детство давно позади — пожалуйста, уходи.

когда-нибудь ты сможешь так же искренне улыбнуться, забыть обо всех проблемах и ошибках, зарыться кому-нибудь в кудри и рассказать о том, как тебе тяжело. хочется детство вернуть и не осознавать своего бессилия против мира, в котором себя ты никем не чувствуешь. что может быть незначительнее твоих проблем и переживаний? афера эта о чём-то тебе напоминает. не обманывай, и тебя не обдурит жизнь. не принесёт в твою жизнь кудрявого тридцатилетнего парня, хотя, и это неправда — накрутил пряди, сволочь. ты не удивляешься, когда узнаёшь, что ване, на самом-то деле — тридцать: кто доверяет тем, с кем пререкаться хочется каждую секунду, до боли в горле и сломанного голоса? ты не любишь власть, хотя ваня утверждает обратное. она только пугает тебя до чёртиков, дрожащих рук и нервного смеха; он никогда этого в глазах твоих прочитать не сможет — ты слишком хорошо прячешься за их темнотой. сколько баллов у него не отнимай, сколько на полу спать не оставляй — никогда это его не исправит и не переубедит. прячься в грубостях и подозрениях, а потом наблюдай за тем, как первый раз в жизни они оправдываются. иногда хочется у вани сигарету стрельнуть и закурить тоже, хотя не умеешь; как и лгать в воспитательных целях. из жизни своей ваню хочется вытолкнуть и убрать, как навязчивое о себе напоминание. кого ты ненавидишь больше: себя или его? никого сейчас не разберёшь — это правда; но ваню, почему-то, особенно. сейчас задаваться стоит одним вопросом — кто и кого, только не получается. не с ваниными грустными глазами, не с его искренним смехом и подростковым азартом; получается только себя и его мысленно спрашивать: что такого с тобой случилось, почему тебе этого не хватает? ты не знаешь, почему не сдаёшь его сразу же. как и почему не сдаёшь вовсе. слишком много домашки и дохрена репетиторов — тебе это знакомо, а у него — в глазах читается. говорили, что всё во имя лучшего будущего — только где оно, это будущее, и почему никак не приходит? но ты своё отгулял — долгими вечеринками, старыми песнями и крепким алкоголем. ты о многом жалеешь, хотя молодость тебе это с рук спишет — научит чему-то и позволит двигаться дальше — а ему, кажется, уже нет. и над шутками твоими никто не смеётся, а ваня этому улыбается, не понимая, как сильно тебе проигрывает. а ты уверен, что он проигрывает. только руки твои до дрожи нет. резкость его любой твой пасьянс расхуяривает, любую вероятность обманывает и тебя, почему-то, очаровывает. пусть идёт к чёрту. ведь ты ощущаешь себя старше, потому что помнишь себя таким же — потерянным человеком без детства — несколько лет назад. тебе бы хотелось сказать, что аферой такой ни одну проблему решить не выйдет, только у него, по невероятному стечению обстоятельств, получается. это как пригласить кого-нибудь на свидание и позвать на него ещё десять человек — как это, блять, может сработать? из вани хочется всё упрямство и наглость вытрясти, потому что хочется в этом мире что-то контролировать. если не получается систему, коррупционную схему и свои чувства, можно хотя бы ваню. и тебя пугает то, что тебе этого контроля хочется — может, ты поэтому никому о его плане не рассказал, может, тебе хочется иметь власть над кем-то; только с ваней соглашаться невыносимо тяжело — и тогда, всё-таки, это был фонарик. тебе одуматься хочется в разы больше, чем ему, когда он находит ответы и всю твою игру разрушает сразу же. ты знаешь, что это он, и думаешь, что он сволочь. только тебе, почему-то, совсем не обидно. нахуй деньги. детей жалко. и тридцатилетнего ребёнка тоже. как он сможет понять что-либо, играя не по правилам? как распрощается с детством, получив деньги? тебе стыдно за то, что ты ввязался в эту авантюру. стыдно перед ваней и перед лерой, на которую тот смотрит слишком влюблённо — тебе смешно даже. если ты ничего не можешь изменить, зачем тогда быть здесь? и когда ты предлагаешь ему выпутаться из этого вместе, что-то в тебе насовсем меняется.