Глухомань, болезнь, ревность и любовь

      Сегодня ему не снилось снов. Юджин встал уже уставшим и несколько минут смотрел в белый потолок. По телу кружила слабость, а дерьмовая водка отдавала небольшой, но назойливой головной болью. Привычного черно-белого тельца он не обнаружил, от чего болезненно скривился, вырывая из памяти весь тот краткий эмоциональный разговор. В его голове крутится много вопросов, отбивающих на его подзатыльнике чечетку. «Как я мог сорваться? Почему я не остановился? Неужели я не понимал, что так будет? О чем я только думал? Черт побери, Юджин, серьезно?». Много ещё раз он вторил в своей голове вопрос и по сотни раз повторял свое имя, будто пытаясь достучаться до другого человека, а не к себе. Это все будто было какой-то глупой сценкой, и будь он проклят, если бы не хотел её вырезать из своей жизни! Но, увы, время вспять не повернешь, да и не вырежешь, так что все, что оставалось: раздражаться, жалеть и грустить, а ещё питать надежду на то, что его простят, такого дурака. А ведь не вспыли он по глупости и сожалеть не было бы о чем. Синька — смерть мозгу, а поступки под ней — кладбище счастья. И даже попробуй ты его откопать после отрезвления: не выйдет ничего, там будет только дряхлый пепел и расплывшиеся воспоминания, которые только сильнее резанут по сердцу.       Он выдохнул, перестав пробуждать в себе самобичевание во время утренних ванных процедур. Сел на стул и вгляделся в окно. Утро. Странно зябкое, влажное и навевающее хандру. Был ли ночью дождь, тот не знал, но предвестником сегодняшнего было его настроение. Так он считал. Взглянув на время, тот увидел, что ещё не отбило и 10, из-за чего почти что с мукой простонал, уронив лицо в ладони, приподняв очки на лоб.       — С тобой все в порядке, Юдж? — от голоса позади тот даже инстинктивно дернулся.       — Да, Эм, просто голова побаливает, тот алкоголь действительно дерьмо… — прохрипел тот и в его сознании мелькнула мысль, ибо искоркой её назвать нельзя было. — Рив… Рив вернулась?       — Нет, видно загулялась, но с учетом того, как она засиделась дома — неудивительно это, — та пожала плечами. — Может дать чего от головной боли? Или ты привык опохмеляться?       Пытаясь перебороть внутренний легкий озноб, настигший его из-за понимания того, что Ривер так и не вернулась, что только подсознательно подкрепляло его опасения, тот медленно помотал головой.       — Прости, нет, спасибо.       Эмма кивает и ставит чайник. Единственный, кто бы понял сейчас, был бы Дерек. Встретится он с ним только вечером — почти что ночью. Вновь глянув на часы, тот еле успел сдержать тяжелейший выдох. Что ему делать тут 13 часов? Скоротать можно было одним способом — если человек не идет к дураку, дурак идет к человеку!       — Прости, Эм, можно спросить?       — Да, конечно!       — Где живет Дерек?       Её взгляд подозрительно долго задержался на нем без звука. Она быстро заморгала глазами, будто опомнившись от каких-то мыслей и растерянно произвела пару неясных звуков, после чего объяснила Юджину примерную дорогу. Парень кивнул и поблагодарил её, бросившись уже красивеньким к дверям. В них он услышал брошенную наспех фразу: «Будь аккуратен с ним, он бывает жесток!». Возвращаться и допрашивать ему не хотелось, потому он лишь кивнул пустоте и закрыл дверь, отправившись в путь. Насколько он понял: дорога лежала через все небольшое поселение. Его дом считался тут «первым» или просто началом поселка, в отличие от принадлежащему Юджу. Была здесь лишь одна улица, вдоль длинного ряда домов, у которых достаточно часто встречались достройки, в виде летних кухонь, палисадников, теплиц и тому подобное. На начало десятого часа на улицах показывались лишь небольшие компании соседей, которые перекидывались парой слов за утренней чашкой кофе или чая. Все они поглядывали с нескрываемым интересом на юную плоть, забредшую в такую глушь.       Юджин, естественно, знал о том, как быстро слухи о неизвестном пареньке с собакой расползлись по всему поселку, но то, как кровожадно некоторые взрослые женщины стреляли в него взглядами его напрягало и вводило в какое-то подростково-детское оцепенение.       Мужчины же оглядывали его скорее как соперника или тюфяка, который ни к селу ни к городу приперся бог знает куда и зачем, и точно также непонятно куда и почему свалит по истечению некоторого времени. В каком-то смысле они были правы.       Оглядываться по сторонам не было смысла, почти что все дома были одинаковы: из дерева, в старом стиле, будто он перенесся куда-то в Украину, Россию, картинки которых ему так часто попадались. Их старые дома действительно были привлекательны и таинственными — попробуй тут не почувствовать желание рассказать пару-тройку страшилок в таком то доме посреди леса, да и в такой атмосфере! Некоторые из них были разрисованными, дети это или хозяева — было неясно, ибо ни одного маленького человечка он тут не видел и не слышал. Лишь магазин был примечательным, так как крыльцо его было полностью увешано разными куколками, ловцами снов, и другими разными безделушками, от чего он даже остановился посреди улицы, чтобы немного дольше разглядеть сие действо. В сам магазинчик он заходить не решился, зато окончательно убедился, что он тут такой же диковинный экземпляр, увидев, как дамочка блеснула глазами, облизнула губы и что-то зашептала своей подружке, кивнув на него и те обе захихикали, пуская струйки дыма от сигарет. В пользу своей вежливости, тот не поморщился, хотя хотелось.       Лишь одно пока ему было непонятно, раз тут лишь дома и один скромный магазинчик, то что он подразумевал под концертиком в баре? Если бар подразумевали под магазином, то он посмотрел бы, как люди пытаются залезть в этот прижатый домами стенка к стенке магазинчик. Тот мотнул головой, не горя желанием разбираться во всем этом и варить воду себе самому, потом узнает, когда дело к этому придет.       Подняв взгляд, тот мимолетом слегка приподнял уголки губ в ухмылке, завидев совсем рядом, в метрах 200 от себя дом, полностью подходящий под описание, да и трудно его было бы не заметить, дом мужчины, как и дом Юджина, тот был посередине между двумя линиями домов. Он даже позабавился, сравнив эту местность с огромным столом, где гости сидят вдоль, по бокам, а они с Дереком на противоположных краях стола, находясь далеко, но лицом друг к другу. От этого он даже словил небольшое дружеское уважение к мужчине. Напроситься домой, конечно же, было бы грубо, но что ему оставалось? Проторчать на стульчике, глядя в окошко с десяток часов? Нет уж.       Легко проскользнув на крыльцо и встав у двери, Юджин несколько минут посомневался прежде, чем повторить в голове заученную фразу приветствия и постучать в дверь. Открыли ему не сразу. Первый залп стука домовладельцы пропустили мимо ушей и в доме даже не послышалось ни единого звука. Постучав ещё раз, уже более настойчиво, изнутри послышались тяжкие шаги к двери и парень на секунду даже засомневался в своем решении, да только поздновато уже было. Что ему, бежать от двери, что-ли? Когда шаги оказались совсем близко, он даже услышал раздраженное и немного невнятное лепетание о том, что если это опять ты, Джени, то клок твоих волос точно окажется у меня в кулаке, пока я буду тащить твое пьяное тело к тебе домой!       — Ох, Юджин, это ты, — тот неловко потер затылок, понимая, что младший вполне мог услышать его пререкания. — Не думал, что ты заглянешь ко мне. Да и в такой час. Что-то случилось?       — Нет, здравствуй кстати, ничего особенного, просто сидеть одному дома к самому концерту под гиперопеку Эммы я бы точно не смог. А так: и поговорить, и часы скоротать, ты не против?       — Нет, нет, конечно, нет. Да, да, здравствуй. Так вот, ну… — рассеяно заморгал и отошел в сторонку, чтобы можно было пройти. — Заходи, прямо и вторая дверь справа — гостиница, там посидим, поболтаем.       Юджин кивнул и мимолетом подметил, что дом этого холостяка выглядит почти таким же, как его — чистым, ухоженным, все ровно на своих местах и по полочкам. По крайней мере это то, что он успел ухватить взглядом в коридоре, где недалеко от двери была тумбочка с чистейшими статуэтками, а из полочек её выглядывала сложенная обувь, где каждый отдельный раздел соответствовал одному виду обуви: один кроссовкам, другой ботинкам, третий тапочкам и так далее.       Коридор скрылся за нужной дверью и перед глазами парня открылась простая гостиная, где под стеной стенка на всю длину, где покоились альбомы с фотографиями, сервис и разный другой старый хлам, который бы в печь, да только: «а вдруг пригодится!». На другой посередине камин, по сторонам которого хранились две большие полки с разнообразными книгами, а около него маленький круглый столик и два кресла, прямо как в отдельной романтичной картинке, ей-богу. Правая сторона была уставлена диваном около которого стоял стол и две полки над ними. Картины, статуэтки, часы, красивая кухонная утварь, книги и другая украшающая дребедень была разбросана тут и там, что уж говорить о красивой мебели и чуть ли не королевской люстре с хрустальными подвесками, узорами и тому подобное.       — Нравиться, что ли? Ты за разглядыванием гостиницы в астрал ушел! Слышишь меня?       — Да-да, слышу. Просто после маленьких городских квартирок с таким же городским интерьером немного непривычно видеть такое. У вас тут тоже все примерно одинаковое, но такое разное. Плюс ещё и… Старое. Ну, ещё… — он не находил слов в течение минуты и выдохнул. — Это необъяснимо, ты будто чувствуешь, что что-то не так и вроде все должно лежать на поверхности, но в то же время я не могу объяснить. Все здесь просто: «другое».       Мужчина засмеялся и согласно кивнул, предложив младшему чай. Согласившись на такую авантюру, тот и не сразу заметил, как большой человек скрылся совершенно без шуму, как тень или мышь. Тем не менее юноша так и не смог избавиться от ощущения неправильности, необычности, будто вот-вот и он мог бы ухватить это подозрение за хвост и разгадать все дело, но оно каждый раз ускользало. И все же он не мог отрицать, что здесь было фотографически красиво. Будто каждый раз это место было маленькой студией. Это обманчивое ощущение навевало ему мысли, что все здесь неестественное, будто специально сделанное, искусственное.       — Ты кстати давно уже в их офисе? — полу призрак дернулся от неожиданности.       — Девять лет как… Я там с 15, — Дерек присвистнул и кивнул.       — Мы в нем 13 до того, как Рупер умер, два года уже прошло. Мне тогда было… — он начал считать в уме и прикрыл один глаз, глядя куда-то вверх, — о, черт, как совпало то, тоже 15, когда я только-только попал с ним. Словили нас на пустом детском хулиганстве. На монстров мы не натыкались, ибо дверь, переносящая в другой мир, была доступна только днем. Поучили уму разуму, вывели в людской мир и пошли себе дальше. А мы, упрямцы, вдохновленные такому необычному явлению и полной неизвестностью: опять отправились на следующий день в другой мир.       Он уселся в кресло, напротив Юджина, отпив ещё горячий чай. Его взгляд был расслабленно устремлен в пустоту — этой комнаты сейчас он не видел, полностью находясь в воспоминаниях. И, судя по нежной играющей улыбке на лице, вполне приятных воспоминаниях. Парень заразился этой улыбкой и сам растянулся в такой же, только более глупенькой, ибо вспоминать ему особо нечего было, а его воспоминания не складывались в картинку, за недостачей деталей. Он просто слушал, как слушают тысячи людей историю друг друга, познавая чужую жизнь и проживая эти моменты вместе с ними.       — Дураки мы были, что сказать… Рупер в основном был заводилой, потому я не чувствовал особой ответственности на себе. Не вглядывался в детали. К нам обратился тот же призрак, совсем молодая девушка, лет 25 максимум. Уверен, при жизни она была красавицей, ибо черты лица все равно просматривались, хоть и плоховато, но, увы, смерть её была отнюдь не из приятных. Почти ровно правая половина её тела была сплошным тяжким ожогом, вплоть до кости. Грехи сыграли с ней ещё и злую шутку, окрасив лишь это место черным, будто она так и не выбралась из обугленного состояния.       Завидев то, как с неким сожалением и даже долей болезненности сощурился Юджин, мужчина понял, что юноша смог себе представить испещренное тело и поджал губы.       — И все же — она была красавицей. Мой друг об этом мне сразу сказал, после второй нашей с ней встречи. На этот раз она более настырно просила не возвращаться в этот мир, ведь это было опасно. А незнающие про монстров мы, конечно, подумали, что она просто хочет не нарушать секретность этого мира, а ещё не дает нам залететь в психушку. Я смеялся, шутил, мол: «Смотри, Руп, а то злые призраки друзья этой девицы утащат тебя под кровать и съедят!».       Тот выдал короткий смешок и замолчал на некоторое время. Воспоминания были приятными, но каждый раз давили тем, что это лишь воспоминания, что все это закончилось и является прошлым. Он тяжко вздохнул, будто с силой делая вдох, чтобы нужное количество воздуха смогло немного оттолкнуть комок в горле и попасть в легкие.       — Он смеялся тоже. Мы ходили туда каждый день и в очередной из них её застали около нас. Ява, — их главарь, — был в ярости. Он и слушать её не хотел, когда та попыталась объяснить ситуацию. Я думал, что нам надо убираться, ибо чернота его тела явно говорила, что он не любит панькатся, так тогда для нас выглядели грехи, о которых мы знать не знали. Чем чернее — тем опаснее. Мы были почти правы. Но Рупер будто и не заметил вовсе этой черни. Оскалившись, этот придурок сказал Яве заткнуться и послушать хотя бы одно предложение, а не гавкаться, как псина, даже ситуации не зная. От такой наглости главарь действительно притих в удивлении, а Руна, воспользовавшись молчанкой, быстро залепетала объяснение ситуации. Мое уважение, вместе со мнением, что Руп придурок, очень быстро выросли. Ява помолчал с минуту и выдохнул. Он попытался нам объяснить, что это опасно и все дела, но мы не слышали, так что он решил показать нам ночной мир, а потом помочь перенестись в свой. И мы отправились с ними в их офис, он был недалеко, ясное дело.       Он почесал затылок и отпил ещё чая, разглядывая рисунок на одной из полок, который ранее сам Юдж не замечал. Видимо, это было из другого мира или от его друга. Отсюда изображенного именно парню видно не было.       — Это было… Важным уроком. Не стоит судить о неизвестности ни в какую из сторон, ибо тогда она покажется совсем не той, которой вы её представляли, из-за чего возможно разочарование. Мы думали, что нас ждут удивительные потасовки призраков, другая жизнь, свобода от всего мирского, ну и, может, небольшая жестокость от особо разгульных, которые решили вкусить смак буянства. Мы ошиблись. Ночью мы пришли к трем семьям. В одной из них плакал подросток, мальчишка почти что. Его бросила девушка, в школе завал, родители не понимают. В общем, рутина, мы даже переглянулись с Рупом в это момент, мол, боже, что за тюфяк? Во второй…       Он умолк, весь съежившись от воспоминаний, искривив лицо в печали, осуждении, злобе и боли. Закусил губу.       — Какое-то… Блять… Животное, по другому сука не назвать, — его лицо падает в руку, он ожесточенно трет лоб и глаза, не отрывая ладони, тот договаривает, — издевается, насилует изуродованного маленького ребенка, а над ним клонится какое-то такое же изуродованное существо, выкручивая свои сегменты, как червяк, дергаясь, скалясь и издавая воющие, хрюкающие и другие странные звуки, оно просто висело над ним, и какая-то липкая субстанция тянулась от потолка к ней, подвесив таким образом, а другие две такие же прицеплены от монстра к мужчине…       Дерек быстро отпил ещё чая, потер губы и быстро выдохнул, будто пытаясь с этим выдохом выбросить это воспоминание из головы.       — И самое ужасное, не только то, что мы не имели права вмешиваться, а то, что в следующей квартире шла обычная счастливая жизнь. Никто ни о чем не думал, они сидели в своих креслах и мило болтали, пока дети лежали рядом на полу и игрались друг с другом игрушками, целая идиллия… Никто не знал о страданиях друг друга. Никому это и не было нужно. В такие моменты, когда вот так бросает из крайности в крайность, что-то в тебе разбивается. Наверное, я бы сказал, что розовые подростковые очки. Вот что тогда разбилось у меня. Когда мне было пятнадцать, до встречи с Явой и Руной, я был как подросток в первой квартире. Думал только о школе, непонимании, девушках, друзьях и хулиганстве. И вот, ты видишь, как жесток мир. Как несправедлив. Кому-то достается подыхать от кровопотери после педофилии, а кому-то безоблачное счастье. Это больно.       Когда Ява вернулся, убив монстра во второй, он спросил у Рупа, вглядывающегося в счастливую семью: «Теперь ты все ещё хочешь разгуливать по этому миру, в окружении монстров, страданий и перепадов, даже не имея возможности вмешаться в их жизнь?!», друг даже не моргнул. Не ответил. Он совершенно спокойно повернул к тому голову и холодно спросил: «Возможно ли им чем-либо помочь?». Ява не ожидал такого. Он хотел отбить желание прикасаться к режиму наблюдателя, но в итоге только спровоцировал его. Руна кивнула и ответила, что призраки работают на офис и помогают людям, чтобы очиститься от грехов и уйти на покой. Ява, конечно, понял, к чему это все идет, но Руп сразу выдал целую речь по поводу того, что отныне он будет приходить в этот мир каждый день и будет пытаться сделать для этих людей хоть что-то. С ними. Или без них. И ему полностью все равно на опасность, теперь, поняв этот мир немного больше, он хочет ему помочь, даже ценой жизни и даже двух, если считать и потустороннюю. Я кивнул на его слова, точно также упершись бараном.       Юджин слушал, не произнося и слова, боясь спугнуть этот поток истории чьей-то жизни. Есть много заблудших душ. Он не один. Он не первый. Его понимают и переживали почти то же самое. Давно таившиеся корни подозрений, что он поступил неправильно — отпали. Парень всегда подсознательно волновался, что своим поступком нарушил что-то естественное и теперь весь этот мир будет пожинать плоды одной его ошибки, но теперь, когда он понимает, что так иногда происходит — ему легче. И ранее он оправдывал себя, что существование таких себе «порталов» в иной мир уже мнимое доказательство того, что в таком случае нет ничего сверх непростительного, но все же это било его в грудь каждый раз. Жить в ожидании, что произойдет что-то ужасное от твоего поступка — невероятно мучительно, так ещё и бессмысленно: произойдет — ничего уже не воротишь, не произойдет — только изведешь себя до белого каления несуществующими проблемами. Это главная ошибка, от которой стоит отучиться.       — Делать было нечего, они приняли нас. Ява сразу понял, что я скорее на поддакивалках у Рупа, или как там говорится, по этому он больше занимался им, а не мной. Мой друг стал строить со всеми хорошие отношения, а я не сильно увлекался этим. Для меня это была работа, помощь другим, а для него, будто запасной дом. И ведь это вполне могло бы быть так, ведь жил он у меня, а про своих родителей слышал редко. Мои забрали его в раннем возрасте, а те даже не сразу заметили пропажу ребенка. Даже в малом возрасте мы понимали, что не братья, да и вряд-ли ими станем. Он будто пытался отстроить то, чего у него никогда не было. Мы росли, шли годы. Конечно, буквально через год я уже понимал, что мой дорогой друг по уши влюблен в Руну. Мы не ссорились по поводу чьей она будет, та не была в моем вкусе, а вот по поводу того, как ты мог, она мертва, это же сразу табу для всех — часто. Впрочем, я не был лучше. Руп напоминал мне, что в моем вкусе Хейла, женщина из этого офиса, ей было под 32 на момент смерти. Она была невероятно красива, как для меня. Но по глупости более мы не общались после того, как поссорились с Рупом. Тогда у нас зашла тема вновь о Руне, я доказывал ему, что тому стоит избавиться от этого чувства, мы сильно раскричались, весь офис был на ушах, я думаю, но нам было все равно. На тот момент нам было уже по 21, прости, что скачу во времени, но описывать в подробностях все тринадцать нет смысла, ты примерно сам понимаешь, какого это.       В общем, мы не услышали, как открылась дверь. Я кричал: «Блять, тебе стоит бросить любые надежды на Ру, ты и сам понимаешь, что ты жив, а она мертва, ни один офисный это не поддержит, тем более Ява с Хейлой, которые шаг вправо шаг влево — расстрел!», а он: «Заткнись нахуй, Дерек! Кто бы говорил вообще, не удивлюсь, если ты все это время себе руки мозолишь на Хейлу! Я видел один из твоих снов в твой выходной после травмы около трех недель назад!». Женское: «Что?», привело в сознание нас обоих. Я… Я обернулся…       Мужчина опустил глаза на секунду и отпил чаю. Он бросил неловкий взгляд с печально-глупой улыбкой.       — Угадай, кто там стоял?       — Хейла.       — Хейла… — он потер губы и тихо засмеялся. — Рупу повезло в этом плане. Ему отвечали. Мне же — нет. Хейла имела какую-то интрижку с Явой, которому было под 50-60. Более мы не перебросились и словом, взглядом, даже в одном помещении пытались не находиться. Конечно, он извинялся передо мной, но, знаешь, никаких извинений тут бы не хватило. Я любил, меня нет, рано или поздно она бы узнала, благо хоть сама не застала за сном, иначе бы я точно покончил с собой в призрачном мире, чтоб наверняка. Я не особо злился, мне просто было… Грустно? Обидно? Что-то в этом роде. Со временем я практически полностью увлекся строительством своей жизни в мире, а Руп наоборот, строительством призрачного уголка. И это сказалось на нем. В течении последнего года он умер и был этому только рад, в отличие от призрачных. Они чувствовали вину. За все. За то, что позволили, что привязали/сь, влюбили, ухаживали, поддерживали, помогали, в общем, действительно за все. Со временем он свыкся, но ему все равно было не так приятно. А я… Я испугался. Мне никак не хотелось умирать, да и тем более — в жизни только началась стабильность. Так что я, в конечном счете, распрощался со всеми, кроме Хейлы и покинул офис навсегда. Ха-ха, это было, наверное, первым решением, сделанным полностью единолично, без подталкивания меня самого и так далее. Ява меня, кстати, так и не принял, старый хрыч.       Дерек засмеялся.       — Да уж, это такая удивительная ситуация. По сути, нам сейчас дается выбор — стать на одну из сторон. И ты должен выбрать, — Юджин удивленно глядит в пространство и резко выпаливает. — Я бы стал призраком…       — Серьезно?       Парень опомнился и немного смутился.       — Ну, я так думаю… Это было первым, о чем я подумал, прости. Просто… Не знаю, офис для меня стал домом, которого у меня давно нет. Мать в могиле, отцу я ни к черту. А во время первой нашей встречи с офисом: я был совершенно один, без друзей и только с ненавистью к себе. Совершенно потерянный, безликий и искривленный для самого себя. С появлением офиса мне показалось, что я делаю что-то важное. Что-то доброе, что-то, что делает меня истинным человеком. Таким, каким я должен был быть. Я делал правильные вещи, а люди вокруг хвалили меня, советовали, говорили на важные темы и были добры. Они… Да даже просто были. Я смог сделать что-то во истину ценное. Я спас детей. И все благодаря офису. Доказал, что я чего-то стою, что могу делать важное, ценное, влиять на общество, что я важен. Что не ничтожество, неспособное в этом мире ни на что. Я помог Люку принять ошибку, проститься со своим котом, Шону проститься с матерью, отпустить и не мучить. Я стал общаться, но сделал ошибку, придя днем. Меня выгнали, ибо то, что я начал занимать жизнь смертью было не нормально. Но я был упрямцем, отправился обратно, в метро застал темного призрака — Чарли, пытался все разрулить и пускай без помощи Джоан не обошлось, но все же. Отследил Джека, пошел с Боссом к нему и пускай считал очищение матери ошибкой, все равно. Я пошел к Джеку, поговорил с детьми, разбил окно, отвлек его и дал шанс детям. Чуть не умер, но это стоило того. Я остался в офисе. Это был мой дом. Пускай пока недоступный, но это мой дом. Ведь дом там, где тебя ждут. А дальше… Дальше шли ночи, недели, месяцы и года. Тренировки, посты, тяжелые темы, спасение и потери. Но я всегда оставался дома.       Он выдыхает. Трет глаза под очками и печально улыбается.       — И как бы сейчас это грубо не звучало, но меня то особо в жизни ничего и не держит. Я понимаю, что это только привязанность во мне, что только мысли, ведь у меня есть обязанности, у меня есть Люк и компания! Работа, в конце-то концов. Но… Не знаю. Имей я возможность, взял бы из жизни только компанию с Люком, а все остальное и гроша не стоит. Не там я. Не нужно мне многое без офиса. Моя семья только улучшилась. Появился надежный отец, вновь болтающая бабуля, младший брат и, в общем то… — небольшая краска разлилась по юношескому лицу, — несносная характерная Ривер. Не будь всего этого, я бы под воду ушел ещё в пятнадцать, как в «Секция плаванья для пьющих в одиночестве». Трусость ничто, перед ненавистью и отчаянием. Без офиса долго не могу я. Помню перерыв в четыре месяца, когда к экзаменам готовился на убой. Казалось, мне нужно покорить целый чертов мир, пока он избивает меня каждым попавшимся камнем. Я стрессовал настолько, что качался взад-вперед на стульчике смотря в стену, как ненормальный. Ощущение было такое, будто я должен покорить целый космос, вернуться, доказать всем то, что я его покорил, развезти всех людей по пригодным планетам и совершить самоубийство по исполнению цели, однако все, что мне требовалось, это просто прийти обратно. Поднять глаза и увидеть знакомых и родных людей. Услышать их голоса, поговорить на совершенно глупые темы, и понять, что я дома… Возможно они и были моей семьей, которую я просто когда-то давно потерял, ещё до рождения, и наконец нашел.       Знаешь, в свое время я бродил по улицам без цели. Ходил туда-сюда, пока не переставал узнавать, где оказался. Я будто что-то искал. Вглядывался в лица незнакомцев, ухватывал разные частички одного образа, стертые почти что в пыль, осколки одной картины. Мне казалось, что я брожу не по улицам, а по времени, перемещаясь то вперед, то назад. Будто я прыгаю по всей реальности, заглядывал в каждого человека — в каждый отдельный мир, пытаясь найти свой. Когда я вступил в офис, я потерял эту привычку. Будто её никогда у меня и не было. Просто исчезла в этом потребность. Мой организм даже и не вспомнил, что когда-то у меня был чуть ли не целый ритуал по этому. Мне кажется, я просто нашел. Да, вот так просто. Я просто перестал гоняться за осколками и наконец набрел на цельную картину. Мне наконец стало ясно, что я искал все это время в играх, на улицах, в школьных предметах и небе, — Юджин жмет плечами. — В себе самом…       — Это удивительно. Что-то подобное мне говорил Руп. Конечно, не так поэтично, как ты, но все же. Может быть, это потому, что я не смог так ощутить любовь, даже несмотря на то, что я имел больше вас обоих. Все таки полную, любящую семью, друзей, да до Хейлы даже подростковую любовь… В любом случае, значит, ты бы умер, чтобы стать полноправным членом офиса?       Комната погрузилась в молчание. Юджин не спешил отвечать, так как был насторожен. Он знал, что Ривер может быть где-то рядом. Что может слушать и оценивать его слова. Однако на этот раз его догадки были ложными.       Ривер сейчас была далеко в лесу, на выступе у самой воды, где лес под сильным углом врезается в воду. Та мочит ноги в воде и ложится на землю, смотря на серое небо, которое потихоньку затягивало черными тучами. Видимо сегодня будет дождь. Этому сопутствовал вялый поток её мыслей. Думать не хотелось. Хотелось забыться на этом берегу и провести так до того времени, пока шторм в душе не угаснет. Да только фиг ей. Он возрастал по шкале от одного до пяти, потом снова тух, а в следующий миг прыгал до семи, и так постоянно. Девушка проследила за парнем только вчера вечером, чтобы убедиться, что, зайдя в дом, тот не сорвется на первого встречного-поперечного. Новости, что Дерек приглашает того в бар были более удивительны, чем те, что мужчина знал о происхождении призрака. В нем до сих пор чувствовался повышенный объем призрачной энергии внутри, что было уместно только для контактировавших.       — В бар, значит? — она фыркнула скривившись.       Ревность отплясывала внутри чечетку на её бедных нервах, которые прекрасно осознавали то, что ни одна девушка не упустит шанс подцепить незнакомца на приличной машине и с привлекательным наивным личиком. Рыбка на крючочке. Да только, ах, как душа горит им лески порвать, да удочки в воду утащить, желательно вместе с рыбаками, чтоб.       — Да еб…! — она подрывается, усаживаясь на траве, резко выдыхает.       Хмурится, трет глаза и сдается. Она далеко не сильная, по крайней мере, перед этими чертовыми чувствами — точно. Самый глупый план зреет в её голове, который, — она точно знает, — будет ненавидеть потом и клясть себя за него, но это будет потом. Да и кто его знает, жизнь странная штука, все может обернуться так, что проклятия сменятся восхищением, нельзя томить себя фантазиями, пора за работу.

***

      Тьма кабинета рассекается двумя белыми тонкими линиями. Под руками этой тьмы спокойно и послушно лежат листья в ровных стопках, но вот очередной из них упрямится и никак не хочет заполняться. Он будто кривится от каждого поднесения кончика с чернилами к листу и вертит носом, прикрывая злые от обиженной гордости глаза. Босс выдыхает и наконец откладывает письменную работу. От событий последних дней у него болела голова, а ещё сильно волновалась душонка. Одним из последствий того, что Юджин пропал вместе с Ривер, хоть и предупреждал об отъезде, — но не на такое огромное время, черт побери, — стало вечно плохое самочувствие маленького призрака, чью безутешную печаль не могли спасти даже котята. Лишь в редких случаях тот поднимал потухшие глазки на смешнявых котов и на секунду в пепле этом зарождалась иска, а замерзшие в безразличии губы самими краями поддавались вверх.       Сердце мужчины разрывалось, глядя на такое состояние мальчика, оно было так схоже с тем, как он вел себя, когда Хейден окончательно понял, что произошло, почему он проходит сквозь стены, может летать, а также — почему его родители не видят и не реагируют на него. Это было очередным ударом под дых. Долго оставаться мальчику без его личного присмотра просто-напросто запрещалось, ибо такая же безутешная Джоан, волнующаяся о здоровье мелкого, совсем не могла контролировать эмоции и практически фанатично бросалась то от заботливой, то к раздражительно-волнительной степени поведения. Конечно, перепады: «Ну что ты, милый, все будет хорошо, они совсем-совсем скоро вернутся и вы пойдете все вместе на пост!», «Ну что ты расхныкался как тряпка! А вот в наше время дети понимали с первого раза, да даже когда их собственные родители бросали, они оставались серьезны!» никак не помогали мальчишке, да и тем более иногда только усугубляли ситуацию.       Однако то, что произошло буквально вчера: особенно выбило всех из колеи! Ему до сих пор делалось плохо, когда тот вспоминал вчерашнее занятие с Хейденом, — один из способов утешить и отвлечь того от хандры, — тот момент, когда энергии друг друга в Ривер и Юджине раскололись, что обычно было символом попытки забыть, разорвать что-то связывающее их двоих. Такое было и раньше, в некоторые дни мелкие трещинки могли появиться на чужой энергии в его или её телах, но это никогда не приводило к расколу. Конечно, все почувствовали, что Джоан, что Босс, но чувствительнее всех был, несомненно, Хейден. Отчаяние, страх, непонимание, просьба, неверие, надежда, грусть и при этом, главной иглой была пронизывающая, казалось, каждую клеточку его тела — боль. Мужчине было плохо, но стоило лишь глянуть в эти глаза, как свои чувства казались такими маленькими.       Это растоптало малыша. Со вчерашнего вечера он не произнес ни слова. Тот тенью сидел на стуле с котом в руках, глядя на двери и молчал. Думал о чем-то своем и более ни на что не реагировал.       Босс потер глаза, очерчивая взглядом контуры своего кабинета и мебели в нем, благо хорошее зрение в темноте это ему позволяло. Тот остановился на густоте находящейся почти что по всей стене, скрывавшейся в привычной тьме. Он не стал долго ждать, усталость лишала его важного терпения, потому лента устремилась к этой субстанции и выкручивая возможные части тела, оторвала её от стены. Главарь не ошибся, спустя пару мгновений, гуща задрожала и стала принимать форму изломанной человеческой фигуры.       Оно не выглядело страшно, скорее убого. Подобие густых коротких волос зачесанных на один бок, — другая сторона которых была подстрижена ещё короче, — не особо хорошо прикрывали круглую головку, из одной части лица которой выглядывали восемь ромбовидных глаз в горизонтальном положении, расположенных достаточно необычно, (два как у нормального человека, два между ними выше и ниже, двое нижних под первой двойкой, верхними веками повторяя контур нижних у той же двойки, ну а ещё двое над ними, расположены скорее в косую, нежели горизонтальную линию, также налезая немного на верхний глаз, расположенный посередине). Вторая же часть лица занимал рот с 14 острыми клыками-зубами в странном положении, однако вглядываться тот не стал. Совсем короткие ключицы, огромные плечи, маленькая, а может тощая, грудная клетка, — из-за изломанности можно было предполагать всякое, — будто повернутое полностью стороной бедро, хотя было это не так, широкое в ягодицах и совсем тонкое у колена, но в тоже время голень можно было назвать даже более-менее нормальной, не будь та невероятно тонкой у стопы. Шириной была примерно такой, что указательный и большой палец спокойно соприкоснулись друг с другом, заключив тонкую часть в кольцо. С другой ногой все было наоборот, более-менее нормальное бедро, и голень, будто сломанная ровно посередине и она теперь может сложиться пополам. Руки были примерно такими же, как ноги, только те также поменялись местами: Правая рука изломано плечо, как левая голень, дальше нормально, но огромные пальцы с мелкой ладошкой и большими когтями; левая: нормальное плечо, но будто смещенное предплечье максимально в сторону, впрочем, кисти одинаковые.       Босс оглядел особу перед ним и лишь про себя отметил: «Какая душа, такое и тело».       — Ну здравствуй, Босс, — голос был молод, но странно отторгающий.       Он перевидел много испещренных и уродливых тел и точно уже знал, что это далеко не от внешности, а надменный тон и вовсе пропустил мимо ушей. Это была чистая интуиция, предупреждение подсознательного и инстинкт, чующий предстоящую опасность.       — Вам что-то нужно здесь? — его голос не выражал эмоций.       — Странно, вроде такой образованный, а вместо приветствия, «чего нужно» сразу! — ядовито похихикал тот. — Впрочем, я слышал о твоих достижениях последних лет. Извечный идеальный Босси стал разгильдяем, пользующимся своим легендарным статусом чтобы нарушать закон, не так ли? — все восемь глаз блеснули искоркой. — Где он?       — Извините, я не совсем понимаю, кто: «он»?       Скорость рассекает воздух, холодная энергия окутывает шею, а ветерок от резко остановившегося тела ударяется о лицо.       — Не лепи из себя дурака, если ты действительно не дебил, твой живой рабочий. Где он?! — шипит тот на ухо.       За шею эта мелкая шестерка будет его хватать?.. Он почти оскорбился.       — Если ты не будешь выполнять мои приказы: тебе не поздоровиться, мужик! — все ещё противное шипение.       Рука на шее его сжимается и Боссу это надоедает. Быстрым движением он срывает руку с шеи и лентой окутывает его тело, после чего сильно бьет о стену, для оглушения. Его тело срывается вперед и легкий шуршащий звук издает ткань веера прежде, чем он настигнет жертву. Энергия расщепляется и тело разделяется на две части, артефакт так и не достигает его, скользит по воздуху, Босс отрывается от земли к стенке, две полоски какой-то жидкости устремляются за ним с шипящим звуком, он срывается на другую стенку и пружиной отталкивается со скоростью к нему, сворачивая лентами, однако его тело вновь принимает гуще подобную форму и не позволяет себя завлечь в ловушку. Шестерка отскакивает к дверям, ловко меняя гущу на обычное состояние и улыбается своими кривыми зубами. Старший фыркает и комната начинает заполняться тьмой, а воздух странно тяжелеет, покрываясь черным туманом. Парень чувствует, как энергия его начинает меняться под этим воздействием и как тело меняющее твердость на густоту и обратно начинает расформировываться, устремляясь к черному туману и путаясь с ним.       Щелкает ручка и комната озаряется светом от открытой двери, темная тень скользит по нему и туман рвется за ним, как и мужчина, сразу же сорвавшийся с места. Противник скользит субстанцией по стене коридора, а жидкость выделяемая им с шипением ползет вниз, подозрения скрываются за его силуэтом, лентами он не может до него достать вновь, тот слился намного сильнее, расформировка в этом помогла. Шебуршит веер, но шестерка соскальзывает со стены и в главной комнате замирает у стола администрации, чувствуя, как иглы лент окутывают тело, но и начинают разъедаться. Босс заносит руку и в последний момент замечает множество бугров на изуродованном теле, его сознание замирает, а тех двоих окутывает вновь тьма из-за установленного мужчиной барьера, трескающий звук разрезает это маленькое пространство и жидкость попадает на его энергию. Боль врезается в тело, тот отшатывается, веер его теряется во тьме, а чужое тело наконец получает шанс, обрываемый быстрым смыканием пространства барьера, чрез который смог пройти только Босс.       Чужая энергия исчезает вместе с чернотой техники. Он стоит отвернутым от главной комнаты, рукой прикасаясь к лицу, задерживается лишь на секунду, а после без слов идет в кабинет, совершенно позабыв о веере, лежащем на полу, в ткани которого зияют дыры от ядовитой кислоты. Он не видит куда идет, играет с ним лишь память и ощущение собственной энергии, которая наполняет весь его кабинет. Чернота сгущается вокруг него, в нем, когда тот закрывает дверь. Пара шагов — кресло и привычные бумаги. Головная боль, потеря концентрации с ориентацией, слабость, жжение на ранах, в глазах, головокружение. Отдаленное ощущение, что он пошатывается. Где он? Плавность — резкостью. Прямо, в бок, дёрг, назад, мягкая опора. Расслабление. Дрожь и подёргивание, жар. Озноб. Вперед, рука, нежные тонкие пласты. Стекло цилиндрическое продолговатое. Шум и боль. Пласты, стекло. Мир — карусель. Все крутиться во тьме. Он летит? Мягко. Везде мягко. И тепло. Легкость. Тьма.       Потревоженная перьевая ручка в стеклянной оправе медленно катится по столу с разбросанной бумагой, многие штуки которой также уже валяются на полу. Край стола неумолимо приближается и та летит наземь, со звоном разбиваясь и наполняя всю охваченную область коварно-скрытыми тьмой осколками.