Сгоревшие сказки

3. Ведьма приняла Хелле, как потерянную дочь. Она заварила для принцессы травяной чай, укрыла её одеялом, взяла её руки в свои и посмотрела прямо в огромные девичьи глаза. Увидев там отчаяние, она произнесла: - Рассказывай. - Помоги мне, - взмолилась Хелле и поведала о своём скором замужестве. Ведьма поскребла ногтем кончик носа. Она, конечно, могла убедить принцессу в полезности подобного брака, в том, что любовь приходит с годами, что нельзя бросаться с головою в омут – и к кому? – к чудовищу, которого знаешь пару месяцев. Если выбирать между обеспеченным принцем, у которого, скорее всего, нет проблем с агрессией, и непредсказуемым морским колдуном, выбор очевиден. Но не для юной принцессы, которая и слушать не станет, правда? И ведьма прикусила язык, и вместо проповеди сказала: - Я могу помочь тебе. Я подарю тебе плавники и чешую и всё то, что поможет тебе спрятаться в океане от ненавистной тебе судьбы, но ты должна заплатить. И Хелле, уже не такая буйная, но испуганная, измученная и полная надежд, кивнула. - Чего вы просите? - Я возьму твой голос. Хелле опустила глаза. Голос! Карстен так любил, когда она пела. И разве она сможет смеяться, как прежде? Как она будет произносить важные слова, слова, полные того, что она чувствует? Ведьма ждала, прижав к губам указательные пальцы. Она была хорошим торгашом. Если уж удалось забрать столько зимней стужи у зимнего короля, огненное перо у бессмертного, то и голос, укротивший кракена, сможет забрать. Этот самый голосок превратил кровожадное чудище в подобие человека, когда маленькая Хелле гуляла по берегу и пела солнцу, чайкам и прибрежным водам, в которых свернул свои кольца гигантский кальмар. Сделай она шаг в сторону воды, и кракен утащил бы её на дно, к остальным утопленникам, и дети океана одели бы её в прекрасные одежды и украсили бы её волосы цветами. Но вместо этого случилось чудо. А чудо, сотворённое ребёнком, обязательно потом свяжется с его судьбой. Хелле, конечно, не нужно обо всём этом знать. Пусть думает, что голос её самый обычный, самый заурядный. - Согласна, - отвечает Хелле, и эти слова – последнее, что она произносит на этом берегу. Карстен не спал. Ему не помогло убаюкивающее течение, не помогла хорошая книга, и уж тем более не помогли роящиеся в голове мысли. Сноу был на берегу, отправился за новой порцией волшебства, и, видимо, задержался в какой-нибудь таверне, думая, что напал на след. В очередной раз. Ведьмак вернулся домой, в свой затонувший корабль, чтобы хорошенько отдохнуть. В последнее время ему всё никак не удавалось как следует выспаться. Но и сегодня был явно не день для отдыха. И Карстен сдался. Он отложил в сторону книгу, расправил щупальца и направился в сторону дворца. Может, удастся увидеть Хелле хотя бы через окно. Но вместо этого он узнал о слухах. Королевская свадьба. Принцесса выходит замуж. Ведьма приняла Карстена, как потерянного сына. Она подогрела для кракена глинтвейн, усадила его за стол, положила перед ним краюху белого хлеба и сочувственно покачала головой. - Знаю-знаю, - прошептала ведьма и протянула руку, чтобы потрепать его за волосы, всё ещё мокрые от солёной воды. Она въедалась в его шевелюру, как хищник в добычу, лавка под ним мокла, как мокнут от дождя незапертые ставни. - Я должен быть с ней. Мне нужно с ней поговорить, увидеть её, узнать, как такое произошло! Мне нужно на землю, старая ведунья. И ведьма улыбнулась. Кракен всегда называл её старой, хотя старой она не была ничуть. Едва ли старше него самого. - Я могу помочь тебе. Я подарю тебе крепкие ноги и сильное горло, чтобы ни жажда, ни тяга, ни русалочьи песни не тянули тебя на дно. Но ты должен заплатить. Карстен нахмурился. Он видел, какую непомерную плату брала колдунья у тех, кто находил её дом. Он никогда не думал, что сам станет одним из таких. - Освободишь меня от океана? Навсегда? - И ты сможешь всегда быть со своей принцессой, дорогуша. Ведьма улыбнулась, и в той улыбке не было ни капли доброты. - И что же я должен отдать тебе, старая ведьма? Она благоразумно проглотила и это обращение, заботливо подливая в чашу кракену горячее вино. - Я возьму твой голос. Карстен нахмурил брови и уставился в пол. Голос! В голосе сосредотачивалась сила обитателей океана, в нём звучало эхо предков. В нём жила та нехитрая толика ведовства, которая досталась Карстену от неизвестных родителей, от известных учителей и чужого голоса, однажды спевшего песнь избавления. С помощью голоса холодные рыбьи сердца облекали любовь в слова и надеялись, что она похожа на ту, настоящую, земную. О которой ходят легенды. Но что ему голос, что ему его колдовство без звёздного неба над головой, без чёткого, а не размытого волнами солнца, без Хелле, которая смотрит на него так, как никто никогда не смотрел? Она будет говорить за них обоих. А он научится говорить своим холодным сердцем чудовища. - Согласен, - отвечает Карстен, и эти слова эхом откликаются от деревянных стен. Они помнят их, сказанные совсем недавно дрожащим девичьим голосом. Теперь этот голос хранился в одной из шкатулок, рядом с волшебной пылью и зубом последнего дракона. Этому склизскому морскому чудищу незачем знать, что его Хелле выпорхнула из дверей ведьминого домика совсем недавно. Она прижимала к груди бутыль, а в бутыли булькали и шипели её плавники, её чешуя и её свобода. Ведьма любила дарить свободу. Она знала, что истинная свобода обретается в смерти, но это, согласитесь, было бы чересчур. И она дарила свободу мнимую, ту, которую люди считали своей свободой. Чаще всего они ошибались, конечно. На ошибки способны не только люди. Все твари, что ходили и ходят, ползали и ползают, летали и летают, и плавают, и прыгают под небом – все они ошибаются. Чьи-то ошибки смертельны, чьи-то неуклюжи, чьи-то безобидны. Сама ведьма совершила за свою жизнь сотню ошибок, а по-настоящему жалела лишь об одной. И сила её горя была такова, что она заставил себя забыть о её совершении. Словно и не было никогда ужаса и сковывающей сердце агонии. Ведьма надеялась, что когда-нибудь ей принесут в качестве платы то, что закроет дыру в её душе. И потому она пробовала заполнить её всем, до чего только могла дотянуться. Например, чужими голосами. *** Мистер Сноу пьян. Пьян так сильно, что качается по волнам, стоя на суше. Кожа его зудит, колдовство ведьмы теряет силу и нужно возвращаться к домику в море полыни, чтобы оставить на столе ещё кусочек белых волос. Плевать. Плевать на всё. Кроме, может быть, лишней меры эля. Шторм собирается то ли только в его голове, то ли в самом деле, во внешнем мире. Что-то сбивает Сноу с ног, но он не может понять, ветер это, или дикий зверь. И ему всё равно. Он бредёт к морю. На песке остаются кровавые следы. Это всё потому, что песок для него теперь – пламя, а каждый шаг – ножи. Некоторые сказки не врут. На самом деле, все сказки не врут. Недоговаривают, разве что. Ну да так поступают и люди. Ведь правда? Упасть бы в воду. Раскинуть руки, протянуть ноги, окунуть их в прохладные волны, почувствовать, как соль въедается в раны. Это отрезвит. Конечно, отрезвит. Боль – лекарство проверенное. Мистер Сноу не сдерживает пьяных стонов – отпустить и забыть, многим бывает ещё больнее, например, тем, кого он оставил позади – а потом проваливается в темноту, в омут океана. На его спине опять чешуя, плавники похожи на паруса, он плывёт, петляя. В голосе всё ещё звонит по кому-то колокол. Сколько шума из ничего. Ругаться под водой легче: слова получаются неузнаваемыми, почти чужими. Можно притвориться, что разговариваешь на другом языке, а не поминаешь дьявола всуе. Кстати, о дьяволе: интересно, похож ли он на Карстена? Хотя бы капельку? Такая громадина, с такими хваткими плетьми, с такой яростной магией в жилах просто обязана походить на дьявола. Иначе морской дьявол по ночам сидит на кровати и жалуется на судьбу. «О, ну почему я хотя бы не на десятую долю так же страшен, как кракен?» Мистер Сноу хихикнул и схватился за водоросли, чтобы не попасть в холодное течение. Не хватало ещё, чтобы унесло его за полярный круг, туда, где дети океана размером с китов, где гигантские осьминоги дерутся с кашалотами, и где Сноу сядет на льдину, оденет чёрную корону и примется собирать из осколков известное слово. Может, у него получится не одно слово, а два. Или три. Или четыре. ПОШЛО ВСЁ К МОРСКОМУ ДЬЯВОЛУ НА РОГА. Или больше пяти, кому какое дело? Правда, опять же, неизвестно, есть ли у морского дьявола рога. Ну или хотя бы жена? Или муж? Или кто-то там, способный наставить прекрасные, новенькие, отполированные рожки. Сноу не помнил, как очутился в песке. Не помнил, как заснул. Но зато прекрасно помнил, как очнулся: от того, что Хелле хлопает его по щеке. Легонько, ещё не привыкнув к сопротивлению воды. И тогда мистер Сноу понял, что всё пропустил. А это самое всё происходило под самым его носом. *** Карстен сидел на камнях, на которых они обычно сушили одежду, и смотрел на воду. На то, как переливаются гребни волн, словно исполинское туловище опоясывающей землю рыбины. Каким же идиотом он был. О чём он думал, когда соглашался? О Хелле, конечно, но где был его здравый смысл? Утоп, как и все честные люди на земле? Никто не впустит во дворец немого бродягу. Никто не выпустит из дворца наследницу престола перед свадьбой. Особенно, если наследница эта против. Её могли запереть в темнице, как в старых преданиях. Или в башне, как советовала настольная книга по воспитанию принцесс. Сторожевого дракона, конечно, королевство себе позволить не могло, потому что было совсем крошечным. Но башня сама по себе была достойным препятствием. Особенно с залитым расплавленным железом входом. Где теперь искать её? На что надеяться? На то, что она когда-нибудь заглянет в «Солёный конёк» по старой памяти? Ему остаётся только сидеть в углу пить вино, на этот раз холодное. Он нарушил правило в домике у ведьмы, он попробовал слишком горячее для его рыбьего нутра питьё. Может, это затуманило его рассудок. А, может, он просто себя обманывает. Таким и находит его мистер Сноу – отчаявшимся, осунувшимся, с кружкой молока в руке. Карстен замечает кровавые следы, но Сноу не даёт ему ничего сказать. Он просто выводит чудовище из таверны и толкает его к океану. А у самой кромки воды его ждёт Хелле. Наблюдать за ними неловко – словно следишь в замочную скважину, словно пытаешься выведать тайные, скрытые от твоих глаз и ушей. Они пытаются объяснить, жестами, пальцами, мычанием, а потом затихают. Смотрят друг другу в глаза. И всё понимают, ничего не надумывая. «Преврати меня в человека», - беззвучно шепчут её губы. «Я не могу», - бессловесно отвечают его. Разве она не знает, что с голосом уходит и вся магия? Вся-вся, без остатка, даже малюсенького благословения не остаётся. Даже искры. Даже внутреннего света. Её хвост прекрасен: переливается в солнечном свете подобно самоцветному платью. Гребни её плавников беспорядочно двигаются, они ещё не научилась с ними управляться. И она молчит. Только слёзы льёт и хватается пальцами за большие ладони Карстена. И как он подумать мог, что принцесса готова выйти замуж за кого-то незнакомого, когда она дарит ему такие взгляды? Хелле плачет от счастья. От несчастья она ещё успеет поплакать. Карстен рядом, и он отдал свой голос за неё. Он готов был остаться на суше и никогда не возвращаться больше в море. Разве нужны им сейчас слова? Их сердца говорят, и услышать их может только восточный ветер. Он разговаривает на том же языке. «Пошло оно всё. К морском дьяволу.» - думает мистер Сноу. Он появляется из полыни вихрем гнева. Не сравнимого с гневом кракена в бурю, но ведьме и этого достаточно. Она запирает дверь перед самым его носом. Она, конечно, не знает, что Сноу – Ключник. Или был им когда-то, но навыки не пропьёшь даже в самую тёмную ночь. Дверь скрипит, когда открывается – медленно-медленно. Дверь эта никогда не скрипела, а теперь… Ведьма вдруг понимает, почему так нервничал тот человек со шрамом. Ей тоже страшно. - Верни всё на свои места! Она ждёт оклика «старая ведьма!», но его не звучит. Бледный человечек тянется к комоду, внутри у ведьмы всё сжимается: сейчас он доберётся до шкатулок, и тогда всё пропало, тогда годы её жизни и её забвения покатятся в тартарары. Но гость достаёт из верхнего ящика одну вещь, и это не шкатулка. - Этого будет достаточно для тебя, - вот что он говорит. Щёлкают ножницы, и пряди призрачными водопадами падают на дощатый пол. Они мокрые и оттого кажутся металлическими, и ведьма уверена, что если притронется к ним прямо сейчас, то руку сможет отдёрнуть, только расставшись с кусочком кожи. За такую плату она могла бы подарить ему армию. Или два королевства. Или… Но ей нужно всего лишь отпустить два голоса, пусть один из них и совсем особенный. А ещё к ней вернутся подаренные заклятьем ноги, плавники и чешуя. И ведьма спрячет их до лучших времён. - Сделано, - шепчет она, поднимаясь с колен от начертанной тут же, на полу, пентаграммы. Даже не пришлось бегать за кровью, её тут в следах этого ненормального в избытке. Ведьма не отрывает жадного взгляда от груды волос и не замечает, что и сам Сноу вернулся в свой прежний облик окончательно. Ступни не кровоточат, пить не хочется, как и забиться на дно и вечно слушать пение русалок. И голове никогда ещё не было так легко. Голоса возвращаются к Карстену и Хелле в тот миг, когда они шепчут друг другу о самом тайном, и они тут же осекаются. Их словно осыпало вдруг ворохом снега. - У тебя ноги, - говорит Карстен, будто это вовсе не очевидно. - А ты снова кракен, - весело вторит Хелле. И морское чудовище чувствует, как колдовство снова струится по его венам, снова звучит в его голосе. Он поднимается на ноги – те, что долго не выдерживают. Этого ему достаточно. Мистер Сноу ждёт их в «Солёном коньке», и улыбкой его можно народ пугать. О такой говорят «безумная». Хелле всматривается в него, ищет какой-то подвох, а потом понимает. - Твои волосы!.. - К морскому дьяволу их, - отвечает Сноу и заказывает кувшин молока. Сегодня они – снова неотделимая часть «Солёного конька». Пьют с Роном, слушают песни Колориджа и аплодируют Ежу. О долгах и ненастьях они поговорят завтра. Да только завтра приносит с собой опасного человека. *** Ведьма уложила весь свой нехитрый скарб в узелок, завернулась в дорожный плащ, взяла в руки палку и заперла дом. Ей надоел постоянный вид на полынь из окна. Для разнообразия, здорово было бы поглядеть на лёд. На севере его, говорят, столько, что из него можно построить лестницу до самой луны. Но не успела она сделать и пары шагов, как дорогу ей преградила чья-то большая тень. - Нехорошо брать чужое, дорогая, - вот что слышит ведьма до того, как снова отпереть дверь, вернуться в дом и сесть на лавку. После она никак не могла вспомнить, почему оделась для дальнего странствия, ведь она не покидала своего дома уже очень долго время. А потом ведьма заметила комод, и… и поняла, что плата должна быть равноценной и справедливой. Как в сказках. *** - Ты не посмеешь. Мистер Сноу оказался на песке, прямо перед замершим в воде ведьмаком. Щупальца его завивались в кольца, как и всегда, когда он злился, находясь на суше. В нём кипел гнев, кипел, как отнимающее голоса шипучее зелье, которое льётся через край. Он не собирался успокаиваться. Кто он такой, этот коротышка, этот рыжий сухопутный, этот бродяга, и что?.. Погодите-ка. Шрам у глаза. Рыжие волосы. Невысокий рост. Опасный человек. Тот самый, которого искал Сноу. И как Карстен сразу не учуял запах пепла, чужой и какой-то неправильный? Как сразу не почувствовал жар пламени, которое грозилось разгореться вокруг него в любую секунду? - Я не собираюсь отступать, - Карстен поднялся над водой, призывая на помощь смертоносные западные ветра. Он мог бы вызвать и бурю, но жалко, очень жалко рыбаков. Они, в конце концов, ни в чём не виноваты. Только по улыбке опасного человека – нахальной, уничижающей – Карстен понял, что Сноу обращался вовсе не к нему, могущественному морскому колдуну, заклинателю течений. Мистер Сноу пытался защитить его. Насколько же он опасен, этот Феникс? Он шевельнулся, этот рыжеволосый пришелец, и на пальцах мистера Сноу лязгнули ледяные когти. - Ты не тронешь их. Никого из них, - проговорил он, и от этого голоса Карстену стало страшно. Великий Кракен испугался, и чего! Каких-то слов! Того, как они были произнесены. Как приказ – и в то же время как мольба. - Разве ты не помнишь, что мне нравится, когда всё заканчивается хорошо? – Феникс улыбнулся ещё шире, и тогда Карстен заметил, что с его пояса до самой земли свисают заплетённые наспех косы. Знакомые, серебристо-белые, которые ни с чем не спутаешь. Мистер Сноу не ответил – приподнял блистающие лезвия когтей. Ведьмак видел, как напряжена его спина, как по шее, прямо из-под неровно остриженных вихров, скатывается капелька пота. И он – тот, кто пол королевства обошёл, чтобы найти человека – боится этого человека, даже теперь, когда нашёл его. Особенно теперь. - Я никого не трону, Сноу, - он мягко ступает по песку, и со следами, которые он оставляет за собой, что-то не так. Но Карстен не может понять, что именно. Ему хочется схватить мистера Сноу за его тонкую руку, утащить на дно, туда, где он сможет расправить серебристые плавники, где его не достанет пламя. У огня нет власти в морском царстве, и никогда не будет. Но ведьмак не может этого сделать. Где-то на задворках его рассудка живёт знание, абсолютное и непоколебимое, о том, что, если он спрячет мистера Сноу от этого Феникса, всё будет только хуже. Для него самого. Для них. Для Хелле. Для «звёзд» из «Солёного конька». Для обоих королевских дворов, подводного и наземного. И ещё для тех, кто живёт в башне со множеством дверей, кого Карстен никогда не увидит – но он знает, что им будет хуже всего. - На этот раз я пришёл за тобой. И Феникс берёт мистера Сноу за руку, с которой тут же водой опадают ледяные ножи, и больше ничего не происходит. До тех пор, пока прямо в воздухе не появляется Дверь. Она стара. Её деревянная обшивка изъедена кое-где червями. К дверной ручке прилипли засохшие водоросли, а на месте молотка висит перламутровый гребень и пара жемчужин. Карстен долгое время не может оторвать от неё взгляда. А когда, наконец, ему это удаётся, он на пляже один, за его спиной бушует море, испугавшееся призванных ветров, и сквозь начинающуюся бурю слышна песня Хелле. Она зовёт его домой. И после у них в самом деле появляется дом. Далеко отовсюду – от королевства людей, в котором Хелле оставила маску принцессы, и от королевства Детей океана, среди которых морской ведьмак не мог найти себе место. Он не оставил в своём старом жилище ничего, что могло бы напомнить о нём случайно заплывшему туда любопытному. Только затонувшие книги. Но их было опасно передвигать. Дом стоит на острове – высоко, среди холмов, отстроенный Карстеном и благодарными им пастухами. Здесь никто о них не слышал. Здесь никто не слышал о сбежавшей принцессе и о разъярившемся Кракене. Зато все здесь слышали о болезнях, но не все могут их лечить. А Карстен… Карстен на то и ведьмак, чтобы помогать окружающим за символическую плату. Иногда это еда, иногда – камни, иногда – ответная помощь. Если местные и замечают, что Карстен частенько пропадает в море, что часами сидит в солёной ванне и пьёт дождевую воду литрами, то они ничего не говорят. Молчание – лучший защитник из всех, о которых им только известно. Когда у принцессы и чудовища появляется малыш, они переглядываются устало, но радостно, и молча соглашаются друг с другом. У ребёнка тёмная отцовская кожа и русые волосы матери. А глаза голубые, как спокойное северное море. Дома они называют маленького Кристофера другим именем, и, когда на остров приходит зима, их сын быстро находит с ней общий язык. Он разговаривает с зимними ветрами, и ни Хелле, ни Карстен ему не мешают. Они рассказывают ему сказки, полные зимнего дыхания. В память - но о ком или о чём, они не помнят. Почему-то это очень важно, и на душах у них спокойно. На входной двери в их дом висят выловленные Кракеном жемчужины и перламутровый гребень, который однажды нашла на пляже Хелле. Это тоже должно что-то значить, но смысл уносят ветра, и остаётся только дверь, старая и совсем обычная. TBC