~
Однажды срезанные гладиолусы резко вырастают вновь, буквально сжимая трахею, опутывая лёгкие так, что вдох сделать невозможно. Хан Джисон врывается в жизнь первого курса сумасшедшим вихрем, портящим идеальную причёску, таскающим везде с собой какие-то карамельки, которые Хёнджин видит вообще впервые. Он на Феликса не похож, хотя такой же худой, но ниже, с более сильными руками, без веснушек и отличающийся своей склонностью к интровертности. Почему тогда он портит причёску? Потому что Хёнджин без конца зачесывает собственные волосы назад, всякий раз видя это недоразумение. В хорошем, скорее, смысле. У него щеки как у бурундука, особенно когда он на последних минутах короткого перерыва запихивает в себя еду, потому что с утра никогда позавтракать не получается. Хёнджин узнает в нём себя: лучше поспать лишние тридцать минут, чем поесть. Джисон улыбается так застенчиво, глотает и громко икает на всю аудиторию, обращая на себя все внимание. Он безудержно краснеет, пока Хёнджин пытается не смеяться. Джисон во время обеда проливает на белое худи соевый соус и капает соком от кимчи, злится, надуваясь, как белка. Они не общаются много до поры. По делу только, но Хёнджин каждый раз кусает изнутри губы, видя, как Джисон несколько смущается из-за их разницы. Хвану приходится наклонять немного голову, добрые десять сантиметров его умиляют, как и это несколько робкое «Хёнджин-сонбэ», слетающее с розовых губ. — Зови меня хёном, — тут же пресекает Хёнджин, хмурясь. Джисон тяжело сглатывает, улыбается так ярко, что аж глаза слепит. Лепестки гладиолусов щекочут сердце, что то ли болит, то ли поёт. — Хорошо, Хенджин-хён! Что за милейшее создание. Хёнджин приглашает вместе пообедать через три месяца более активного общения, потому что Джисон, оказывается, хорош в математике и помогает ему на тесте. Хан радостно соглашается и дразняще просит ттокпокки с сыром, ластясь, как кот, к его плечу. Хён хорош в литературе и музыке, а его недоуменное лицо при виде уравнений заставляет открывающегося Джисона смеяться в голос. Хёнджин, кажется, умирает. Летом солнце окрашивает все так ярко, что приходится щуриться, ведь Сеул здесь выращен из стеклянно-бетонных зданий, а зелёный из-за многочисленных парков раскрашивает это сине-серое безобразие мегаполиса. Как вообще Чанбин к такому привык? Впрочем, Хёнджин ведь сам из подобного района. А Джисон возмущается. Хёнджину все равно больше по душе цвета и цветы. Дыхательные пути засоряются лепестками и пылью города, потому что после закрытой сессии они идут гулять, но, правда, снова не вдвоём: притащился Чонин, которому, правда, ещё предстояли некоторые экзамены, упомянутый Чанбин и Феликс с Кристофером, Хёнджин их всех познакомил с другом из группы. Джисон пусть и смущенный немножко, но довольный до жути, они ему нравятся. С Феликсом особенно ладят, возможно, из-за почти совпадающих дней рождения. Думается, что они как соулмейты из книжек. Хёнджин умиляется, но не от всего сердца. В следующий раз примерно через две недели Хенджин берет с собой Кками. Джисон не перестаёт тискать питомца, они носятся вместе по лужайке в огромном парке, Хан цепляет себе в волосы кучу сухих листьев, что взялись вообще непонятно откуда. У него джинсы в зелёном соке от травы, Хёнджин сетует, как дед: — Вот меньше валяться с Кками надо, я ревную, вообще-то. Джисон заливисто смеется. — Брось, хён, он любит тебя больше всех. Ревнует Хёнджин не Кками совсем. Джисон тащит его к ларьку с мороженым. Листья неприятно царапают ребра, когда Джисон украдкой сплетает пальцы с Ли Минхо. Этот парень появился два месяца назад, спустя пару недель после той прогулки, пахнущей свежей травой и росой, пропитанной собачьим лаем и смехом одного парня, похожего на белку. Хан просто однажды приходит и заявляет: — Это Ли Минхо-хён, мы работаем вместе! — И смотрит так довольно. До жути. Минхо тушуется, но не против совсем. Их почти устоявшаяся компания пополняется. Не то чтобы они часто собираются, потому что старшие работают, помладше ребята учатся и подрабатывают. Но всегда один тянет другого, так повелось просто, и поэтому без встреч всеми вместе никак. Хёнджин увлечённо спорит с Минхо, лучше ли горький шоколад, чем молочный, а Джисон им вовсе подсовывает белый. Ещё и пористый. Они оба кривят губы, смотрят большими глазами на младшего и в один голос тянут «Извращенец». Джисон наигранно обижается и забирает плитку, съедая её в одну морду под холодный кофе. Это же ну вообще не сочетается. Минхо такого же мнения. Но Хёнджин все равно готов купить целую упаковку белого пористого шоколада, чтобы Джисон был доволен. Хёнджин понимает, что Минхо неплохой. Он хочет с ним подружиться, но ему так чертовски больно смотреть на переглядки с Джисоном, что цветы сердце протыкают. Так кажется, конечно. Хёнджин уже ученый. Если немного потерпеть, то будет лучше. — Хёнджин-а, — Минхо тянет его за рукав рубашки. Они сидят в кафе на смене Джисона. Оба явно пришли с одной и той же целью, и это так комично, что Хёнджину хочется истерически смеяться. — Тебе же нравится Хани? Прямо, Хёнджин уже даже почти привык. Он его так называет всегда. Так или «Сони». Хёнджину больно от всего сразу, но улыбается он так смущённо и печально, что Минхо даже ответ не нужен. Он будто бы виновато поджимает губы, пытается коснуться его предплечья, потому что неловко, но Хёнджин пугается, как глупый котёнок, машет перед лицом руками и говорит, что все нормально. И это правда так, он не лжет. Больно, но это тоже нормально, ему нравится так считать, потому что это проще. Как человек Минхо ему очень симпатизирует. С ним так легко общаться, с ним действительно интересно, у них общие интересы и смеются они над глупыми шутками, как лучшие подружки с детства, Хёнджин открывает свою взбалмошную сторону, которая дерётся подушками, поёт во весь голос до хриплых связок и вообще весь горит, как пламя. Он бы даже мог влюбиться и в Минхо. Хёнджин вообще влюбчивый. Но старший просто не в его вкусе. Он любит, но так платонически, что это — самое правильное, что может быть. Так теперь с Феликсом, нужно заставить себя переключить чувства к Джисону в это же направление. С Минхо даже не всегда нужно говорить, чтобы его понимать. Джисон не знает о чувствах, но, может, он замечает. Однажды он подплывает к Хёнджину и обнимает крепко так, холодным лбом жмется в его шею, и они стоят минут десять точно. Хёнджин не дышит даже, наверное, пока тонкие, но столь сильные руки Джи обнимают его, а потом этот чертенок подскакивает и тащит его попить кофе, будто ничего не было. Хёнджина устраивает. Он срезает гладиолусы, и лепестки, закрывающие все дыхательные пути, падают, засыхают, а дышать сразу так легче. Он улыбается и Минхо, и Джисону, когда те уже не скрывают сцепленных рук, и он за них очень рад. Потому что так правильно.~
Хёнджин не чувствует цветов в груди очень долго. Точнее, чувствует, но они такие неживучие, что даже неприятно. Они так же щекочут сердце, ребра, трахею, цветут и пахнут, но увядают к концу суток. Или нескольких. К концу месяца или двух. Максимум. Хёнджин даже не уверен, что они настоящие. Искусственные пустышки, созданные лишь для иллюзии красивых чувств и жизни. Лето уносит с собой цветы. Осенью приходят разноцветные листья, и это очень Хёнджину нравится. Нравится пить тёплый глинтвейн с бадьяном и апельсином, нравится рисовать в блокноте каких-то неизвестных никому в мире людей, крутить в пальцах влажную листву, вдыхать запах влажной земли и мёрзнуть под ветром, задушенно плакать вместе с Джисоном над мелодрамой под ворчания Минхо и смех Феликса, потому что «У-у-у, вы такие опухшие и сопливые». Хёнджин стукает его по голени, и младший тут же нападает, растрёпывая волосы. Хван тогда болеет первой лёгкой простудой, друзья притащили ему два кило апельсинов, пиццу сырную и банку мороженого. Мороженое — идея Джисона, и Минхо сначала это не одобрил, но младший все равно делает, как ему хочется, а Хёнджин потом радуется такому неожиданному презенту от друга, и они после на пару едят из этой банки, всхлипывая. Осень проходит в окружении друзей и редких коротких связей, которые ни для кого ничего не значат, потому что цветы быстро увядают. Это устраивает Хёнджина. До поры.~
Зимой холодно. В этот раз — особенно. Сеул такой подвижный и большой, его сердце так активно гонит кровь по улицам-венам, город такой светлый и живой даже в пасмурные дни, коих зимой большая часть, но почему так холодно на душе? Снежинки хлещут по лицу, плечам, рукам, забиваются в обувь, путаются в волосах, превращая их в неприятные сосульки, а Хенджин мёрзнет ещё и изнутри. Пока не окажется рядом с такими тёплыми друзьями, вечно что-то скребется так неприятно по чувствительным рёбрам и грозится вырваться наружу. Цветы зимой никогда не растут, если они не дома. Они увядают, потому что Хёнджин таскается по миру и никак не найдёт своё пристанище, где тепло и питание для цветов. Зимой все лежит под слоем снега, иногда превращающегося в лёд. Не всегда, конечно, ведь иногда глыба трескается, а снег становится рыхлым, тает, показывая зелёные свежие стебельки. Но Хёнджин сам состригает цветы, обрубает любые попытки гладиолусов возродиться, потому что сначала это приятно, интересно, щекотно и замечательно, а потом так чертовски больно, что не хочется уже ничего. К февралю грудь засыпает снегом по самую глотку, он защищает и согревает сердце, тщательно гоняющее кровь только из-за друзей, оставшихся рядом. Но Хёнджин не жалеет. Не жалеет, что ничего не сказал никому, что все обернулось именно так. Что он пресёк свои чувства, хотя, возможно, кому-то это покажется неправильным. Так должно быть. Всё, что ни делается, не правда ли? Хёнджин может ошибаться в своей позиции, но прошлое он уже не изменит. К концу марта снег тает, Хёнджин никому не говорит и на выходных едет в Итэвон, встречая в миловидном кафе парня с щенячьей улыбкой и мелодичным «Вот ваш американо. Enjoy~». Хёнджин тает, как снег в груди и сладкий крем, слизанный с пирожного.~
— О, значит, ты земляк нашего Джинни-хена, — Феликс явно заинтересован новым лицом. Сынмин улыбается довольно и часто-часто кивает, что-то лопочет про Каннам-гу, пока Хёнджин хлопает глазами в ответ Минхо, который смотрит так хитро, вообще не скрывается и пинает под столом. Кот, зараза такой, он все видит. Слушать успевает и взгляды ловит, все понимает. Вот почему он Хёнджину нравится и почему за Джисона он тоже не боится. — Мы тут все с разных частей света, а вы двое — сеульские парни, — Феликс подмигивает. Хёнджин не знает, чего хочет сильнее: придушить или поблагодарить его. Ким смеётся. С Сынмином они гуляют ещё два раза за ту неделю. Ещё один сентябрьский — на это Хёнджин шутливо закатывает глаза и говорит, что уже устал от Дев, но получает за это по макушке от Кима с угрозой рассказать его другим друзьям — Феликсу и Джисону. Хёнджин отшучивается, смеётся как-то глупо и понимает, что ему именно с Девами ведь не везёт. Он не любит астрологию и вообще во всё это не верит, но почему-то начинает видеть связь. Хёнджин жутко хочет спать, у него на голове гнездо и отсутствие желания находиться в этом мире, потому что он устал после работы, но Сынмин упорно стучит кулаками по его спине и пинает под зад, чтобы шёл быстрее. Младший с дьявольской улыбочкой вытаскивает его на холодную улицу, где после дождя лужи, отражающие деревья и утреннее голубое небо, которое только сильнее заставляет Хёнджина дрожать от холода. Они всю дорогу препираются, споря, лучше сливочный или шоколадный крем, но в маленьком магазинчике, куда они (Сынмин) сорвались в такую рань, нет вообще никаких. — Сняли с продажи, — продавец лишь пожимает плечами, сочувственно смотря на разочарованных парней. Хёнджин больно пихает друга под рёбра и капризно требует купить ему кофе в качестве компенсации за нарушенный сладкий сон, Сынмин несильно толкает его плечо, и из магазина они уходят с баночками химозного напитка. У Хёнджина это подобие эспрессо, у Сынмина — более приятное латте, но чересчур сладкое. Они половину разливают по дороге, потому что не прекращают шутливо препираться, коричневый кофе мешается с водой в лужах, сильно пахнет прохладным воздухом, а Хёнджин окончательно замерзает и отчаянно цепляется за Сынмина, скуля, что заболеет. Младший закатывает глаза. Ким Сынмин оказывается совсем не тем мальчиком-тихоней, которым кажется сначала. Хёнджин об этом узнает, когда младший врывается в его квартиру, стаскивает по пути кеды и падает рядом на диван, громко матеря, на чем свет стоит, своего начальника и тупых посетителей. Он шумно выдыхает, щеки от натуги краснеют, кажется, будто он вот-вот взорвётся. Конечно, Хёнджин на тот момент уже видел Сынмина злым, но не настолько. Он его мягко приобнимает и говорит, что хорошо понимает, через полчаса они уже едят пиццу и смотрят шоу про айдолов. Хёнджин отдаёт Киму все грибы, тот в свою очередь подкладывает хрустящие корочки, которые сам не любит. Хван в ответ на это даже не ворчит, но вообще не понимает, как можно их не любить. — Они сухие. — А грибы скользкие. — В каком месте? — Да они как мыла кусок. Сынмин тут же бычится и только треугольный кусочек еды удерживает его от небольшой битвы со старшим.~
Однажды Сынмин приходит мрачнее тучи и молчит. Просто молчит, по-хозяйски шарясь в холодильнике, а Хёнджин, вообще-то, не против, но его напрягает такое поведение. Он просто следит с дивана за Сынмином, который падает рядом с тарелкой винограда и ставит меж ними, закидывая себе в рот сразу три. Видимо, чтобы оттянуть неизбежный разговор, потому что Хёнджину определённо очень интересно, но спрашивать он не спешит. — Эм, Сынмин-и- — Я поссорился. Это звучит так больно из его уст, что у Хёнджина сначала даже не получается сделать вдох. Нет, подождите, люди ругаются, мирятся, это совершенно нормально. Старший хлопает веками пару раз, осторожно спрашивая, с кем именно, и замечает в уголках чужих карих глаз блестящие горошинки. Охватывает паника, потому что он вообще не умеет утешать людей. — С парнем, — можно в тишине услышать, как душа Хёнджина рвётся на части. Или это сердце? Да даже, наверное, не важно, поскольку до сего дня он понятия не имеет, что новый друг, вообще-то, в отношениях. — У тебя… Есть парень? — Был, — резко обрывает Сынмин настоящим рыком, стирая с щёк дорожки слез. Хёнджин будто на инстинкте подсаживается ближе, обнимает младшего за плечи таким порывом, что тут же жалеет, но тот, кажется, другого мнения. Он льнет ближе и даёт волю эмоциям, плечи дрожат, но после двадцати тихих минут, нарушаемых задушенными всхлипами, Сынмин выпрямляется, втягивает воздух и даже улыбается, глядя куда-то через стену. Молчание никто не нарушает. Хёнджин боится задеть больное. Сынмину нужно прийти в себя и собраться с мыслями. — Это рано или поздно должно было произойти, — он кривит губы и извиняется за свой вид, а Хёнджин тут же машет руками и тараторит, что все нормально и за это уж точно извиняться не надо. Сынмин смотрит с благодарностью. — Я думаю, это были обречённые на неудачу отношения, я, знаешь… Он сказал мне несколько неприятных вещей, которые я не хочу воспроизводить, но, думаю, сейчас мне лучше. Возможно, это в какой-то степени были слезы облегчения, — он жмёт плечами и быстро уходит умываться, а когда возвращается, то Хёнджин уже смелее снова его обнимает, и они лежат на маленьком диване до самого утра. Сна ни в одном глазу. Сынмин слишком взвинченный, чтобы спать, у Хёнджина в организме литр зелёного чая, выпитого во время чтения, и поэтому из него струится энергия. Применение ей находится в душевном разговоре, где Хван перебирает пальцами чужие волосы, бормочет что-то про то, что его друг в любом случае очень сильный, потому что расставание — это тяжело в большинстве случаев, и Сынмин хорошо справился, раз больше у него нет не самых приятных отношений. Хёнджин внутренне себя ненавидит за мысли, что, возможно, у него из-за разрыва Сынмина с его бывшим парнем есть шанс на будущую взаимность. Тогда они впервые вместе подпевают «I need Somebody» от DAY6, а потом Хёнджин просит Сынмина посмотреть на звезды, потому что они словно произведения искусства. Сынмин смотрит с внеземным восхищением, цитирование строк почти заставляет его снова пролить слезу. Они чувствуют, что отношения выходят на новый уровень.~
Хёнджин знает, что он — никчёмный ревнивец и собственник, потому что это прослеживается во всех его влюблённостях. Феликс обнимается с Чонином и Джисон сближается с какими-то другими одногруппниками, даже будучи не совсем социальным, а у Хёнджина внутри плещется иррациональная ревность. Он с обоими всегда был просто друзьями, имея чувства, но не отношения. Так нельзя, вообще-то, но об этом ведь знает только сам Хёнджин, верно? Сынмин прибивается к компании, пополняя её своей персоной, и на совместных посиделках становится более шумно. Хёнджин мрачнее тучи, когда с Кимом обжимается кто-то ещё, а в один момент младший это замечает и так сладко тянет: — Хён, ты ревнуешь? — Заразился внимательностью от Минхо. Он убивает Хёнджина буквально на месте, это похоже на какой-то ужасный флирт, а они ведь даже не пьют в этот раз. Он лишь усмехается: — Конечно, если моего любимого тонсена украдут, то кто будет покупать мне кофе по утрам? Остаток вечера Сынмин буквально лежит на Хёнджине вверх животом, поглощая вредные снеки из шуршащей пачки. — Джинни, правда или действие? Ужасная идея. Такая банальная, глупая и очень острая, подогревающая интерес даже трезвых голов. Друзья улыбаются хищно, у Чана вон в глазах чертята пляшут. Строит из себя взрослого, а на деле такой же ребёнок. Он ими делится со всеми остальными через крысиные переглядки, и теперь шесть пар глаз смотрят на него безотрывно. Сынмин сделать этого не может, поскольку затылок покоится на плече Хёнджина, но пачка перестала шуршать, и Хван более не слышит треск чипсов через черепную коробку под ухом. Он ждёт ответа старшего, поскольку тоже безумно интересно, учитывая их не совсем стандартное для друзей общение. Сынминовы волосы щекочут шею. Мурашки по коже. — Действие, — это приговор самому себе, Хёнджин уже знает, что от него потребуют, но смело смотрит Кристоферу прямо в глаза и следит за бликами света, за ухмылкой, растягивающей уголки губ. Что бывает в плохих историях во время игры в правду или действие? — Тридцать секунд целуй Сынмин-и. Ну, да, ожидаемо. Парни затихают, поджимают губы, чтобы не разразиться нечеловеческим смехом, ведь так забавно смотреть на ошарашенное лицо Сынмина и безэмоциональную мину Хёнджина. Чан ищет в телефоне таймер и показывает установленное время. Он чуть трясет им, чтобы привлечь внимание младших, Хван моргает и садится, спихивая сбитого с толку Сынмина, но тут же хватает его и смело целует, решая, что, в целом, терять нечего. Почти. Это в любом случае произойдёт, они не отмажутся. Компания слишком безбашенная, чтобы щадить их. Пиликает кнопка запуска таймера, и Хёнджину всегда ранее казалось, что даже полминуты — это довольно много. Сейчас он понимает, что на самом деле нет, видимо, потому, что с Сынмином приятно целоваться, а внутри снова зажигается ревность, когда он понимает, что младший умеет это делать. Опыт — это хорошо, но Хёнджин просто не очень умный, как он сам считает. Конечно, Сынмин умеет. Не маленький. Ким вплетает пальцы в отросшие волосы и прямо напирает, сжимает немного кожу головы и целует так, будто хочет буквально сожрать, а Хёнджин ухмыляется, потому что слышит от Минхо, сидящего напротив, такое громкое в звонкой тишине «Охуеть». Они оба горячие до безумия, пусть и не пьют. Поцелуй тоже горячий, потому что Хёнджин теперь растит внутри себя не гладиолусы, а нежные ирисы. Они цветут во время поцелуя, оплетают сердце и сдавливают грудь, и Хёнджин на самом деле боится, но целует так, как в последний раз, чтобы показать те чувства, о которых ему так трудно сказать. Он давно не отрицает, что влюбчивый, не отрицает, что Сынмин ему нравится, что он буквально грубо проебался со своими влюблённостями в прошлом. Вряд ли поцелуй изменит что-то в корне, потому что это всего лишь глупое задание от Чана, подстегнутое остальными, а общаются они с Сынмином почти сразу каким-то полуфлиртом, переводя все в шутки. Хёнджин чтобы скрыться, а Ким… Не совсем понятно, если честно, он просто поддерживает эту идею. В последнее время, возможно, потому, что Сынмин теперь свободен. Раньше он отвечал более сдержанно и недвусмысленно. Хёнджин жмётся к Сынмину близко-близко, хватает его за плечи, впивается длинными пальцами и не отлипает, увлечённо двигая губами. Они даже не слышат первый сигнал таймера, только на втором будто бы выплывая из толщи воды, ошарашенно смотря друг другу в глаза. Дыхание прямо в губы обжигает не хуже пламени, Хёнджин судорожно отпускает Сынмина и поджимает под себя ноги, чувствуя лёгкое головокружение. Младший ощутимо краснеет, но не отодвигается, а только лыбится довольно так припухшими губами. Заваливается обратно на спину, оставляя Хёнджина в почти полном непонимании происходящего. Особенно их отношений друг к другу. — Похоже, тебе очень понравилось задание, — хохочет Феликс, падая на спину. У Джисона с Чонином сотрясаются плечи, в то время как более старшие все ещё сидят, поражённые увиденным, но Чанбин в конце концов хлопает Хёнджина по голени, Минхо улыбается Чеширским котом, а Чан явно не жалеет о содеянном.~
Всё остаётся как прежде. Да ладно, это же просто поцелуй из-за глупого задания в «Правде или действии», верно? Нет. Хёнджин усиленно внушает эту мысль сам себе и почти верит в неё, только Сынмин становится каким-то более тактильным. В других историях, которые знает Хван, после таких поцелуев двое наоборот отдалялись, смущались, как школьники, избегали друг друга или игнорировали, но Хёнджин отдалиться не пытается, а его младший будто магнит проглотил и теперь липнет к нему, как банный лист. Нет, Хёнджину это нравится. Очень нравится. И Сынмин тоже. Просто это… Странно так. Он боится, что младший просто ищет в нем утешение от расставания, которое произошло относительно недавно. Ирисы, однако, цветут, их состригать не хочется. Друзья не забывают о поцелуе и подкалывают часто, но в целом всё так, как обычно. Хёнджин просто глубоко вздыхает и улыбается даже не натянуто, а искренне, громко смеётся, гуляет с ними и играет в игры на посиделках в конце недели. Они с Сынмином носятся по паркам вместе с Кками, пьют кофе и заказывают на дом пиццу сырную, когда слишком лень готовить самостоятельно. Так действительно хорошо. Сынмин может прийти к Хёнджину в одиннадцать вечера после смены, опять громко жаловаться на начальника, они будут смотреть тупые шоу про айдолов или валяться на кровати старшего, пока из телефона кого-нибудь из них играют песни DAY6 и GOT7. — Поставь «I need Somebody» еще раз, пожалуйста, — шёпотом просит Сынмин. Хёнджин послушно отматывает плейлист назад, и они вдвоём, не заботясь о соседях, поют выученные давно строки, улыбаясь и иногда держась за руки. Дыхание сбивается. Они обсуждают новые треки, времена, когда только были дебюты любимых исполнителей. Сынмин трещит про Вонпиля, и Хёнджин узнает, что у него целая папка со всевозможными фото, пока тот пищит и смущается, потому что никому почти не показывает такое. Хёнджин в ответ открывает на своём телефоне альбом с фотографиями Джинена, а Сынмин тут же хохочет, и они ещё около часа обсуждают, что хотели бы узнать его получше. В плейлисте Сынмина отыскиваются ещё песни Шона Мендеса, и Хёнджину очень нравится его английский, когда он подпевает. Младший его дразнит тем, что резко начинает говорить только на английском, но с сильным акцентом, и это Хвана так смешит, что он почти сваливается с кровати. — Но тебе, кажется, понравилось, как я спел «Look Up At The Stars». — Не путай, Джинни, ты её процитировал. Он не знает, в какой момент после череды таких посиделок в течении месяца предлагает купить премиум-аккаунт на двоих, а Сынмин легко соглашается и тут же лезет в Спотифай, чтобы узнать, как это сделать. Через какое-то время вездесущий Джисон узнает об этом и недоуменно смотрит на обоих, но быстро понимает, что к чему, а Хенджин зыркает так грозно, мол, не вздумай ляпнуть что-ни- — Вы встречаетесь? -будь. Хёнджин начинает радоваться, что его влюблённость в Джисона прошла. Он бы с ним не выжил. Сынмин удивляется и, хихикнув, отрицает, за его слова хватается и возмущенный Хёнджин, а Джисон лишь подмигивает и ретируется, чтобы не отхватить. — Они, очевидно, так отчаянно пытаются нас свести. Хёнджин давится своим кофе. — Что? — Оставляют одних в комнате, шутят про любовь, подталкивают, — Сынмин будто бы ворчит, — никак не поймут, что мы друзья, — он проглатывает смешок, когда старший бормочет что-то в знак согласия, очевидно, растерянный. Хёнджину немного больно. Но ирисы все ещё растут и щекочут горло, заставляя его смеяться уже почти каждый вечер.~
На день рождения Сынмина они идут в парк аттракционов. Не столько, чтобы действительно кататься, а сколько просто погулять. Конечно, никуда без их теперь огромной шумной компании, но так действительно хорошо, потому что весело всем. Только недавно были дни рождения Феликса и Джисона, они изрядно напились в тот день, поскольку все сошлись во мнении, что лучше отметить два сразу, и утром с трудом тащились на учёбу или работу, почти даже не заботясь о своём внешнем виде. Честно, Хёнджин думает тогда, что может под действием выпивки что-то натворить в плане Сынмина, но никуда дальше более острого и откровенного флирта ничего не заходит. Младший активно поддерживает идею общаться вот так в ту ночь и, что самое страшное (а страшное ли?), оба об этом помнят на следующий день. Неловкость чувствуется всего несколько суток, после они возвращаются к своим обычным отношениям. Ну, так кажется Хёнджину. Сынмин смотрит хитрым лисом и улыбается сладко, касается больше, обнимает крепче. Хвану всё ещё страшно. Хёнджин правда хочет надеяться на ещё один шанс, даже если младший — третья чёртова Дева в его жизни. В парке куча дорогущих магазинов, но Хван все равно покупает милые ушки для Сынмина и хохочет, как ненормальный, потому что теперь Ким ещё больше похож на щенка. Он обзывает Хёнджина ламой и пинает под зад, заставляя купить всем попкорн, раз уж затеял эту тусовку. Вскоре вокруг них витает карамельный сладкий запах, Минхо просыпает половину ведра на землю и поджимает губы на смех друзей, после гаркая, что это вообще не смешно. Феликс добродушно делится своим, Минхо кривится, потому что карамельный не любит, но всё равно принимает часть. Джисон от души насыпает ему своего солёного. Кто-то все-таки затаскивает их всех на американские горки. Сынмин лично так и не понял, кто это делает, и возвращается в реальность только когда обнаруживает себя в одном вагончике рядом с Хенджином. Позади них остальные друзья и ещё несколько человек, которые героически отстояли очередь. Хван озорно улыбается и что-то говорит, но на фоне общего шума плохо слышно. — Ты не боишься? — Повторяет он, склоняясь совсем близко к уху. Ещё пара сантиметров, и Хенджин коснётся горячего хрящика губами. Карамельное дыхание обжигает. — Неа, — смело отвечает Сынмин, строит такую же мордашку, храбрясь и показывая, что действительно не боится и готов пройти этот адский путь ярко-красного цвета. — Я же с тобой, — тычок локтем в бок, а Хёнджин сияет, как звезда. В будке пищит сигнал, вереница вагончиков трогается, отчего людей чуть отбрасывает назад. Сынмин автоматически хватает Хенджина за руку и поджимает губы. В его глазах мелькает волнение и, кажется, предвкушение. Старший двигается чуть ближе. Они от души кричат до сорванных связок, потому что горки, оказывается, действительно хороши, но Минхо выскакивает самый первый из вагончика и, лишь немного отойдя от потрясения, начинает возмущённо материть того, кто это затеял. — Я, блять, никогда больше не пойду с вами в парк! — Минхо бесится, но слова о еде от Хёнджина его немного успокаивают, пусть он и ворчит, что после такой поездочки не очень-то и есть хочется. — Я разорю тебя. Хёнджин позади него лишь хмыкает и замечает, что все ещё держит Сынмина за руку, порывается отпустить его, но у парня планы совсем другие. Он хмурится и сжимает пальцы сильнее, тянет его следом за остальными, улыбается щенячьей улыбкой. Хёнджин тает и идёт, как заворожённый. Чан, Феликс и Джисон уходят первыми, потому что всем троим завтра на работу, и Хан долго и совершенно отвратительно, по всеобщему мнению, прощается с Минхо, буквально зацеловывает его на глазах у всех. — Ваши лица так и кричат «Disgusting», — смеётся Чан над Хёнджином и Сынмином, у которых мины совершенно одинаковые. Ким закатывает глаза. Чонин впихивает уходящим ленты с фотографиями из будок, сделанные минут сорок назад, и на душе от этого так тепло, что младшего обнимают всеми сразу и так крепко, что у него, кажется, ребра хрустят. Он громко пищит дельфином и оглушает этим не только своих друзей, но и тех, кто просто проходит мимо. Люди недовольно косятся, но группе друзей, кажется, плевать. Хёнджин через час обновляет ленту инстаграма и с ухмылкой показывает Сынмину аккаунты друзей с дюжиной новых фото. Ким смеётся, приобнимает Хвана и бежит в ещё один магазин со всякими мелочами. Другие друзья оставляют их через четверть часа, озорно подмигивая, отчего Хенджин едва ли не рычит и радуется, что уже стемнело, а Сынмин весело машет рукой на прощание и благодарит за этот день, прижимая к себе какую-то плюшевую игрушку. Младший тащит друга куда-то вглубь парка и рассматривает величественного вида аттракцион. Детская карусель с белыми лошадьми подсвечена мягкими светодиодами, она выглядит, как большой светильник, сделанный умелым мастером. Сынмин опирается на ограждение, смотрит с восхищением. Хёнджин топчется в паре метров позади и, убирая звук, тихонько фотографирует внеземного мальчика. А тот вдруг подпрыгивает и Хван удачно ловит кадр. Тёплый свет подсвечивает очертания фигуры, играет переливами на его волосах, окрашивает кожу в золотисто-медовый, заставляет сердце будто бы смущённо сжиматься. Сынмин вдруг разворачивается и видит камеру, но не тушуется, наоборот, улыбается ярко и нарочно по-глупому позирует, смеясь. Смех Хенджина отдаётся эхом, он делает ещё несколько кадров. Сынмин жмется к нему самым настоящим котёнком, благодарит за вечер и просится уже домой. — Ноги гудят, а ещё тут слишком шумно, — Хёнджин считает так же, поэтому тянет к выходу. У него на лице глупая ухмылка. Джин не протестует, сгребает Сынмина в объятия, тот пищит и хватается за его шею. В вагоне метро Сынмин кладет голову на плечо старшего, жмется близко, потому что здесь прохладно. Хёнджин поделился с ним наушником, теперь в голове приятная мелодия с грустным текстом. Отражение Хвана в окне напротив повторяет его движения губами, и Сынмин понимает, что тот знает текст наизусть. Рад за друзей, однако и сам хочет почувствовать любовь и эмоции. Ким старается не расширять в удивлении глаза, но руку чужую сжимает крепче. — Джинни, ты тупой, но в ином случае я бы не дружил с тобой, — они приходят из торгового центра, где Хёнджин на кассе оставил новые часы, обнаружив это только уже дома. — Мы одинаковые, — Хван пихает Сынмина в плечо. — Ты назвал меня тупым? — Ты первый начал! Младший валит его на диван и почти душит подушкой, Хёнджин визжит совсем не по-мужски, брыкается, но Сынмин, зараза, неслабый, держит крепко так, пока Хван не затихает. Ким пугается и убирает подушку. — Ты жив- Хёнджин резко обнимает его за шею и жмёт к себе, переворачивает их, подминает под себя, но жаль, что они почти одного роста, это сейчас вообще не на руку, потому что у Сынмина ноги тоже длинные, он коленями давит на чужие бедра и смеётся от щекотки, головой почти ударяясь о подлокотник. Они дышат загнанными зверьми, больше не возятся, Сынмин губы кусает, смело смотря в тёмные глаза напротив. Он сдаётся первым. Чуть приподнимается, хватает, давит пальцами на затылок и целует, целует как тогда, в той глупой, совершенно детской и острой игре в правду или действие на посиделках. Целует горячо, но коротко, быстро отстраняется, а Хёнджин хмурится и на сорванных тормозах целует ещё раз, обнимая за плечи. У него тело немного дрожит, потому что вот так без опоры нависать не очень легко, но Сынмин ложится, и теперь можно немного навалиться. У него чёлка открывает чуть взмокший лоб, Хёнджин чешет пальцами загривок и целует глубже. Младший ногами давит на колени с внутренней стороны, притягивая ближе. Сынмин выглядит до жути довольным, когда вновь отрывается. Улыбается так счастливо и в то же время хитро, как всегда это делает. Гладит своего хёна по затылку. — Это у нас дружба такая? Несильный удар меж лопаток выбивает воздух. Сынмин смеётся. — Ты тупой, Джинни, — повторяет Сынмин, — даже наши друзья уже все заметили. Хёнджин шумно возмущается и снова возится, проталкивает руки под лёгкое, но такое сильное тело, головой ложится на грудь и слышит ритм сердца. Улыбается, Сынмин гладит по плечам. — А как же, ну, — он мнётся, не решаясь сказать вслух. — Прошлые отношения? Джинни, ради бога, прошло несколько месяцев. Я не убиваюсь по нему, то, что он раньше мне нравился, не значит, что сейчас я всё ещё в него влюблён. В тебя — да, — он чуть краснеет, понимая, что, наконец, сказал вслух. — Я, эм, тоже. — Что? — Хитрая улыбка. Надо запретить Минхо общаться с Сынмином. — Из нас двоих ты умнее, не притворяйся, что не понимаешь, не заставляй меня говорить это полностью, иначе я блевану. — Только не на диван, пожалуйста, обивку очень трудно стирать. — Ты любишь эту обивку больше, чем меня? — Да, — ответ с совершенно серьёзным лицом. Хёнджин хлопает веками и резко начинает кусаться. Сынмин хнычет и пихается, ерзает на одном месте, у него мурашки по коже. Конечно, Хёнджин тоже в него влюблен. Ирисы он не срезает. Бережёт, потому что с Сынмином всё взаимно.~
— Это что, Сынмин? — Феликс слишком любопытен, когда заглядывает Хёнджину в телефон через плечо. У него на щеке след от мороженого, и старший не может удержаться, чтобы не стереть его. Феликс дуется и повторяет вопрос, смеясь, когда Хёнджин закатывает глаза. Он поспешно блокирует телефон, где на обоях фотография теперь уже его парня. — Да. — Вы встречаетесь? — Заебали, — стонет Хёнджин. Он, вообще-то, нечасто так грубо ругается, но сейчас он просто паникует, потому что с самим Сынмином они не обсуждали оглашение их отношений. Можно ли сейчас сказать? Прошло не так много времени с того дня. — Значит, да, — он выглядит чересчур довольным своими словами и отодвигается на другой конец ковра, убегая от смущённого друга. — Ну вот и молчи. — Молчу, — Феликс чешет нос. Чонин приносит из кухни тарелку с апельсинами. — А это же когда мы в парке были, да?~
— Ты красивый, — Сынмин выдаёт это слишком неожиданно. Он прижимается со спины, тычась носом в кожу. У старшего в голове нежная песня известного исполнителя, где так мягко льётся «Позволь мне любить тебя». Хёнджин готовит завтрак в квартире своего парня, который сейчас неосознанно тянет футболку немного вниз, показушно стесняясь. Сынмин знает, что следы от зубов на его бедрах Хёнджину нравятся. А ещё он любит кусаться, и сегодня они провалялись еще почти час после пробуждения, потому что старший улегся сверху, сначала, казалось бы, невинно целуя. После губы коснулись шеи, линии челюсти, ключиц, и он хотел уже было поставить первый след, ведь у Сынмина такая притягательная кожа, но младший его остановил и тихо попросил «Только не на видном месте». Хёнджин, как хороший бойфренд, мягко улыбнулся и покрыл его шею и плечи лишь лёгкими поцелуями, с довольством слыша над ушами тихие вздохи. Всё как-то незаметно перетекло в нечто более смущающее, но столь сладостное, ведь Хёнджин кусал внутреннюю сторону бедер и действительно оставлял следы от зубов, руками нежно сжимая горячее, податливое с утра тело. Сынмин вдруг озорно улыбнулся и, вплетая пальцы в волосы, заставил старшего склониться еще ниже. Так Ким узнаёт, что Хёнджин невероятно нежный во всех проявлениях, особенно с ним и в моменты близости. Хван в свою очередь понимает, что ему, кажется, нравится подчиняться. Только Сынмину, естественно. Прошедшие два утренних часа оставляют приятную боль в теле. Сегодня Хван, проснувшись и прошлепав босыми ногами в ванную, наблюдает в большом зеркале самого себя: сонного, со спутанными волосами, невероятно довольного себя. К ногам на холодном кафеле жмется Кками, потому что вчера Хёнджин пришёл сюда вместе с питомцем и ведром мороженого. Сегодня суббота, а у них в последние месяцы так повелось, что в пятницу Хенджин приходит вместе с Кками на выходные. Иногда ещё и с паровозом друзей за спиной, но лишь иногда, потому что не всем удаётся вырваться с работы или сделать необходимые дела. Хёнджин с тоской вспоминает, как относительно просто было в школе в тот момент, когда и раздаётся сынминов голос, а руки плющом обвивают его торс. Звуки сковороды и улицы из-за открытого окна мягко отскакивают от белых стен кухни, и юноша вздрагивает. Неожиданно. Потому что Сынмин точно не из тех, кто часто говорит что-то подобное. Он предпочитает это показывать. Хёнджин отворачивается от омлета и оглядывает своего парня, зубасто улыбаясь. Он тоже сонный и помятый, нацепил на себя первое, что попалось под руку. Хёнджин знает, что Сынмин не любит щеголять даже полуобнаженным даже в своей квартире, и это, возможно, даже нравится ему. Нравится то, какие они разные в жизни, но все равно хорошо уживаются. — Ты тоже, — он приводит чужие волосы в ещё больший беспорядок, и Сынмин недовольно шипит, хлопая Хёнджина по спине ладонью, прекрасно понимая, о чём он говорит. Не сказать, что это в новинку, но с Хваном они только недавно дошли действительно до близости. — Какие планы? — Ну, я думал съездить к родителям, — Сынмин напрягается, опускаясь на стул. Хёнджин раскладывает завтрак по тарелкам. — Сложно, когда наши друзья понимают все с одних только взглядов, а они, ну, все ещё считают нас друзьями. Мы же не можем молчать вечно, это важная часть наших жизней, — можно понять, как серьёзно к этому относится Хёнджин. Сынмин понимающе вздыхает. Знакомая проблема, когда родители не готовы принимать такие отношения. Он поджимает губы, понимая, что рано или поздно придётся рассказать. Вряд ли это будет удивительным, поскольку оба, вообще-то, вышли из шкафа еще несколько лет назад, но это не дало ничего, кроме скатившихся взаимоотношений с родителями на уровень тонкой ледяной корочки, какие сейчас по утрам покрывают тёмные лужи. Хёнджин очень долго насчет этого переживал. Никогда не было ясно, что у родителей на уме. Возможно, лишь долг вырастить ребёнка. Мать не сдавалась и предлагала знакомиться с действительно симпатичными девушками, но Хёнджин старался как можно аккуратнее отказываться. Видеть разочарование, однако, просто невыносимо. — Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? — Предлагает Сынмин, двигаясь немного ближе. Они никогда не едят в тишине, но сейчас Хёнджин, очевидно, над чем-то увлечённо думает. Сынмин внимателен, и именно так показывает, как сильно ему нравится Хёнджин. Когда приезжает в другой район, по дороге покупая любимый кофе и вкусняшку для Кками, когда буквально пинками отправляет Хёнджина спать в два часа ночи, ведь тот делает задания весь вечер и нужно дать организму отдохнуть, когда всё же даёт поспать лишние десять минут с утра, прежде чем вскочить и потащить с собой на прогулку, ведь «Ну там так хорошо сейчас, пойдём!». Сегодня исключительный случай, потому что Сынмин устал вечером и ночью, поэтому позволил себе не вылезать лишний час. — Ну, — тянет парень, ковыряясь в омлете. Сынмин закатывает глаза и перекидывает себе все помидоры из его тарелки, ворча «Если ты не можешь их есть, то зачем вообще добавляешь?» — Да, но если тебе не хочется, то не нужно. Я просто много думаю. Поэтому я хочу обсудить это с тобой и поехать вместе. Но, если честно, сама мысль об этом сводит меня с ума. — Ты прав, — Сынмин пожимает плечами. — Это довольно сложно эмоционально, я понимаю. Но нам действительно стоит попробовать. Кками нас защитит, если что, — у него получается немного снять напряжение, он замечает, как плечи Хёнджина расслабляются и он смеётся, негромко бормоча «Спасибо». Сынмин знает, что его парень часто храбрится. Что на самом деле он раним, что может улыбаться сквозь боль, что не всегда говорит о проблемах, заботясь о настроении и жизни своего партнёра. Не сказать, что Ким это одобряет, поэтому просит Хёнджина быть более открытым с ним. Тот улыбается и благодарит, действительно более не утаивая того, что его так гложет изнутри. Хёнджин Сынмину доверяет. Дорога занимает как-то слишком мало времени. Выходной? Но в Сеуле всегда движение, город им буквально дышит. Компания? Нет, потому что когда они с Сынмином куда-то едут вместе, то и жалуются в один голос на долгий путь. Погружение в собственные мысли? В яблочко. Хёнджин очень много думает и оттого много переживает. Сторона, которая бывает показана только друзьям и, конечно, Сынмину. Например, в старшей школе во время недель промежуточных и выпускных экзаменов Хёнджин становился сам не свой, Чонин с Феликсом старались помочь, как могли, потому что априори переживали меньше. Старший друг будто бы закрывался, смотрел все время сквозь предметы и заторможенно реагировал, плохо спал и казался будто бы не совсем живым. Это происходит и сейчас, но лишь во время сессии и других проблем, которые высасывают мозг, нервы и жизненные силы. Сынмин в это время остаётся более собранным и спокойным. Несомненно, он тоже волнуется, но, возможно, более уверен в себе и из-за подработки более стрессоустойчив. Сейчас он осторожно сжимает прохладные пальцы, и Хван удивляется, потому что Сынмин также совсем не из тех, кто будет открыто показывать их отношения. Он может флиртовать и многозначительно улыбаться, но прикасаться на глазах других людей — совсем не его. Менее тактильного Хёнджина это более чем устраивает, поскольку обниматься он больше любит дома в комфорте. Однако сейчас это нужно. Он благодарно улыбается и треплет Кками, сидящего на руках, по голове, сглатывая при виде многоэтажки, где живут родители. Хёнджин предупреждает, что приедет с Сынмином, который в глазах отца и матери все ещё просто друг. Сегодня он станет парнем их сына. Не стоит, естественно, ожидать криков и битой посуды, но Хёнджин совсем не уверен, что все пройдёт так гладко, как хотелось бы. Их отношения и так начали трещать по швам, когда сын-старшеклассник признался, что ему нравятся другие парни. Такой холод, скользящий по венам острыми осколками, он не забудет никогда. Всё как обычно. Правда. Кками скачет среди леса из ног, они что-то негромко обсуждают, мать спрашивает об учёбе, отец о работе, Сынмин иногда отвечает на заданные и ему вопросы и хихикает, под столом сжимая все ещё холодные хвановы пальцы. — Хёнджин, ты из-за чего-то нервничаешь? — Отец устремляет пронзительный взгляд на сына. Сынмин в очередной раз подмечает, как они похожи. Нужно признать, мужчина действительно красив. Хорошие гены передались по наследству. Хёнджин едва ли давится едой, застигнутый врасплох внимательным отцом. Откладывает палочки, кусает нижнюю губу, собираясь с мыслями, и Сынмин хочет уже было прийти на помощь, но вовремя понимает, что парень хочет сделать это сам. — Мы в отношениях, — он поднимает вверх их руки с переплетенными пальцами. Сынмин чувствует, как жар приливает к щекам, но смело встречает недоуменные холодные взгляды людей напротив. Лица окрашиваются в суровость. Повисает густое, тяжёлое молчание. Слышно, как в гостиной возится Кками и противно тикают часы. Хёнджин их за этот звук всю жизнь ненавидит. Внизу на улице проезжает скорая помощь с громкой сиреной. Облака, наконец, открывают солнце, что лучами заливает кухню, Сынмину и Хёнджину приходится прищуриться. А свет совсем не греет. Банк, банк, банк, стучит сердце где-то в ушах, животе и кончиках пальцев на ногах одновременно. Госпожа Хван глубоко вздыхает и прижимает пальцы к виску, закрывая глаза. Хёнджин с детства знает, что это — выражение разочарования. Внутри что-то обрывается, трещит, поэтому он спешит продолжить, пока не растеряет остатки смелости окончательно: — Я понимаю, что вы не готовы принять эту новость, я хотел просто сообщить об этом. Я считаю, что это важно, потому что это моя жизнь и… Я не хотел бы более затрагивать тему отношений с другими людьми, мам, — он с больной надеждой смотрит на женщину, — пожалуйста. Сынмину тоже больно от этой картины, поэтому он сжимает пальцы сильнее, гладит по мягкой коже подушечкой большого и неосознанно касается коленом, выдерживая на себе пристальные взгляды. — Вы же понимаете, что с такими отношениями у вас в жизни не получится ничего? Ни семьи, ни официальной регистрации, ни принятия в обществе, — это даже не вопрос, — такие отношения ненормальны. Сынмин вскипает, видя, как у Хёнджина в глазах расцветает боль, как он тяжело сглатывает и спорит со словами отца. В голосе звучит звонкий металл. — Какая разница, кого любить, если это в рамках закона? — Сынмин более не может молчать. Три пары глаз устремляются на него, он на миг тушуется, но тут же выпрямляется и продолжает: — Это не вредит никому. Это делает наши жизни лучше. Семья — это же не только кровные узы, это в первую очередь эмоциональная связь. Обществу же давно пора понять, что это наоборот нормально, раз с самых ранних лет оно преподносит любовь как нечто возвышенное и прекрасное, — он почти шипит последние слова и честно старается держаться. Обычно Сынмин злится только на тупых клиентов и задержку зарплаты, но сейчас Хенджин видит, что покушение на их отношения тоже может вывести его из себя. В груди густая смесь боли и восхищения. — Вы должны понимать, что мы действительно не примем эти отношения, — суровый голос старшего мужчины эхом отражается от стен. Он поднимается и выходит из кухни. Хёнджин тоже знает, что это значит. Разговор окончен. Он мято прощается с матерью, подхватывает Кками и спешно выходит со своим парнем из квартиры. Сынмин тихо просит женщину обдумать это ещё раз, после чего закрывает входную дверь. Кками непонимающе скулит. — Ты смельчак, если решил поспорить с ними. — Ты не хуже, Джинни, ты решился рассказать, наперед зная реакцию. Это сильно. — Спасибо. Банк, банк, банк.~
Месяц с того неприятного разговора с родителями Хёнджина проходит незаметно. Они не спешат проделывать то же самое с семьёй младшего, однако получается это как-то совсем спонтанно: они просто приходят в гости на Рождество, и вновь ничего необычного. В один момент поздно вечером госпожа Ким усаживает обоих парней в гостиной с несколько печальным выражением лица, и почему-то они сразу понимают, что сейчас. — Между вами что-то есть, не так ли? Сынмин сглатывает и смело признаётся, что это действительно так. Он нервно заламывает пальцы и кусает губы. Слышится протяжный вздох. — Мы не сможем принять это полностью, к сожалению, но не будем пытаться что-то изменить. Это ваша жизнь, — мать Сынмина немного более коммуникабельная и ёмко укладывает смысл мыслей. Это даёт некое облегчение. По крайней мере, им не приходится уходить, торопясь, чтобы не спровоцировать громкий конфликт. Даже праздник проходит более-менее уютно, это приятно удивляет.~
Зимой Хёнджин болеет. Это уже традиция его организма — стабильно простывать в холодное время года. Он просыпается от боли в горле и, честно говоря, совсем дерьмового состояния, при котором термометр показывает 37,6, в голове пульсирует боль, а кости хотят взорваться большими петардами. Теми самыми, которые стоят всего пятьсот вон и горячо любимы школьниками, балующимися перед Новым годом. Хёнджин стонет в подушку. Сегодня у Сынмина смена до обеда и три пары, значит, он будет занят и не сможет приехать. Ему остаётся только пропустить собственные занятия, позже попросив у Джисона конспекты, пройти на кухню и сделать побольше горячего чая с сушеными апельсиновыми корками. Он всё же закидывает в себя универсальную таблетку, но, если честно, Хёнджин вообще не уверен, что она поможет. Хорошо, все не так плохо, как могло бы быть. Сначала. Через три часа он плачется в КаТоке своему парню, что заболел и потихоньку умирает под слабый скулёж Кками. Сынмин отвечает потоком гневных сообщений, но Хёнджин быстро вырубается после мизерной порции обеда, так и не ответив. Хван лениво открывает глаза и хмурится, когда слышит цоканье когтей Кками и писк кодовой панели на двери. В голове снова пульсирует, таблетка явно не помогла. Безумно жарко, но ноги замёрзли, потому что окно открыто. Хёнджин чувствует, что ломота в костях только усилилась из-за неудобного положения, а вертеть головой из-за боли в шее вообще не представляется возможным. — Сынмин-а-а, — скулит он, когда парень появляется в поле зрения. Волосы мокрые, вероятно, из-за растаявшего в подъезде снега. Сынмин тяжело вздыхает. В его руках прозрачный пакет с чем-то оранжевым и несколько коробочек сверху. Щеки красные, дыхание совсем сбившееся. Приходит мысль, что либо лифт сломался и он топал на двенадцатый этаж по лестнице, либо бежал сюда. — Клянусь, Хван, как только тебе станет лучше, я выбью из тебя то дерьмо, которое заставило тебя умолчать о твоём состоянии с утра и проигнорить меня, — он кружит по кухне, чтобы приготовить теплый рис и сделать чай. Оказалось, в пакете три апельсина и два небольших лимона. — Выпей таблетку из синей пачки, если горло болит. Хёнджин слабо мямлит благодарность и сбивчиво оправдывается, смотрит виноватым щенком, когда Сынмин опускается прямо на пол перед ним, сидящим на диване, и бьёт несильно по колену. Голова немного кружится. — Ты понимаешь, что я лучше пропущу пару, чем буду гадать, сдох ты или нет? — Нет. — Я уже говорил тебе, что ты тупой? — Это что, допрос? — Хенджин игриво ведёт стопой по сынминову бедру, но тот быстро пресекает все попытки паясничества парня, смотря грозно-грозно, как это делает Чан, когда кто-то из младших слишком распаляется. — Ради твоего же блага. — А вы точно прокурор? — Хёнджин, блять, — Сынмин вскакивает и трёт кулаком макушку слабо визжащего Хвана, которому, кажется, действительно стало лучше, раз он шутит и прикидывается придурком. — Если ты шутишь тупые шутки, значит, тебе не так уж и плохо. — Нет, Минни, я умираю, — хнычет Хёнджин, когда Сынмин делает вид, что собирается уйти. Закипает чайник. Младший силится не трепать Хвану голову, чтобы не усилить головную боль. У него на лбу испарина. Хёнджин разливает горячий чай себе на ногу и больше не рискует шутить под убийственным взглядом.~
Если у Сынмина вошло в привычку прибегать к Хёнджину домой вообще в любое время суток, как выясняется за несколько месяцев, то сам Хёнджин может неожиданно нагрянуть в кафе на Итэвоне, где он встретил, собственно, Сынмина. Он с довольной миной заходит через стеклянную дверь, лиловый колокольчик сверху переливается мягкой мелодией, и каждый раз Хёнджин видит удивлённые знакомые глаза парня, который крутится за прилавком, как белка в колесе. Хван присаживается как можно ближе, зыркает хитро и делает вид, что изучает электронное меню. А потом в конце концов делает заказ, и Сынмин рисует маркером на пластиковой крышке маленькое сердечко и сокращение от названия напитка. Вообще, однажды Хёнджин решает посетить это заведение не тогда, когда на смене не его-ещё-не-парень, и остаётся с приятными впечатлениями. Его обслуживает миловидная девушка с высоким хвостом, круглыми очками, проколами в ушах и полноватой фигуркой, но это нисколько не убавляет её очарования, а совсем наоборот. Хёнджин оценивает, что она внятно объявляет все заказы даже в загруженное время и готовит действительно вкусные напитки. Маркер пляшет в её пальцах только когда нужно отдать два или более стаканов, чтобы никто не запутался. Хёнджин мысленно решает, что, видимо, здесь бариста действуют отчасти по собственному желанию. Диванчики глубокого аквамаринового цвета сочетаются со стенами и мягким желтоватым освещением, создавая атмосферу уюта. Здесь большие окна, открывающие вид на оживленную улицу, причудливые горшки для цветов геометрической формы на подоконниках, светло-карамельного цвета столики и хороший выбор как напитков, так и перекусов. Помимо сладостей всегда можно заказать бокс с салатом или готовой едой, и Хёнджин думает, что это, вероятно, хорошо спасает работающих людей, у которых не всегда есть время и силы вечером или утром, чтобы приготовить себе поесть. Здесь действительно хорошо. Хёнджин определённо не жалеет, что однажды зашёл сюда. Впрочем, сегодня он приходит именно к Сынмину. Всегда знает ведь, когда у его парня наименее загруженный промежуток смены, и выбирает именно это время для посещения. В кафе всего двое человек, поэтому сотрудники несколько лениво переговариваются меж собой и над чем-то смеются. Хёнджин слышит родным голосом «Джинни такой…» и чувствует, как его цветы в груди набирают краску вместе с щеками. Только Сынмин говорит это с такой интонацией, от которой у Хёнджина всегда сладко тянет где-то под ребрами и в животе. Сынмин краем глаза замечает посетителя и спешит принять клиента, но резко останавливается, будто для него удивителен факт, что Хёнджин сегодня пришёл. За неделю это уже третий раз, и кто-то точно сочтёт такое поведение жутковатым, но старший приходит сюда исключительно с хорошими намерениями. Несмотря на то, что они виделись вчера, он скучает. — Чего желаем, господин? — Сынмин никогда в жизни не станет так обращаться с клиентом, но это же Хёнджин. Персонал в кафе уже давно знает об этой химии, для них Хван как родной, потому что этот парень исправно приходит и иногда вступает в короткие беседы, оставляя за собой приятное впечатление. Только они не знают, что Хенджин живёт в часе езды на метро от этого заведения, а также они совершенно точно без понятия, что после долгой утомительной смены Сынмин все равно преодолевает этот самый час и ещё десять минут пешком, чтобы в одиннадцать вечера нагрянуть к Хвану домой. — М-м-м, макиато без сахара, — Хёнджин улыбается своей самой обворожительной улыбкой, пока достает карту. Он знает, что на это Сынмин лишь закатит глаза и протянет ему терминал, на котором светится «7500 вон» электронными цифрами. — И вас. — Возможно, теперь это ваш постоянный заказ? — Сынмин делает вид, что не обращает внимания на этот откровенно ужасный флирт, который так любят использовать сценаристы второсортных фильмов. — Только если готовить его будет столь прелестный юноша. Они привлекают внимание посетителей, и от этого не то чтобы очень некомфортно, но щеки нещадно алеют. Сынмин все равно улыбается. Ким хочет снова отойти к своим друзьям после того, как отдаёт напиток, ненадолго касаясь пальцев, но Хенджин быстро его останавливает тихим окликом. Старший протягивает пакет с едой, потому что точно знает, что сегодня у Сынмина ещё не было времени на перекус. Возможно, он перебился печеньем или чем-то таким, но не нормальной, существенной едой. В пакете два контейнера, один Хёнджин наполнил пастой, над которой горбился добрые полтора часа сегодня с утра, а в другом, раздельном, варёное яйцо и немного клубники с другой стороны. Не особо богато, но Хёнджин правда старался сделать и организовать небольшой перекус так, чтобы он был съедобен. У Сынмина при виде домашней еды загораются глаза и он почти одними губами спрашивает: — Ты это сам приготовил? Хёнджин кивает, как болванчик, совершенно по-глупому улыбаясь, а после обращается к персоналу: — Могу я украсть этого принца на пять минут? Обещаю, не более! — Идите уже, — усмехается высокий парень в фартуке со следами муки и какого-то сиропа. Его волосы в лучах солнца переливаются розоватым. Бейдж на одежде указывает имя «Чхве Ёнджун», и Хёнджин понимает, что уже слышал о нем из рассказов Сынмина. Насколько он помнит, это довольно хороший человек, который поддерживает разговоры, ярко улыбается и готовит просто отменные пирожные. Хёнджин почему-то верит. Ёнджун своим видом внушает доверие. В целом, ничего особо важного, но Хёнджин грустно предупреждает, что отлучается в Пусан на два дня для подготовки проекта. Сынмин дуется, но лишь наигранно. — Наконец, внимание Кками будет сосредоточено только на мне. — Оно и так всё на тебе, он любит тебя больше. — Абсолютная правда. Хёнджин закатывает глаза, благодарит за действительно вкусный кофе и просит обязательно поесть, пока есть перерыв. Сынмин тянет ленивое «да-да-да» и оставляет поцелуй в уголке губ, после озорно сверкая глазами и уплывая обратно в кафе. У Хёнджина в груди благоухание цветов, что скрывает все недоуменные лица слишком любопытных прохожих на улице.~
— Сынминни, — тянет Ёнджун, на пару секунд затыкаясь бутылкой воды. Они сидят после смены в душной подсобке. Старший полулежит на малюсеньком диване горчичного цвета с какими-то старыми пятнами, лениво листая ленту Твиттера и время от времени улыбаясь. Ким каждый раз думает: неужели ему и правда удобно там лежать с такими длинными ногами? Если его Хёнджин относительно высокий, то Ёнджун — это примерно еще два-три сантиметра к росту его парня. Прибавьте сюда кеды на высокой подошве, которые уже почти полностью убитые, но всё ещё исправно носятся Чхве Ёнджуном, и вы получите какого-то поистине удивительного человека, способного, кажется, залезть в чашку для чая. Сынмин сонно поднимает глаза и вопросительно мычит. Ёнджун хитро улыбается. Самый настоящий лис. Что-то много таких стало в окружении… сначала этот старший, потом Ким Сону из его группы, следом Чонин. Впрочем, лукавый взгляд быстро пропадает. Ёнджун садится нормально, его лицо серьёзнеет. — Хёнджин. Он нормальный? Я беспокоюсь за тебя, тот парень был мудаком по отношению к тебе. Сынмин кривится и отмахивается. —Брось, хён, мы просто не сошлись характерами. Хёнджин, — он улыбается широко, — он действительно хороший. Внимательный, мы встречаемся несколько месяцев, но он всё ещё обращает внимание на детали. Он довольно аккуратный, несмотря на то, что часто немного неуклюже. Он уважает моё желание жить, например, в чистоте и помогает с уборкой. Ты знаешь, я рассказывал, что именно бытовые вещи меня пугают, они часто становятся причиной расставания, но… У нас как-то все сходится. — Ты так рассказываешь, будто вы вообще не ссоритесь, — Ёнджун подозрительно сощуривает глаза. Сынмин тихо вздыхает, поджимая губы. — Я не сказал ни слова о том, что мы не ссоримся, не так ли? — Усмехается он. — На самом деле, это часто из-за чего-то несерьёзного. Мы стараемся приходить к компромиссам, — уклончивым ответом Сынмин показывает, что не хочет вдаваться в подробности. Ёнджун ухмыляется, но принимает такой ответ. Это действительно так: они ссорятся, мирятся, стараются честно обсуждать это. Хёнджин молчалив, когда на что-то обижен, но чаще всего он приходит первый и просит это обсудить. Сынмин, по природе своей довольно спокойный, сразу соглашается, и в конце концов уходят неловкость вместе с недопониманием. Младший же предпочитает решить все сразу и более не беспокоиться. Несколько раз, безусловно, бывали ситуации, когда они пару дней не пересекались и обдумывали ситуацию, но в конечном итоге все завершалось действительно хорошо. У них не возникает крупных конфликтов, потому что Хёнджин понимает важность разговоров, а Сынмин сам к ним стремится. В прошлых отношениях было не совсем так, и Ким думает, что это и было одной из причин их распада. — Хорошо, Сынмин-и, я понял. Но если он сделает тебе больно, только скажи, окей? — Ёнджун подмигивает, а Сынмин смеется и часто кивает. — Мы с Субин-и отвезём тебя домой. Младший кивает и тихо благодарит, пока Джун, наконец, переодевается. В подсобку заходит Субин и тут же громко чихает, почти отлетая к стене. — Почему тут так пыльно? — Это мука, а не пыль, Субин-и, — Ёнджун тычет пальцем в его грудь, запрыгивая в безразмерное худи. Сынмин успевает скинуть фартук и проверить твиттер, пока хён, не скрываясь, коротко целует Субина в губы. Он действительно любит своих друзей.~
Сынмин — человек утра, потому даже после утомительного дня, проведённого с Хенджином и друзьями, он встаёт в половину девятого совершенно отдохнувший. Возможно, осознание, что сегодня ещё один выходной заставляет его лежать и наблюдать за своим все ещё мирно спящим парнем. Хенджин всегда спит очень тихо, иногда даже Ким задумывается ночью: он вообще дышит? Тогда Сынмин укладывается поближе и все же слышит тихий свист дыхания, успокаивается и проваливается в тёплый сон. Сейчас Хёнджин выдыхает, и спадающие на лицо чёрные волосы чуть трепыхаются, подлетают, опускаясь через секунду обратно. Видимо, кончики щекочут его нос, и юноша чуть морщится, не просыпаясь. Свет из-за рулонных штор проникает в комнату, ложится полоской чистого белого золота на щеку, огибая линию челюсти и начало роста волос. Сынмин заворожен. Он чуть улыбается и очень хочет прикоснуться, но понимает, что малейшая тревога на коже или неверное движение отпугнет чуткий утренний сон Хёнджина. Он может лишь тихонько выдохнуть, максимально аккуратно откинуть прядь, что норовит пощекотать нос, и вылезти из постели, потому что жарко и нужно что-нибудь приготовить. Хёнджин, чувствуя сквозь сон, что парень покидает постель, подтягивает к груди ногу и обнимает правой рукой чужую подушку. Теперь солнечная полоска покоится на его спине. Сынмин неумело потрошит кусочек помидора в массу из взбитых яиц и сыра, когда слышит, как дверь спальни тихо скрипит. Он думает, что это, быть может, проснувшийся Кками, но шаги, отдающиеся по плитке кухни забавным звуком, быстро приводят его к другому выводу. Видимо, он все же разбудил Хёнджина. — Минни, — тянет Хван, лбом врезаясь меж сынминовых лопаток. Младший вздыхает и гладит его по предплечью, пачкая сладковатым томатным соком. — Ты знаешь, что помидоры в омлет кладут потом, а не сразу? — Не придирайся, я для тебя стараюсь, — он ворчит лишь наигранно. Сынмин кожей чувствует, как Хван хитрюще улыбается, слизывает со своей кожи полоску сока. — Спасибо. Младший выливает жёлтую смесь на разогретую сковороду и разворачивается в сильных руках, успевших обвить его тело. Дует губы, будто прося поцелуй, но Хёнджин не спешит, бурчит, что ещё зубы не чистил. — Джинни-и-и, — ноет он, тыча пальцами меж рёбер, отчего Хёнджин подскакивает и визжит, пытаясь извернуться. Мгновенно проснулся, смешно выпучивая глаза. Хёнджин ловит Сынмина за запястья и валит на диван рядом, придавливая своим весом. Комнату заливает мягкий свет из окна, запах цветов и жареного сыра. У младшего глаза мерцают, он целует, целует, целует щеки, нос, скулы, лоб и губы, игнорируя протесты и лепет «У меня изо рта помойкой несёт». Но Хёнджин улыбается ярко, ему явно нравится. — А почему именно ирисы? — Сынмин кивает на цветы в вазе. Вчера Хёнджин завёл его в цветочный и купил букет причудливых цветов, которые младший часто наблюдал на красивых картинках в Pinterest. Ирисы смотрятся прекрасно. Они нежные, как хёнджинова любовь. Они под лучами буквально светятся, а Хёнджин, на самом деле, даже подумать не мог, что он такой романтик. — Минни, ты когда-нибудь влюблялся? — Он играет с каштановыми волосами, внимательно рассматривает мягкие черты лица и давит смешок, когда Сынмин непонимающе хмурится и часто моргает. Он неуверенно кивает и бурчит согласие. — Я тоже. Два раза неудачно, но это было… Хорошо. Ирисы значат «ещё один шанс». Я… Я не струсил в этот раз, и ты знаешь, как сильно я в тебя влюблён, поэтому, я думаю, что ты сам как ирис. Ещё один шанс для меня. — Боже, Хёнджин, ты такой слащавый, — Сынмин театрально закатывает глаза, но Хёнджин видит его краснеющие кончики ушей и понимает, что ему на самом деле нравится это. Хван смеётся, носом тычется в шею, чувствует, как бьётся чужое сердце под ним. Ирисы набирают цвет в домашнем тепле. Хёнджин своими цветами через удары сердца делится с Сынмином, у которого в груди тоже целый сад, тянущийся к грудной клетке уже родного человека. Сынмин громко матерится под смех Хёнджина, когда носом улавливает запах подгоревшего омлета.