I Believe I Can Fly

А началось всё с песни, чтоб её. «I Believe I Can Fly», — сообщал всем окружающим динамик в хлам убитой бежевой «шестёрки», остановившейся у третьего подъезда. Всё бы ничего, но время для этого ценного месседжа его автор выбрал чрезвычайно неудачное — половину пятого морозного зимнего утра, когда даже самые отбитые жаворонки досматривают предпоследний сон. Неудивительно, что ещё до завершения композиции форточки пятиэтажки начали угрожающе распахиваться, и слова, долетавшие из них, были наполнены отнюдь не благодарностью. Дожидаться появления самых физически крепких представителей аборигенной популяции владелец автохлама не стал и, взвизгнув остатками тормозов, свалил в утренний туман. — А я вот летать не умею, — сказала Рыжик своему отражению в зеркале. — А так было бы здорово! Никакие тебе самолёты не нужны, никакие поезда. Паришь себе где угодно, и бед не знаешь. Хочешь — на море полетела, хочешь — в горы. Рыжик находилась в том чудесном по мнению взрослых, но дурацком по собственным ощущениям шестнадцатилетнем возрасте, когда личных денег на путешествия ещё не нет, а просить родителей уже как-то неудобно. Приходилось ограничиваться просмотром выпусков «Аверса и Реверса», завидовать удачливому ведущему, получившему безлимитный счёт на собственные хотелки и брать на вооружение ухищрения его коллеги-лузера, вынужденного. выживать на сто долларов. Хотя ей и сотни бы за глаза хватило, да только где их взять, если впереди одиннадцатый класс с ЕГЭ, а из подработок в городе один Бутер-Царь с такой смешной почасовой ставкой, что плакать хочется. «А давай махнёмся?» — вдруг прозвучал в её голове незнакомый воркующий голос. — «На недельку, а? Всё равно каникулы!» Рыжик испуганно заозиралась. Нет, в комнате кроме неё совершенно точно никого не было.  — Перезанималась… — вздохнула девушка. — Глюки начались. «Сама ты глюка!» — обиделся голос. — «А я на берёзе сижу!» За окном, на припорошённой снегом толстой чёрно-белой ветке, и вправду примостился небольшой оранжевый голубь. Рыжик зажмурилась, потёрла глаза. Птица никуда не исчезла, лишь повернула голову и с любопытством уставилась на неё блестящим чёрным глазом.  — А почему ты такого цвета? — вопрос получился не особенно вежливым, но голубя, кажется, не обидел. «Мои родители жили на апельсиновой ферме. И пили много свежевыжатого сока. Меня, кстати, так и зовут — Апельсинка».  — А я Арина. Так ты девочка, да? «Конечно!» — голубь, точнее, голубка распушила перья и встряхнулась. — «А что, разве не заметно?»  — Не очень, — честно призналась Рыжик. — Я не умею пол голубей определять. «Вот заодно и научишься! Ну что, меняемся?»  — Меняемся… А чем меняемся-то? В глазах потемнело, в лицо ударил морозный ветер. Арина оторопело смотрела на саму себя, стоящую за окном, в тёплой комнате.  — Понятно чем, телами! — донёсся до неё ответ. — До встречи через неделю! Рыжик хотела что-то ответить, потребовать прекратить идиотские шутки, но изо рта вырвалось только отчаянное «уруру». Точнее, не изо рта. Из клюва. Она что… стала голубем? Картина Репина. «Приплыли».