Подмастерье Йоля

      Холодное зимнее солнце село, в последний раз в этом году озарив блёклое небо. Снежинки невесомыми осколками полетели к укрытой белой шубой земле, предвещая скорую пургу. Каждый год самой длинной ночью расходилась безжалостная стихия, стремясь скрыть следы тех, кто хотел остаться в тени. Тех, по чьей вине из деревень и городов бесследно исчезали люди, не оставив за собой ни крови, ни намёка на борьбу.       Кто-то говорил, что они сами уходили в метель, словно услышав чей-то зов. Другие верили, что пропавших похитили жуткие существа, собирающие жатву из человеческих жизней. Шли столетия, новые легенды приходили на смену старым, но одно оставалось неизменным: никто не знал правды.       Ингхильд не знала, как и все, но не боялась. Нечего стало бояться, когда мороз пробрался сквозь её меховой плащ и сковал тело. Она вжалась в еловые лапы, чьи колючки так больно впивались в красные от холода щёки. Зря, зря она убежала!       Калльтрике была сурова к тем, кто бросал ей вызов, будь то хоть отчаявшийся воин, хоть напуганный ребёнок. Где-то в родной деревне сейчас разжигали свечи в украшенных вечнозелёными растениями поленьях, накрывали праздничные столы и готовились встретить первый рассвет нового года. Весёлые, радостные дети бегали по соседским домам, выпрашивая угощение — яблоки и сладкую выпечку. Обычно Ингхильд увязывалась следом: дома такая роскошь бывала редко, — но не в этом году.       Она была изгоем. Её сторонились и спешили отвязаться поскорее, когда она появлялась на пороге, а соседские дети раз за разом доводили её до слёз. Она сбегала в единственное место, где могла побыть одна — в лес, дикий и непредсказуемый, но ставший куда родней дома.       Ингхильд долго не понимала, за что её ненавидят. Неужели лишь за серую кожу и острые уши?! Она была подкидышем — оскуральва в человеческой семье. Сводные братья и сёстры травили её наравне со всеми, отчим не замечал, как пустое место. Лишь мачеха относилась к ней пусть не как к дочери, но хотя бы сносно, хотя и требовала помощи по хозяйству. Не такой жизни хотела Ингхильд: в её жилах текла кровь гордого альвийского народа!       На этот Йоль она стала козлом отпущения. На неё вылили ушат грязи, высказали всё, что копилось в чёрных человеческих душах все эти годы, обвинили в чёрной магии, которой она не владела, но которая преследовала каждого оскуральва… Ингхильд снова сбежала в лес, на свою любимую поляну, крикнув на прощание, что больше ноги её в родной деревне не будет, и уже жалела. Мороз всё крепчал, пурга усиливалась, не позволяя вернуться. Куда же десятилетней девочке найти обратную дорогу в такую погоду?       Смерть страшила. Как бы ни было тяжело с утра до ночи работать по дому, а летом — и в поле, умирать не хотелось. Но Ингхильд замерзала насмерть. Кожа её казалась почти белой, губы посинели, а пальцы в тёплых перчатках не гнулись. С каждым вздохом облачка пара у рта становились всё прозрачнее. Сердце билось медленно, натужно.       Слёзы покатились по щекам, морозная корка застыла на ресницах. Ингхильд молила богов, чтобы её нашли какие-нибудь охотники. Всем в деревне наверняка плевать, что она исчезла. Вот только и охотников на Йоль в лесу не бывает: они дома, с семьями, греются у огня… А если бы кто-то и решился её искать, то не нашёл бы: никто не знал, как далеко она уходила, а лес был густым и древним. Сколько смертей он повидал за тысячелетия? Сколько людей и альвов замёрзло здесь, точно так же прижимаясь к деревьям в попытке спастись от кусачего снега и согревая дыханием руки?       Сознание угасало. С тихим всхлипом Ингхильд прикрыла глаза, надеясь лишь, что попадёт к богам, а не в тёмный Фалльдхейм, где будет вечно скитаться среди ледяных скал под взором Кольдфрикта. Надежды было мало: замёрзнуть зимней ночью по собственной глупости — не достойная смерть, открывающая путь в Хьярлигхалль, где вечно пируют славные воины.       Ингхильд почудилось, что под чьей-то мягкой поступью захрустел снег. Быть может, это слуги Кольдфрикта явились, чтобы проводить её к вратам Фалльдхейма? Или это отчим нашёл её и сейчас заберёт домой, к тёплому очагу? Ох, как хрупки были надежды, но Ингхильд многое бы отдала, лишь бы они оказались не напрасны!       Мех коснулся лица, но он не был холоден, как шерсть Кольдфрикта. Или легенды лгут? Ингхильд не знала, да и не хотела знать. Мысли путались, сил поднять отяжелевшие веки не хватило. Что-то большое и тёплое обвилось вокруг неё, укрывая, как тяжёлым одеялом. Ингхильд больше не боялась: кем бы ни было пушистое существо, рядом с ним отступал страх и приходило чувство защищённости и спокойствия.       «Спи… Спи, чтобы узреть новую жизнь…» — замурчал на ухо едва различимый шёпот, и Ингхильд не стала противиться. Она провалилась в спасительные объятия сна…       …Чтобы вынырнуть из тяжёлого, наполненного тревогой омута в холодном поту. Та страшная ночь, когда она едва не погибла, снилась ей год за годом, хотя лес давно стал родным и больше не казался смертельно опасным. Нет, не так. Ингхильд сама стала его частью.       Она выглянула из-под тёплых шкур, в которые завернулась, лёжа на широкой скамье. В очаге посреди дома потрескивал огонь, наполняющий тени глубиной, отчего просторный зал длинного дома казался ещё больше. На украшенном резьбой столе лежало зажаренное вчера кабанье мясо, рядом стояла початая бутылка мёда.       В полумраке зажглись зелёные глаза. Огромный чёрный кот, девять лет назад спасший замерзавшую девочку, свернулся клубочком у очага. Горстка обглоданных костей лежала у его лап. А ведь совсем недавно это был припозднившийся охотник…       Ингхильд передёрнуло. Она никак не могла привыкнуть к тому, что её друг и спаситель охотится на людей. Сама она была для него исключением из правил — он не убил её, когда мог, а вырастил и воспитал, научил магии. Благодаря ему Ингхильд стала друидом и больше не нуждалась в человеческом обществе.       «Ты не спишь. Почему? — шёпот Кота доносился отовсюду, и в то же время звучал будто бы в её голове. — Тебе вновь приснился кошмар?»       Ингхильд кивнула. От этого существа не скроешь ничего — ни мыслей, ни потаённых страхов.       — Йоль… Зачем ты спас меня тогда? — она наконец-то решилась задать вопрос, мучивший её все эти годы.       Йольский Кот ненадолго зажмурился, окунаясь в воспоминания. Время для него, бессмертного создания богов, летело незаметно, а мгновения, значимые для смертных, казались ему пустяками.       «В тебе были тёмные крупицы. Те, из которых мы с тобой взрастили древо твоей магии. Ты — прирождённый друид, Ингхильд. Той ночью я собирался убить тебя, как и всех, кто волей случая оказался в моих владениях, но почувствовал в тебе силу и тьму. Ты не нашла себя среди людей, но не могла искать альвов, и я открыл для тебя новый мир, дал тебе шанс», — его слова лились медленным, плавным потоком, как едва оттаявшая вода.       Ингхильд верила ему: он никогда не лгал и сделал для неё больше, чем приёмная семья. Чудовище, в чьих когтях сгинуло множество людей, существо, которого страшились во время зимнего солнцестояния, дало ей то будущее, которое почему-то не смогли дать настоящие родители, оставившие младенца у порога человеческого жилья. И Ингхильд изменилась. Стала такой, какой хотел видеть её Йольский Кот.       «Спи. Завтра будет непростой день», — сказал он, накрывая её пушистым хвостом.       Ингхильд зарылась лицом в его густую шерсть. Она знала, что задумал Йоль. В их лесу обосновались сектанты, приносящие жертвы своему божеству и вытягивающие жизнь из этого места. И они поплатятся за осквернение леса жизнями.       Существует миф, что друиды — существа светлые, но все почему-то забывают, что покровительствуют им такие же тёмные боги, как и всем остальным. И про альвов Ц'ур — предателей и изменников, отвернувшихся от своей богини, — тоже предпочитают не вспоминать. А ведь они таятся в лесах, высасывают все соки из природы и поглощают жизненную силу зверей! Тёмные, нечестивые твари… Ингхильд боролась и с ними: вытягивая жизненные силы леса, они медленно убивали её.       Засыпая, она чувствовала гнев духов, жаждущих крови тех, кто рискнул вторгнуться в их владения. И завтра Ингхильд станет клинком, который их кровь прольёт и позволит ей пропитать землю этого священного места…       Она привычно проснулась затемно, умылась прохладной водой из кадки и, не завтракая, собралась в бой — надела кольчугу под мантию, вложила в ножны украшенный замысловатой витой резьбой меч и прихватила стоявший у стены костяной посох.       На улице было морозно, как и той зимой, когда кончились её страдания и началась настоящая жизнь. Дуновение ветерка бросило снег ей в лицо, обжигающе холодный воздух опалил горло. Запах смолы и хвои смешивался с запахом смерти: лес терял силы и медленно умирал. Ингхильд стряхнула остатки сна и до побеления костяшек сжала посох, уже предвкушая, как обрушит на горе-колдунов мощь древней магии. Злость придавала сил.       Ингхильд направилась к капищу сектантов. Она чувствовала, откуда сочится, подобно гною, чёрная, отправляющая всё живое энергия. Её собственная магия отнюдь не несла в себе света, но не была опустошительной и неконтролируемой. Ингхильд чувствовала боль леса, что ядом разъедала и её душу. Стоило ей коснуться дерева, как покрытая изморозью кора отзывалась теплом и мольбой. Лес не мог защитить себя сам.       Ингхильд шла по узкой заснеженной тропе, останавливаясь на мгновение возле деревьев, видевших смерть, и прося о помощи тех, чьи кости были погребены под их корнями. Резьба на её посохе наполнилась вязкой тьмой, что ползла по тонким линиям, очерчивая руны и магические символы.       Удар посоха о мёрзлую землю отозвался странным, неестественным эхом, и сердцебиение в это мгновение показалось оглушительно громким. Откликаясь на зов, из земли полезли скелеты в почерневшей от времени броне. Магия связала их голые кости и наделила гротескным подобием жизни. Вновь те, чьи жизни забрали дикие звери и холод, встали на бой, пусть мечи их заржавели, а души были уже далеко от истлевших тел.       Мёртвые последовали за Ингхильд, когда она направилась к уже близкому капищу. Деревья расступились, открывая каменистую поляну, истыканную идолами, словно копьями. Эти истуканы не походили на те, что доводилось видеть Ингхильд, или те, о которых рассказывал Йольский Кот: их не вырезали из дерева. Нет, эти идолы состояли из костей людей и животных, а вырезанные на них очертания не напоминали лиц. Нет, то были морды! Драконьи черепа, и неизменно — три. Древние, запретные руны покрывали их сверху до низу, сливаясь в узор, от которого невозможно было оторвать глаз. Взгляд сам скользил по резким и плавным линиям, уголкам, точкам и чёрточкам… Ингхильд усилием воли заставила себя посмотреть на деревья — это всегда успокаивало.       Истуканы, на первый взгляд расставленные хаотично, образовывали символ, чьё значение было для Ингхильд тайной. Ей не хватало опыта, чтобы расшифровать письмена на кости и понять, какую руну обозначили тёмными идолами сектанты. Кровавые разводы на истуканах, тоже очертившие края каких-то знаков, ни о чём ей не говорили. Одно стало ясно: маги, осквернившие лес, уже проводили здесь свои грязные ритуалы.       Впрочем, не истуканы были самым страшным, а алтарь. Он стоял в центре капища, окружённый черепами и не горящими сейчас свечами. Засохшая кровь коркой покрывала его, оттеняя угловатую резьбу, и принадлежала она явно тому, чьё изувеченное тело лежало сейчас на алтаре. Ингхильд отвернулась, сглатывая вдруг ставшую вязкой слюну. Ком тошноты стоял в горле. Она повидала немало мёртвых, но сейчас и ей стало дурно.       Но она знала, что должна делать. Алтарь, истуканы — всё это капище должно быть уничтожено, а сектанты перебиты! Йольский Кот говорил, что сегодня утром они снова придут сюда, чтобы завершить ритуал и чествовать своего покровителя. Ингхильд оставалось только ждать.       Долго стоять без дела не пришлось: спустя четверть часа в лесу захрустел снег, раздались тихие голоса, и на капище вышли мужчины и женщины в тёплых меховых мантиях. Многие из них носили ожерелья и наплечники из костей. Лица покрывали устрашающие узоры, а капюшоны и воротники украшали соколиные перья. Среди людей Ингхильд заметила нескольких альвов и громилу-гротква'адца, но опаснее всех был предводитель этой секты. Во главе колонны гордой походкой шёл альв с белой, как пергамент, кожей, что был на голову выше самых рослых калльтрикийских мужчин. Он был из тех, кто опустошает и иссушает всё вокруг себя, вытягивает силы из всего живого. Тот, кого отвергла сама Ц'ур.       — А, мы привлекли внимание здешнего шамана? — с мерзкой улыбкой проронил он, встав так, чтобы между ним и Ингхильд оказался алтарь.       — Вы привлекли внимание кое-кого пострашнее, — со сталью в голосе сказала та.       — Вот сейчас и узнаем, так ли это, — альв обернулся к своим послушникам и спокойно приказал: — Уничтожить нежить.       Ингхильд выхватила меч прошептала заклинание. Тьма в узорах её посоха стала ещё глубже. Из-под земли вырвались толстые корни деревьев, окружая капище частоколом. Никто не сбежит!       Сектанты ринулись в атаку, скелеты — им навстречу. Зазвенела сталь. Живые сносили черепа мёртвым, и те разваливались, превращаясь в безжизненные груды костей. И тут же, рядом, нежить пронзала врагов насквозь, окропляя кровью проржавевшую сталь. Вопли и хруст костей слились в жуткую мелодию боя, но она отошла на задний план, когда Ингхильд перехватила взгляд альва Ц'ур. Его алые глаза пленяли, словно вязкий омут, сковывающий движения и затягивающий всё глубже на дно.       — Глупая девчонка… — протянул альв, и его голос показался громом, что перекрыл шум боя. — Вся кровь, что прольётся здесь — лишь жертва богу костей!       Мурашки побежали по спине. Ингхильд всё поняла. Этот помешанный фанатик подстроил ловушку, чтобы по её вине послушники погибли сегодня, незадолго до зимнего солнцестояния, на этом проклятом капище! А что будет с ней? Наверняка её ждёт та же судьба.       «Только если я проиграю», — напомнила себе Ингхильд и обнажила меч. В магической дуэли с ним ей не выстоять: альвы Ц'ур — прирождённые друиды с извращённой сутью. И потому она бросилась к нему, замахиваясь для удара. Вопреки ожиданиям, противник был вооружён. Шагнув в сторону, он сбросил чёрную мантию, под которой оказалась кожаная броня, и выхватил из ножен короткие парные мечи.       Ингхильд ударила вновь, описав клинком дугу. Альв умело парировал удар, заблокировал её меч одним из своих и ударил вторым в живот. Она отскочила в сторону, и лезвие прошло очень близко, но не задело. Со скрежетом проскользили друг по другу клинки.       Альв Ц'ур разорвал дистанцию и пошёл вокруг противницы, вынуждая её поворачиваться за ним. Та неотрывно следила за его движениями. Рядом двое сектантов сражались со скелетом, который отступил назад и уверенно раскрутил на цепи моргенштерн. Удар! Кинжал юркой девушки вонзился ему в глазницу, но это не остановило нежить. Тяжёлый шипастый шар впечатался в грудь её напарника, и тот с бульканьем повалился на землю.       Звуки смешались в неразборчивую какофонию. Ингхильд не слышала шагов, но каким-то шестым чувством почуяла, что сзади кто-то есть, и в последний момент кувыркнулась практически под ноги альву. Подошедший со спины сектант с боевым топором промахнулся, а второго шанса ему не дал скелет — он досадных ошибок не допускал и без труда проткнул противника насквозь.       Свист рассекаемого воздуха резанул по ушам. Время словно замедлилось. Ингхильд перекатилась вбок, и это спасло ей жизнь: альв Ц'ур вонзил клинок в землю, впрочем, тут же выдернув его. Ингхильд вскочила, одновременно бросаясь на него. Он отступил, пропуская её мимо. Не встретив опоры, она упала на четвереньки и сразу же кинулась вправо. Два лезвия в ударе накрест просвистели там, где только что была её шея.       «Йоль, где же ты?» — подумала Ингхильд, поднимаясь и отступая к корням. Сырая древесина коснулась волос. Отступать некуда, а противник сильнее и опытнее. Альв пошёл на неё, предвкушая победу, и она не сомневалась, что убивать её сейчас он не станет. Поражение означает мучительную смерть во славу злобного божества.       Ингхильд окинула взглядом капище. Сектанты добивали последних скелетов. Надеяться не на кого… Значит, нужно уничтожить всех, кого возможно, пока ещё есть время.       И она воззвала к силам таким же древним, как боги. Дремлющий лес на мгновение совсем затих. Даже снег словно замедлил свой танец, плавно опускаясь на землю. Кончики пальцев закололо, энергия пробежала по телу и разрушительной волной вырвалась на волю, подчиняя себе саму природу. Налетел ураганный ветер, гнущий деревья и сбивающий с ног людей. Корни шипами взметнулись из-под земли, пронзая всех, кто оказался на пути, и только альв Ц'ур стоял неподвижно посреди этого хаоса и улыбался.       Он тоже был друидом, и куда более сильным. Вот только богиня природы отвернулась от своих созданий, и их души отравила тьма.       Тьма, которой он не преминул воспользоваться.       — Хватит! — его голос пробился в самые глубины её сознания, подчиняя и подавляя. — Склонись предо мной и прими свою судьбу!       Ингхильд не могла противиться. Корни стремительно скрылись под землёй, забрав с собой сектантов и скелетов; улёгся ветер. Вновь только снег оседал на голых ветвях деревьев. Обессиленная Ингхильд упала на колени, беспомощно глядя на своего врага. Она ещё могла бы вонзить клинок ему в сердце, но его тяжёлый взгляд не дал ей пошевелиться.       Альв подошёл к ней. От него веяло такой силой, что Ингхильд поняла: ей не одолеть его. Где-то внутри сломалась защита, и она почувствовала, как жизнь покидает такое слабое тело. Кровь из носа потекла по подбородку. Страх и злость сменились опустошением, а затем… Затем пришла боль. Ингхильд изогнулась до ломоты в спине, давясь собственным пронзительным криком и не видя ничего, кроме рубиновых глаз перед собой. Мир поплыл, и вот их уже стало шесть, а утренние сумерки сгустились, превращаясь в непроглядную тьму. Бледное лицо альва обернулось драконьим черепом. Тремя драконьими черепами с горящими алыми глазами.       «Нет! — Ингхильд казалось, что она кричит, но горло свело судорогой, и ей остались лишь мысли. — Йоль! Йоль, помоги!»       Откуда-то она знала, кто явился ей в предсмертных видениях. Древний кровожадный бог, давно растерявший силы. Бог, поклонение которому каралось смертью во всех уголках Сфертрума. Бог костей, чьё имя — Кнолльшальген.       Ингхильд не могла противиться. Не было сил. И казалось, что конец близок, как вдруг всё закончилось. Сквозь пелену морока послышался предсмертный крик альва, и наваждение отступило. Ингхильд упала в снег, не веря, что жива. Холод, мгновенно пробравшийся сквозь перчатки, в эти мгновения был приятнее всего на свете, потому что мёртвым не бывает холодно.       Йольский Кот разорвал фанатика в клочья в прямо смысле слова и сел, облизывая окровавленные когти. Ингхильд подползла к нему и прижалась к пушистой лапе.       — Спасибо… Я… — язык заплетался. — Я видела Кнолльшальгена. Он ещё существует…       «И покуда так, над всеми нами нависает угроза», — закончил её мысль Йольский Кот.       Собрав оставшиеся силы, Ингхильд подошла к ближайшему дереву и положила руку на его ствол, прося лес навсегда уничтожить капище. Корни, окружавшие его, разломили костяные идолы на множество мелких кусков и, обвив алтарь, утащили его под землю.       А Ингхильд взглянула на светлеющее небо. С каждым рассветом становилось ближе зимнее солнцестояние, в которое она вновь пойдёт по людские души с Йольским Котом. Утратив свою альвийскую природу, юная оскуральва стала чем-то большим — не духом, но и не простой смертной… Одним из тех существ, которые берегли мир от большего, чем они сами, ужасающего зла, но вселяли страх в сердца смертных.