Cold and kisses

«Да ты просто ебанутая стерва с недотрахом!» — проносится по всей аудитории прежде, чем доходит до самого Чимина. Тонкая струя дыма поднимается вверх, кривой линией растворяясь в холодном воздухе города. Сигарета, зажатая между указательным и средним пальцами, уже вторая или третья по счёту, Чимин не помнит точно. Зато явственно видит картину сегодняшнего позора. Слова, вырвавшиеся из уст, въелись под корку, и, возможно, забыть их Паку никогда не удастся. Перед глазами до сих пор мелькает сначала ошарашенное, а после красное от гнева лицо преподавателя, капли слюны, брызгающие со рта, судорожные рукоплескания во все стороны и дрожащий то ли от неожиданности, то ли от возмущения голос. Он отчётливо помнит, как эхом отдавался каждый её крик, как он подобно ветру разносился, ударяясь о каждый угол аудитории, врезаясь прямо в уши Чимина. Несмотря на заполненность помещения, стало непривычно тихо — никто из студентов даже слова не вымолвил. Чимин поразил всех. Жалобный стон срывается с уст вместе с паром — температура планомерно близится к нулю, заметно холодает, особенно ночью, но это последнее, о чём думает Пак. На нём лёгкая рубашка светлого оттенка и обычные джинсы со сникерсами — не то чтобы он смотрел на погоду. После своей тирады он словно оказался в прострации. Молча стоял, пока на него орали, едва не переходя на излюбленный Чимином мат, ничего толком не сказал, когда эстафету передали коллеге, принимающему экзамен, и даже не пискнул, услышав оглашённый, казалось бы, на весь универ, приговор: «Ты исключён. Без права на апелляцию». Ночной Сеул выглядит сюрреалистично со своими неоновыми вывесками и светящимися небоскрёбами. Он приковывает взгляды многих, словно просит посмотреть на себя и забыться хотя бы на мгновение. Чимин бродил по городу несколько часов, желая не просто забыться, но потеряться. Стыд, нежелание видеть и знать самого себя одновременно с горящим от ответного возмущения лицом и ужасной, просто отвратительной обидой душат его, заполняют всё пространство, вытесняя из головы отвлечённые мысли. Голоса крутятся вокруг, выкрикивают до крови выжженные слова, копошатся где-то за спиной и своими цепкими лапами царапают кожу. Как же ему хочется сбежать. Всё так сильно давит на него. Жизнь возомнила его титаном, способным выдержать бескрайний небосвод, а он сломался под напором всего за один сраный час. Насколько жалким он себя чувствует? Достаточно, чтобы потерять желание даже пытаться найти выход из ситуации. Дайте ему просто исчезнуть. Пожалуйста. Телефон в опущенной руке вибрирует. Чимин, устало затянувшись в последний раз, без энтузиазма швыряет окурок в мусорку и встаёт со скамейки. На экране загорается уведомление: «Ваше такси прибыло». Пак мотает головой, запустив руку в волосы, и двигается с места, в темноте ночи пытаясь найти чёрный хёндэ солярис. Если честно, Чимин не особо понимает, где находится, потому что просто бродил, куда глаза глядели. Сеул большой — потеряться в нём как два пальца об асфальт. Сейчас всё настолько ужасно, что Пак даже не смотрит на счётчик цены, хотя где-то глубоко внутри рассудок предполагает огромную цену за километраж. Он быстро находит нужный автомобиль и без элементарного «здравствуйте» садится внутрь, звонко захлопывая заднюю дверцу. Водитель удивлённо хмыкает. Пак молчит, пристёгиваясь, хмурится сильно и усаживается поудобнее. — Поехали, — устало выдаёт. Ему бы свалить отсюда навсегда. Ощущение, словно каждый в Сеуле стал свидетелем его позора. Мужчина плавно выворачивает руль и спокойно выезжает на шоссе, постепенно набирая скорость. Чимин молча к окну прижимается, по привычке губу нижнюю жуёт и прямо сейчас, проезжая мимо мелькающих неоновым вывесок, огромных высоток и стеклянных магазинов, осознаёт, что теперь его жизнь — сплошное неопознанное нечто, исход которого в целом не зависит от решения Пака. Что бы он не сделал, впереди ждёт лишь одно: бессмысленное существование без какого-либо намёка на высшее образование и дальнейшую умеренную жизнь. Буквально пару месяцев назад он подрабатывал в одной кофейне, чтобы занять себя чем-то помимо учёбы, сейчас же он всерьёз думает вернуться на полную ставку. Если так подумать: кому вообще нужен безопытный бывший студент, не имеющий никаких практических знаний кроме, конечно же, риторики? Да, здесь он бесподобен. Слоганом возможной компании мог бы быть: «Одна меткая фраза изменит вашу жизнь!» Посткриптом: «Проверено лично». Жизнь взяла перо в руки и щедро обмакнула его в насыщенные чёрным чернила. Теперь она задаёт судьбу бестолочи, а та с понимаем сидит, смотрит в окошко и думает о том, как окончательно всё просрать. В голове миллион мыслей и все они вызывают вымученную усмешку — юношеский максимализм. Появилась возможность воплотить все безумные фантазии в жизнь: прыгнуть без парашюта, свалиться без сил на асфальт дождливой ночью, спрятаться в депо и прыгать по крышам. А смысл бороться? В данный момент Чимин может лишь беспомощно смотреть на то, как каждый из университетской верхушки подписывает приказ о его немедленном отчислении. Он смирился. Мозгов на это ему хватило. Чимин лениво моргает, теряя фокус, практически ничего не видит и только зевает протяжно, удобнее устраиваясь: голову кладёт на угол между сиденьем и дверцой, ноги слегка выпрямляет — насколько позволяют габариты автомобиля — и непременно скрещивает руки на груди, потому что иначе заснуть не сможет. — Вы не указали пункт назначения, — хрипло. Пак вздыхает, захватив зубами губу. Смотрит в одну точку, и этот взгляд слишком пустой и усталый для двадцатилетнего. В таких обычно кровь бурлит, и нет времени на страдания, они погружены в жизнь и живут ею, а он свою к чертям испортил и теперь молчит. Сказать больше нечего. Гордиться тоже нечем. — Куда вам угодно, — глухо сообщает, вновь прикрывая глаза. — Можете кататься по кругу. Мне всё равно. Водитель вскидывает брови, но повинуется. Ему немного влом натягивать на себя маску психолога в час ночи, поэтому молчание кажется обоюдно комфортным. Солярис вновь набирает скорость и продолжает движение по шоссе, где частота автомобилей сокращается с каждой пройденной секундой. Все едут домой, и лишь одни они решили просто покататься вдоль ровной дороги, потому как поездка «газ-тормоз» не располагает к душевной рефлексии. Проходит несколько молчаливых минут, в голове проносятся тысячи мыслей, ни одна из которых не кажется хотя бы на толику оптимистичной. Строй из себя похуиста, убеждай себя в том, что справишься и что каждый твой провал — лишь ещё один кирпичик, который в будущем позволит подняться выше, насильно заставь себя поверить в хорошее, но реальности это не отменит, каким бы прекрасным фантазёром ты ни был. Чимин понимает, что знатно проебался, и даже тот факт, что «это уже произошло, смирись», не особо воспринимается больным мозгом. Сейчас он способен лишь по кругу воспроизводить киноплёнку сегодняшнего камингаута. — Плохой день? — водитель, по всей видимости, пытается разбавить дискомфортную для него тишину, но Пак не особо настроен на задушевные разговоры с незнакомцами. — Проницательно, — сипло из-за долгого молчания. Он даже не смотрит в сторону мужчины — глаза по-прежнему закрыты. Больше попыток не принимает. Чимин понемногу засыпает, чувствуя, что тело обмякает. Совсем скоро он просто забудется и перестанет думать о случившемся. Да, ещё немного. Немножко. Хёндэ начинает замедляться. Хмурится, сжавшись будто от холода. Затем поворачивает в сторону. Выгибает бровь. И окончательно останавливается. Водитель глушит мотор. Больше ничего не слышно. Чимин открывает глаза, промаргиваясь, и осматривается: они в кармашке на шоссе, где по обе стороны дороги лишь отдалённые огни города, едва пробирающиеся сквозь полосы леса. Автомобилей нет. Блядство. Чимин закатывает глаза со вздохом, когда водитель выходит из машины. Что на этот раз? Бензин? Шину спустило? Поссать приспичило? Почему нельзя просто накатать круги в своё удовольствие и заработать на этом честные деньги, а? Почему нельзя дать Чимину хотя бы сейчас не испытывать какие-то шуточки от жизни? Пак выходит следом и почти сразу же останавливается на месте, увидев курящего на корточках водителя. Фонари на удивление не горят, что странно для подобных трасс, но это не мешает разглядеть отдельные черты человека. Чимин скользит взглядом по длинным пальцам, зажимающим сигарету, переходит на губы, аккуратно захватывающие фильтр, очерчивает линию челюсти и поднимается к глазам, сейчас смотрящим на дорогу. Пак кашляет немного из-за контраста температур и молча упирается поясницей в дверцу. — Что случилось? — закономерно спрашивает. — Ничего, — закономерно отвечает. Чимин хмурится, прищурив глаза, и суёт руки в карманы штанов. Ладно, тогда вопрос немного другой. — Зачем? — Я устал, — выдыхает с паром. — От меня? — уточняет, не соображая после лёгкой дрёмы. — От жизни, — тихо выдают. Свободная рука зарывается в волосы, пока кончик сигареты медленно догорает. — Раз вам не принципиально куда, посидим здесь. — К чему эта формальность, — утвердительно произносит, подходя ближе, и забирает окурок. Пак смотрит прямо в глаза и делает последнюю затяжку, выбрасывая бычок в сторону дороги. — Чимин, — протягивает руку, — а ты? Водитель переводит взгляд на раскрытую ладонь и вновь смотрит в лицо — а там глаза тусклые с мешками под, кожа бледная и высохшие губы. Вернуть бы ему цвет жизни, и наверняка красивым окажется. — Намджун. Чимин хмыкает, садясь напротив, только не на корточки, а по-турецки, отнюдь не боясь запачкать штаны. Он намного ниже Намджуна, это видно даже в сидячем положении. Пак смотрит прямо в глаза, пытаясь разгадать, наклоняет слегка голову и щурится. — Убьёшь? — предельно серьёзно выдаёт, на что Ким мотает головой. Чимин пожимает плечами. — Ну ладно тогда, — налегке заключает и переводит взгляд на кричащий ночью лес. Он становится слишком громким после захода солнца. Намджун в свою очередь взгляда не отводит. Указательным пальцем грубовато касается чиминого плеча, на себя внимание обращая. — А ты боишься? — так же головой мотает. Намджун по привычке хмыкает. Чимин смотрит куда-то наверх, видит ночное небо, окрашенное оранжевыми языками города, обводит неспешным взглядом каждую макушку ели, чёрным силуэтом отражающуюся, и вновь опускает глаза. Асфальт кажется чёрным. — Я просто проебался, — выносит вердикт. Едва слышно, словно ведает самый страшный секрет, добровольно отворяет дверцы своего шкафа и являет чужому скелеты — они старые, треснутые, покрытые липким слоем пыли и стыда, оттуда вместо ветра вырываются крики преподов и собственный вопль. Он чёртов мазохист в своей истинной сущности. Намджун молчит, даже не дёргается. Словно и не слышал вовсе. Он продолжает вглядываться куда-то вдаль и спустя несколько молчаливых минут поднимается, подходя к авто. Одним кликом открывает багажник, достаёт оттуда стеклянную бутылку с бурой жидкостью и возвращается обратно. Он с подозрительной простотой избавляется от крышки и сразу же отпивает несколько крупных глотков, даже не поморщившись. Чимин наблюдает чуть ли не с открытым ртом. А после по-приятному удивлённо смотрит на протянутую бутыль. — Неплохой таксист мне попался, — тихо проговаривает, совершая череду мелких глоточков. Его с пива уносит в розовые облака с бегемотами, что сделает с ним виски — ящик пандоры. Намджун только хмыкает, прочищая горло. Бурая жидкость хорошо согревает, наводя истому буквально после пятого глотка. Тело обмякает, а в голову постепенно забирается вата, избавляя от всех мыслей. Чимин ни разу не гурман и, честно, в душе не ебёт, какой вкус должен быть у отменного виски, но этот ему определённо заходит. Перспектива делить бутылку на пару с водителем заказанного такси впервые кажется ему фееричной. Становится легче, что ли. Они молча передают друг другу алкоголь, отпивая всё больше и больше, и спустя несколько минут на дне ничего не остаётся. — Почему ты таксуешь? — Чимин растягивает гласные, говорит медленно, чтобы язык не заплёлся, пока внимательно смотрит на последнюю тёмную каплю, стекающую по горлышку перевёрнутой бутылки. Сначала круглая, после овалообразная, начинает медленно перекатываться к самому краю, повисает на стекле и, в конце концов, срывается вниз, разбиваясь об асфальт. Поразительно. — Не знаю, — с усмешкой отвечает. — Просто сегодня захотелось. Чимин хмурится, поворачиваясь. Хочется по привычке обдумать, что сказать дальше, но мысли так тяжело собираются в цепочку, да и вообще нет там никаких мыслей — пустота какая-то. Тот самый момент, когда ты выпиваешь достаточно, чтобы забыться, но пока ещё не в хлам. — Тогда, — задумчиво протягивает, — чем ты занимаешься? — пытается посмотреть в глаза, но Ким чем-то очень увлечён, раз не отрывно пилит что-то взглядом уже минут десять. — Заканчиваю универ. — «Вешаюсь», — слышится в интонации. — И не ебу зачем. — И кто ты? Намджун усмехается устало, мол, сам догадайся. — Экономист. Пак мычит понимающее «мм» и оставляет мини допрос. Устал думать. Смотрит вниз, увидев маленький камушек рядом с правой кедой, и легонько пинает, отправляя по низкой траектории в сторону Кима. Градус падает несмотря на тепло от алкоголя, и Чимин инстинктивно придвигается ближе, прижимается своим боком и выдыхает. Пар срывается с губ. — Холодно, — кратко объясняет. Намджун не отталкивает. — Знаешь, что хорошо согревает? — Виски? — Поцелуи. Пак хмурится озадаченно, пытаясь осмыслить сказанное, а потом резко приподнимается, посмотрев прямо в глаза напротив. — Серьёзно? — выгибает бровь на вполне уверенный кивок. — Не думал о таком раньше. — Не веришь? Чимин молчит, поджав губы, обдумывает. А после слегка отстраняется лишь для того, чтобы мазнуть своими губами по намджуновым. Задумчивость никуда не уходит, и пьяная голова пытается понять результаты эксперимента, но Намджун действует быстрее, притягивая за плечо и накрывая своими губами чиминовы. Пак от неожиданности приоткрывает рот на выдохе, и Ким пользуется возможностью, проникая внутрь и на пробу касаясь языка. Он оттягивает нижнюю губу зубами, слегка покусывая, проводит языком, по-хозяйски исследует ротик, параллельно наклоняя Чимина пониже: ставит одну руку на поребрик, второй придерживая за затылок. Он отстраняется медленно, чувствуя сбитое дыхание Пака, мутным взглядом скользит по прикрытым глазам и немного покрасневшим щекам, останавливаясь на опухших губах персикового оттенка. Намджуна надолго не хватает. — Теперь понял? — шепчет в губы. Чимин смотрит из-под пушистых ресниц, и Ким видит, как уголок губ подрагивает в едва заметной ухмылке. — С первого раза не осилю. И этого достаточно, чтобы продолжить. Намджун вновь целует, но грубее, позволяя себе укусить посильнее. Он слизывает стекающую каплю крови, оставляя влажный след, переходит на открытую шею, а Чимин сдержаться не может — хриплый стон срывается с губ, когда он чувствует появляющуюся дорожку мокрых поцелуев вплоть до ямочки на ключице, прерывисто выдыхает, когда Ким прокусывает кожу, вновь облизывая, и оставляет яркий засос после. Намджун продолжает, сильнее оттягивая ткань футболки, сжимает до побеления костяшек так, что Чимин, готов поклясться, слышит треск ткани. Он слегка отстраняется, позволяя снять с себя одежду, и чуть ли не давится воздухом, когда его резко опускают на ледяной асфальт. Мурашки волной накрывают тело, пока Пак инстинктивно жмётся к Намджуну, а Ким продолжает пятнать, опускаясь ниже. Каждый сантиметр медовой кожи накрывает, скользя губами, и в какой-то момент обхватывает розовый сосок, прикусывая. Чимин от неожиданности выдыхает со стоном, поддавшись вперёд. Ноги становятся ватными, словно не своими, пока по телу проходит электрический заряд. Боже. Одной рукой он зарывается в намджуновы волосы, сжимая, другой едва держится за край поребрика, боясь свалиться в сторону. Намджун нарочито медленно посасывает сосок, проходясь зубами по вспухшей коже, указательным и большим пальцами свободной руки касается второго, наслаждаясь полустонами Чимина. Ему удаётся усмехнуться даже в таком положении, и выдохнуть, когда Пак сильно оттягивает назад. Ким отстраняется, смотря на созданное лично издалека: разгорячённый, с пунцовыми губами и сбитым дыханием на него в ответ глядит Чимин, взгляд скользит вниз, на грудь, вдоль и поперёк запятнанную засосами, и оттого едва заметная улыбка появляется на губах. Намджун видит опухший ореол и сразу же переходит ко второму, свободной рукой пробегаясь по выступающим рёбрам. (Он пальцами способен пересчитать их, это явно ненормально.) Осторожно касается живота, скользит по нему вниз, дразняще водит пальцем у самого паха и накрывает губами чиминовы, вновь сливаясь в поцелуе. Пак голову назад откидывает, затылком ударяясь о любезно подставленную руку, и позволяет Намджуну поймать стон в самые губы, когда чувствует его ладонь на своём члене. Тот сжимает слегка, проводя вниз-вверх, устанавливает свой ритм, выбивая воздух из лёгких, ещё более туманя разум нежными в контрасте поцелуями. Ещё немного, и Чимин задохнётся. Штаны понемногу сползают на колени, и воздух вокруг нагревается. Теперь Пак дрожит не от холода. Он нетерпеливо ёрзает, когда чувствует неминуемо приближающийся пик, но в этот момент Ким убирает руку. — Намджун, — Чимин хнычет жалобно, сам руку протягивает, но по ней звонко шлёпают, не позволив. А после он чувствует, как его в буквальном смысле поднимают на руки и несут в машину. Намджун осторожно кладёт парня на переднее сиденье, опуская спинку, и освобождает себя от лёгкой футболки, выбрасывая её в сторону. Чимин вздрагивает от холода обивки и замирает, наблюдая за рельефом мышц, хорошо видимыми даже в полумраке. Тяжело сглатывает слюну, когда понимает, что следом рука тянется к ремню, а после к самим брюкам. Молния вжикает на весь салон, и Пак не выдерживает, поддаваясь вперёд. Он целует мокро, с силой, грубо давит языком, меняя роли, заставляет сесть на сиденье, сам усевшись на коленях Кима, и избавляется от боксёров, слегка раскачиваясь на месте. Намджун напряжённо наблюдает за тем, как Чимин приподнимается, в сухую насаживаясь на собственные пальцы, как он тихо шипит, прикрывая глаза и поджав губы, как ему удаётся протиснуть сначала один палец, а затем второй и третий. Свободной рукой Пак опирается о грудь Кима, плавно растягивая себя, и Намджун не выдерживает, резко потянув на себя. Чимин обеими руками хватается за широкие плечи, чувствуя упирающееся в дырочку возбуждение, и с выдохом насаживается, ощущая пульсирующую головку у входа. Судорожный вздох срывается с губ, когда Намджуну удаётся протолкнуться, и Пак роняет свою голову на Кима, обжигая горячим дыханием вспотевшую шею. Резкий взмах бёдрами, и Чимин стонет, перенимая на себя ведущую роль, — начинает двигаться самостоятельно, пока Намджун помогает, сжимая округлые бёдра. Коленки упираются в бардачок и дверцу, места ужасно мало, но Чимину удаётся выгнуться в спине, со звонким криком насадившись до конца. Намджун срывается, ритмично подмахивая, и спустя череду резких грубых толчков чувствует, как Чимин со стоном изливается на его живот, так и не прикоснувшись к себе. Ещё несколько движений, и Ким с блаженным вздохом кончает внутрь, губами касаясь тонкой шеи. Оба молчат, сбивчиво дыша. Чимин всё ещё чувствует внутри себя Намджуна, и эта заполненность ему определённо нравится. Он устало приоткрывает глаза, и смотрит на выступившие на шее капельки пота. Поддаётся и языком проводит вдоль, слизывая, а затем прикусывает в самом заметном месте и клеймит собственным засосом. Намджун усмехается, проводя ладонью по влажным волосам Чимина, и притягивает к себе за подбородок, оставляя поцелуй под нижней губой. — Согрелся? — хрипло спрашивает, гладя свободной рукой вдоль спины и ягодиц. — Хочу ещё, — твёрдо проговаривает, слыша в ответ тихий смех. Ему слишком понравилось в этих руках и на этом теле. — Хорошо. — Намджун. — Да? — Ты, — мнётся слегка, вспомнив, что знакомы они всего несколько часов, — со всеми так или..? — Нет, — непривычный холод в голосе и взгляде. Чимин ёжится, напряжённо выдыхая. — Знаешь, я планировал сегодня просто поехать домой, отдохнуть и поспать перед завтрашней защитой проекта, — Пак с каждым словом хмурится всё больше, не понимая, к чему тот клонит, — и вот я уже сажусь к себе в авто, понимая, что у меня нет сил и желания элементарно ни на что, как вдруг дверь сзади открывается, и какой-то хмурый человек плюхается на сиденье и бурчит: «Поехали». — Что? — Ты не посмотрел на номер, Чимин, — с усмешкой бросает, продолжая поглаживать нежную кожу бедра. — Просто сел в первую попавшуюся тачку. — Но это же солярис, — не понимая, выдыхает. — Хёндэ Солярис. Чёрный. По салону проносится возмущённое цоканье. — У меня бмв вообще-то, — с задетой гордостью произносит. — Икс шестая, к слову. Из всего ты угадал только «чёрный», Чимин. А в круглых глазах напротив сначала неверие, шок и… осознание. Он тянет осознанное «а…» и тихо смеётся с собственной невнимательности, а после кладёт голову на грудь Намджуну и прикрывает глаза. — Ладно, водитель, как мне расплатиться за поездку? — спрашивает, ощущая блуждающую ладонь на пояснице. — Скажем, свидание завтра вечером, — задумчиво проговаривает. — Ну, и что ты там говорил? Чимин поднимается на локтях и произносит в самые губы: — Согрей меня.