Spider princess

       Альбедо знает, что для того чтобы осуществить задуманное, потакая новообретённой природе, ему придётся очень сильно постараться, ведь…        Мало размножить пауков всюду, где только можно, хоть этот пункт и сам по себе является большой проблемой, ему необходимо сохранить их, не допустить того, чтобы рыцари убили паучков раньше, чем те вырастут, а значит придётся найти и подходящее мясо, для того чтобы их выносить, такого человека, а ком никто и никогда не хватится. Инкубатор умрёт, умрёт чуть ближе к моменту рождения, когда маленькие создания начнут активно пытаться кокон пробить ли, прогрызть, не имеет значения. На первый взгляд, может показаться что иного фактора для смерти и не нужно, но… Альбедо знает, человеческий организм способен на всякое, и это всякое включает в себя умение выживать в ряде обстоятельств, которые могут показаться невозможными без летального исхода. А потому, за неделю, может быть чуть меньше, он сам закончит мучения потенциального носителя, извлечёт кокон с сформировавшимися яйцами, а после вгрызётся в глотку, обмывая собственные клыки кровью. Тёплой и желанной, а после, уложив в тёплое место кокон, тело рядом расположит, как пищу для выводка и останется лишь оказаться рядом в нужный момент, сделать всё, чтобы пауки увидели его, посчитав родителем и защитником. И тогда всё будет гораздо легче, останется дождаться их первой линьки, а после выпустить в мир, делать свои паучьи дела. Он хмыкает, придётся дать Кэйе пару лишних недель, ну ничего, так его слова будут выглядеть более убедительно, осталось лишь…        Нет, не осталось. В ордене есть его ассистентка, Сахароза, и ненавистная всеми капитан Лоуренс, о пропаже первой никто не хватится, а о второй никто не станет скорбеть и на поиски кинутся когда о неё едва ли останутся кости. Он довольно улыбается, слыша топот в стороне кабинета Кэйи и скалится, замечая малявку. Когда-то он искренне думал, что быть для неё старшим братом хорошее достижение, и об этом шепчет ему человеческая натура, почти задавленная новым естеством, шепчет что он Кэйю не любит и превращать Мондштадт в паучье логово — плохая идея, но… Он с нехарактерным рыком отвергает попытки человеческого сознания вразумить его. Отвергает, сжимая руку в кулак, уходит прочь, понимая, что это мелкое недоразумение разбудит солнце, что крепко заснуло над ненужными бумагами и мгновенно кажется ему, орден необходимо съесть, именно этим он займётся спустя час-другой, а пока…        Заглядывая в зеркало, с собственного отражения он на пару секунд пугается, но после берёт себя в руки и проводя по щекам. Он может это контролировать, он может притворяться человеком и дальше, а после нападать, обнажая свои хелицеры. Становится так спокойно, что он невольно улыбается, проводя по ручке двери и лишь после этого переступает порог лаборатории.        Сегодня в ночи, она должна уйти на хребет, а рыцари порою так безалаберны, что не запомнят того, пересекала ли она мост или нет. Он хмыкает, ещё раз осматривая со спины ассистентку, что обернётся к нему и прикроет глаза в смущении. Глупое создание падёт первым. Он мягко улыбается, помня о безумной тяги Сахарозы к экспериментам. Уговорить её совершенно не сложно, мягко подходя и предлагая взять его за руку. О, как пошло смотрится на ней этот мерзкий румянец, содрать бы кожу с её щёк, лишь бы более никогда его не видеть. Нельзя, не сейчас.        Запереть дверь, ведущую в комнату содержания живых образцов, хитро прищурится, когда-то она держала здесь кого-то, а теперь будут держать её. Ловким движением отбрасывается в сторону глаз бога, что заставляет её вздрогнуть и пугливо оглянуться на мастера, что руки её резким движением вверх поднимает, и тут же огибают их тяжёлые цепи. Девушка вздрагивает, смотрит на него, а после начинает дёргаться и кричать, видя лишние глаза на чужом лице, видя паучьи лапки из-за спины, чувствуя их касания, пускай и через одежду, не важно, ведь спустя минуту, она рвётся на боках, как раз зацепившись за острые когти на лишних паучьих конечностях. Оторванная ткань пихается ассистентке в рот, лапы отрывают кусок чулка, что после вокруг головы обматывается, так, чтобы та ни за что не могла выплюнуть запиханные куски синей ткани. На оголённой части ноги появляется глубокая царапина, на пару мгновений заставляющая девушку прижать ноги к себе. Мгновение, цепь чуть ослабевает, позволяя уронить девушку на пол, приняв сидячее положение. Альбедо видит слёзы в уголках её глаз, слышит сдавленное мычание сквозь ткань, но остаётся глухим к её мольбам.        Склоняя голову набок, он разрывает чужие шорты, длинными паучьими пальцами по внутренним сторонам бёдер проводя. Вздыхает, чувствуя как напрягаются ноги в его руках и на мгновение отвлекается, кандалы, прикованные к стенам на лодыжках её закрывая. — Тебе осталось не больше месяца, можешь не рассчитывать на выход отсюда… — спокойно говорит алхимик, проводя пальцами по внешним губам. — Ты ведь знает как вылупляются пауки, знаешь же? А может быть даже почувствуешь, если у меня не возникнет желания убить тебя раньше…        Она задёргается в его руках, зажмурится когда он занесёт руку для того чтобы снять с неё очки, а после царапнет острым клыком щеку, грубо врываясь в чужое нутро. Альбедо остановится, заглянет в чужое лицо, усмехнётся, сжав её челюсти, смахнёт острыми когтями слёзы, оскалится, принимаясь двигаться в неподготовленном лоне. О, он прекрасно слышит как она мычит в тряпки, напиханные в её рту, слышит как она переходит на крик, как пытается ударить его по голове скованными руками.        Альбедо смеётся, на мгновение представляя Кэйю перед глазами. Нет, её бы он ломал ласково, и ни за что не вогнал бы ей паучий кокон, не прикоснулся бы к ней в отвратительном зверином обличии, но то Кэйа, Кэйа Альберих, наверняка разбуженная мерзким ребёнком отвратительной эльфийки, что скоро вернётся в город и будет мешать ему. О нет, для этой ведьмы у него припасена отдельная экзекуция, в которую входит показательная казнь её отродья, а после и её самой. Он заставит её разродиться мелкими созданиями, набьёт её брюхо десятками коконов, что при созревании разорвут её живот к чертям, а после начнут лакомиться гнилой Эльфийской плотью. Но это всё потом, потом, когда он устранит сахарозу и леди Лоуренс, когда магистр Джинн будет занята своими делами, а мисс Минчи догнивать здесь же, в лабораторном хранилище для живых образцов.        Мисс Минчи редко появляется на людях, а значит и её пропажу можно повесить на бесконечную ревизию книг, а едва магистр догадается, сожрать и её, но лишь после библиотекаря. В отличии от остальных, леди Гуннхильдр личность любимая и известная, и её пропажа вызовет некоторые волнения, которые ему совершено ни к чему. Он надеется, что сможет отсрочить её гибель, сожрать после мерзких эльфов, чтобы ему вообще больше никто и ничто не смело мешать превращать это место в паучью обитель под покровительством ветра. Он не смеет свергать бога, что способен разнести этих созданий по всему материку.        И выдыхая, он снова и снова врывается в нутро Сахарозы, грубо толкается, совершенно не собираясь заботится о её комфорте. Ему и самому не приносит никакого удовольствия касаться её так, и не следуй он паучьей натура, что сознание его помутнило, никогда бы не прикоснулся к Сахарозе, но сейчас он лишь с особым садизмом слизывает её слёзы, кожу на лице клыками царапая, капельки крови приятно смачивают язык, он сглатывает, изливаясь в неё, а после срывает ещё один кусок чулок, к кровоточащей вагине его прикладывая, а после быстрым движением заталкивая его вовнутрь, чтобы ничего не вытекло. Вот и всё. Он не позволит ей умереть слишком рано, однако морально готовит себя к уборке после её смерти. Поднимается, растирая кровь, мочу и прочие выделения по полу, подбирает чужой глаз бога, надменно обещая не потерять его, и разворачивается, говоря самому себе принести в середине дня той хлеб и воду. Не умрёт раньше времени. Он улыбается, замечая попытки той вытолкнуть из себя ткань. У неё ничего не выйдет и это заставляет его улыбнуться.        Выполнив задуманное, в голову приходит осознание того, что одновременно он не может держать в комнате и Эолу и Сахарозу. Он кусает губы, выискивая что-то глазами вокруг себя. В тюрьме ордена есть камеры для особо особых преступников, которые милая Кэйа обычно использует как допросные. Если подлизаться, можно выманить ключи у магистра, она никогда туда не заглядывает, нужно будет лишь затащить капитана разведки туда и найти причину её долгого отсутствия. Найти причину так, чтобы никто не стал организовывать поиски. Милое солнце быстро обнаружит её там. А если попросить у неё ключи, потом она точно что-то заподозрит, когда он откажется её их отдавать.        Писклявый голос Кли режет по ушам, заставляя ускориться, побежать прочь от солнца. Он знает, она не сбежит от него, он замотает дверь паутиной и она камнем перекроет, не позволяя выбраться без его помощи.        Когда всё будет сделано, он уведёт её в помещение, отданное ему под жилище, закроет там, на время паучьей линьки, происходящей во взрослом возрасте. А после... Он представит её им, заставит их пробежаться по её оголённым ногам, а сам за спиной встанет, крепко обнимая, и рот прикроет ладонью, она не должна кричать, не должна бояться тех, кто будет виться вокруг не, если кто-то помимо него попробует к ней прикоснуться... Но сначала ему надо разобраться с препятствиями на его пути и держать в голове пунктик о всяких людях, например Ноэлль, что может заглянуть для уборки, помнить о излишне любопытной Эмбер и ненавидящем рыцарей Дилюке, что наверняка что-то заподозрит.        О, он уверен, Дилюк хватится раньше, чем Джинн успеет задаться вопросом о том, куда пропали некоторые из её подчинённых. Но это всё будет потом, потом, когда клыки будут клацать над её ухом. Альбедо раскрывает двери в кабинет магистра, смотря краем глаза на хлопочущую Ноэлль. Он уберёт её точно так же как и остальных. Нет, жалеть не о чём, она отправится туда же.        Он долго смотрит на заспанного магистра, совершенно не обращая никакого внимания на щебечущую рядышком Лизу. До неё тоже дойдёт сразу после леди Лоуренс. А заморочить голову Джинн самое время, тем более, Эола совершенно точно уже направила подчинённых на очередное задание и вроде бы, должна скоро выйти, но она всё ещё здесь. Ругается с другими рыцарями, не желающими проявлять к ней должно уважение. На том свете оно ей не понадобится, как и ему вообще думать о ком-либо кроме леди Альберих. Слишком преданной ордену, слишком ласковой с детьми и отчаянно желающей помириться с братом... Нет, он не позволит ей уйти к нему. Не позволит Рагнвиндру снова замарать её, не позволит снова овладеть ей. А иначе... Альбедо заставит его пожалеть о том, что он вообще приблизился к ней.        Разговорить Магистра, забрать ключи от дальних камер, тех самых, что Кэйа использует, когда флирт и откровенный вид не дают нужного эффекта. Он улыбается, быстро уходя прочь из её кабинета. Кли уводит Кэйю на улицу и это единственное за что он ей благодарен.        Эола клюёт на его враньё о нужде в помощи. Эола косится, подозревает, но молчит, медленно ступая за ним. При ней нет меча. Эола прямо здесь и сейчас, беззащитна, он улыбается, раскрывая тяжёлую дверь перед ней, ухмыляется, захлопывая за ней двери. Он избавится от неё, и плевать что она резко разворачивается, заносит руку для удара, она бьёт стену, кусает губы пропуская удар. Лезвие вонзается в коленную чашечку, пригвождая капитана разведки к полу. Вздохнув, он ведёт вверх, расширяя рану, а после на грудь чужую наступает, об белую блузку ботинки вытирая. Он улыбается, смотря в скривившееся от боли лицо, её руки обхватывают его ногу, она кричит о мести, о том, насколько он отвратителен и о том, что узнав, Джинн назначит ему экзекуцию, но...        Каблук сапога попадает чётко между раздвинутых зубов, она замолкает, щурится, принимаясь наносить удары по другой конечности, пытаясь от давления на затылок избавиться, он смеётся, сдирая с неё часть шорт, паутина вылезает из под ногтей, она визжит, бьёт целой ногой, по полу, да только никто не обратит внимания на шум в закрытой камере, мало ли чем капитан Альберих промышляет. свободная нога проводит по её промежности, после чего он роняет паутину на её лицо и каблук сапога своего меняет на ткань её же одежды. — Шлюха... — шепчет он, чуть поднимая её голову и тут же роняя её на пол, а после лезвие из ноги чужой вытаскивает, принимаясь в клочья одежду превращать, не оставляя ни единой ниточки на ней. — Никто не заплачет о тебе, Эола Лоуренс...        Израненное тело ложится на стол, где всё ещё виднеются грязные разводы чужой крови. Меч он отбрасывает в сторону, ноги чужие на ребре фиксируя, руки тоже отправляются в плен ремней. Так удобно... Но мысли о том, что Кэйа тоже могла использовать использовать его в таких целях, заставляют его злобно посмотреть на привязанную к столу Лоуренс. Полоснёт ногтями чужой живот, оскалится, плавно опускаясь на колени и на влажные губы посмотрит, невольно фыркнув и скривившись, плюёт на них, абсолютно точно уверяя себя в том, что даже в разочаровании она пробила чёртово дно. — Почему ты пошла в рыцари, а не проститутки, если тебя возбуждает мой взгляд и рана на пол ноги, которую тебе не спасут? — он облизывает губы, вгрызаясь в чужую ключицу, и недовольно поморщившись от голоса Эолы, поддевает зубами кожицу, ведёт ошмёток к груди, в миллиметрах от ореолы его перегрызть, а после приняться вылизывать проступившую кровь.        Эола омерзительна. Он чавкает её кожей, проводя пальцами по животу. Ему не хочется, но... Пустое нутро омерзительно хлюпает, от одного лишь увечья. Альбедо стискивает её клитор, подбирая меч. Нет, она нужна пока что ему живой, и быть может, он не станет морить голодом её, но тут же одёргивает себя. Она не заслуживает его снисхождения, никто кроме Кэйи не заслуживает.        Проникать в отродье Лоуренсов проще, но совершенно неприятно. Словно запихиваешь пальцы в чашку. А чужая грудь вздымается, она ещё и удовольствие получает! А сама такая надменно-холодная, отомщу, отомщу! Строит из себя чёрт знает что, хотя, ему ли обвинять её в лицемерии?        Он двигается в чужом теле быстро, совершенно не понимая, как он будет доводить себя до нужного состояния, он ведь не зря выпросил у Джинн ключи, не зря истязал её, а значит в ней тоже должны остаться пауки, милейшие создания, которые её сожрут. Он убьёт её, если она не отдаст концы раньше времени. А Эола дёргается, кричит, пытается сдавить его, на что он бить её по лицу, останавливаясь. — Даже для этого ты не годишься... — доводя себя рукой, рычит он, когтями подцепляя кожу на животе, и семя своё глубже членом заталкивая, даже тряпьё её не хочется пачкать о неё.        Альбедо уверен, у леди Лоуренс уйма грязных секретов и копаться в них ему совершенно не хочется. Эола омерзительна, и он почти кожей это чувствует. Глаз цепляется за поблёскивающую от редких солнечных лучей, исходящих из маленького окошка почти под потолком, металлическую иглу и довольно жёсткую нить, что по толщине отличалась от той, которой ему приходилось зашивать дырки на одеянии. Игла в его руках штопальная, предназначенная для грубых и толстых материалов, или и вовсе для починки сапог и ботинок. Нить больше напоминает тонкую верёвку, ушко в игле приличное, с ним справилась бы даже Сахароза, если бы не была заточена в лаборатории. Он хмыкает, находя сургуч, ложку, печать... Кэйа действительно оригинальна в способах защиты города, и если не работает ласковый флирт и откровенный вид, в ход идёт тело, которое у неё, несомненно, прекрасное, а если вытащить нужную информацию не помогает даже постель, они все оказываются здесь, в небольшой допросной, оборудованной так, как ей угодно. Краем глаза он замечает постаревшие ногти, с порядком подгнившим, но небольшим кусочком кожи, а в силу того, что она доходит до этого недостаточно часто, может подобные мелочи запросто упустить. На печати её созвездие, на застывшем сургуче ресницы. Видимо он не один воспользуется им во благо.        Зажигая свечу и вставляя нить в иглу, он возвращается к дёргающейся и тяжело дышащей Эоле. Хмурится, заталкивая вытекающее семя обратно в нутро, а после завязывает узелок. Фыркает недовольно, замечая как подрагивают чужие привязанные к столу. Игла протыкает её большие половые губы, и кажется, визга Эола не заглушит никакое тряпьё. Альбедо морщится, терпеливо ожидая пока её ноги перестанут трястись после каждого стежка. Прокол, другой, чужая косметика растеклась по лицу некрасивыми цветными пятнами, и кажется, что совсем ничего не осталось от той прекрасной и надменной девушки, обещающей всем отомстить. Более она не отомстит никому. А чужой живот дёргается от каждого нового прокола, и он нервно кусает губы, поглядывая на влагу между чужих ягодиц. И она смеет называть себя рыцарем и капитаном?        Завязав узел, он пару мгновений думает о том, что неплохо бы залить всё без каких либо лишних действий, но она, пока что, нужна ему живой, а значит, раскалённый сургуч на влагалище он лить не станет. Слишком болезненно это, а вкупе с израненной ногой, которую ему понадобится обработать и перевязать, чтобы она не подхватила гангрену, это запросто подведёт её к гибели от болевого шока, которая прямо сейчас совершенно недопустима, пауки ещё не завязались, а значит её убийство станет пустой тратой усилий, которые он мог бы потратить на что-то более приятное, чем секс с элитной проституткой ордена, совершенно глухого и безразличного к своим людям.        Под узел поставляется ложка, та самая, которой пользуются заключённые. Металл стойко выдерживает испытание раскалённой массой, он внимательно смотрит за каплями, не обращая внимания на чужие подёргивания и проступающую кровь в районе проколов. Альбедо оцарапывает её бёдра, любуясь своей работой. Ждёт пока печать затвердеет и улыбается. Когда за затвердеет, альбедо разогреет ещё немного, чтобы плотно прикрепить ту к коже бёдер и ягодиц по краям, совершенно не беспокоясь о том, чтобы закрепить выше. Жидкости вверх не текут, никогда не текли и не будут, это же простейший закон притяжения. Её визг режет уши, но алхимик остаётся к нему глухим. Эола станет самой отвратительной пищей для его выводков. — Шлюха... — сквозь зубы бросит он, убирая инструменты, и мысленно ставит в своей голове галочку, что надо будет попросить у Кэйи прощения за то, что он похозяйничал в её вещах, и пусть он знает, она просит, он покусывает губы, но потом наклоняется, цепляя кожу на бедре.        Пахнет отвратительно, на счёт вкуса он иллюзий не строит. Резкий рывок головы, и небольшой кусочек отрывается от мяса, позволяя ему вцепиться в него и медленно повести вниз. Звук рвущейся кожи прекрасен, он с удовольствием чавкает почти безвкусной массой и останавливается чуть выше колена, перегрызая ту. Кровь не брызжет ему в лицо, но сочится сквозь ткани, заставляя его облизнуться. Он видел у солнышка тут повязки, видимо некоторых благоразумие навещало раньше, чем они лишались жизни.        Кровь на языке ни разу не вкусная, отдаёт горечью и гнилью. Альбедо сплёвывает на пол, смотря за тем как по её телу расползаются кровавые струйки. Края раны на груди огрубели, медленно останавливая кровь по краям. Быстро не заживёт, как бы она не пыталась.        Спирт льётся на вату, которой он резко проводит по краям отсутствующей кожи. На бинты наносится мазь, что тут же прикладываются к открытым участкам мяса. Пластыри ненадёжны, но в силу того, что Эола обездвижена, вполне сносно будут выполнять свою функцию. С проткнутой ногой дела обстоят посложнее, но и её он перевязывает, презрительно смотря на стонущую девушку. Она ему и так противна, что кажется, хуже некуда, но нет, она умудряется упасть ещё ниже в его глазах.        Не говоря более ни слова, он уходит прочь, запирая за собой дверь. Осталась лишь Лиза, да пара омерзительных эльфов, и он, быть может, наивно, уверен, самое сложное он уже сделал...        Пробегающая мимо Кли, явно держащая путь к магистру, оставляет шлейф из вопросов. Он молча следует за огромной проблемой для всех, и нервно кусает губы. Кэйи рядом нет, что могло значить либо то, что она ушла, либо снова принялась за грязную работу, что слишком прочно стала ассоциироваться у него именно с ней, а не полуночным героем или же кем-то из рыцарей. — Кэйа ушла со странным взрослым... — отвечает на вопрос магистра девочка, занимая место за стоящим в стороне столом. — Она говорила, что там что-то очень срочное и я смогу дойти до тебя сама без каких-либо неприятностей...        Альбедо в последний момент заставляет себя не выдвигать клыков и чувствует как болезненно сжимаются его челюсти. Перед глазами мутнеет от ярости, и он разворачивается, уходя в ночь из здания ордена. Это именно то, чего он опасался, планируя свои действия.        Дилюк, Дилюк, Дилюк...        Он конечно знал, что у них есть какая-то мутная история, но чтобы настолько, чтобы мешать ему и вставать на пути к желанному сердцу... Нет, он ему этого не позволит, никому не позволит стать препятствием к его желанной добыче...       Кэйа, милая Кэйа, зачем же ты всё так усложняешь? Зачем же ты заставляешь меня гореть от ревности, прекрасно зная о том, что я люблю тебя?        Её силуэт мелькает за поворотом, она прячется в объятиях тяжёлого камзола, тихо, но до скрежета под рёбрами искренне смеётся, позволяя чужим рукам к себе прикасаться, позволяя вести себя в закрытое здание таверны, и запереть перед носом Альбедо дверь.        Алхимик усмехается криво, но не стучит. Он заставит Кэйю раскрыть ему объятия и пожалеть о том, что она позволила себе принадлежать кому-то другому, но сначала... Он подкрепит свои слова фактами. Армии пауков будет вполне достаточно для того, чтобы показать ей, к чему её выбор привёл. А пока... Слюна капнет с хелицеров на землю. Рагнвиндр тоже пожалеет о том, что прикоснулся к его принцессе.