Я обожаю твои руки

Стивен ненавидит свои шрамы больше, чем что бы то ни было на свете. Больше, чем сопливые, наивные мелодрамы со слащавым концом, а их доктор на дух не переносил. Терпеть не мог. Смотреть на эти увечья – его персональный ад. Жуткое, полыхающее огнем отвращения, пекло. Каждый раз содрогаться от вида собственных рук было странно, особенно в те моменты, когда тебя окружала толпа корреспондентов. Некоторые бестактно хватали за ладони, просили сделать фото или дать очередное интервью об очередной удачной миссии Мстителей, но Стрэндж не мог более ни на чем концентрироваться, как на собственных чувствах. Стоило ему только забыть о своем изъяне, как находился тот, кто обязательно напомнит о нем, ткнет носом, как бестолкового котенка, и укажет на все ошибки. — Я не являюсь представителем данной организации, — огрызается бывший нейрохирург, уходя от новой бомбардировки неполиткорректных вопросов. Его руки болят всегда. Двенадцать титановых штифтов, которые пронизывают сухожилия, приносят нескончаемые мучения. Любое неосторожное движение отзывалось острой болью, которую приходилось не замечать хотя бы для того, чтобы не чувствовать отвращение к себе. Отвращение к своей беспомощности в тех или иных ситуациях. — Не трогай их, Тони, — просит доктор, отдергивая дрожащую кисть, уходя от нежных поцелуев чужих губ. — Почему? Я обожаю твои руки! – скулит Старк, пытаясь подползти ближе, но его четко останавливают, выставив ладонь перед самым носом. — Я сказал нет. И так было всегда, пусть Энтони данный расклад не устраивал. Стрэнджа это не волновало. Шрамы – напоминание о самых неприятных моментах его гребаной жизни, о своем бесконечном эго, которое привело к разрушению, без капли созидания. Шершавая кожа, белые продольные линии шрамов… Такое нельзя любить, нельзя обожать. Каждый вечер, запираясь в ванне, мужчина смотрел на себя в зеркало, разглядывал измученный взгляд, собирался с бесноватыми мыслями. Рубцы видны даже тогда, когда Стивен об этом не подозревает. Даже когда носит перчатки. Его шрамы высечены не только на руках, но и на сердце, на лице. Убитом тревогами, переживаниями лице и сердце. Иногда его размышления переходили грань, он терялся во времени и выходил из головокружительного транса только тогда, когда Тони с волнением стучал в дверь в надежде, что у его волшебного доктора все в порядке, что он не наделал глупостей и не зарезал себя в бессчетных попытках побриться. Как же он устал… Потянувшись к полке, чародей берет тюбик с кремом, выдавливая его поочередно на обе ладони. Он не знает, откуда он взялся в его доме, не задумывается над этим, но что-то все-таки подсказывает, что запах кожи лица, исходящий от Тони по вечерам, был таким же. С того момента, как они стали жить вместе, Стивен окончательно и точно решил, что теперь все в его жизни изменится. Вся бравада, напускное безразличие и строгость уйдут, потому что это только маска. С этим человеком он может быть предельно открыт и не бояться, что его увидят слабым, в каких-то моментах неуклюжим и беспомощным. Маг старался увлажнять кожу чем угодно, лишь бы его любимый не ощущал шершавость рук, затянутые раны, превратившиеся в шрамы, но безудержный тремор, нападавший на него в самые неожиданные моменты, он скрывать уже не мог. Он всегда смущенно прятал лицо, когда не получалось открыть туго закрытую крышку банки или бутылки. Именно поэтому всё в доме, что только возможно, не было затянуто до предела. Именно поэтому газировка так быстро выдыхалась, поэтому Тони покупал чуть больше продуктов, чем нужно или выбирал те упаковки, которые можно раскрыть без применения силы. Это были те маленькие условности, которые никогда не мешали миллиардеру, но вгоняли его глупышку доктора в краску, от которой он не мог избавиться еще половину дня. И ничего прекрасней этого не было. — Давай открою? – брови шатена дернулись вверх, а легкая улыбка нашла на лицо. Стивен был мил. Мил, как маленький котенок. — Я не настолько беспомощный, Тони, — закатывает глаза док, упорно продолжая тянуть упаковку, морща нос. Он ненавидел, когда его жалеют, но Старк никогда не был таким человеком. Он шутил, вел себя так, будто бы нет никаких шрамов, будто бы они обычные люди. Не было «привилегий» для инвалидов, для жалких докторов, которые попали в аварию и не смогли до конца справиться с потерей бывшего собственного величия. Может, поэтому Стефан позволял себе быть рядом с Тони таким искренним? — Тони? — он поднял голову. — М? — … помоги, пожалуйста. Смех. Бархатный и такой родной. Ему помогают открыть чертову упаковку. И в этих мыслях доктор опять проводит чуть больше времени в ванной, чем предполагал, стараясь поторопиться, чтобы Тони не пришлось переживать. Дверь с небольшим скрипом открывается, выпуская чародея из комнаты эмоциональных пыток — ванны — в их спальню. — Все хорошо, Тэф? — Энтони больше не смотрит в телевизор, уже давно сделав громкость на минимум, явно подслушивая, чем занимался мужчина последние минуты в ванной комнате. Замявшись у двери, Стивен все же переступает порог, чуть поджимая пальцы, пряча крем на ладонях. — Да, малыш, не волнуйся, — муркнул Стефан, медленно шоркая тапками по паркету, подходя к кровати. На лице Энтони хитрая ухмылка, одним взглядом он зовет к себе Стивена, раздевая его в мыслях догола. Кровать скрипит и прогибается под весом двух мужчин, Стефан ныряет под руку Старка, с небольшим хлопком приставляя к его щекам свои ладони. Бодрящий холодок пробегает по коже, Тони морщит лоб и сводит брови к переносице, качая головой, но его нос тут же вымазывают чужие длинные пальцы. Теперь он наполовину в белом креме. — Ох, ну ты и прохвост, — бурчит миллиардер, поднимая глаза на зеленые сапфиры доктора. — Я просто люблю, когда твое лицо измазано чем-то белым, — откашливается в кулак Стрэндж, сцеживая улыбку, осторожно продолжая размазывать крем по лицу Энтони. — Пошляк. — Да, я такой, — осторожные движения рук втирали крем в кожу, а губы изредка целовали чужие колкие усы. Но Тони не хотел оставаться в долгу. Его пальцы перехватывают чужие запястья, поднося к лицу. Он вдыхает приятный запах лаванды. Фаланги очерчивают каждую неровность, каждый белёсый шрам без исключения. Кажется, что они вдвоем утопали в любви друг к другу, но Стивен всегда пятился, когда Тони подступал ближе. — Разреши мне их поцеловать, — шепот прямо возле уха, губы целуют снежные виски. — Тони… — закрываются глаза мужчины, он хочет сдаться этому человеку в сладкий плен, но страх всё время держал его за противоположную руку, шагал около. — Ты же любишь мой шрам на груди, Стивен. — Это не одно и то же, — тяжело вздыхает чародей, дернув щекой. — Ошибаешься. Наши шрамы – продолжение нас, — у Старка пальцы в мозолях, у него руки грубее, чем у Стивена. – Они – напоминание о том, что нельзя жить только в свое удовольствие, что чувства дорогих тебе людей важнее всего на свете, — полушепотом произносит миллиардер, не прекращая осторожно перебирать чужие пальцы, размазывая по ним остатки крема. Верхняя губа поджимается, а чёрные усы, которые скоро тоже покроются белоснежным инеем, пренебрежительно встрепенулись. Он никогда не задумывался над тем, по какой причине Тони получил свой шрам. У него их было бессчетное количество. Какие-то он приобрел в бою по неосторожности, какие-то он сам себе ставил, и тоже из-за собственного безрассудства. Доктор знал историю каждого, но никогда не считал «солнце» на груди от реактора чем-то плохим. Это был символ изменения души. Это стало для Тони отправной точкой и напоминанием, что к прошлой жизни ему нельзя возвращаться. Стрэндж любил его таким, какой он был. Никогда не винил в том, что делал Старк до своего становления Железным Человеком. Не будь этого, он не стал бы героем. Не изменился бы, если б не эта чертова метка в самом центре груди. — Стивен? — тихо шепчет Тони, касаясь губами следов на чужих кистях. И доктор улыбается. Отдает свои руки под канонаду поцелуев нежных губ. Он впервые понимает, почему не стоит стесняться своих шрамов. Не будет их – не будет и Стивена Винсента Стрэнджа.