***
Через полчаса мне удаётся усыпить своего внутреннего критика. И я, как всегда, занимаюсь на паре не тем, чем надо, — я разглядываю Павла Григорьевича. О каких знаниях может идти речь, когда передо мной стоит такой мужчина?! — Слюни подбери, — толкнула локтем меня Дина — моя близкая подруга. Я отмахнулась от неё, как от надоедливой мошки, и продолжила заниматься любованием. Как же красив Павел Григорьевич! Тёмные кудри, небрежно падающие на лицо, цепляются за густые брови. Широко распахнутые глаза светло-серого цвета, выражают сосредоточенность на мысли, которую он пытается донести до нас. Прямой нос с острым кончиком и соблазнительные пухлые губы бабочкой, — всё это вызывает во мне трепет. Так хочется поцеловать его. Провести по острым скулам ладонью, морщась от покалывания щетины. Укусить за кадык и облизнуть чуть выступающие уши. Интересно, как бы мы смотрелись вместе? В силу своего высокого роста я лишь на несколько сантиметров ниже его. У меня короткие каштановые волосы до лопаток и глаза цвета горького шоколада. Длинный нос с горбинкой и полные губы. Вместе мы бы смотрелись шикарно, если бы не одно «но» — я полная. У меня достаточно большая грудь и живот, который я прячу под мешковатой одеждой; а ещё крупные ляжки, так и норовящие расползтись по стулу. Вряд ли такая, как я, подходит такому чертовски привлекательному мужчине, которому впору сниматься для интимных журналов. Слишком уж у Павла Григорьевича порочный вид. Я уже мысленно потянулась за платочком для соплей, как его голос выдернул меня из мыслей: — Романова, назови причины Опиумной войны, — Павел Григорьевич посмотрел на меня так, отчего внутри всё перевернулось. В голове забилась лихорадочная мысль о том, что он узнал, о чём я думаю на его паре. И это не только милые фантазии о поцелуях, но и мои воображаемые сцены о нашем сексе в каждом углу этой аудитории и о минете, который я делаю ему под столом, пока он читает свою лекцию. Естественно, после повторного воспроизведения этих сцен, я ничего не смогла ответить, и лишь неловко пожала плечами. Кажется, востоковедение я не сдам.***
Я выдохнула с облегчением, когда закончилась пара. И уже на низком старте собиралась покинуть аудиторию. Но Павел Григорьевич остудил мой пыл: — Романова, мне нужно с тобой переговорить, — его строгий голос сковал меня по рукам и ногам. Я смиренно ждала, когда мой преподаватель по востоковедению соберёт свои вещи под издевательский взгляд Киры, мол, доигралась, нужно было заниматься учёбой, а не блуждать взглядом вокруг ширинки Павла Григорьевича. Через минут десять мы стояли в его кабинете. И всё, что мне оставалось — рассматривать интерьер, который буквально пропитался аурой владельца. Здесь довольно светло и уютно. Награды и статуэтки смирно стоят на обеспыленных полках, несколько цветов на подоконнике выстроились в ряд, придавая кабинету свежести; бумаги на столе аккуратно лежат стопкой, что не скажешь о моём, на котором творится полный беспорядок. И самое главное — запах. Запах, которым я готова наслаждаться вечность. Эти нотки цедры, кедровых орехов и хвои всегда действовали на меня успокоительно. Невольно вспомнилось, как я впервые встретилась взглядами с Павлом Григорьевичем: он стоял со студентами на университетской лестнице и, в своей привычной манере, рассказывал очередную шутку. В тот момент его глаза так светились, что все, кто находился рядом с ним — заряжались его энергией. Его улыбка была бесподобной настолько, что я впечаталась в дверной косяк. Собственно, никто этого не заметил из-за поглощённости рассказа Павла Григорьевича, и я с облегчением ретировалась прочь. Но на этом череда моих «происшествий», в которых мой преподаватель становился невольным свидетелем, не заканчивался. Два года назад я подвернула лодыжку, когда спускалась со стремянки. Павел Григорьевич прошёл мимо, отчего внутри неприятно кольнуло, а через пару минут какой-то студент принёс лёд. Год назад я попала под сильный ливень и когда переходила дорогу, кто-то втиснул мне зонт. Тогда я оглянулась и увидела сбоку Павла Григорьевича, который улыбнулся мне и затерялся в толпе. Я так и не успела предложить ему укрыться вместе от дождя. Кстати, тот зонт до сих пор лежит в моей комнате. И отдавать его я не намерена. В прошлую пятницу я поскользнулась на чьём-то дерьме и растелилась по асфальту. Пересиливая свой смех, Павел Григорьевич всё же помог мне встать, а затем деликатно удалился, помахав мне рукой. Тот позор я точно не забуду никогда! И чего, собственно, переживала, когда предстала перед ним потная и растрёпанная… — Софья, — позвал он меня по имени, отчего я оторопела, почувствовав себя дикой кошкой, которую приручили и ласково поглаживали по мордочке. Павел Григорьевич положил свои бумаги и ноутбук на стол, пристально посмотрев на меня. Кажется, что в этот момент он посмотрел мне в самую душу, отчего по коже пробежал озноб. Впервые вижу его таким далёким и одновременно близким. Жизнерадостный, порой угрюмый или серьёзный, человек остался там за дверью. Сейчас мне не было с ним легко, и я не испытываю неловкости от очередной оплошности. Я ощущаю себя так, будто пришла к священнику, чтобы поведать о своих грехах. Остро захотелось сжаться до размеров зерна и затеряться где-нибудь под плинтусом. — Я тебе нравлюсь? — я на несколько секунд оглохла от набата собственного сердца. Не могу поверить своим ушам! — Что? Да… что Вы такое говорите… — я глупо рассмеялась и начала заламывать пальцы. — Я вижу, как ты на меня смотришь, — пригвоздил меня своей откровенностью. — Так что, даю тебе время на ответ… — Нравитесь… — на выдохе сказала я и моё горло будто передавили стальной цепью. На несколько минут повисло молчание, которое звенело так громко, что захотелось оглохнуть. Всё! Пора поковать вещички и переезжать в другой город. Беседы об этике я не выдержу! — Знаешь, — прервал молчание, улыбаясь своим мыслям — теперь я узнала своего Павла Григорьевича, — когда ты врезалась в дверной косяк — во мне что-то щёлкнуло. — Подождите… — растерялась я, — но тогда… Павел Григорьевич только покивал головой, мол, заметил. А я-то надеялась! — И когда ты поскользнулась на собачьем дерьме — я понял, что эта неуклюжая определённо вызывает во мне интерес. — Он рассмеялся, оперевшись на стол. Я всё ещё находилась в замешательстве. Только не могла понять, что меня больше трогает — то, что он видел или то, что я ему интересна. Прошло ещё несколько минут, прежде чем он успокоился, а я попыталась структурировать свои мысли. — Будешь моей девушкой? — его фраза прозвучала так, будто мне зарядили с разбегу под дых. Попытки устранить неполадки в своей нервной системе провалились с треском. Я впала в оцепенение, не зная, как на это реагировать. Всё кажется таким нереальным, что я мысленно потерялась в пространстве. А ведь он даже повода не давал, что я ему нравлюсь!***
Месяц спустя
Звонок неприятной трелью напомнил нам, что пора бы оторваться от такого желанного поцелуя и разбежаться по своим делам. — У тебя ещё есть сегодня пары? — прошептал мне прямо в губы Павел, крепко прижимая к себе. Я медленно открыла глаза, смотря на него с нежностью и отрицательно покачала головой. До сих пор не могла поверить, что он стоит ко мне настолько близко и упирается своим твёрдым членом в мой живот. Сказал бы мне кто-нибудь пару месяцев назад, что мы с моим преподавателем по востоковедению будем тайком целоваться в его кабинете — я бы рассмеялась тому в лицо. Моя мечта и мои фантазии, которые питали меня все годы, осуществились. Боги, да я завидую сама себе! — Тогда, — он сделал пару шагов к двери и закрыл её на ключ, — мы можем делать всё, что хотим. Мои губы растянулись в лукавой усмешке, которую каким-то образом переняла от него. Ребром ладоней облокотилась на стол и посмотрела на него с вызовом. Первый секс у нас случился неделю назад и до этого мы больше им не занимались, поскольку Павлу Григорьевичу нужно было уехать на конференцию, а мне готовиться к экзаменам. Кстати, завалила я только востоковедение. И сейчас, он как бы «подтягивает» мои знания. Он расстегнул рубашку и медленно подошёл ко мне, демонстрируя свой голый торс. Не сдержавшись, я подошла к нему и провела ладонью по выступающим ключицам, крепкой груди и чуть выступающим кубикам пресса. Мне нравится касаться его. Нравится ощущение того, будто я вгоняю себя в транс, поглаживая его тёплую кожу. Павел перехватил моё запястье и оставил на нём нежный поцелуй. Его взгляд гипнотизировал, вызывая во мне сладкое томление. Прикрываю глаза, когда он начинает поглаживать мою щеку. И утопаю в его запахе, который уже стал моей второй кожей. Мне нравится то, как я ощущаю себя рядом с этим вредным мужчиной, который каждый день тайком приносить мне запеканки на завтрак. Морковная — моя любимая. Мне нравится то, что меня действительно слышат и слушают, а не делают вид, дожидаясь, когда я смолкну, чтобы вылить на меня ушат собственного дерьма, в котором человек захлебнулся. Я заново влюбилась в этого человека, так трепетно целующего меня, когда он посреди пары побежал мне за прокладками, потому что сама даже встать не могла от невыносимой боли. Он расстегнул мою рубашку и спустил её вниз, отчего по коже пробежали мурашки. Я посмотрела в его глаза, зрачок которых почти утопил в черноте светло-серую радужку. И поняла, что ему трудно сдерживаться. Впрочем, и я не хотела медлить — я так соскучилась по его обнажённому телу и крупному члену, что с остатками одежды справилась в пару мгновений. — Торопливая, — довольно улыбнулся и потянулся к пряжке своего ремня. Почему-то рядом с ним меня не беспокоила собственная полнота. Я хотела наслаждаться своим мужчиной. Видеть в его глазах неподдельное восхищение и расплываться счастливой лужицей. Он прикусил мой сосок, а затем облизнул его, вызывая сладкие импульсы внизу живота. Я погладила его по плечам и притянула ближе, заключив между бёдер. Как же приятно ощущать его кожу своей! Чувствовать его скользящий член по моему клитору. И понимать, что мужчина, в которого я тайком была влюблена три года, стоит передо мной обнажённый и ласкает меня. Мы вновь увлеклись жарким поцелуем, изредка покусывая губы друг друга. Нам не хватало воздуха, но мы продолжали выражать свои чувства, которые переполняли нас. Наши руки то сплетались, то снова блуждали по обнажённым телам. Толчок — и он во мне, заполняя до предела. Я тихо застонала от этого великолепного чувства наполненности. Откинулась на стол, прикусывая губу. И мысленно растворилась в своём мужчине. То, что мы находились в университете — только распаляло нас. Я изо всех сил старалась не застонать в голос. Но когда Паша совершал грубые несдержанные толчки — приходилось прикусывать свою кисть. С каждым толчком мне хотелось большего: ещё глубже, ещё быстрее и намного грубее, чем мой мужчина себе позволял. Наклонившись ко мне, Паша оставил на моих губах поцелуй-укус. И, продолжив вбиваться в меня, прошептал: — Я тебя люблю. Такая короткая фраза, а сколько вызывает эмоций! Оргазм не заставил себя долго ждать: я чуть не расщепилась от этих волшебно-приятных ощущений. А следом, с громким стоном, кончил и Паша. — Я тоже тебя люблю, — прошептала ему, а затем рассмеялась оттого, что нас мог кто-то услышать. Конец.