KRONOS

      Как только рассвет очертил горизонт, я сварил себе кофе и выдвинулся к Лале. Неутихающий гром бунта больше не пугал, он просто нарушал тишину, ненадолго сплетаясь с ней. Нет, сегодня я не умру. Это просто поездка в город. Туда и обратно.       Присев, чтобы расшнуроваться, я заметил их ботинки. Небольшие причудливые сапожки из мягкой кожи, аккуратно разрезанные там, где большой палец встречается с остальными, на манер традиционных японских носков таби вероятно принадлежали Розе. Его обувь, начищенная до блеска, старая, но содержащаяся в заботе, стояла поодаль. Даже на шнурках не было единого пятнышка.       Сейчас я пройду на кухню и увижу как он сидит на моем месте. Разозлившись от этой мысли, я зашагал через дом, намеренно топая по лакированному паркету. За столом, облокотившись на руки сидела Роза. Лала была права — если не знать что он занимает комнату, можно подумать, что его не существует.       — Я так и не смогла уснуть. В этот раз решила не закрывать окна, чтобы услышать солдат. Здесь, что, водятся койоты?       — Койоты не водятся в Средней Азии.       — Это определенно точно выл койот. — Роза протянула свою кружку мне.       — Как тебе будет угодно. — Cлегка поморщившись, я развернулся, — я не буду пить из твоей посуды.       Не дожидаясь, пока Лала спустится на кухню, я вышел на улицу. Роза поплелась за мной.       В машине было достаточно жарко, поэтому она открыла окно и сразу же закурила, не спросив разрешения. Я понадеялся, что она прожжет свое платье, кто вообще надевает платье, выезжая за покупками во время беспорядков. Спустились мы быстро, на дорогах не было ни одного человека. Свернув с узкого горного бездорожья на широкую улицу, я понял, что в машине почти нет бензина.       — У тебя бензин кончается, — Роза озвучила очевидную вещь. Я закатил глаза.       Интернета все еще не было, поэтому чего ждать от поездки, мы не знали. На дорогах то и дело появлялись наглухо тонированные джипы без номеров, поэтому дальше небольшого горного магазинчика, стоящего рядом с аптекой, я не спустился. Мне показалось, что Лала не хотела чтобы я покупал личные лекарства в компании другого человека, поэтому предложил Розе разделиться. Закончив с аптекой, я зашел в магазин.       За прилавком стоял подросток, который всегда выручал меня, когда я не мог работать и наличности не хватало даже на мелочи.       — Марк Сергеевич, ну как вы? — он протянул мне руку через прилавок. Мы поздоровались и мне почему-то стало легче. — Там брат лук выгружает, пойду помогу.       — Да нет, стой уже.       Я вышел на улицу. У магазинчика припарковался старый, разъеденный коррозией Volkswagen, у открытого багажника которого стоял старший брат продавца, вытаскивая мешок с луком. Я схватил второй. Он окинул меня оценивающим взглядом, и, не признав опасности, тихо сказал: «Брат, зацепи еще хлеб, вон, в пакетах. Еле довез все это через город». Мы занесли скудные продовольствия и пожали друг другу руки.       — Представляете, я ведь бросил курить два месяца назад, — сказал я, чтобы нарушить тишину. Мне не хотелось спрашивать, почему лук и хлеб везутся через город “еле”.       — Лучше возьмите сигарет, их может не быть какое-то время. Вы же раньше курили эти? — он указал на бутафорную пачку.       — Да. А стики появятся? Я без них вечерами по стенам ползаю. Еще немного и на мне начнут прорастать грибы.       — Как мне нравятся эти ваши словечки, даже спрашивать не буду, что там за грибы вы там выращиваете. А завоза стиков не было, там же все разгромили, — он выложил на прилавок все пачки сигарет, которые у него были. Я протянул наличные.       — Спасибо! Только вот, Марк Сергеевич, старайтесь больше не расплачиваться наличными. И вообще, не светите своим кошельком, — к нам подошел его старший брат, до этого раскладывавший свежие лепешки на деревянном постаменте.       — Вот, дарю, — он небрежно кинул пачку стиков. Они были уже распакованы, но, глядя на них, у меня округлились глаза.       — Что вы, я оплачу.       — Да нет же. Сказал — дарю, — он улыбнулся и отошел, будто опасаясь моего отказа.       Сев в машину, я уставился на полупустую коробочку. Не то, чтобы мне раньше не дарили подарков — в конце концов с Нового года не прошло и недели, но никогда еще мне не отдавали последнее. Не дарили все, что у них было, не зная, появится ли оно снова.       Роза, застрявшая в овощном отделе, тащила тяжелые пакеты. Я и не думал ей помогать, только открыл багажник, наблюдая за ее мучениями. Так уж вышло, что рукав ее пальто задрался сильнее обычного, и я смог насладиться видом ее шрамов. В голове что-то щелкнуло — именно о них споткнулся мой взгляд, как только я ее увидел. Она резала руки будто это бумага для оригами, не один и не два раза. Если приглядеться, все части ее тела были обрамлены тонкими белыми нитями, настолько незаметными, что увидеть их можно только при хорошем свете.       На обратном пути за нами увязалась тонированная машина без номеров. Дорога была пуста. Водитель не обгонял меня, когда я уступал ему место, то равняясь со мной, то немного сбавляя скорость.       — Не местный, что-ли? — заметила Роза.       — Сейчас узнаем, — я резко вырвался вперед и понесся по витиеватой горной дороге. Он поспешил за мной — видимо, только и ждал, когда я приму его вызов.       — Марк, сбавь скорость, ты нас убьешь.       — Я живу здесь настолько долго, что могу доехать до дома с закрытыми глазами.       — Ты едешь слишком быстро, остановись.       — Если ты мне не доверяешь, незачем было вообще садиться со мной в машину, — мы резко свернули на небольшую улочку и понеслись по прямой. Незнакомец и не думал отставать.       Всю прошлую ночь падал снег, поэтому, достигнув поворота, я решил войти в него на ручнике и еле проскочил встречную машину, которая тут же врезалась в нашего преследователя. Роза взвизгнула, опережая скрежет металла встретившихся капотов.       — Только не останавливайся!       Я уже тормозил, но Роза сжала мои колени, вдавливая ногу в педаль.       — Езжай дальше!       — С ума сошла?! Нужно проверить все ли у них в порядке, — я собрался выходить, но она почти заползла на меня, не выпуская из машины.       —Ты ничем им не поможешь, давай по газам.       — Успокойся, истеричка. Слезь с меня!       — Отвези меня домой! — Роза закричала так громко и как то по-особенному скривила лицо, что я зачарованно послушался.       Когда мы отъехали на приличное расстояние, она заговорила снова.       — Он не показался тебе странным?       — Нет, не показался. Все залетные парни так делают.       — И ты каждый раз начинаешь играть с ними в догонялки, чтобы отправить на тот свет?       — Это ты не дала мне ему помочь!       — А ему нужна была твоя помощь? У него даже номеров на машине не было, все тонировано. Лала сказала, что разграбили охотничьи магазины! Чем ты только думаешь?!       — Не нужно меня отчитывать, ну застрелил бы, что дальше.       — А ничего, что в машине я?!       — А разве ты сама не хочешь…— я бросил взгляд на ее запястья и осекся. — Хотел бы — пристрелил бы нас сразу. С чего ты решила, что людям приятно убивать друг друга просто так, это же глупо.       — А не просто так — интеллектуально? Он бы тебя убил. Так и знай. Я спасла тебе жизнь.       — Тебя об этом не просили, — сухо заметил я.       — А ты у нас смертник? — не унималась Роза.       — Только не говори об этом Лале, хорошо?       — Почему? Пусть знает, что с тобой не стоит водиться. Впускать в свою жизнь тех, кто ее не ценит — дурной тон.       Я ничего не ответил. Оставшийся путь мы проделали в тишине.       Роза подхватила пакеты и понесла их в дом, а я откинулся на сиденье и закрыл глаза. Как же нелепо выходит — человек, вскрывающий себе вены при каждом удобном случае читает мне нотации о самосохранении.       Следующие сутки я провел в постели, просыпаясь только на походы в туалет и проверку телефона, экран которого застыл, меняя цифры на часах. От осознания того, что весь мир находится в похожей полудреме, я дал волю уставшему организму. Спал с удовольствием, пожирая сон всем телом. Не помню, когда в последний делал это с мыслями о том, что можно не просыпаться, а только спать, настолько много, что сны начнут повторяться, израсходовав доступную фантазию.       Через двое суток я окончательно выспался. Не открывая глаз, я ощупал трясущиеся от голода конечности. На улице было темно, так что я не стал разбираться раннее ли сейчас утро или подступающий вечер. Это не имело значения. Изо рта несло как из гнезда только что высидевшей птенцов ласточки. Посмотрев на свои ладони, я понял, что еще раз заснуть не выйдет. Что произошло за эти дни? Я зажмурился и снова распахнул глаза, пытаясь согнать пелену, которая постепенно испарялась из памяти — аккуратные шнурки, зеленые глаза, силуэт, застывший на лестнице. Еще был запах. Я оглядел прикроватную тумбочку в поисках бумаги, но не нашел даже салфетки, на которой можно было собрать снившегося мне человека, запомнить его. Дойдя до письменного стола я понял что образы, которые я удерживал всеми силами успели испариться. Все вокруг меня казалось настоящим и очерченным, будто кто-то выкрутил графику на максимум.       Я поставил чайник и закончил умываться ровно к тому моменту, когда он вскипел. По привычке глотнул чая, который показался мне настолько невыносимо горячим, что я тут же выплюнул его обратно в кружку. Тревожный знак, я всегда пью чай этой температуры. Настоящий чай вообще нельзя пить теплым. Кто-то тарабанил в дверь.       Стараясь не нарушать идеально начатую рутину, я неторопливо надел свежую сорочку, не торопясь открывать. Если что-то действительно важное, могут и подождать. Беспокоить меня по мелочам, когда я всеми силами пытаюсь вспомнить сон, ощущения, которые он мне дарил, я не позволю.       Открыв дверь, я увидел Лалу. Она крепко меня обняла. Я тоже решил схватить ее со всей силы — обнять и сказать, что я больше не обижаюсь на появление студента. Я даже хотел узнать его имя, пока не понял, что она плачет.       — Ты сведешь меня в могилу, сволочь, — я не видел выражение ее лица, но по интонации понял, что сделал что-то не так. — Я ведь думала, что ты уехал на баррикады! Что ты умер! Марк, господи… — она снова зарыдала, вжимаясь в меня трясущимся от напряжения телом. — Куда ты пропал? Куда… — я знал, что стоит мне увидеть эту женщину в слезах, как сердце сотрется в сыпучую крошку.       — Лала, что случилось? Почему ты плачешь?       — Ты! Ты случился! Ты не открывал мне дверь! Роза тоже приходила, она волновалась! Где ты был?       — Дома. — растерянно ответил я.       — Не ври! — Лала сорвалась на крик, вырвалась из моих объятий и отскочила в угол, будто я ткнул в нее раскаленной кочергой. — Не смей мне врать! Ты уехал, бросил нас!       — Я просто спал, — я подхватил ее под руки и затащил в гостиную. — Смотри, я пью чай, вода только вскипела. К черту чай, я налью тебе джину, только успокойся.       — Смотри мне в глаза! — Выкрикнула она. — Все это время я старался избегать зрительного контакта, чтобы ее лицо, искореженное мокрыми дорожками слез не впечаталось в память. Отвернувшись к столешнице, я схватился за чайник, но почувствовал как она разворачивает меня к себе, слишком быстро и круто, так, что я еле успел поставить его на место, чтобы ее не обжечь. — Почему ты не смотришь мне в глаза?!       Я до сих пор не понимаю что двигало мной в момент, когда я поднял на нее руку. Сразу, как я ударил Лалу по лицу, мне захотелось чтобы я никогда не рождался, и, даже если от меня останется один пепел, он не должен послужить доказательством того, что я когда либо существовал в этом мире. К удивлению, тело реагировало на происходящее отдельно от разума. Я прекрасно слышал, как она выдохнула от удивления. Чувствовал, как кожа на моей ладони горит от непривычного столкновения. Видел, как последние капли слез с ее глаз разлетаются по четким, непредсказуемым траекториям, а затем и вовсе испаряются, делая взгляд чистым и молодым. Наконец, я посмотрел на нее — не так, как я делаю это обычно, скользя по лицу поверхностно, я посмотрел пристально, с желанием по-настоящему разглядеть человека, стоящего напротив. Так смотришь, когда совсем не понимаешь, чего следует ожидать, надеясь увидеть что-то знакомое, но никогда этого не находя.       Стало тихо, так, будто весь мир схлестнулся между нами, застывшими посреди гостиной, пытавшимися сообразить что должно последовать далее. Она среагировала быстрее — толкнула меня в кухонный гарнитур, схватила чайник и облила кипятком. Я оказался на полу, у ее ног. Инстинктивно накрыв голову руками, я стал ждать, что она скажет что-нибудь, найдет в себе силы разрядить обстановку, соврет, что это вышло не нарочно. Я бы поверил.       — Лала, мне больно, — шепотом сказал я, не понимая, что горячее — только вскипевшая вода или слезы.       — Знаешь, почему тебя не переносят собственные родители? — спокойно сказала она, — Посмотри на себя. Очередной жалкий мужчина, посмевший меня ударить.       — Я… Я… Лала, мне больно.       — Ты мерзкий, инфантильный ребенок, — Лала пнула меня по лицу, а затем еще раз и еще, не давая возможности даже вздохнуть. — Будь я твоей матерью… — она ненадолго замолчала, будто выбирая слова, которые по ее мнению смогут ранить меня сильнее, — Будь я ею, тоже бросила бы тебя.       — Будь ты моей матерью, — через силу выговорил я, — но ты не она. У тебя нет детей.       Я встал на четвереньки и поднес руку к ожогу на шее.       — А если бы ты их хотела, то не делала бы аборты, чтобы продолжить академическую карьеру, которая теперь, на старости лет, ничего не значит. Тебя навещают только студенты, на которых ты так смело променяла настоящих детей.       — Заткнись, замолчи! — выкрикнула она, ударив меня чем-то тяжелым по спине.       — Знаешь, оно и к лучшему. Хорошо, что ты бездетна. Говоришь, что из тебя бы вышла отличная мать? Твой деспотизм аскетичен, но это не значит, что его нет вовсе, — я знал, что должен закрыть рот, ничего не говорить, а только просить прощения. Нужно сказать, что я не знаю, что на меня нашло, сказать, что она должна прекратить пинать меня по ребрам своими аккуратными ботиночками, следы от которых я так четко ощущаю на своем лице. Ведь она даже не успела снять обувь, а мой рот наполняется чем-то соленым, возможно слезами, потому что все это никак не заканчивается — меня бьют и я не имею права дать сдачи.       Это был отличный день, по крайней мере, перед тем, как окончательно его закончить, я успел подумать о том, что умру не сегодня. Я закрыл глаза, стараясь не дрожать даже ресницами. Не сегодня, мое время еще не пришло. Я просто очень устал и хотел провалиться в сон, у которого не будет никаких тяжелых последствий.