скажи «уху», и я влюблюсь

— куроо, это пиздец. — все, что чеканит бокуто в ответ на вопрос друга о том, как поживает его славный бро-братан-братишка. куроо тяжело вздыхает, потирает переносицу и театрально громко прикладывается плечом к дверному косяку, скрещивая руки на груди. — а поконкретнее? — самый пиздецкий пиздец из всех существующих пиздецов в моей совиной стране, бро! — и лоб бокуто встречается со стеной. короткий испуганный выдох срывается с губ куроо, пока он наблюдает за медленно отшатывающимся от вертикальной поверхности другом и совсем немного молится богам о том, чтобы не отнимали у его бедного бо последние крупицы мозга, ибо он сам в состоянии выбить из себя все оставшееся в черепной коробке. — хей-хей, бро, потише, — куроо отталкивается от косяка и, загребая в охапку бокуто, плюхается с ним на кровать последнего. — расскажи, что именно заставило тебя прибегнуть к столь тяжелым мерам по рассечению собственного лба о бетон и что именно является причиной конца света в нашей тихой милой вселенной, — куроо буквально восхищается собственным красноречием, но приобнимает и поддерживающе похлопывает друга по плечу. — пиздец. — все, что выдыхает бокуто спустя минутное молчание. и продолжает спустя ещё несколько долгих мгновений: — я не могу дышать рядом с ним. клянусь, бро, из меня то вырывается бесконечный поток слов и я кручусь вокруг него словно тупой шмель, то я просто, блять, краснею, как девчонка, и изо всех сил думаю о мертвых несчастных совах, только бы не встал.. ей-богу! я. так. больше. не. могу. — он пылает, — пиздец. изо рта куроо вырывается грустный свист, подстать унылому мычанию его опечаленного друга. — бо, ну, не пора бы тебе признаться уже ему? любовь всей твоей жизни не будет вечно сидеть у окна в ожидании чуда — твоего озарения, — куроо толкается локтем в соседний бок и констатирует, — акааши не будет вечно свободен, бокуто, реально, прикинь, его завтра уже примнет какой-нибудь коноха. он на него глазищами своими то давно зыркает… — тецуро чувствует, как бокуто весь подбирается и видит, как сжимаются до того безвольно болтавшиеся между его ног руки в кулаки. тишина небольшой комнаты, которую они делят вместе в стенах весьма не нового, но вполне еще ничего такого, университетского общежития, разрезается только грузными вздохами бокуто и мягкими насвистываниями куроо. бокуто чмокает губами, разжимает кулаки и падает лицом в свои раскрытые ладони, обреченно мыча куда-то в пол. — даже если бы я захотел признаться ему, я совершенно не знаю, как и когда мне это сделать, мы практически не видимся за пределами универа, а делать это здесь я совсем не хочу-у, он не заслуживает такого-о-о. бело-черные пряди волос колыхаются из стороны в сторону, и бокуто покачивается всем телом, хныча и воя, словно побитый, но отчаянно тянущийся к своей луне полночный волк. куроо с него и смешно и грустно одновременно, но не будь он лучшим другом на всей планете этой, то не имел бы в мозгу своем светлом уже гениальный план. и он готов был этим планом поделиться. практически всеми его деталями. брюнет накрывает своей большой ладонью колючую макушку и теребит пальцами двуцветные волосы. — план есть, мой дорогой друг! — довольно восклицает и прижимает ладонью чужие пряди крепче. — и какой же? — потерянно вздыхают в ответ. — прихорошись завтра к семи часикам вечера. только как полагается, бо! — куроо сам разрывается изнутри, такой довольный, обожравшийся сметаной кот. — а дальше? — а дальше — сказка, бо, сказка! — красавица и чудовище? — нет, дурак, ты не уродливый совень, даже не смей думать! — но… — без но, ты красавица, бо, и акааши у тебя тоже ничего, — куроо прерывает тыканье локтем под ребра, и он давится воздухом, изо всех сил стараясь прокашляться мужественно и быстро-быстро. — однако подготовься все-таки хорошо, не мне же падать на колени перед хладнокровным крашем. спустя мгновение после осознания свои слов, куроо жалеет, что напоминает бокуто о странной безэмоциональности акааши большую часть времени, но потом вспоминает, что рядом с котаро акааши на самом деле меняется. только вслух он ничего, конечно же, пока не говорит. со стороны левого бока слышится угрюмый хлюп, но куроо не видит ничего, кроме резко стукнувшегося о колено бокуто его родного кулака и краем уха ловит тихое и покорное: — ладно. завтра наступает неожиданно. то есть неожиданно быстро для всех, как и все остальные дни в жизни, потому что время на самом деле будто ускоряется каждую секунду ещё на две, и за ним просто невозможно поспеть. какие дни тут успеть сосчитать получится вообще? и долго и томительно ожидаемо для кого-то. а именно: бокуто котаро. вечер приходит ещё более гнетуще быстро и устрашающе медленно одновременно. он нервничает, и ничто не может заставить его перестать поглядывать на циферблат часов. семь. дверь распахивается, будто размашисто пнутая ногой, и бокуто уверен, что совсем не будто. и на пороге комнаты возникает он. его самый лучший на свете бро. с самыми лучшими новостями на свете, как считает последний, как минимум. — поднимайся, мой милый влюбленный друг, пора вызволять твою принцессу из башни одиночества, — горделиво скандирует новоявившийся, — да последуй же за мной в обитель веселья и разврата! — и грозно хохочет в завершение своей пафосной речи. — че? бокуто просто ахуевает со своего бро иногда, простите его скудную любовь к театру. — че-че, бо, ниче, — куроо скукоживается и пыхтит уже с гораздо меньшим напором, и продолжает: — мы идём на вечеринку к ойкаве и иваизуми, а там будет практически все наше братство, вот че. так что поднимай свою упругую задницу со стула и топаем-топаем. ножками. прямиком к мечте. и бокуто слушается, поднимаясь, идет следом и молится всем своим существующим тотемным животным-богам, чтобы не упустить шанс и не потерять голос прямо перед ним, кейджи, и не утонуть в луже собственного растаявшего достоинства, захлебываясь волной гнетущего стыда. вдох-выдох, бокуто, вдох-выдох. он мотает головой и делает очередной шаг вперед рядом со своим лучшим другом. и спотыкается пару раз. но куроо держит, как и всегда, улыбается ободряюще и целеустремленно ведет его к заветной мечте с небесной красоты именем. акааши кейджи. в съемной квартире ойкавы с иваизуми очень даже недурно. точнее сказать, дурнюще от разномастного запаха табака и невероятно потрясающе от яркой и громкой атмосферы. бокуто любит такое движение. ему нравится энергия, в которой в таких местах можно буквально захлебнуться. где можно самому не сдерживаться и в голосинину орать любые треки, стучать друг о друга редкими для спортсменов кружками пива (или чего покрепче там наливают ещё) и просто расслабиться. каждый день будто находясь на готовой вот-вот взорваться пороховой бочке под названием чертовалюбовьксамомусовершенномунасветеакаашикейджисовторогокурса, он уже теряется в днях, когда не сдерживается изо всех сил, не ухукает без причины или не молчит, тупо уставившись в один неприлично округлый зад, а потом и в озорные глаза его обладателя. кстати о нем. бокуто уже на протяжении часа, что здесь находится, пытается выискать глазами акааши и все не находит. а стоп. входная дверь распахивается, и вместе с толпой других второкурсников в упакованную под завязку квартиру заходит он. челюсть бокуто встречается с полом. и, кажется, совсем никто тому не удивлен. с десяток минут бокуто бесстыдно наблюдает за каждым движением темноволосого парня в компании знакомых-друзей, плевать. за каждым взмахом ресниц, движением губ, перекатом пальцев и колыханием густых прядей. за каждым поворотом этого стройного и изумительно (как всегда) одетого тела. один раз глаза бокуто даже пересекаются со взглядом синих глаз акааши, и у первого на какие-то четверть века отказывает сердце. неожиданно раздается истошный вопль, и деловито вышагивающий в центр гостиной ойкава кричит: — теперь, раз уж все в сборе, пора играть!! иваизуми за его спиной вздыхает, скрещивает руки на широкой груди и закатывает глаза. ничто не может помешать его парню веселиться сегодня, даже он сам. в конечном счете во всех углах огромной комнаты, на всех поверхностях, нашедших свое место здесь, располагаются чьи-то пятые точки. людей много, и бокуто надеется на то, что его звездный час не придет никогда, просто очередь не дойдет, не успеет. однако у судьбы на него совсем другие планы. ну или у бро его лучшего чуть-чуть. все начинается весьма невинно. доблестный ханамаки решает стать первопроходцем сегодняшнего развлекательного мероприятия и кусает пятку матсукавы первым, стоя в мостике. вниз головой, да. кенма в свою очередь выбирает правду и горько платится потому, что ойкава просит поделиться первой грязной мыслью, которая пришла ему в голову при виде куроо. кенма глухо признается, что подумал: — насколько идеально эти большие ладони с длинными пальцами накроют его задницу и докуда эти пальцы дойдут. на то куроо заинтересованно играет бровями и пересаживает кенму так, чтобы он сидел прямо перед ним, опираясь спиной на грудь тецуро, и укладывает голову на плечо своего парня. бокуто наблюдает за счастливыми друзьями рядом, смущенно спокойным кенмой и очевидно восторженным куроо, прижимающим светловолосого к себе, и улыбается. он действительно хочет быть так же счастлив когда-нибудь. и желательно, с акааши кейджи. так увлекается своей радостью, что не замечает пару глубоких синих глаз, наблюдающую за ним. так проходят ещё несколько очередностей, и хината вынужден сидеть на коленях кагеямы до конца игры, а яхаба и кьетани переплести пальцы и крепко держать друг друга за руки, передвигаясь куда бы то ни было, и тоже до самого конца. бокуто простодушно улыбается ещё шире, но шокировано пищит сразу же, как палец ведущего ойкавы указывает прямо на него. охохо, время пришло. и да, куроо ни разу в этом не сомневается после того, как бокуто ожидаемо выбирает действие. и прежде чем кто-либо успевает вставить хоть слово, куроо яростно выкрикивает задание: — поговори с акааши на совином так, чтобы он задрожал. ойкава потирает ладони с азартной улыбкой на губах, когда вокруг у всех будто попадали напрочь челюсти. бокуто тяжело сглатывает и поворачивает голову к акааши. ему кажется, что он видит шок и неверие в глубоких морских радужках и румянец на белоснежных щеках. бокуто прокашливается и неосознанно задирает руку за голову, чтобы неловко почесать свой колючий затылок. акааши молча кивает, и тогда бокуто поднимается с места и идет к нему. к своему недоступному и столь великолепному, что аж тошно, идолу, господибоже. ущипните бо кто-нибудь. он застывает прямо напротив акааши, возвышается над ним, сидящим у диванного бока и, очевидно, нервно теребящим пятку сложенной бабочкой одной своей ноги. бокуто на секундочку теряет связь с реальностью, подмечая про себя всю нелепость и угрожающую пылкость этого момента: он сейчас, мать его, стоит над акааши, героем всех своих ночных (и дневных тоже) фантазий, и молится, чтобы не оплошать сейчас никоим образом. ни в чем. перед ним. он, видимо, так долго сосредотачивается на этой мысли, что не замечает, как ойкава где-то сбоку кричит о том, что пора бы уже выполнить столь интересное задание, а не телиться. и акааши даже дергает его за низ штанины, вовлекая тем самым обратным в реальность. пиздец, легче не стало от слова совсем. бокуто опускается на колени перед брюнетом, а затем и вовсе плюхается на задницу, чтобы хотя бы позой подстраховать самого себя. но так неудобно. он тянет руки навстречу к парню и касается его бедер, акааши дергается, но никаких действий, чтобы оттолкнуть, не предпринимает. — можно я?.. — начинает было бокуто, но акааши кивает раньше, чем он успевает закончить свой короткий монолог. совенок внутри бокуто пищит от счастья прикосновения к этим потрясающим бедрам и разрывается от рыданий, когда котаро замечает ещё более интенсивный красный на любимых щеках. господи. он решает не медлить больше и быстро прихватывает акааши под бедра, так, будто он практически ничего не весит, и уверенно пересаживает к себе на колени. теперь значительно удобнее. и опаснее, он забыл упомянуть. теперь и бокуто медленно, но верно заливается румянцем, изо всех сил внушая своему члену спать. не вставать. блять, только не просыпаться сейчас, когда акааши так замечательно умащивается на его коленях. когда иваизуми уже во второй раз затыкает бурчащему позади ойкаве рот своим, очень смачно, чтобы неповадно было. бокуто понимает, что пора. и попадает губами к сразу дернувшемуся вверх ушку кейджи. на секунду он забывается, сжимает своими большими ладонями круглые бедра и проводит языком по всей раковине, но голову резко простреливает и… он ухукает. сначала тихо, посылая легкие вибрации в ушную раковину. разгорается и ухукает еще, прямо как сова, таинственно и спокойно. эти мягкие совсем лесные звуки наполняют все слуховые каналы акааши, он прикрывает глаза и хватается ладонями за мускулистые плечи, и ему кажется, что сейчас вокруг него лес, нависающие сверху огромные ветви деревьев, густые копны листьев и дикие, но такие родные птицы. с глазами бокуто. точь-в-точь, с его золотистыми глазами. акааши резко распахивает веки, неосознанно тянется всем телом к прижимающемся к его уху лицу, пытаясь впитать как можно больше немыслимо глубоких звуков и дрожит. очень смущающе и сумасшедше дрожит. то ли от того, что не верит, насколько реалистично то, что он слышит, находясь в центре обычной студенческой тусовки, а не в глухой чаще. то ли от того, что бокуто котаро, этот большой, но такой милый третьекурсник, всегда неосознанно будоражащий что-то внутри акааши такое, что сам акааши не может объяснить и найти, находится так близко. буквально накрывает его своим теплом. акааши хочется плакать от того, как нелепо ему нравится то, что делает бокуто сейчас. какие удивительные сигналы он посылает своими губами в самое сердце акааши. и акааши почти падает в обморок, потому что в паху тяжелеет, воздух в легких будто пропадает вовсе, и тело уже не подчиняется своему обладателю, подрагивая в крепких руках. бокуто теряется в нем вовсе. не перестает разговаривать с волнующимся парнем в своих объятиях на животном и прежде, чем успевает себя остановить, облизывает и целует покрасневшее ушко несколько раз. они становятся похожими на заблудившихся в лесу путников, забывших обо всем на свете в зеленой темноте с проблесками небесной голубизны. и бокуто не замечает, как возбуждается, пока акааши не начинает ерзать на его коленях. и тут бокуто проклинает свою гребанную выдержку, которой нет. акааши свою, кажется, тоже. так думается котаро, когда он внезапно отстраняется от него и бросает взгляд вниз, на недвусмысленно выпирающий бугорок на его джинсах. акааши очухивается следом, трясет головой и сжимает пальцы на бокутовских плечах, опуская глаза туда, куда только что смотрел светловолосый. у него на мгновение мутнеет в глазах, а потом он неожиданно вскакивает с чужих коленей и бросает скомканное, вроде «мне нужно отойти», и уносится из комнаты. бокуто ошарашено провожает его своими золотистыми пуговицами, пока в гробовой тишине, стоявшей в помещении все это время, не раздается задорный свист льва. — воу, вы тоже слышали это? бокуто-сан реально умеет говорить с совами? за что яку мягко шлепает его ладонью по рукам, скрещенным на своих плечах. — бокуто, ты… я впечатлен, — говорит дайчи, и суга, приподнимая умостившуюся на его плече голову, согласно кивает и тепло улыбается. — но я бы на твоем месте уже упорхнул за акааши, бо, — высказывается и иваизуми, по-дружески понимающе вздыхая. и бокуто срывается с места. он находит акааши в одной из гостевых комнат. брюнет стоит у окна и легко подрагивает, обнимая себя за плечи. бокуто на короткий миг замирает в дверном проеме, оценивая ситуацию, а потом плюет на здравый смысл и просто впечатывается в него. акааши чуть не падает, но бокуто крепко обхватывает его своими большими руками и заключает в железные объятия. он не знает, почему делает это. просто чувствует, что так правильно. но акааши начинает метаться в его руках, и теперь бокуто уже сомневается в своих благих намерениях. — бокуто-сан, отпустите, — лепечет совсем тихо барахтающийся в его руках кейджи. и бокуто ослабляет хватку, вспоминая о том, что забываться ему нельзя. — ты… я… акааши, тебе не понравилось, да? прости, — срывается с резко высохших губ спортсмена. — мне не стоило соглашаться на это задание, прости… акааши моргает и тупо пялится на поникшего парня перед собой, совершенно теряясь в своих мыслях и чувствах. — я… бокуто-сан, нет, — начинает он и сглатывает огромный ком в горле, — мне не не понравилось. бокуто приподнимает голову и непонимающе смотрит на скукожившегося под его нечитаемым взглядом брюнета, все ещё ужасно избитый собственными порывистостью и глупостью. — я, просто… простите, — акааши сгибается пополам, извиняясь и одновременно пытаясь скрыть стоящие в глазах слезы смущения, обиды и злости на себя и свое предательское тело. — за что ты извиняешься, акааши? — слезы застывают в синих глазах, когда бокуто задает вопрос, находясь на грани абсолютного замешательства. он тут бесспорно точно ничего не понимает. вообще ничего. — я… не хотел смутить вас своей… реакцией, бокуто-сан, я… акааши не успевает договорить в пол, потому что его резко припечатывают к стене и пыхтят прямо в лицо. господи, почему котаро кажется таким сексуальным, когда злится. господи, о чем ты думаешь, кейджи. — какой реакцией, акааши? о чем ты?! это я, должно быть, обидел тебя своим непристойным поведением, — бокуто буквально рычит от негодования, все ещё вжимая акааши спиной в стену, цепко давя на плечи. акааши теряется в нем. в его мерцающих драгоценным металлом широко раскрытых глазах. в его надувшихся губах. — мы с моими неприличными языком и членом очень извиняемся перед тобой, акааши, — говорит он. и акааши разбивается о землю. они кто? что? акааши хлопает ресницами и начинает дрожать, все ещё сжимаемый бокуто, он беззвучно смеется, наблюдая за тем, как парень напротив из состояния разгневанного и серьезного переходит в состоянии смущенного и поплывшего. наверное, бокуто мысленно избивает себя за все, что произнес. а точно, он уже насилует свой тупой мозг всеми возможными ругательствами. и акааши не знает, как так происходит, но он по какой-то причине, решает, что можно. и хватает бокуто за футболку, тянет на себя и целует. и почти не задыхается от того, как это хорошо. бокуто останавливает свое тело, по инерции наваливающиеся на кейджи со всему маху, и опирается ладонями на стену, по бокам от его головы, и целует в ответ. он думает спросить, что происходит, но забывает, потому что акааши чертовски хорошо целуется и так жмется к его груди, комкая в кулаке край бокутовской футболки, что вспомнить о чем-либо вообще не представляется возможным. — кейджи, — бокуто выдыхает имя шепотом, прямо в губы дрогнувшему второкурснику, и прижимается всем телом. акааши перемешает ладони с живота бокуто на талию, а потом сцепляет пальцы за сильной спиной и сам вдавливает бокуто в себя, как можно ближе, теснее. он раскрывает губы чуть шире, и бокуто проталкивается языком меж ними, сцепляясь с языком акааши. они целуются остервенело, голодно, будто мечтали об этом годами, что совсем не далеко от правды. их зубы едва сталкиваются, когда акааши неосознанно прикусывает язык бокуто, а потом извиняюще посасывает. и у бокуто срывает тормоза. он трется бедрами о бедра кейджи, зубами прихватывает его нижнюю губу и упивается мягким стоном, который буквально глотает вместе с отсутствующим кислородом. акааши стонет, а бокуто больше не может. — кейджи, — снова шепчет он, — кейджи, — имя, словно сокровище, которое котаро боится показать миру, чтобы не потерять, никогда, — если мы не остановимся сейчас, я не сдержусь, — слова слетают с губ рвано и тонут в поцелуе, — клянусь, я не сдержусь, кейджи… — и целует. целуетцелуетцелует. акааши целует с такой же яростью. целует и замком своих ладоней толкает бокуто за поясницу в себя, и сам толкается тазом навстречу. — и не надо. целуетцелуетцелует. бокуто умирает и возрождается вновь. а акааши первый, кто тянет его футболку вверх, намереваясь сдернуть ее с этого потрясающего тела. чувствовать больше, ярче, до конца. помутневшие от возбуждения глаза бокуто недолго фокусируются на любимом лице, он отрывается от зацелованных губ, чтобы слегка улыбнуться и стянуть ненужную тряпку через голову. бокуто уже намеревается напасть на акааши снова, но тот чуть отталкивает его от себя, игриво взмахивает густыми ресницами и сверкает почерневшими жемчужинами. одними губами он шелестит: — смотри. и хватается тонкими пальцами за верхнюю пуговицу своей рубашки. у бокуто, кажется, отказывает сердце. а зрачки заполняют собой всю блестящую радужку, и из носа будто вырывается пар. член дергается, и бокуто становится физически больно от того, как ему хорошо и плохо одновременно. акааши тем временем закусывает губу, смотрит на него, как на очевидную жертву, и расстегивает пуговицу за пуговицей, медленно оголяя белоснежную кожу груди, девственно чистую и бархатную на ощупь. бокуто убеждается в этом, когда касается его. не сдерживается, рычит и касается, сдергивает рубашку до конца и обжигает и обжигается о фарфоровую кожу. предательские мурашки пробегаются по телу кейджи, и он стонет, когда бокуто прихватывает губами его сосок, облизывает, покусывает, целует. акааши хватается за предплечья бокуто и, закидывая голову назад, стонет. — бокуто-са-ан… — акааши давится стоном, когда чувствует, как бокуто оставляет пылающую метку прямо под грудью. — котаро, — бокуто отрывается от топленого тела в своих руках и очень внимательно смотрит в вмиг просветлевшие глаза кейджи, направленные только на него. он хочет, чтобы так было всегда. чтобы кейджи всегда смотрел так на него, всегда. только на него. всегда. и он будет. — котаро, — срывается с зацелованных губ прежде, чем акааши успевает понять, — котаро, — он будет смаковать это имя вечно, играясь с его удивительными нотами на своем языке, — возьми меня. вечно. нечеловеческий рык соскальзывает с языка котаро, и он хватает акааши под попу и почти бросает на кровать, но держится, старается, как может, бережно охраняя свое сокровище от самого себя. бокуто хватается пальцами за кромку джинсов акааши, справляется с пуговицей, молнией и сдергивает их вниз. бокуто не может себя контролировать, когда тыкается носом внизу живота акааши и вдыхает аромат его тела. он чувствует, как акааши втягивается и рвано дышит. — ты, — шершавые подушечки едва касаются резинки трусов, и бокуто останавливается. — ты первый, — выдыхает акааши сверху, смотря на него так, как не смотрел никогда. оголенный до крайности, доверившийся всецело, предательски откровенный. он сводит бокуто с ума. одежда слетает с их тел с остервенелой скоростью. бокуто раздражается, когда находит очередное препятствие на своем пути, но акааши каждый раз так мягко трогает его и так честно стонет от соприкосновений голой кожей, что у бокуто просто нет шансов. только капитулировать и следовать за ним. и все. бокуто целует торчащие тазовые косточки, нежно поглаживая пальцами по лобку, и акааши под ним бултыхается от бури эмоций. бокуто готов продать дьяволу что угодно, чтобы видеть такого акааши всегда, лишь рядом с собой. под собой. он опускается ниже, выцеловывая и помечая каждый миллиметр бархатистой кожи, акааши дергается, но бокуто крепко держит его за бедра, накрывая губами сочащийся смазкой член. господи, как давно он этого хотел. языком очерчивает головку, слизывая солоноватые капли, и обводит каждую венку, каждый изгиб, медленно проталкивая член до конца, до самой глотки. бокуто начинает двигать головой, сжимая губами ровный ствол, и сосет. так упоительно, что акааши практически больно от того, как несправедливо хорошо. и бокуто самому так стыдно хорошо, что больно. — ко-ота-ро, — акааши заикается, рефлекторно подмахивая бедрами вверх, и зарывается длинными пальцами в торчащие во все стороны крашенные пряди, сжимает их в подрагивающей ладони. — да? — бокуто приподнимается, со звонким чмоком отрываясь от своего занятия, и смотрит на акааши снизу вверх. обоих отчего-то бросает в дрожь. — п-пожалуйста, — выдыхает кейджи, перебирая острые пряди между пальцев. бокуто на секунду зажмуривается от того, как приятно то, что делает с ним кейджи сейчас. — да, чего ты хочешь, кейджи, — бокуто словно завороженный наблюдает за тем, как акааши морщит нос и обреченно стонет, только после осознавая, что так делает только хуже и себе, и бокуто. черт. — скажи мне, чего ты хочешь, кейджи, — говорит он, клянется, — я сделаю все. — так сделай это, — акааши оттягивает белые волосы чуть назад, заставляя бокуто ещё больше приподнять подбородок и ещё пронзительнее впереться глазами в глаза кейджи. — сделай меня своим. черт. бокуто не контролирует то, на какой оглушительной громкости рычит, приподнимаясь на руках, чтобы тут же добраться до лица акааши и вгрызться в его приветственно распахнувшиеся губы. он отрывает одну руку от матраса и, не отрываясь от любимых губ, шарится по тумбочке, нащупывая какой-то тюбик. он понятия не имеет, откуда в комнате смазка, но смеет предполагать, что ойкава и иваизуми либо чертовы кролики, либо гребанные лучшие друзья на планете, заботящиеся о своих гостях в любой ситуации. однако, думает он об этом совсем недолго, потому что акааши в нетерпении уже кусает его за щеку изнутри и трется членом о крепкое бедро, что у самого бокуто вызывает резкий скачок температуры. смазка капает на пальцы, разнося едва заметный мятный запах по комнате, бокуто греет ее между пальцев, а потом приставляет к сжавшемуся кольцу мышц акааши, отвлекая на себя. бокуто трется носом о его щеку, дышит загнанно и целует скулу, пока проталкивает один палец в узкий поход. это все похоже на сон. котаро готов выть на луну от того, насколько реалистичен и сказочен этот сон. который не сон вовсе. и выть хочется еще сильнее. постепенно акааши привыкает к одному пальцу, двигающемся внутри него. бокуто добавляет второй и бережно толкается ими внутрь. он массирует мягкие стенки, расправляет пальцы на манер ножниц и снова и снова растягивает пальцами проход. когда акааши принимает третий палец, все внутри будто резко сжимается в один скомканный узел. бокуто начинает двигать пальцами, расставлять их как можно шире и щупать все, до чего только может дотянуть, и в какой-то момент акааши вскрикивает, вскидываясь на простынях, и узел внутри него резко распадается. бокуто ухмыляется и агрессивнее работает пальцами, растягивая акааши, заставляя его извиваться и умолять. господи, как ужасно прекрасно котаро лицезреть такого акааши. и как мазохистки болезненно слушать его стоны и игнорировать собственный возбужденный член. — пожалуйста-а, кот-таро, — акааши воет на грани, пятками царапаясь о гладкие ткани. и бокуто не смеет больше ждать. он снова обращается к тумбочке в надежде обнаружить там ещё и презервативы, и когда находит их, уже не удивляется, лишь благословляет господа. и раскатывает латекс по излишне чувствительному стволу. бокуто умащивается на акааши сверху, приставляет член к пульсирующему кольцу и плавно толкается внутрь. акааши стонет, запрокидывая голову, и бокуто наклоняется, целуя открывшую ему нетронутую никем шею, доходит до конца. шлепок мокрых тел друг о друга заставляет акааши вскрикнуть и схватиться руками за простыни, крепко зажмуриваясь. он кивает. и бокуто тянется назад и толкается вперед, давая акааши время привыкнуть к его внушительным размерам. толстый и венистый член растягивает акааши изнутри, как ничто иное раньше, и он старается расслабиться. изо всех сил старается отпустить. бокуто вновь двигает бедрами, а потом ещё раз. он закидывает ноги акааши к себе на плечи и толкается, а акааши подбрасывает вверх. кейджи выгибается дугой, кажется, будто ещё чуть-чуть и сломается, и двигает тазом навстречу члену, скрывающемуся в нем с новой силой. под новым углом бокуто начинает долбить его с остервенением, обхватывая широкими ладонями стройные ляжки, он чуть сгибается вперед и виляет бедрами. акааши сгребает простыни в кулаки и кричит. бокуто мажет головкой по простате и на мгновение застывает от того, насколько развратно восхитительно выглядит сейчас парень под ним, горячий и страстный, кричащий его имя. и толкается сильнее. член бьется о простату снова и снова, бокуто долбится в него всей своей мощью, утробно рычит и едва ли не вгрызается в растянутую перед ним шею, покусывая и зализывая везде, где только может дотянуться. у акааши кружится голова, он не может сфокусироваться на одной точке, перед глазами разрываются огни, а внутри жжет неимоверно. но так, блять, хорошо. акааши стонет, не в силах сдерживать себя. стонет имя бокуто, не слыша своего голоса. в ушах - вакуум, в голове - целлофан, а задница зудит от напора дьявола. он открывает рот, чтобы что-то сказать, но с губ не срывается ничего, кроме звенящего стона. бокуто смотрит на него и, резко вытаскивая член, переворачивает акааши на живот, приподнимает его бедра вверх и входит снова. голова утыкается в подушки, руки дрожат, и акааши не может на них даже опереться. он отчаянно пытается поймать ртом воздух, напрочь выбившийся из нутра. бокуто пронзает его изнутри так же, как когда-то пронзил своей неловкой улыбкой и «уху» его сердце. акааши мычит, и котаро накрывает его тело своим, продолжая размашисто толкаться бедрами. такой кейджи, извивающийся под ним, выстанывающий его имя, желающий его, сводит его в могилу. да любой кейджи делает это. но сейчас… котаро хрипит, прикусывая его затылок, и ускоряется еще. его член так идеально проникает в кольцо растертых мышц и так идеально теряется внутри него. тепло и мягкость стенок вынуждают бокуто рычать. он двигает тазом, чувствует оглушительную власть и ничего больше не видит, кроме черных волос, щекочущих нос, и распятых пальцев акааши, которыми он совсем не в состоянии повелевать. член акааши трется о матрас, сочится смазкой, и акааши не знает, как много ему нужно, чтобы взорваться. бокуто натягивает его на себя, кусает голодно, впиваясь пальцами в бока. акааши слышит, как загнанно он дышит, вспоминает его животные глаза и раскалывается изнутри. — котаро! — кричит он, заглушаемый подушкой, и кончает, все ещё чувствуя, как яростно вспарывает его вход бокуто. котаро дергает ушами, жмурится и толкается особенно глубоко, кончает с любимым именем на губах и буквально падает на спину кейджи. он перекатывается на бок, рядом с акааши, медленно вытаскивает член из растянутого кольца, не без удовольствия наблюдая за тем, как потерянно сжимается опустевший вход и как скукоживается сам кейджи от этого ощущения покинутости. бокуто снимает презерватив, перевязывает его и отбрасывает куда-то в сторону. акааши на секунду смущается от столь невинного (по сравнению с тем, что было минуту назад) действия и прячет лицо в ладонях. когда бокуто оборачивает руку вокруг его талии и уверенно прижимает к себе, акааши опускает ладони и поворачивает голову в его сторону, смотрит в большие, глядящие на него, переполненные нежностью глаза. и дрожит от ощущения правильности, когда бокуто прижимает своими губами к его, целует мягко и ухукает на кончик его языка. — я люблю тебя, — выдыхает он и тихо ухукает еще раз. акааши улыбается, накрывая ладонью его щеку, и шепчет в ответ. — я люблю тебя тоже. в главной комнате же, кажется, улыбаются все, и каждый о своем. хината хихикает, когда кагеяма щекочет его живот, и подпрыгивает на его коленях. суга любовно чмокает дайчи в плечо. а иваизуми шлепает ойкаву по затылку на надутое и протяжное «ива-чан» и затыкает рот поцелуем.