ебаные гены Милковичей), когда она сказала, что не разрешает оставаться у отца с ночёвкой. Но не желая злить Ева ещё больше, всё-таки разрешила переночевать у Микки и Йена. — Всё будет нормально, ма, — будто читая её мысли, Евгений дарит ей счастливую улыбку. Не отвечая, женщина дарит похожую улыбку в ответ. Когда они подъезжают к дому со свежим ремонтом, то Светлана думает, что всё не так уж и плохо. По крайней мере, дом Милковичей запомнился ей «хрущёвкой в Америке», а тут ещё и вид неплохой, и ремонт снаружи имеется. — Удачи, сынок, — протянув Еву рюкзак и чёрный футляр, Светлана целует его в щеку и, увидев на пороге Йена, машет ему прежде, чем сесть за руль и уехать, чтобы не состыковаться с Микки. Очень неуверенно и боязно Ев подошёл к мужчине, сразу решив, что это не его отец, судя по описанию матери. — Здравствуйте, — его голос дрожит, на что рыжий здоровяк улыбается, открывая входную дверь. — Привет. Но я даже младше твоего папы, поэтому давай сразу на «ты», — его настрой придаёт уверенности, и Евгений заходит в дом, рассматривая обстановку внутри. — А… Вы… Эм, ты же Йен? — Да, я муж твоего отца, — Йен говорит это обыденно и с той же тёплой улыбкой. — Папа скоро придёт. Куртки висят у нас здесь. И давай свои сумки, я занесу их в комнату. И, кстати, есть хочешь? — Э… Нет, спасибо. Первое впечатление приятное, но оно может быть и обманчиво. Йен кажется довольно милым, а интерьер совмещает в себе модерн и что-то готическое, но всё так и пропитано уютом, который создают мелкие безделушки, как, например, стеллаж с фотографиями в гостиной, куда, размышляя, забрел случайно мальчик. Он впервые так близко видит его… Пусть даже на плоских фотографиях, но сам факт того, что Микки Милкович — реальный человек, даёт Евгению пощёчину, от которой хотелось бы отвернуться, но он продолжает смотреть на увековеченные события, думая о том, как всё реально, но, в тоже время, будто во сне. — Это наша свадьба, — Йен бесшумно подошёл сзади к Еву, заставив его вздрогнуть. — Извини, не хотел тебя пугать, — руки, которые кажутся Евгению нечеловечески огромными, берут с полки одну из белых рамок, давая возможность разглядеть фотографию поближе. — Вот наш первый танец. Твой отец, вообще-то, не очень любит танцевать, но в тот день он зажёг. А вот эта, — он берёт ещё одно фото в рамке, где Дэбби запрыгнула Микки на спину, удерживаясь за его шею, — была сделана, когда моей сестре исполнялось двадцать один… — Воу, сестра? — осознание того, что перебивать, в общем-то, некрасиво, пришло позже, чем Ев уже задал свой вопрос. Но пути назад уже не нет. — Да, у меня пятеро братьев и сестер, — но Йен, кажется, ни грамма не расстроен или обескуражен, что его перебили. Мужчина с особой нежностью достаёт фото в самодельной, красной рамке с сердечками, и в его глазах застыли одинокие слёзы. — Это Лип, его жена, сын… Они переместились на диван и просидели ещё около часа, рассказывая друг другу про свои жизни и родственников. В частности, Евгения шокировал факт того, как много у него дядь, и что его тётя Мэнди сейчас живёт в Бразилии, воспитывая трое детей. «Пришёл за одном, а узнал про то, о чём вообще не планировал знать», — пошутил он у себя в голове, попивая сделанный пять минут назад Йеном чай. Если отец такой же дружелюбный, как и Йен, то, думает Ев, проблем возникнуть не долж… — Закрой свою пасть нахуй! Я, блять, тебе сейчас чердак снесу и посмотрим — кто из нас пидор! Больше ты выпивку в долг не получишь! Вали блять, хули встал? Дверь рывком открывается, и на кухню идёт злой, как чёрт Микки, который, еле дотянувшись до верхних полок, хватает коробку с хлопьями. — Блять… — продолжает ругаться мужчина, пока его муж и сын замерли, тотально ахуев. Йен прокашливается, намекая, что Милкович здесь не один. — Слышь, Галлагер, Джо вообще… — зайдя в гостиную, он теряет дар речи. Все его внутренности холодеют, а интерес к еде пропадает за секунду, когда он видит мальчика, нет, почти что мужчину, золотоволосого, у которого явно прослеживаются его черты лица: «треугольный» нос, голубые глаза и брови, которые сейчас взлетят, кажется, к потолку не только Евгения, — …не наливай. — Это Евгений, кхм, — Йен берёт инициативу в свои руки, но тоже заметно нервничает, — а это Микки. Твой отец, Ев. — Ахуеть, — вырывается у Микки, чего не скажешь про его сына — он просто тяжело выдохнул, вцепившись за спинку дивана. Долгожданная встреча. Это похоже на раскрытие дремавшего тысячелетиями бутона. Или на взрыв вулкана. Но это не пугает — вулкан извергается вдалеке, и местные жители подходят ближе, чтобы рассмотреть природное явление. Эмоции Ева тоже далёкие, под слоем пепла; лишь одна лежит на поверхности — счастье. Бесконечное и неконтролируемое счастье. Он бросается к Микки в объятия бестактно, — бля, не впервой! — не спросив разрешения, но сейчас все границы стёрты, все. Милкович чуть ниже своего сына и он обескуражен. Ев же начинает плакать, обхватывая мускулистое тело крепче, и чувствует, как его аккуратно обнимают в ответ. Две пары голубых глаз роняют слёзы, полив ими цветы надежд, которые наконец-то расцвели. Микки набирается смелости и говорит, всхлипывая: — Я скучал по тебе, сынок.***
«Не думай, что его чувства к тебе спят. Такие чувства не забываются», — вспоминает Евгений слова Джули, когда Микки неловко пытается завести с сыном беседу перед ужином. До этого Йен подталкивал их к диалогу, а сейчас он возиться у плиты, дав возможность им самим открыться друг перед другом. Пока любая попытка закончилась неудачей. — Ты же на скрипке играешь? — отругав себя в голове за кривизну вопроса, Микки ждёт очевидного ответа. — Да, — Ев, схватившись одной рукой мёртвой хваткой за стакан с соком, другой копошится под свитером. — Спасибо за подарок, — он достает из-под одежды миниатюрную серебряную скрипку на сверкающей цепочке. Сердце Микки начинает биться со скоростью света. — Многие носят крестики, как обереги. Я теперь ношу её. Это… Это очень значимо для меня, папа. Сначала Микки бледнеет, потом краснеет, а в конечном итоге и вовсе зеленеет, снова не справляясь со своими эмоциями. — Я очень рад, что тебе понравилось, — комок предательски застревает в горле. — Ты там скрипку же приволок. Сыграешь? — Уже подумал, что и не спросишь! — нервный смешок срывается с губ Ева, и он спешит успокоиться, выпив сока. Йен сообщает, что всё будет готово через двадцать минут и, разумеется, соглашается, чтобы Евгений сыграл им что-нибудь. Он приносит футляр с инструментом, и мужчины завороженно наблюдают, как изящно достают лакированное дерево, словно хрусталь, что вот-вот разобьётся; как Ев хрустит пальцами и, закрыв глаза, делает первое движение смычком. Подобно морским волнам, мелодия то возвышается, то опускается, иногда и вовсе будто ударяется об скалы. Это красиво — более удачного слова не подобрать. В сердце разлилось умиротворение, любовь. Это не просто музыка — это комната покоя, дверь в которую может открыть только смычок из конского волоса.***
За окном непроглядная тьма. Фонари в Саут-Сайде почти не горят, поэтому с приходом ночи всё погружается во мрак. И, как на зло, Евгению захотелось воды. Ночью, в незнакомом доме, даже не зная, где здесь находятся кружки. — Молодец, Евгений, держишь планку, — ругается парень и пытается не упасть со ступенек. Держа в руке телефон с включённым фонариком, он всё-таки чуть не оступается, но вовремя хватается за стену. Это сложнее, чем ему казалось изначально. Но пути обратно нет, плюс, Ев очень хочет пить. Вдруг внизу он замечает свет, а через секунду и отца, склонившегося над забитой до краёв пепельницей. Его взгляд устремлён куда-то сквозь стол, а руки сжаты в кулаки. — Кхм, — Ев прочищает горло, чтобы обратить на себя внимание и прячет телефон в карман пижамных штанов. — Не спится? — голос у Микки очень хриплый, как от слёз. — Я просто хотел воды… Без лишних слов мужчина встаёт, достаёт стакан и наливает воду из холодильника. — Спасибо. Евгений уже не уверен, мучает ли его жажда. Вопросы так и крутятся на его языке, и их хочется задать все сразу, но он решает озвучить самый главный и самый болезненный: — Почему ты меня бросил? — он не уверен над тем, как прозвучал его вопрос, поэтому уточняет: — Я никогда тебя не знал. Мама не хотела о тебе рассказывать, я даже не знал до сегодняшнего дня, как ты выглядишь. Ты… Просто почему? — Это сложный вопрос, — готовясь к самому худшему, Микки посчитал этот вопрос самым безобидным по сравнению с теми, которые, как думал он, может на самом деле задать Евгений. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы об этом узнать. Я всегда был и буду геем. Сейчас я говорю об этом открыто, но раньше… Бля, да трусом я был, — слова просто льются из его рта, и он не в силах их корректировать или смягчать. Только голая правда. — Мой отец чуть не убил меня и Йена, застал нас вместе, а потом я и твоя мать… Ублюдок хотел «вытрахать из меня пидора». Потом сказал жениться. Это был полный пиздец. Йен ушёл в армию, родился ты. И это было не самым страшным: у Йена было обострение биполярки. Это была не жизнь — выживание. А когда всё утряслось… Я был опять трусливой крысой. Страх стать вторым тираном казался сильнее меня. Это было моей ошибкой. Пожалуйста, прости меня, если сможешь. Прости меня… Слова гудят в голове Ева. Теперь, когда все карты перед ним, он не знает, как на это реагировать. В глазах нет ни слёз, ни ненависти. Признать свою ошибку даже спустя столько лет — уже достойно уважения. Но Микки не знает, каково было маленькому мальчику, который так отчаянно хотел отцовской любви. — Я давно простил тебя. Пожалуйста, больше не покидай меня. — Я обещаю. — Когда мне было около шести, то я представлял перед сном тебя. Думал о том, как ты выглядишь, как говоришь. И вот спустя столько лет… Голубые глаза начинают утопать в соленых каплях, но не успевают скатиться по щекам — Микки крепко сжимает в объятиях юношу, обещая гребаной Вселенной больше никогда не бросит частицу себя. Своего самого родного человека. Евгения Милковича, своего сына.