Сгоревшие сказки

Всё началось с того, что она умерла, а он никак не мог понять, произошло ли это взаправду. На её длинных чёрных волосах была кровь, но ведь она могла быть и чужой, ведь так? Её кожа побелела, но это могло случиться от холода – ведь она была родом из южной страны и привыкла к тёплому солнышку. Они не двигалась, а глаза её с каждым днём становились всё менее зелёными, и в них отражалось злобное белое небо – но ведь и это можно было объяснить. Она перестала рассказывать сказки. Это ведь была её работа – знать все сказки на свете – а она молчала, молчала и молчала, и ему становилось тоскливо без её голоса. А после пришёл другой Голос. Пришёл и сказал: - Эй, но ведь в сказках всё должно заканчиваться хорошо, не так ли? И он вспомнил, как разозлённый друг, тот самый, что перехитрил сорок разбойников, вышел в мир и растворился в реальности; вспомнил, как огненная птица погасла; вспомнил, что во всём виноват он один, он сам, что он своими руками обрёк на страдания сотни миров. И он вспомнил, как впервые увидел её – и как смотрели они на неё оба, беглец с дурацкой фамилией и тот, что обманул сорок бандитов. И Голос сказал: - Я открываю любые Двери. Даже ту, которую закрывает Смерть. Тогда всё сделалось простым и ясным. Когда, холодная и неподвижная, она вдруг открыла глаза, из них потекли слёзы. - Теперь всё будет хорошо, - произнёс он и улыбнулся. Отныне он будет Сезамом, Открывающим Законом, и пойдёт вперёд, потому что когда-то именно он натворил множество ошибок. И она пошла за ним, живая, та, что знала все сказки на свете. И осталась с ним до самого конца, пока путь не привёл их к Сторожевой Башне. Но это случилось не сразу. Сезам открывал Двери и забирал с собой сломанные Законы, одного за другим. Они дрожали, они боялись его. Она тоже боялась его. И со временем он перестал об этом жалеть. *** Когда это случилось? Шехеразада знала все истории на свете, даже те, которые не были ещё рассказаны – кроме собственной, конечно - но не могла вспомнить момент, когда Иван превратился в то, чего боялся. Зато она помнила, как всё начиналось. Для неё - с вывалившегося из шкафа русого паренька с каким-то непонятным агрегатом на спине и кучей безделушек на поясе. Она жила тогда во дворце, ждала своей скорой казни и ненавидела султана всем сердцем. Да и как можно было полюбить чудовище, которое только и делало, что убивало и слушало сказки? Как можно было полюбить того, кто слушал её, но на самом деле не слышал? Потому ей так легко было уйти, когда законы её собственной истории поломались. Потому ей так легко было остаться в Сторожевой Башне. Ей легко было поверить в волшебные Двери: она и так верила, что всё записанное рано или поздно должно где-то происходить. Может быть, не совсем так. Может быть, не совсем с теми. Но уж точно не в том невообразимо искажённом виде, о котором рассказал ей Иван. Шехеразада была величайшей сказочницей на свете, и её помощь в спасательных миссиях, которые предпринимал Сезамов – то ещё имечко! – была бесценна. Они спасали то, что могли спасать. Они приводили в Башню тех, кому некуда было идти. Неудивительно, что однажды они влюбились друг в друга. Шехеразада не знала, чем закончится её собственная история, потому что она уже давно перестала быть сказкой. Сторожевая Башня, со всей её иррациональностью, небывалостью и полным пренебрежением свойственным родной земле Ивана законам, не была сказочной избушкой или колдовским дворцом. Она сохраняла в своих постоянно изменяющихся стенах то, что позволяло сказочным беженцам не растворяться в реальности, она позволяла работать и сказочным Законам – но сама по себе не была такой уж сказочной. В её кирпичи въедалась реальность строгого мира, а коридоры с Дверьми постоянно подпитывали Башню другой силой. Сторожевая Башня превратилась в грань. Она могла бы стать тюрьмой: если бы не Двери, конечно. Однажды Иван рассказал ей, как нашёл их: спасаясь бегством от каких-то плохих ребят, неудачно упал и обнаружил целые залежи этих Дверей, брошенных, никому ненужных и волшебных. В это было поверить сложнее, чем в историю Алисы и её Подземья, но это объяснение было не хуже любого другого. Ничего не происходит просто так: и какой-то там беглец с фамилией, часть которой открыла ему пусть к сокровищнице сорока разбойников, не случайно сумел открыть Дверь, у которой и петель-то не было. Иван не думал тогда, он искал место, в котором мог бы спрятаться, а после… А после он оказался на груде золота, спина к спине с тем самым Али. Шехеразада знала эту историю. Она даже рассказывала её султану: ей нравился находчивый герой и то, что закончилось всё хорошо. Не всякая её история заканчивалась хорошо. Так уж устроен мир. Знал ли тогда Иван, какую безумную ошибку совершает, вывозя сокровища из волшебной пещеры и забирая с собой Али? Конечно, нет. Некоторые сорвиголовы имеют привычку думать уже после того, как купили заброшенную пятиэтажку под собственные нужды и начали потихоньку разбирать тамошние Дверные завалы. Когда Иван заметил, что что-то идёт не так, он начал всё исправлять. В меру своих сил. В меру сил тех, кого сумел спасти. И делал это до тех пор, пока не узнал, что Законы сломались не по своей воле – а потому, что он потревожил их покой. Стоило ему тогда, давным-давно, запыхавшемуся и думающему только о собственном спасении, сделать первый шаг – и всё полетело кувырком. И чем больше Дверей он открывал, тем больше ломалось Законов. Шехеразада не знала, когда Иван превратился в того, кем так боялся стать. Но она знала, когда её Сатоен сломался – в тот самый миг, когда узнал, что во всём виноват он один. Он вернулся к активным путешествиям за Двери. Он понимал, что Законы разворачивают войну – ведь они начали искать выход в Башню, поселяясь в голове её обитателей – и он показывал, что не собирается сдаваться просто так. А потом они заблудились. Они попались. И Шехеразада умирала – в этом она была уверена на все сто процентов. Она знала, как выглядит Смерть – ведь и её историю она тоже могла рассказать. Но Шехеразада вернулась. А Сатоен - прежний, делающий вид, что всё ещё можно исправить, но уже почти не верящий в это – исчез. Теперь она шла за ним по привычке, поначалу ещё надеявшаяся на лучшее, но после – уставшая и испуганная. У неё больше не получалось звать его Сатоеном. У неё вообще больше не было причин его звать. Чем больше Дверей открывал Сезам, тем равнодушнее он скользил взглядом по чёрным косам и всё больше смотрел внутрь себя. Туда, где кто-то почти исчезнувший всем сердцем желал исчезнуть как можно скорее – но Сезам не позволял ему этого сделать. Туда, где Законы, сломанные и очень злые, окружали его кольцом. Туда, где все Двери были открыты. *** Время было самым безжалостным противников путешественников за Двери. И самым верным союзником. Его можно было потерять и можно было упустить, а иногда – иногда и догнать. Ничто не ускользает так же быстро, так же неуловимо, как время – даже ваша первая жена, даже бухгалтер, который сливал активы на липовый счёт на каких-нибудь гостеприимных для преступников островах. Время стирает грани. Время лечит раны – силой привычки, или природной регенерации, или слабостью нашей памяти. Время может сыграть злую шутку. Из-за времени можно выть под Дверью сотни лет и тысячу лет ждать – а за ней в тот же срок пройдёт пара часов, не больше. Время может вернуть то, что было потеряно. Кай теперь снова заплетал косу дрожащими от почти забытого холода пальцами. Феникс отстал от него всего на один шаг и на один удар Дверью по лбу - а время на Ярмарке Чудес унеслось вперёд. Он взял за привычку ему помогать. В конце концов, Ключнику нужно было заново привыкнуть к бушевавшей внутри него вьюге, обрести равновесие и перестать замораживать то, до чего он дотрагивался. И кто мог помочь ему лучше, чем тот, кто носил в себе огонь? Феникс старательно разделял белые волосы и перекидывал пряди друг через друга, прислушиваясь к воспоминаниям Фэнхуана. Иногда он всё-таки просыпался – всё чаще и чаще, но обычно тогда, когда Ключника не было рядом. Фениксу это не нравилось, но прежняя ярость сменилась непонятным страхом. О нет, он не боялся какую-то там птицу, пусть и бессмертную. Ведь не могла же она быть сильнее Закона? Глупости, конечно, не могла. Феникс больше не допустит, чтобы какой-то другой Закон застал его врасплох, как это случилось в истории с Койотом. Он будет осторожнее. Он будет внимательнее. И он перестанет бояться взгляда этих жёлтых глаз, которые видел иногда во сне. Только дураки боятся зеркал.