Сгоревшие сказки

2. Если ты поверишь в меня, я поверю в тебя. Таков был здешний Закон. Волк поверил в Алису RE-11-42. Алиса RE-11-42, которая от кончиков собственных волос до кроличьих часов в механической руке ощущала себя Лили, поверила в Волка. Смех разлетелся по Системе, как вирус. Все оставшиеся Алисы вдруг поверили в самих себя. Вспомнили ту самую Алису со смешной фамилией, которой все они когда-то были. Оригинальная Алиса. Алиса-один-ноль. По Сети пошли трещины. Пошли трещины и по гладкому лицу Шалтая-Болтая, который так хотел контролировать целый мир. Он схватил Волка за волосы, протащил по терновнику и камням, выбросил в алое зеркало, разлетевшееся на тысячи осколков. Ни Уиллем, ни Лили не смогли его остановить. Никто из Алых Фигур не смог его спасти. Однажды Сеть рухнула, и обнажились обе реальности. Зазеркалье превратилось в Страну Чудес, красный цвет перестал быть вне закона, и армия Алис сделалась обществом любителей книг. Лили никогда не забывала Эрнеста, своего Белого Кролика, который научил её быть человеком. Никогда она не забывала и Волка, который напомнил Алисе RE-11-42 о том, по какую сторону зеркала она находится. И никогда не прекращала попыток его найти. Уиллем, Красный Рыцарь из Забытого леса, помогал ей. Своими изобретениями, своими знаниями и тем, что всегда был рядом. Он не был, конечно, Эрнестом. Но Лили снова чувствовала, снова была на своём месте и потому, конечно, снова смогла полюбить. Прошли долгие годы. Умер Уиллем. Состарилась Лили. Она была машиной, но только наполовину, и потому время, в конце концов, взяло своё. Седая, но всё ещё с гордо поднятой головой, и прямой спиной, и твёрдым шагом, Алиса отыскала Шалтая и его Совет, которые приторговывали потихоньку золотой скорлупой. Она безо всякого сожаления бы разбила их, всех, твёрдосплавных, слоящихся, и поглядела бы, как вытекает из них жидкая жизнь. Но Лили не услышала от них ни слова. Она нашла их слишком поздно: в лужах яичной желчи и чьей-то запёкшейся крови, живой и тёмной – разбитых, смешанных с золотыми осколками скорлупы. Лили очень хотелось верить, что это сделал Волк. Сколько они живут? Так же ли короток их век, как людской, или им отмеряно чуть больше? Говорят, у кошек девять жизней. Что, если у Волков их тринадцать? Лили умерла, так и не отыскав Волка, изменившего её жизни. Странное дело: сначала в твоей жизни появляется Кролик, чтобы доказать тебе, что ты нечто гораздо большее, а потом, когда ты обо всём забываешь, тебе напоминает об этом Волк. Хорошо, что они не встретились… хорошо ведь? Шли годы. Летели века. Провода превращались в змей, спутанным клубком собирающихся в самых укромных уголках Страны Чудес. Криокамеры зарастали ядовито-красной травой. Армия Алис оставляла потомков, которые не были похожи друг на друга ничем, кроме любопытства. О Сети говорили шёпотом, пока не перестали говорить о ней вовсе. Из гор поднялись великаны, которых, конечно, никто не ждал. Вместе с ними поднялся гигантский город, и, когда его улицы начали исчезать под стеблями бобовых стеблей, почти все великаны снялись с места – ушли на север и не вернулись. Исчезали пустыни. Пересыхали моря. Сеть превратилась в старую легенду, о которой всего напоминаний – ржавеющие непонятные конструкции. Мир стал другим. Разгладился. Раздался вширь. Перестал смотреть внутрь себя. Красный сменился зелёным. Алис сменили Алистеры и Алании. Их – Мэри и Марионы, Джилл и Джеки и сотни других, которые вольны были выбирать имена без цифр на конце. А то, что было когда-то былью превратилось в истории. Изменился и Закон. Вера стала другой: концентрированной, сильной, способной на самостоятельное существование. Все верили в слова, даже если после того, как они переставали литься, всё забывалось. Истории сделались могущественными – такими, какими и должны быть в сказках. В этом новом мире нужно было верить в себя. Безымянный бог был злым настолько, насколько мог себе это позволить в данный момент времени. Он не мог быть злее себя самого, а также любого Закона, который вдруг понимал, что сломался. А ещё он делал только то, что считал нужным. Пока местные убеждали Аврора, что в этих краях волков уже лет двести не видывали, Артур спал, а Экскалибур обдумывал своё довольно странное положение, Безымянный бог заставил Веру встать. Он приподнимал её ступни, сгибал колени и локти, распахнул глаза – в них теперь плескалась бездна. Он проскользнул по хозяйской лестнице к конюшням, а оттуда – в благословенную тихую темноту. И стал слушать. До него доносились шепотки сердитых сахарных белок, вздохи разочарованных гномов и гневные трели феечек. Темнота приносила ему сотни слов, звуков и обрывков невысказанных фраз. «Слушай», – прошептал Безымянный бог, не разжимая своих объятий. И спящая Вера слушала очень внимательно. Она проснулась от дождя, мелкого и злобного, как потревоженные осы: он ранил её лицо и руки, магнитными лентами струился по выданной сердобольной хозяйкой одежде. Радиоволны заполняли её голову, хотя девушка была уверена, что им неоткуда взяться в этом зелёном мире. Шапочкова проснулась на мокрой траве, под серым английским небом, и высоко над ней вились куда-то вверх стебли гигантских растений. Они проделывали дырки в небесах: потому, наверное, и шёл дождь. Он вовсе не хотел, но его заставили, как капризного, нашкодившего ребёнка. Молодому организму полезен свежий воздух, нужно выходить из застенок своей тучи. Даже если вряд ли вернёшься домой. Даже если вернёшься домой совсем другим. Прогрохотал в отдалении гром. Вера поёжилась. Как она здесь оказалась? Где это – здесь? Когда это – сейчас? Капитан Песочного отряда огляделась: с трёх сторон поля, а с четвёртой – кромка леса. Где же искать волка, как не в лесу? Даже если этот лес похож на город. Девушка попыталась подняться: тело затекло от неудобного положения, в правой руке покалывали сотни иголочек. Нужно было хорошенько размяться, прежде чем куда-то идти. Прямо под дождём, выбора-то особого и нет. Безымянный бог спрятался в самом центре грудной клетки, в том месте, где сосредоточен свет любого человека. Любого живого существа, если быть совсем точным. Где прятаться тьме, как не в самом сердце света? Там её вряд ли будут искать. Бог затаился, убрал свои щупальца, вдохнул чёрный туман, из которого состоял, и превратился в назойливую мысль. Одну из тех, которая появляется у вас, стоит вам пройти мимо торчащей из земли трубы. Вы проходите совсем рядом, а она так близко… Сложно не представить, как вы падаете, как брызжет кровь, как она окрашивает трубу в красный, когда-то запрещённый, и как вы задыхаетесь… Конечно, всё глупости. Шанс один на миллион. Но от мысли не отделаться. Она – тоже необходимое зло. То, что выходит из глупой веры. Вблизи лес был совсем не похож на город. Стены высоток были где-то здесь, под листвой, под стволами, под распускающимися на ветках цветами алого цвета, но отыскать их было так же сложно, как совесть. Вера, ведомая любопытством, потому что за этой Дверью сложно не быть любопытной, убрала с дороги несколько ветвей и приложила ладонь к холодному металлу. Только так можно было почувствовать окружающий её город. Каждое здание обвивали бобовые стебли – о них Вера тоже читала когда-то, но разве это была история про девочку, которая последовала за кроликом? Вовсе нет. В той сказке была корысть, было убийство, и была жадность. А ещё нищета. И отчаяние. И, конечно, вера в чудо. То, что двигало самой Шапочковой с тех пор, как она увидела во сне Безымянного бога. – Ау! – крикнула девушка, набрав в лёгкие побольше воздуха. Её окрик отразился от нескольких городских стен и исчез где-то в тучах. Разве не на них в той сказки жили великаны? Кровожадные любители человечинки? Вера закрыла рот рукой и тихонько выругалась сквозь зубы. Но ответом ей была тишина. Никто не спустился с грозовых облаков с топором наперевес: ни великан, ни великанья жена, ни маленький мальчик с арфой в руках и гусыней под мышкой. Может быть, где-то в Стране чудес тоже были огромные бобовые стебли, кто знает? А, может, Законы так перепутались и так перепугались, что уже не чураются перебираться из Двери в Дверь, чтобы переждать войну в совместном безумии? Безымянный бог потянулся и выпростал одно из своих щупалец. Вера тут же вспомнила о Грее. Хотя забывала ли она о нём на самом деле? Он должен был быть где-то здесь. Иначе она бы сюда не пришла. Так ведь? Совершенно одна. Без поддержки. Не позвав с собой ни Артура, ни Аврора. Когда это она приняла такое решение? Когда она забыла о том, что у неё есть собственный Разведчик и Ключник? Как она могла позабыть о том, что один теперь у Законов, а второй исчез, а их капитан не смогла сделать ничего лучше, как тоже попасться в одну из ловушек Законов? Они становились всё умнее, всё изощрённее. Может, стоило действительно отправить всех сказочных беженцев обратно, в любой мир на их собственный выбор, навсегда запереть все Двери вместе с Хранилищем Ключей и вернуться туда, куда, наверное, уже никто не хотел возвращаться? В реальность. Вера едва ли что-то могла о ней вспомнить. Была ли у неё семья? Если бы была, Сатоен вряд ли бы позвал её в Башню. Вряд ли бы она согласилась оставить свою старую жизнь и своих друзей ради Сторожевой Башни и вечной борьбы с последствиями чужой ошибки. Вера была совсем одна. Она ненавидела одиночество. Она… Безымянный бог лениво приоткрыл глаз, которого у него не было. Она должна была найти Волка. Она помнила только о нём. *** Джека вело любопытство. Снаружи Хвостик весь был покрыт застарелым и совсем новым мхом, пропалинами, следами от ударов молний, птичьим помётом и ещё тем, чему Джек не смог бы подобрать ни описания, ни слова. Великан был старым, нет, он был древним – древнее, чем мир, знакомый Джеку. Может быть, даже древнее, чем мир, знакомый любому гному. Зубы великана блестели даже в темноте, словно внутри них были заключены остатки ударивших в него молний, и Джеку не нужно было сильно напрягать зрение, чтобы увидеть дорогу. А она была. Выложенная крапчатыми камнями, в которых были вплавлены сверкающие искорки. Они давали достаточно света для того, чтобы видеть, куда ставить ногу. Свет от зубов исчез за первым же поворотом. Джек пошёл медленнее, ожидая, что он в любой момент провалится в какую-нибудь шахту и будет лететь вниз, и попадёт в пятку Хвостика, например. Но вместо того, чтобы упасть, Джек вдруг понял, что пещерная тропка выводит его наверх. Прямиком к великаньим мыслям? Но по подсчётам мальчишки, он уже давно миновал голову и должен был находиться где-то в районе лопаток. Могла ли эта пещера вести куда-нибудь в другое место? Хвостик сказал, чтобы Джек искал здесь свой страх. Чего же он боялся на самом деле? Заблудиться? Что же, этого нельзя было исключать. Это бы хорошо объяснило, почему дорога так петляет. Когда Джек уверился в том, что это и есть его страх – страх потеряться – ему вдруг стало легко на душе. Он даже начал насвистывать мелодию песни, которую любил исполнять гномий квартет. Струны мальчишеской души завибрировали в такт свисту. Талант виолончелиста передавался даже через чужое исполнение. Тропинка вдруг стала удивительно прямой. Ни одного поворота, ни одного лишнего камня под ногами, об который можно было споткнуться. Означало ли это, что можно возвращаться? Или нужно было всё-таки найти какое-нибудь материальное подтверждение своего страха? Джек обернулся и вдруг понял, что позади него нет дороги. Она выстраивалась только впереди, под его шагами, и стены потихоньку закрывали путь назад. Значит, вернуться было нельзя. Что ж, это забавно. Из этого может получиться неплохая приключенческая история. Джек шёл и шёл. Камни светились под его ногами. Свист отражался от тупика, следовавшего следом за мальчишкой, и обгонял его. Можно было сказать, что его вела песня. Джеку всё больше и больше нравилась история о нём самом. Если бы её рассказывал он сам, сейчас пришло бы время первой преграды. Но путь перед пацаном был лёгкий, и никакой преграды на нём не наблюдалось. Через пару мину Джек остановился и решил подумать. Тупик остановился вместе с ним. Стены пещеры начали сужаться. *** Аврор проснулся от того, что его легонько коснулись сухие обветренные губы. Он поднял голову так резко, что ударился о висевшую тут полочку. Что-то глиняное опасно звякнуло, закачавшись, и принц приготовился услышать характерный звон, но плошка, похоже, устояла. Раздавшийся совсем близко голос Артура был участливым, но Аврор всё равно услышал сдерживаемый смешок: – Ты в порядке? Должно быть, выглядела ситуация действительно смешно. Хуже было бы, если бы полка всё-таки грохнулась и вырубила Аврора ещё раз, вместо волшебного сна. Странно, что проклятие-таки добралось до него. Сна не было ни в одном глазу с тех пор, как они последовали за Верой. Когда его сморило? Неужели прямо посреди разговора с одним из здешних охранников? Они знали довольно много о том, что происходило в округе в последнее время, и были неплохим источником информации. – Буду в порядке, если ты скажешь, что я не уснул вчера посреди разговора… с кем бы то ни было. Артур кивнул куда-то через плечо, и Аврор наклонился, чтобы увидеть, на что ему указывают. За Разведчиком Стеклянного отряда стоял рыжебородый гном. Принц повидал многих гномов на своём веку, но этот, с вплетёнными в бороду цветами и заплетёнными в аккуратные косы волосами, явно выделялся среди остальной чумазой толпы рудокопов и горнодобытчиков. Такого можно было с лёгкостью представить рядом с принцессой, только что убравшей весь дом и заодно приведшей в порядок и его обитателей. – Миледи в порядке? – выдавил из себя, пунцовея, гном, и Аврор чуть не закатил глаза. Ну только не снова… Аврор поспешил выбраться из-за стола и бросил, поправляя стоящую на краю полки глиняную плошку, расписанную зелёными оленями (и почему зелёными?): – Милорд в порядке. «Предчувствую, что такое происходит довольно часто», – заметил Экскалибур, всё ещё завёрнутый в плащ и прилаженный на спину своего короля. – А то ты не знаешь, – прошипел Аврор и тут же продолжил, уже громко. – Извините, что уснул посреди разговора. – Оу, – произнёс гном, сузив глаза и внимательнее приглядываясь к принцу. При свете утреннего солнца, льющегося в открытые окна таверны, да ещё и в полный рост, гномий собеседник действительно выглядел чуть мужественнее, и всё же… Всё же… – «Оу», – произнёс Экскалибур как можно тише. Что это такое только что было? С ним говорил кто-то помимо этого похожего на шотландца самозванца? – Это что же… болезнь такая? – наконец сочувственно протянул гном, видимо, смирившийся с «милордом». – Что-то вроде. Гном покачал головой и утёр одной из своих кос навернувшие слёзы. – Ох, как же это печально. Позвольте посоветовать одного знакомого врачевателя? Она будет рада предложить вам сеанс лечебной музыки. О, я могу и сам сыграть! Прямо сейчас! Не дождавшись ответа, гном вдруг свернул губы трубочкой и принялся насвистывать мелодию, которая зазвучала прямиком в ушах обоих принцев и походила на многократно усиленный гром. – Никакой гномьей музыки под этой крышей! – помощь пришла в виде хозяйки таверны, которая уже привычным движением руки хлопнула гнома по макушке так, что он тут же заткнулся, и указала ему на дверь. – Вернёшься со своей группой, тогда можете сыграть что-нибудь под окнами. Только не так громко. Рыжебородый гном поклонился оглушёнными и еле стоящим на ногах принцам, протянул Аврору цветок из свой бороды и скрылся за дверью. Аврор схватил цветок рефлекторно, почти не заметив, что это ему такое протягивают. Его гораздо больше беспокоил звон в ушах, сквозь который окружающий мир был практически не слышен. – Вы уж извините бедолагу Фьялара, он не со зла, – прокричала хозяйка, сопровождая слова красноречивыми жестами. – Гномы все стукнутые немного. В лесу вообще все стукнутые. Артур кивнул ей, мол, ничего страшного, понимаем, и опустился на ближайшую лавку, потянув за собой своего спутника. Экскалибур задел рукоятью полку, и глиняная чашка с зелёными оленями всё-таки превратилась в груду осколков. Служение новому королю становилась всё сложнее и сложнее. *** Джек побежал. Что ему ещё оставалось делать? Он бежал до тех пор, пока ему не пришлось пригнуться, а потом и вовсе опустился на четвереньки и пополз. Свечение искорок в камнях ударяло по глазам, и мальчишка старался смотреть только вперёд, в постепенно сужающийся тоннель. Может быть, это и был его страх? Быть навеки замурованным, да так, чтобы его никогда не нашли? И стоило ему об этом подумать, как стены остановились. Вскоре мальчик смог снова выпрямиться в полный рост, а дорога снова начала петлять. Ну и дела. Джек снова начал насвистывать песенку, на этот раз другую. Её принято было напевать гномкам, укладывающим детей спать в сплетённые из цветов люльки. Такую песенку пели и Джеку. Пела не одна мама, а несколько, иногда хором, иногда по очереди, и всякий раз ему хотелось от неё не заснуть, а пуститься в далёкий-далёкий путь. И, может быть, даже стать героем. Глупые были мечты. Может. Джек боится не стать героем? Или стать им? Великан был прав: от героев жди беды, ведь они притягивают к себе неприятности. А кому нужны неприятности? Кто им обрадуется? Что будет делать Джек, если вдруг из-за него какой-нибудь огненный зверь подожжёт лес? Конечно, он победит чудовище, но сколько сгорит к тому моменту домов? А если кто-нибудь из волшебного народца сгинет в пламени? Джек не сможет себя простить ни за что. Каменный путь вывел мальчика в большую пещеру. Там, по её высоченными сводами, тянулись к вкраплениям созвездий в каменном потолке деревья, и между деревьев горел костёр. Джек вдруг понял, что немного замёрз, и не прочь погреться у огня в компании. Ведь кто-то же должен был развести этот костёр? Но чем ближе подходил Джек, тем больше понимал, что на поляне у костра никого нет. Никого, кроме громадного волка с горящей шерстью. Он лежал, свернувшись калачиком, в опасной близости от деревьев: слюна, капавшая с его клыков, испарялась прямо в полёте из-за исходившего от него жара, а его дыхание разносило вокруг пепел и искры. Да и деревья… ох, что это были за деревья! Вытесанные из чёрного камня, с листьями, похожими на перья, красными и оранжевыми. Словно здесь, в пещере, царила осень. Джек подумал, что было бы неразумно окликать чудовище так же, как и любого другого встреченного в лесу незнакомца. И потому вместо привычного «Привет!» выкрикнул более вежливое «Добрый день!» Он не был уверен, что сейчас день, но, когда Джек забирался в глотку Хвостика, солнце стояло высоко. Не исключено, что сейчас всё-таки день. Огненный волк шевельнул ухом, но больше никак на окрик не отреагировал. Наверное, не услышал. И Джек решил подойти поближе. В нескольких метрах от волка было так жарко, что с мальчика градом полился пот. Ему вдруг стало жалко это горящее существо. Как он пьёт? Как заводит друзей? Вряд ли многие согласились бы терпеть такое соседство. Казалось, рядом с таким чудище даже слова будут плавиться, не долетая до ушей. Ах вот оно в чём дело! Джек быстро подбежал к волку и выкрикнул приветствие во всю мощь своих маленьких лёгких. С уха посыпался пепел, и слетело несколько искр. А пацан тут же отбежал подальше – очень уж ему было жарко. Волк поднял голову и повернул свою горящую голову к замершему мальчишке. Джек старательно улыбнулся, как учила его одна из гномок, та, что лучше всех играла на арфе и плела лучшие на свете цветочные косы. Волк – вот это да! – улыбнулся в ответ. Это выглядело жутко, потому что клыки у чудища загорелись сильнее, чем его шерсть, а глаза у него на самом деле были парой горящих углей. Но Джек умел отличать дружелюбные улыбки от вымученных, и эта была искренней. – Хочешь послушать историю? – выпалил Джек, усаживаясь поудобнее под одно из деревьев. – В одном далёком-далёком королевстве на краю земли, стоял ледяной дворец… История, полная снега и вьюги, самопожертвования и босых ног, ступающих по льду, сделала своё дело – она победила огонь. К концу волк только дымился: шерсть его больше не горела, даже искры не пробегали. Только глаза остались угольями – но это, наверное, было в его природе. Джек завершил свой рассказ и улыбнулся в ожидании реакции. Огненное чудище, хотя непонятно, стоило ли его называть так теперь, благодарно кивнуло. Всё время, пока из Джека лились потоки слов, волк сидел смирно и смотрел на мальчика, не отрываясь. Он был хорошим слушателем. – Вот и славно, – Джек поднялся с места, отряхнул штаны и помахал огненному волку на прощание. – А мне пора идти, если ты не против. Волк мотнул головой и улёгся на своё прежнее место. У выхода из пещеры Джек решил оглянуться, чтобы помахать ещё раз, но огненного чудища уже не было среди деревьев. Наверное, ушёл искать своих друзей, чтобы рассказать им историю о ледяном дворце на краю света. Джек любил, когда истории шли дальше: от одного к другому. Так они пришли к самому Джеку, так от него и уйдут. Так окажутся где-то по другую сторону мира. Или глубоко под землёй. Или высоко в небесах. Или по ту сторону зеркала. Истории путешествовали иногда быстрее, чем люди. Джек иногда очень жалел, что сам не история. Будь он ею, давно бы уже посмотрел на мир. Давно бы уже вышел из леса. Хотя лес, конечно, был замечательным местом. Ведь лучше дома места нет, это знает каждый рассказчик, хоть раз отправившийся вслед за своими историями. Каменистая дорога, подсвеченная искорками, больше не становилась прямой. Джек решил, что это хороший знак. Она петляла, водила кругами, разветвлялась – и в конце концов привела в ещё одну пещеру. В её центре, посреди огромных камней, покрытых светящейся резьбой, лежала куча снега. Чем ближе подходил Джек, тем больше понимал, что это вовсе не груда снега. Сугробы вряд ли умеют дышать. В кругу из камней, на которых звёздным светом были нарисовано множество самых разных ключей, спал волк. Шерсть его была покрыта инеем, а над носом у его парили снежинки. Если это чудище откроет глаза, то вместо них, наверное, на пацана посмотрят кусочки голубого подводного льда. Джек усмехнулся и немного поёжился: в этой пещере, похоже, царила зима. Для холода у него тоже была история. О высокой горе, на которой жили небесные цари.