К самому Дьяволу

В их первую встречу Серёжа был милым, до одури неуклюжим и стеснительным парнем, перебирающим костяшки на собственных тонких и, Игорь был уверен наверняка, ледяных кистях. Он отшучивался дежурными заученными фразами про свободу слова и кидал колючие, но опасливые взгляды, из-под закрывающей обзор, медно-рыжей чёлки. Всё было так, словно в своей собственной башне он нифига не чувствовал себя в безопасности. Эта нервозность и тревожность херовой пародии на эксцентричного Тони Старка на Грома действует странно. Тогда он лишь мимолетно подумал, что такая мямля точно к убийствам причастна быть не может. Но парень заседает в голове, крутится в ней, как пластинка. Во вторую встречу Разумовский оказался храбрым и уверенным в себе почти конченным идиотом, за которого Игорь вступился не раздумывая. Мент он, в конце концов, или погулять вышел? В тот день он пожал ему руку и посмотрел на него другими глазами. Алкоголь очень часто развязывал людям язык и руки. Свои выводы на счёт Сережи пришлось переосмысливать. И начать разыскивать о нём информацию. Он только начал ему нравится, а тут такое. Из-за этого на душе становится гадко и противно. Не умеет Гром людей понимать, видимо. Оказалось, что он идеально подходил под портрет Чумного Доктора. Нет, сначала он подумал на Олега Волкова; но тот был прочно и намертво похоронен в пустынях Сирии, и пришлось эту версию отмести. Воскресшие покойники были ещё менее вероятным развитием событий, чем поехавший гений. Ведь, как известно, гениальность и безумие — это две стороны одной медали. В тот день Серёжа заехал ему по голове пустой бутылкой от шампанского, переодел в свой костюм и бросил на крыше, подставив перед всем городом. Было обидно. В их последующую встречу Серёжа попытался его убить примерно десятью разными способами. Ах да, подорванное полицейское управление забывать не будем. Разумовский выглядел психично, по-больному и нерационально спокойно относился ко всему сделанному. От того парня, зажимавшего костяшки на кресле не осталось и следа. У Грома не сходились концы с концами, и это пугало больше волн огня, летящих на него из заграничных огнемётов. Буквально за неделю из мямли в массового террориста — это не ебать какая эскалация. Гром в такое не верил и с усилием рабочей овчарки искал подвох. Его почти озарило в лифте, когда Разумовский снова посмотрел на них с Дубиным. Это был всё тот же бешенный взгляд, метающий молнии, готового убивать человека. Сергей метался в наручниках, испытывал на прочность мышцы Димы и рвался к Игорю с бешенной силой, словно ему от него что-то было надо. И пока Гром в голове пытался воткнуть это в систему координат, лифт уже спустился до первого этажа. А там всё прошло быстро и без затей. Разумовского упаковали и утащили в ИВС, отсиживаться и ждать допросов. Но этот взгляд, мимолетно брошенный на них всех, затравленный, почти что напуганный, не давал ему спать. Поедом ел тот факт, что его накрутили на член, как последнего сопляка. Да не только его, всё управление. С переживаниями он пришел к тому, кто нахер бы его не послал. Дубин посмотрел на него удивлённо, но в квартиру пустил, выслушал и выдал собственные выводы, которые тоже не давали спать. Разумовский и Чумной — разные люди. Словно сиамские близняшки, делящие одно тело. Только вот видимых признаков сращивания не было. Дима вспомнил про Билли Миллигана, у которого всё это было больше похоже на фарс. Но Серёжа, в обычное время испуганно озирающийся вокруг как взъерошенный воробей, доверия внушал куда больше, чем конченный психопат, который и без дополнительных личностей был тем ещё подонком. Это оправдывало и Грома, который знать не знал, что делать с иррациональным желанием защищать, возникшим ещё при первой встрече в башне. Но без доказательств идти было нельзя. Заявят такое, и их самих посадят рядом с Чумным. Воспользовавшись возвращенным жетоном и допуском к делу Игорь и Дима пробрались в башню, которую никто и не думал восстанавливать или осматривать. Они перевернули её вверх дном, перерыли весь разрушенный кабинет, но ни черта не нашли. Марго, так успешно встроенная во все поверхности в доме Разумовского, заставила Грома впервые возрадоваться технологиям. Благодаря ней у них появились видео доказательства того, что дело пахнет керосином. На первом же допросе, проводить который не под протокол позволили Грому, всё подтвердилось. Серёжа, теперь уже точно он, метался по комнате, а как завидел Игоря — бросился к нему в ноги как бродячий пёс, чем перешугал половину отдела. Дима, у которого после произошедшего прорезался голос, к ним никого не пустил, выключил камеры и велел убираться подальше. Серёжа тихо выл, тыкался носом куда-то Игорю в шею и цеплялся скованными руками за его футболку. Он выложил ему всё, как на духу. Подписал протокол, который Гром написал сам, без единого слова Разумовского. И признался, что Птица с ним давно. Ещё с тех времён, когда Олега не было рядом. Гром исповедь выслушал и выбил у суда Разумовскому меру пресечения в виде домашнего ареста и разморозку всех счетов компании. Сам Игорь уже на стадии первого предварительного слушания окончательно перестал понимать, почему он возится с Серёжей. Не понимал, но упорно тащил его домой, искал прорабов для восстановления башни и серверов, помогал очистить доброе имя компании. Уже через месяц Разумовского перестали шугаться даже на улицах, а громкий и скандальный суд прошёл как по нотам. Серёжа на суде показания давать отказался, чтобы Птица из него не вылезла. Адвокат, которому была заплачена годовая зарплата Игоря, да и Димы в придачу, разливался соловьём, предъявлял только голые факты, согласился на психо-психиатрическую экспертизу, для которой выписали лучших врачей. В общем он сделал всё, что мог и даже немного больше. Судья, который на всё дело смотрел с очень большим скепсисом, вынес Разумовскому самый мягкий из доступных приговоров. Признал его виновным лишь в распространении информации, нарушающей закон, и приговорил к наблюдению у психиатра в течении следующих пяти лет. Жизнь Серёжи налаживалась. Таблетки помогали, Игорь тоже. Оба с содроганием ждали момента, когда у Игоря закончатся отпускные и ему придется вернуться на работу. Уволиться из органов не позволяли совесть, Дима и, что удивительно, сам Серёжа. Разумовский был совершенно непримиримым поборником справедливости и убеждал его, что если уж такому маньяку как он, Игорь дал шанс, который ему бы не светил даже, то тот никак не может бросить и остальных. Вера в людей, которая в Игоре жила с детства, передавшись от отца, должна работать во благо этих самых людей. Проблема с Сергеем. Которого вообще нельзя оставлять одного, решается сама, самым нестандартным образом. Воскресшим Олегом Волковым Гром видел его на детских фотках из детдома Сережи, на его рисунках, и одной-единственной фотке из военного дела, которую присобачили и к похоронке. Тем не менее, Олег не сходил с языка Разумовского. Он был готов говорить о нём часами, рассказывая о детстве, о защите, о любви к готовке, которая и кормила их в квартирке на Невском, когда начинался проект с соцсетью. Они, что совсем не удивительно, любили друг друга. Нежно, трепетно, так, как бывает только с самыми близкими. Игорь знал, Серёже очень нужен был кто-то, кого можно было любить, расходовать всю свою энергию, кто поймёт и примет. Волкову же нужна была любовь, брошенный собственной семьёй он оттого и тянулся к Разумовскому так отчаянно. Они были друг для друга всем. Поэтому, когда Олег уехал наёмником в Сирию, Серёжа чуть не сошел с ума. А когда ему пришла похоронка, как единственному живому родственнику, у того вылез Птица, стёр память об этом и заменил собой Олега. Но теперь всё было иначе. Серёжа знал, что Олега больше нет. Его фото, с чёрной ленточкой стояло на рабочем столе Разумовского и не давало забыть — Олег мёртв, если ты его видишь — пей чёртовы таблетки и зови Игоря. Так что никто и не думал, что он может объявиться нежданно-негаданно, ранним утром, когда Гром собирался на свой первый рабочий день. Пришёл и застыл гипсовой статуей посреди рабочего кабинета Серёжи. Покрытый грязью и копотью, нестриженный и небритый неделями, и в военной форме с кучей карманов. Военная сумка у входа в кабинет добавляла происходящему сюрреализма. Волков смотрел на него во все глаза, словно видел впервые. Молчал и сжимал кулаки, боясь подойти ближе, сделать больно или быть посланным куда подальше, но и не в силах уйти. Разумовский упал с кресла, отполз от него к самой стене и кричал, что бы Марго позвала Грома, так сильно, что тот услышал крики и без неё. Примчался в одних рабочих джинсах, с пачкой таблеток и упаковкой ромашки в руках. — Как знал, что нифига мне на работу нельзя. Ещё даже за порог не вышел, а ты уже в истерике. Он так летел, что забыл смотреть под ноги. Предсказуемо споткнулся о сумку, поднял глаза и выпал в осадок там, где стоял. Олега он видел так же чётко, как и напуганного до чёртиков Серёжу. Бросил всё из рук и выхватил пистолет, готовый пристрелить этот воскресший труп и прикопать где-нибудь в строящемся отделении башни между свай. Волков обернулся на звук снятого предохранителя легко и спокойно. Посмотрел так, что Игорь понял — если он его сейчас пристрелит — тот будет даже рад. Смотрел он загнанно, словно вся его жизнь враз потеряла смысл, словно только сейчас он осознал сколько всего наворотил и чему стал причиной. И всё это, навалившись на несгибаемого солдата, сломало ему хребет пополам. Игорь убрал пистолет, поднял ромашковый чай и велел Марго набрать ванну в гостевой спальне. Молча подошёл к Серёже, усадил того на кресло и заглянул глубоко в глаза, туда, откуда уже начала подниматься янтарная желтизна. — Это не Птица. Я тоже его вижу. От этих слов Разумовский резко вздрогнул всем свои существом, мотнул головой в сторону молчаливого Олега и резко, почти без перехода, оттолкнул Грома и босоногой стрелой бросился к Волкову, повиснув у него на шее. Тот продолжал молчать, поднял руки, прижимая тонкого Серёжу к себе ближе, доверчиво открыл шею, позволяя тому укусить себя за изгиб почти до крови, чтобы убедиться, что перед ним действительно живое горячее тело любимого человека. Олег сел на диван, усадив поверх себя Серёжу, перебирая рукой шелковистые рыжие пряди и баюкая своим теплом и запахом. Гром сел рядом. Они переглянулись, и в глазах Олега стоят слёзы, в самых уголках, едва заметные, но из-за дрожащих век их хорошо видно. Он закрывает глаза, откидывается на спинку дивана, прижимая Сережу ближе к себе, и Игорь видит, как ходят мышцы на скулах, постоянно сжимаясь. Олег всё ещё молчит, а в голове мыслей — целый вагон. Уехал, бросил и подстроил свою смерть ради работы, напрочь забыв о Сереже, наивно полагая, что тот справится и без него. А вернулся он в отгоревший Питер, сожженный руками бешеного Птицы, а его солнце в руках держал кто-то другой. Игорь тоже это видел. И никуда прогонять Олега не собирался, потому что знал, какую роль для Серёжи тот играет, давно смирился с этим. Знал и то, что Разумовский ни его самого, ни Волкова от себя не отпустит ни на сантиметр, даже пытаться бесполезно, только поссорятся и похерят всё лечение. Серёже нужен был его маяк в виде Волкова, чтобы снова кого-то любить, и надёжное Игорево плечо рядом, чтобы заботились и не бросили. Олегу, как сумел понять майор, нужно чтоб его любили, приняли какой есть и не дали уйти в себя. Самому же Грому нужно было работать, а не волноваться за душевное состояние Сережи. Решение пришло само собой и внутри не вызвало никакого сопротивления. В их стае появился новый волк, осталось только обговорить это с ними, когда Серый отойдёт. Игорь мягко касается затылка Серёжи, заставляя того посмотреть на себя заплаканными глазами, смотрит проникновенно и улыбается, добро и заботливо. — Отпусти его, Серёж. Олег грязный, устал, наверное, а ты на него бросаешься. Тот кивает, отстраняется и тут же прижимается к Игорю. Волков на такую смену позиций горько усмехается и встаёт, собираясь уже уходить. Гром ловит его за руку и одними губами велит ждать. От переизбытка эмоций и слёз Сережу вырубает и его укладывают на диван, заботливо укрывая пледом. Игорь уводит Олега из комнаты, чтобы не мешать и спокойно поговорить. Предусмотрительно начинает первый, вываливает на Волкова ворох информации: — Я — Игорь Гром. Ты уже сто процентов всё выяснил и сам, так что ничего тебе рассказывать не буду, если нет — интернет тебе в помощь — он тут даже в калькуляторе есть. Сейчас ему лучше поспать, но мне нужно на работу, я и так опаздываю. Так что топай в гостевую, Марго наверняка уже набрала ванную, спросишь у неё потом где спальня, возьмешь вещи переодеться, и потом к Серому. Он ещё не завтракал, так что еды и чего ещё захотите, сами закажете — не маленькие, какие таблетки ему пить и как Марго знает. Олег смотрит на него удивлённо, с недоверием, как будто ждёт подвоха или усмешки, как будто ему это всё снится. Игорь понимает, что перебивать его никто не планирует и продолжает: — На меня так не смотри. Я реально уже был готов ему сиделку нанимать, а тут ты нарисовался. Его ты явно знаешь лучше, чем я, так что управишься. Вечером я приеду, как только рабочий день закончиться, свалю рапорты на напарника и буду к ужину. Тогда и поговорим. Всё, не скучай! Последнее он произносит уже активно удаляясь от замершего в ступоре Волкова. День сегодня обещает быть интересным. Он кивает чему-то своему и окликает Марго (кто это вообще?). Голос в потолке услужливо показывает своё цифровое изображение на ближайшем экране и ведёт его в гостевую спальню, где и правда уже набрана ванна. Олег скидывает с себя вещи, достаёт относительно чистое из дорожной сумки и идёт смывать грязь и тяжесть последних полутора лет. Игорь возвращается домой, как и обещал. К тому времени, когда во всех нормальных домах накладывают ужин. Стоит ему выйти из лифта, который после перестройки апартаментов теперь в гостиной на него сразу же набрасывается Серёжа, целует куда-то в подбородок и тянет за собой, показывать, как вкусно готовит Олег. Волков и вправду почти заканчивал сервировать стол, достойный самого настоящего званого ужина. Стоило Грому завернуть за угол, попадая в импровизированную столовую, как всё, казалось, замерло. Серёжа уткнулся в компьютер, заканчивая что-то самозабвенно печатать, а между Игорем и Олегом словно пролегла пропасть. Серёжа словно чувствует это, отмирает и усаживается уже за стол, требует еды и что бы все заняли места, потому что «самому есть не прилично». За ужином пространство отмирает. Игорь травит полицейские байки, выспрашивает у Разумовского что-то про соцсеть и просмотренный сериал. Олег на всё это старается не смотреть, перебирает пасту в своей тарелке и даже не слушает разговор, словно он третий лишний, которому лучше сесть в углу и не отсвечивать. За столом внезапно повисает неловкая тишина. Волков поднимает взгляд и понимает, что смотрят на него. Серёжа держит его за предплечье. — Олег? Не могу до тебя дозваться. О чём задумался? Он сводит брови к переносице, смотрит поочерёдно на Игоря и Серёжу и слегка поднимает уголок губ. — Прости, Серёж, просто. Это сбивает весь настрой и остаток ужина они доедают в тишине. Но Разумовскому на это словно плевать. Он активно поглощает едва прожаренное мясо и возвращается обратно к своим цифрам, буквам, строчкам кода. Удостоверившись, что Сергей в порядке Игорь встаёт из-за стола и кивком головы показывает Волкову на кабинет. Дверь закрывается за Олегом как могильная плита, давит на плечи. Словно его сейчас разукрасят так, что сам Создатель не узнает, а потом выставят отсюда. Но стоит он твердо, прямо, на лице выражение абсолютного безразличия. Игорь наливает им обоим выпить, протягивает стакан и садится на диван, приглашая сесть рядом. Первым снова говорит Игорь: — Я позволю себе быть с тобой честным. Ты его неотъемлемая часть. Даже попробуй я тебя выгнать — ни черта у меня не выйдет. Он скорее пошлет меня, чем тебя теперь отпустит. А я от него не уйду. Эгоистично, но я ему нужен, а он нужен мне. — Ты тут теперь устанавливаешь правила? Олег почти не меняется в лице, смотрит прямо в глаза, ухмыляясь. Игорь понимает о чём говорил Серёжа, когда называл Волкова угрюмой скалой из раздражения и отстранённости. От неуверенно утреннего пса не осталось и следа. Олег готов ему глотку перегрызть и выкинуть тело, чтобы не делить Разумовского ни с кем. Но Игорь его ни на гран не боится. Он тоже может показать ему оскал. — Да, я. Потому что если ты вдруг забыл, то в ЗАГСе тебя ждёт свидетельство о смерти. А без меня он бы сейчас сидел в психушке на пожизненном. Начнёшь выёбываться, и я стукану на тебя куда надо, укатишься по 359-й только в путь. Олег кивает на эту угрозу, усмехается ещё раз и кивает чему-то своему. — Серёжа говорил о тебе. Много и почти не затыкаясь. Я сегодня впервые от него услышал, что должен кому-то понравится. Не мне, а я, представляешь? Он опрокидывает в себя стакан и смотрит на Игоря, приподнимая бровь, но тот спокоен, как удав. Легко выдерживает эту игру в гляделки. Знает, по рассказам того самого Серёжи, что Олег боится до дрожи именно не понравится и быть выставленным. Оттого и бахвалится, пытается выглядеть сильным, показывает, что он справится с Сережиными взбрыками. Грома это веселит. — Представляю. Он мне про тебя тоже много рассказывал. Так что успокойся, тебя отсюда, я уже сказал, не выгонят. Серёжа тебя любит, ты его тоже. За ним присмотришь, пока я на работе. Игорь встаёт, моет стакан и ставит его обратно в бар. Олег смотрит на его спину, затянутую футболкой и не может сдержать себя. — Какой тебе от него толк? Я тут, оставь его и сваливай в закат. Чего тебе ещё нужно? Олег огрызается. Встаёт следом, подходит близко, почти дышит в загривок. Игорь разворачивается, упирается взглядом ему в лицо. Он всё ещё спокоен, и Волкову это не нравится. Чувство, будто Игорь знает его лучше его самого. — Он. Он мне и нужен. Я от него никуда не уйду, и ты можешь об этом даже не мечтать. К тому же я за него поручился. Так что усмири свою ревность и радуйся, что я сразу не выкинул тебя в окно, сделав из неживого окончательно мертвым. К тому же Серёже нужны мы оба. Игорь обходит Волкова и возвращается обратно к Сереже, который все ещё погружен в свои цифры и, казалось, даже не заметил отсутствия этих двоих в комнате. Олег сжимает кулаки, поднимает голову в потолок и медленно втягивает воздух через зубы, так же медленно выдыхая. Оставляет стакан на столе и идёт в комнату. Игорь прав, Разумовскому как кислород они нужны вдвоём. С этим придётся смириться.