Осеннее солнце

Он только улыбается, а Мадара чувствует, как сердце пропускает один удар. А потом второй. А потом вообще делает бочку и встает на свое место, стоит им только пожать руки и расположиться на соседних кожаных диванах. Деловая встреча, контракт, совместная работа крупных фирм. Лишний груз ответственности на плечи, который они оба готовы принять в равной мере. Но Хаширама улыбается так тепло, как солнце светит в середине сентября. Возле этой улыбки хочется остаться подольше. Возле него хочется остаться подольше, как это только вообще возможно. — Ты влюбился в него что ли? — Изуна вопросительно изгибает бровь, когда они возвращаются домой на служебной машине (Мадара чуть не пропускает нужный поворот) (он никогда не ошибается) (но мысли почему-то улетают в другом направлении) (лишь бы они не улетели с дороги). — Нет, конечно, как ты мог подумать о таком, — он лжет. Брат оказывается достаточно проницательным и тактичным, чтобы на резкое отрицание только легко пожать плечами и ободряюще улыбнуться. Правду они оба (трое) (четверо) вполне себе осознают, но не всегда есть необходимость её сразу признавать и озвучивать. Мадара предпочел бы вообще не признавать и не озвучивать. Но легкая теплая улыбка преследует его и на следующий день. Хаширама Сенджу умудряется находиться везде сразу. И нигде, потому что он все же человек, а не всемогущее и всеприсутствующее божество. Экскурсия в чужой офис оказывается очень сумбурной, немного диковатой и активной. Присутствие Хаширамы необходимо везде сразу, и он старается. Он действительно чертовски старается. Настолько сильно, что хочется дернуть и заставить сесть на место, выдохнуть, выпить стаканчик водички и перестать быть таким занятым. Только Мадара не имеет на это никакого права. Он лишь понимающе кивает, уверяет, что все в порядке. И он действительно может понять новообретенного партнера (делового, конечно) (и только в этом ключе стоит воспринимать это слово), потому что чувствует, что мало чем они отличаются. Схожи даже в наличии активных родственников. Брат Хаширамы пахнет зимой, похож на её живое воплощение. И выглядит совсем немного (конечно) раздраженным, но оказывается заботливым в достаточной мере, чтобы отбить их от бесконечного потока запросов и отправить на несколько этажей ниже. Хаширама в холодном свете кафетерия выглядит намного более уставшим, чем казался наверху. Но все еще готовым к любым совершениям. — Извини, — он пересекает черту формального общения первым, давая им обоим возможность расслабиться лучше. И улыбается этой своей теплой (о Ками) улыбкой совершенно обезоруживающе: — Обычно же не так много, правда. — Это я должен извиниться. Говорят, я притягиваю лишнюю работу, — Мадара шутит (не совсем) (Изуна говорит, что действительно притягивает), и они оба коротко смеются, пока выбирают кофе (пожалуйста сливки) (карамельный сироп) (и несколько ложек сахара еще) (почему Хаширама пьет кофе черный, как ночное небо?). И смеются еще больше, когда одновременно тянутся к последнему круассану в корзине для выпечки. Пальцы соприкасаются на несколько секунд. И Мадаре кажется, будто бы между ними действительно пробегает электрически разряд. Руки они отдергивают резко и немного неловко. Отводят взгляды, и он чувствует себя каким-то абсолютно глупым школьником. Абсолютно глупо влюбленным школьником. Но все равно краем глаза отмечает легкий румянец на чужих щеках. И еще одну чертовски важную деталь, которая почему-то становится главным выводом этого дня. Хаширама тактильный. Тактильный, но чертовски уважающий личное пространство. По крайней мере не уважающих личное пространство тех, кого не знает хорошо в достаточной мере. Пусть и постоянно тянущийся коснуться плеча, потянуть за руку, за рукав, облокотиться. Тянущийся и всегда одергивающий себя. Мадара в первый раз задумывает, насколько было бы уместно заменить прощальное рукопожатие на вполне себе партнерское и деловое объятье. Закрепляющее и официально подтверждающее их установленный союз, с суровым похлопыванием по спине, всего пару (пять) (десять) секунд. Изуна говорит, что он бывает слишком драматичен и романтичен. Мадара говорит, что ему просто нравится гулять ночью. Ему правда просто нравится торчать на огороженной территории, во дворе их жилого комплекса, когда время достигает двух часов ночи. Или может быть чуть больше. Ночной воздух успокаивает, а отсутствие людей еще и дышать свободно позволяет. К тому же остывающий ветер прочищает разум, разгоняет мысли и кровь в жилах. Даже если он совсем немного странно выглядит, когда слоняется без дела между парковкой и площадкой для дрессировки собак (никакой безопасности) (но брат предлагал для приличия завести собаку) (ему, скорее всего, просто хотелось нечто лохматое в квартире). Электронное письмо он получает около трех часов ночи, когда уже ждет лифт на свой этаж. Сквозь напечатанные слова так и сочится усталость. Мадара вчитывается в строки, улавливает, что Хаширама ошибается адресом. Не стал бы он говорить деловому партнеру, что завтра, кажется, задержится, если не уснет прямо сейчас. Через несколько минут его теория подтверждается. Приходит следующее письмо, но в этот раз с извинениями. Сенджу старший оправдывается, извиняется за беспокойство и отшучивается, что со всеми случается. И извиняется еще раз, осознавая, что часа показывают далеко не дневное время. Мадара непроизвольно улыбается в экран телефона и пишет в ответ, что никаких проблем, заодно желает спокойной ночи. Но не ложатся они оба до самого утра. И они совершенно точно не напоминают школьников, готовых переписываться круглосуточно. Даже когда обмениваются личными номерами и переходят в мессенджер, чтобы было удобнее. Изуна говорит, что пора перестать врать самому себе. Изуна назло делает противный горький кофе и ставит на стол. И, кажется, прикидывает в уме, что пора бы завести лично и себе огромный комок шерсти, зубов и лая, чтобы использовать его, как повод слинять из-под заботливого надзора брата в собственную квартиру. Пока этот самый брат не притащил своего партнера (все еще сугубо делового) домой. Мадара отмахивается так лениво, как может, нарочито демонстративно (с противным звуком) отхлебывает свой кофе и даже не давится. В следующую встречу они почему-то действительно обнимаются в знак приветствия. Будто бы они уже старые знакомые и союз существует не пару недель. Хаширама теплый, от него пахнет влажным деревом и фундуком. И осенним лесом. Все такой же, но теперь Мадара точно знает, как готовить любимый кофе Сенджу, а еще про сырные сэндвичи, часть плейлиста и его привычку каждый вечер субботы читать научные статьи в журналах, а каждую третью пятницу месяца ходить в кино на какой-нибудь старый фильм. Беседа перетекает из деловой в более личную каждый раз, когда они остаются напротив светящихся экранов телефонов вечерами. Еще чаще, стоит им остаться в чьем-то офисе только вдвоем, когда на часах слишком поздно для работы нормального человека, но слишком рано для её завершения. За цифрами, графиками и рекламными баннерами они обсуждают любовь к летним грозам, школьные драки, тонкие ментоловые сигареты и заплетенные в хвост волосы. Хаширама отрывается от бумаги и в полумраке его глаза кажутся темными безднами: — Хочешь сходить в эту пятницу со мной? Мадара замирает, их пальцы лежат совсем рядом, его хватает только, чтобы шумно сглотнуть и согласиться. Они совершенно неловко спорят, стоит ли кому-нибудь заехать за другим, но в итоге решаются встретится на месте. Потому Мадара не вздрагивает, когда его плеча касается привычная теплая и широкая ладонь. — Мне соленый, — Хаширама на самом деле пахнет сладким попкорном, а улыбается так, как тянется карамель. Мадара оплачивает для них еду на ближайшие несколько часов и думает, что они правда напоминают школьников на первом свидании, только те бы выбрали боевик и явно не так поздно. В час ночи, когда Меррик убирает с кровати подушки, Мадара чувствует, как их (все еще так по-подростковому) сталкиваются в стаканчике попкорна, Хаширама слишком увлечен (ничего удивительного в том, что ему нравятся биографические драмы) (Мадара уже устал удивляться), чтобы подумать о чем-то. (Не надо обращать внимание на его улыбку). (Не надо обращать внимание на соприкасающиеся колени). Они все еще обсуждают, когда незаметно для обоих садятся в одно такси, Хаширама называет собственный домашний адрес, машина плавно трогается с места. Мадара строго указывает на ремень безопасности и получает в ответ короткий смешок. Ремни они пристегивают, но сидят все равно развернувшись друг к другу под озадаченное хмыканье водителя. — Я не люблю водить машины, — признается Хаширама, когда они, стоя в освещенном лифте, медленно ползут на нужный этаж. Мадара не говорит, что не взял сегодня свою, потому что решил, что в ней не будет нужды. Мадара не говорит, что, кажется, предчувствовал происходящее. Мадара открывает рот, чтобы сказать, что не все должны любить водить машину. Хаширама устраивает теплые руки на его скулах и целует в первый раз. Они оба улыбаются, а разговор о машинах отходит на второй план. И не только машины они успеют обсудить. Главное только добраться до квартиры. Он смелый (видимо, смелее, чем Учиха), сильный и крепкий, у него гладкая кожа, всепоглощающие темные глаза и хриплый голос. Хаширама оказывается таким странно родным и приятным, когда после лениво лежит на животе, прижавшись боком. Мадара чувствует шелковое прикосновение незнакомых простыней, непроизвольно тянутся обнять за плечи во сне. И абсолютно точно игнорирует звонок Изуны, когда тот пытается дозвониться в начале рабочего дня. Сегодня им можно и пропустить.