***
Если бы у отчаяния был вкус, то это были бы губы Феликса. Ничего хорошего из этого не выйдет, но в данный момент Хенджину все равно; он вжимает Феликса в кровать. Он откидывает его челку и оказывается в плену пристального взгляда. Хенджин несправедливо сильно хочет этого. Лицо Феликса сильно покраснело, отчего веснушки почему-то стали еще более заметными. Хенджин следит за румянцем на коже: ему нужно знать, как далеко он может зайти. Его руки скользят под рубашку Феликса, стягивая ткань. Ему приходится сдержать стон, потому что Феликс, судя по всему, краснеет всем телом, и Хенджин хочет съесть его. Он поднимает рубашку вверх по рукам, но не снимает полностью. Одной рукой крепче сжимает ткань, пока она не стягивается вокруг запястий, как наручники. Феликс дергается, не столько пытаясь выбраться, сколько проверяя прочность оков. Звуки, которые он издает, когда не может освободить руки, движутся прямо к члену Хенджина. — Блять, — стонет Хван. — Все по плану, — отвечает Феликс с дерзкой ухмылкой, такой распутный, вовсе не милый котенок, которым обычно притворяется. Он раздвигает бедра так, что Хенджин падает между ними, вжимаясь пахом, и Хенджин боится, что может сгореть. Обнаженная грудь Феликса — манящее зрелище, от каскада веснушек до рельефного пресса, вплоть до тонкой дорожки темных волос, исчезающей под штанами. Хенджин хочет попробовать всего его на вкус. Крепко держась за рубашку, прижимая Феликса к кровати, Хенджин другой рукой скользит по красивой обнаженной коже, касаясь соска, прежде чем добраться до главного приза. — Блять, — стонет Феликс, когда рука Хенджина оказывается под поясом и сжимает его твердый член. Хенджин издает тихий смешок. — Все по плану, верно? Феликс смотрит свирепо, без какой-либо теплоты. — Тогда продолжай. — Такой властный, — говорит Хенджин, осуждающе щелкая языком. — Может, мне стоит заставить тебя умолять. Феликс приподнимает бровь. — Ну, ты можешь попробовать. Что ж, Хенджин не из тех, кто отступает от вызова. Он отпускает рубашку, удерживающую руки Феликса, и сосредотачивается на том, чтобы стянуть с него штаны.***
Хенджин приходит домой с Music Core и находит Чанбина и Феликса, спящих на диване. Феликс обнимает Чанбина так, как всегда обнимает людей после серьезного разговора, и Хенджин знает, что они снова вместе. Хенджин проходит мимо них на цыпочках и пытается забыть все, что он чувствовал, просыпаясь этим утром от поцелуев Чанбина. Что-то трескается в груди. Он рад за них.***
Хенджин растягивал Чанбина тремя пальцами. Он дразнил его последние десять минут и отказывался двигаться дальше. Он не раз подводил Чанбина к краю, но всегда отступал, прежде чем тот успевал кончить. Чанбин ругался, стонал, хватался за все, до чего мог дотянуться. — Просто скажи это, — говорит Хенджин, проводя языком по головке члена Чанбина. — Давай. Одно простое «Пожалуйста». — Трахни меня, — рычит Чанбин. Последний разрыв Чанбина и Феликса был одним из тех редких, когда они кричали и дрались, разгневанные. Когда Со вошел в его комнату, Хенджин сразу понял, что он не ищет мягкости и нежности. Хенджин отстранился, откинувшись на пятки и скрестив руки на груди. Чанбин уставился на него, когда понял, что Хенджин к нему больше не прикасается. — Что за… Хенджин просто безмятежно улыбнулся. — Разве ты не человек принципов, Со Чанбин? Если ты что-то хочешь, то либо попроси это, как следует, либо просто возьми сам. Они уставились друг на друга в на мгновение повисшем молчании, прежде чем Чанбин внезапно сел и зарычал. У Хенджина не было времени среагировать, прежде чем он набросился.***
Чанбин и Феликс входят в общежитие, держась за руки. Феликс смотрит на Чанбина с такой вселенской любовью в глазах. Феликс и Хенджин до этого тренировались в агентстве, и Феликс отсосал ему в ванной, после чего ушел, чтобы якобы поужинать с Бан Чаном. Бан Чан уже был в общежитии, когда вернулся Хенджин. Очевидно, он ужинал с Феликсом и Чанбином, а затем эти двое решили прогуляться и сказали Чану возвращаться без них. И теперь они снова вместе. Хенджин не знает почему, но ему хочется расплакаться. Конечно, они снова вместе. Все знали, что рано или поздно они сойдутся, вопрос был только в том когда. Чанбин и Феликс практически родственные души. У них было все, чтобы быть той самой парой, если они когда-нибудь просто разберутся в себе. Каждый раз, когда Хенджин укладывает одного из них в свою постель, он знает, что это не навсегда. Что он, по сути, просто одалживает одного из них, пока другой не захочет вернуть. Раньше его это не беспокоило. Почему это должно его волновать, когда все, что он может им предложить, — это свое тело? Когда он не способен любить их так, как они того заслуживают, как они любят друг друга? Он рад за них. Он правда рад. Так почему все внутри скручивается в узел? Почему он даже смотреть на них не может? Чанбин и Феликс сидят вместе на диване, Феликс прижимается к Чанбину так, словно они созданы для этого, так, как делал уже миллионы раз раньше, но сейчас что-то внутри Хенджина начинает болеть, и ему хочется быть где угодно, но только не там. Он встает и направляется в свою комнату, делая вид, словно не пытается сбежать. Открывая дверь, он тут же захлопывает ее обратно с пылающим от жара лицом. Он знал, что Сынмин и Чан в отношениях, но он никогда не желал увидеть их уважаемого лидера на коленях перед Минни. Шок от только что увиденного почти затмевает сложную смесь чувств, терзающих его изнутри. Больше всего Хенджин хочет сбежать из общежития, добраться до агентства и танцевать до изнеможения, пока голова не проясниться, чтобы все, на чем он мог сосредоточится, было движение его тела в такт музыки. Но чтобы уйти, ему бы пришлось пройти мимо Чанбина и Феликса в гостинной, а это совсем не то, что он может осилить в данный момент. Вместо этого он запирается в ванной и пытается утопить свои мысли под струями воды.***
Хенджин пытается понять, почему видеть Чанбина и Феликса вместе сейчас так больно, как никогда раньше. Почему это наполняет его грустью? Неважно, сколько раз он повторяет себе, что рад за них, он знает, что на самом деле это не так. Не то чтобы он хотел, чтобы они расстались. Это приносит им обоим только страдания, и Хенджин не настолько бессердечен, чтобы считать это победой для себя только потому, что кто-то из них ищет утешения в его объятиях. Ему интересно, знают ли они. Рассказал ли кто-нибудь из них другому, что переспал с ним, или они оба держат это как постыдный маленький секрет? Говорят ли они о нем, когда остаются наедине? Согласились ли они в том, что то, что они делают, когда не вместе, не имеет значения? Что Хенджин не имеет значения? Использовали ли они его когда-нибудь друг против друга в одной из своих немногих ссор? Он решает, что расстраивается из-за того, что они снова вместе, не потому, что это означает, что он получает меньше секса, а потому, что это означает, что он получает меньше их времени. Даже в промежутках между камбэками они вынуждены работать в быстром темпе, отдавая все силы, оставаясь практически без свободного времени. И теперь, когда они снова вместе, зачем Чанбину или Феликсу проводить то короткое свободное время с Хенджином, когда они могут провести его друг с другом вместо этого? Хенджин будет скучать по этому. Он будет скучать по видеоиграм с Феликсом и разговорам с ним на кухне, пока он печет. Он будет скучать по просмотру дорам с Чанбином и совместным походам по магазинам. Не то чтобы они внезапно порвут с ним связи и вообще не будут проводить с ним время, просто они не будут ставить его выше других, потому что почему они должны это делать? Когда они вместе, Хенджин снова становится очередным другом и товарищем по группе, не более важным, чем кто-либо другой. Но все же это не что-то новое, и раньше это никогда его не беспокоило, так почему же это происходит сейчас? Почему мысль о разлуке с ними причиняет ему боль до глубины души?***
Одна из причин, по которой то, что он увидел Сынмина и Чана вместе, потрясло его, заключается в том, что Хенджин никогда не ожидал увидеть их такими. Он никогда не ожидал, что застанет их двоих в таком компрометирующем положении, потому что участие Сынмина в сексуальных действиях всегда казалось невозможным. — Я думал, что ты асексуал, — говорит Хенджин Сынмину несколько дней спустя. Они вдвоем в комнате в общежитии, Сынмин усердно пишет в дневнике, в то время как Хенджин лежит поперек кровати. — М? — Сынмин смотрит на Хенджина, нахмурив брови в замешательстве от внезапного заявления. В первый раз, когда Хенджин занимался сексом с Феликсом, он испугался при мысли, что Феликс, возможно, хочет от него больше, чем он может дать, — эмоционального вложения и настоящих романтических отношений вместо чисто физических, которые предлагал Хенджин. А потом он испугался и был в замешательстве от того, почему не может предложить романтические отношения, когда Феликс такой замечательный и заслуживает всего мира? Почему романтика была для него «огромным полем серой неопределенности», когда для всех остальных это кажется таким простым и естественным? Хенджин поделился этими вопросами и страхами с Сынмином поздно ночью, а Сынмин, в свою очередь, рассказал ему о своей собственной сексуальности и о том, что у него были свои страхи и вопросы по поводу развивающихся отношений с Чаном. Сынмин рассказал Хенджину, что идентифицировал себя как асексуал со средней школы. Что, хотя он влюблялся легко и сильно, он никогда не считал сексуальные отношения привлекательными и не понимал, почему люди ведут себя так, будто секс это так важно, что из-за этого стоит разорвать отношения. Или что одно только сексуальное влечение стоило того, чтобы строить отношения. Он думал, что с ним что-то не так, потому что все говорили, что он должен постоянно думать о сексе, но он был более или менее равнодушен к этому. Он рассказал Хенджину об облегчении, которое испытал, когда узнал, что сексуальное влечение существует в масштабе, отличном от романтического, что он может испытывать чувства к человеку без желания заняться с ним сексом и это не значит, что с ним что-то не так. Для этого было название и сообщество, которое понимало, что он чувствует, потому что они испытывали влечение одинаковыми или похожими способами. Затем Сынмин высказал идею о том, что, возможно, Хенджин был аромантиком. И он дал Хенджину ресурсы, необходимые, чтобы разобраться в этом самому. Прочитав ресурсы, которые дал ему Сынмин, и проведя больше исследований самостоятельно, Хенджин начал идентифицировать себя как аромантика, хоть и никому, кроме Сынмина, об этом не говорил. Между ними была солидарность; они устраивали ежемесячные бранчи. Так что то, что он увидел, как Сынмин занимается сексом с Чаном, шокировало. Если бы он не знал, что Чан — лучший человек, он бы подумал, что, возможно, на Сынмина давят. Но он знает, что Чан никогда бы не стал ни на кого из них давить, так что единственное объяснение заключается в том, что Сынмин не такой эйс, как он утверждал. — Я видел вас с Чаном, — говорит Хенджин. Лицо Сынмина сразу же заливается краской, и он роняет ручку, которой писал в дневнике, пряча лицо в ладонях. Хенджин молча наблюдает за ним, немного удивленный, но больше заинтересованный. — Технически я асексуал, — говорит Сынмин, наконец-то отрывая руки от лица. — Или, по крайней мере, в асексуальном спектре, просто ближе к серой зоне. Не хочу оправдывать мудаков, которые говорят: «Ты просто еще не нашел подходящего человека» или что-то в этом роде, но оказалось, что на самом деле я деми. — Деми? — повторяет Хенджин, хмурясь от незнакомого слова. — Да, демисексуал. Это означает, что чувство сексуального влечения возникает только после того, как уже сформировалась прочная эмоциональная связь. Так что, например, в начале наших отношений я вообще не испытывал сексуального влечения к Чану. Он нравился мне как друг и романтический партнер, я ценил, что он эстетически привлекателен, и мне нравились физические отношения в форме объятий и «невинных» прикосновений. Но по мере того, как мы встречались и проводили больше времени вместе, наша эмоциональная связь углублялась, и тогда я действительно начал чувствовать сексуальное влечение, которого раньше не было. Лицо Хенджина морщится, когда он напряженно думает о словах Сынмина, прокручивая их в голове, пока они не обретают смысл. — То есть, по сути, сексуальное влечение появилось позже? Типа, его не было, но вдруг появилось, но только потому, что у тебя уже были к нему сильные чувства? — Похоже на то, — отвечает Сынмин. Хенджин кивает в знак согласия, все еще напряженно размышляя о словах Сынмина, даже когда он ложится обратно и отворачивается, позволяя разговору закончиться.***
Хенджин встречается взглядом с отражением Чанбина в зеркале тренировочного зала, а тот улыбается ему, и внезапно Хенджин спотыкается о собственные ноги и растягивается на полу. Тренировка резко останавливается, и все смотрят на него с беспокойством. Хенджин заставляет себя рассмеяться и отмахнуться от этого. Он не хочет думать о незнакомом трепете в груди, возникшем при виде улыбки Чанбина. Чан приказывает им сделать пятиминутный перерыв, и Феликс сразу же прижимается к спине Чанбина, а Хенджин добавляет неприятное ощущение в животе к списку вещей, которые ему нужно игнорировать.***
Хенджин возвращается в общежитие посреди ночи: допоздна тренировался в агентстве. Уже достаточно поздно, так что даже их ночные совы (за исключением Чана, которого Хенджин оставил в агентстве) уже должны были спать, поэтому Хенджин входит в общежитие так тихо, как только может. К его удивлению, из гостиной струится слабый свет и раздается знакомый низкий голос, говорящий мягким тоном. Феликс сидит на полу перед диваном, ноутбук на журнальном столике перед ним, надеты наушники, а глаза прикованы к экрану. Он даже не поднимает глаз, когда Хенджин входит в комнату. У Феликса в комнате установлен игровой компьютер с тремя мониторами, одного соседа по комнате нет дома, а другой может проспать что угодно, так что у него действительно нет причин играть на ноутбуке в гостиной. Феликс внезапно выругался. — Я дал 80 Omen'у, боже, — говорит он в наушники, откидываясь на спинку дивана и выпуская мышь. Он не отрывает глаз от экрана, одним пальцем нажимая на горячую клавишу. — Обезвредить, обезвредить, обезвредить! Да! ГГ. Погнали! — Он хлопает в ладоши и покачивается от возбуждения, хотя никто из его сокомандников не видит его маленького счастливого танца. — Феликс, — зовет Хенджин, когда видит, что вернулся экран меню вместо нового раунда. Феликс удивленно поднимает глаза, а затем улыбается ярко, как солнце, когда видит Хенджина. Он поворачивается обратно к компьютеру и прижимает микрофон ближе ко рту, говоря: — Это была последняя игра для меня, ребята, извините. Спасибо за игру! Он отключается так быстро, что Хенджин задается вопросом, было ли у его сокомандников вообще время ответить. — Хенджин, ты наконец-то дома! — говорит Феликс, вскакивая на ноги и закрывая крышку ноутбука. Хенджин в замешательстве оглядывается вокруг. — Ты меня ждал? Феликс кивает, подходя к Хенджину и обнимая его за плечи. — Я испек печенье, — говорит он, таща Хенджина на кухню. — Оставил немного для тебя и хотел убедиться, что ты их получишь. Чанбин-хен съел штук двадцать, а Хан присматривался к остаткам, хотя съел столько же. То самое трепещущее чувство, когда Чанбин улыбнулся ему, вернулось в грудь Хенджина, и он должен снова подавить его. Феликс отпускает его руку только после того, как толкает его на стул. Он ставит тарелку с печеньем перед Хенджином и направляется к холодильнику, чтобы взять стакан молока, все это время болтая ни о чем конкретном. Хенджин так заполнен изнутри, как будто что-то хочет вырваться из него. Он думает, что это хорошее чувство, но не уверен, потому что никогда раньше не испытывал ничего подобного. Феликс ставит стакан молока на стол рядом с печеньем и выжидающе улыбается ему; Хенджин тянется за печеньем на автопилоте, голова слишком занята попытками объяснить это новое чувство.***
Он уже спрашивал Сынмина раньше. Однажды, когда они вдвоем сидели в Paris Baguette во время одного из бранчей солидарности, Хенджин спросил его: «Каково это — быть влюбленным?» Это было вскоре после очередного расставания Чанбина и Феликса, и Хенджину пришлось выпутываться из объятий Чанбина в постели, чтобы успеть на бранч вовремя. Он не проспал, он просто слишком долго наслаждался ощущением Чанбина в своих объятиях, что потерял счет времени. На тот момент Сынмин и Чан встречались уже полгода, и Сынмин был счастлив — Хенджин никогда не видел его таким счастливым прежде. Сынмин уставился на свой Green Tea Bon Delicieux и слегка покраснел. — Трепещуще и тепло, — сказал он, — и чувство наполненности. Как будто внутри меня так много радости, что я не могу ее сдержать. Она готова вырваться на свободу в любой момент. И, похоже, одна мысль о нем заставляет меня улыбаться. Все, что он делает, даже самые раздражающие вещи, почему-то очаровательно. Это комфортно. Я мог бы провести с ним целый день, ничего не делая и не говоря, не чувствуя давления, что нужно что-то сделать или сказать, потому что достаточно просто быть рядом с ним. — Это одновременно и безопасно, и страшно, — продолжил Сынмин, — потому что я бы сделал для него все, рискнул бы всем ради него без колебаний. И я знаю, что он сделал бы то же самое для меня. Но еще я знаю, что даже если бы он этого не сделал, даже если бы он не чувствовал того же самого, я все равно был бы готов рискнуть всем ради него. Потому что я люблю его. Потому что любовь нелогична и бессмысленна, и кажется, что она стоит любого риска… Хенджин внимательно слушал его слова, впитывая их и прокручивая в голове, пока они не встали на свои места. Ему было знакомо чувство, описанное Сынмином, но ему пришлось сдержаться, чтобы не спросить: «Чем это отличается от того, что ты чувствуешь по отношению к друзьям?» Потому что все, что описал Сынмин, Хенджин чувствовал по отношению ко всем мемберам. Они были теплыми и комфортными, и он готов был рискнуть всем ради них. Была ли это настоящая любовь? Романтическая любовь? Но теперь, когда Хенджин лежит в постели, наевшийся печенья Феликса, воспоминание о разговоре проносится в его голове. Трепет. Тепло. Чувство наполненности. Чанбин и Феликс всегда заставляли его чувствовать тепло, в отличие от других. Но трепет и наполненность были чем-то новым. Но что это значило?***
Хенджин даже не слышал, что они расстались, когда Чанбин в следующий раз попытался поцеловать его. Хенджин отталкивает его в тот момент, когда их губы соприкасаются. Затем, потрясенный собственными действиями, внезапно почувствовав панику, Хенджин выбегает из комнаты для вокальной практики, в которой они были, и бежит по коридору, игнорируя Чанбина, выкрикивающего его имя позади. Почему он оттолкнул его? С каких пор он отказывается от шанса поцеловать Со Чанбина? Что с ним не так? Почему все, что связано с Феликсом и Чанбином, в последнее время казалось таким сложным и запутанным? И как ему снова все упростить? Секс казался самой простой вещью в мире, но теперь в нем были задействованы странные чувства и эмоции, и внезапно даже он стал сложным. Хенджин ненавидит это.***
Феликс и Чанбин сидят друг напротив друга за столом для совещаний, и Феликс улыбается своей особой улыбкой «для Чанбина», а Хенджин задается вопросом, может быть, ему приснилось, что Чанбин пытался поцеловать его вчера. Он может сказать, что они определенно все еще вместе, так что Чанбин ни за что не попытался бы поцеловать его, потому что это означало бы, что он изменял Феликсу, а Чанбин никогда бы этого не сделал. У Хенджина нет времени беспокоиться об этом. Они вот-вот начнут Vlive, и Хенджин не может позволить стэй увидеть, в каком он беспорядке.***
Сынмин сидит напротив него за их обычным столиком в Paris Baguette, со своим обычным Green Tea Bon Delicieux и мягкой улыбкой на лице. Их ежемесячные бранчи солидарности не отменились из-за того, что Сынмин теперь лучше понимает свою сексуальность и ведет активную сексуальную жизнь с Чаном. — Ты же знаешь, что это не потому, что мы встречаемся, да? — спрашивает Сынмин, выслушав болтовню Хенджина о внезапных сложных эмоциях, которые он испытывает к Чанбину и Феликсу. Феликс стоял на пороге спальни Хенджина прошлой ночью, желая, чтобы его пригласили войти, но Хенджин спрятался под одеялом в тот момент, когда услышал, что Феликс в дверях. Сынмин солгал ради него, притворился, что они не разговаривали только что, пока Феликс не постучал, и сказал, что Хенджин рано заснул. После того, как Феликс ушел, Хенджин остался под одеялом, избегая вопроса, который, несомненно, хотел задать Сынмин. Но это только отсрочило неизбежное. Невозможно было избежать разговора здесь, на их ежемесячном бранче, поэтому Хенджин открылся и честно рассказал ему о своих трудностях. — Что? — Хенджин отвечает на внезапный вопрос Сынмина с замешательством. — То, что у меня внезапно появился сексуальный интерес к Чану, не только потому, что мы встречаемся. Сексуальное влечение росло не из-за романтических чувств. У меня уже были романтические чувства к нему, вот почему мы начали встречаться в первую очередь. У нас была эмоциональная связь вне романтических отношений. Хенджин хмурится в замешательстве от внезапного заявления. — Я знаю, — говорит он. Сынмин секунду молчит, задумчиво наклонив голову, прежде чем спросить: — Правда? Хенджин смотрит на него в замешательстве и кивает. — Да, я понял. — Просто хочу, чтобы было понятно, — настаивает Сынмин, — что эмоциональная связь, необходимая для развития влечения, которого раньше не было, — это необязательно романтические чувства. Думаю, даже если бы мы с Чаном не встречались, но продолжали проводить время вместе, как сейчас, он все равно начал бы мне нравиться в сексуальном плане. Никакой романтики вообще. Можно иметь глубокую эмоциональную связь с человеком, не романтическую. И романтические чувства могут возникнуть из эмоциональной связи. В смысле, люди также могут быть демиромантиками. Даже если они думали, что они аромантики, — как я думал, что я асексуал. — Что ты пытаешься сказать? — спрашивает Хенджин. — Послушай, я не пытаюсь сказать тебе, что ты чувствуешь или не чувствуешь, я просто хотел убедиться, что ты осознаешь, что внезапные романтические чувства возможны. — Ты думаешь, я влюблен в них? В обоих? — недоверчиво спрашивает Хенджин. — Думаю, что человеческие эмоции сложны, непредсказуемы и удивительны. И думаю, что есть глубокие чувства, которые мы можем испытать за пределами романтической любви, которые столь же интимны, сложны, ужасающи и впечатляющи. Ничего из этого не лучше другого. И все может быть запутанным, потому что люди запутаны, и ничто из того, что мы делаем, не может быть простым. Но в основном я думаю, что тебе следует поговорить с ними.***
Они действуют первыми. Прежде чем Хенджин набирается смелости, чтобы поговорить с ними о новых пугающих чувствах, Чанбин и Феликс загоняют его в угол в общежитии. — Ты избегаешь нас, — обвиняет Чанбин, и он прав. Хенджин избегал их. С тех пор, как Феликс прижался к его боку и поцеловал в шею, а затем радостно сбежал ужинать с Чанбином. И с тех пор, как Чанбин посмотрел на него томным взглядом с улыбкой, — из-за которой ранее Хенджин споткнулся — упал к нему в постель, а затем отвернулся, чтобы ответить на звонок Феликса, как будто не он только что разгорячил и возбудил Хенджина. Хенджин избегал их, потому что не знал, в какую игру они играли, дразня его таким образом, пока они все еще были вместе, но он не хотел в этом участвовать, особенно когда он медленно начинал понимать и принимать свои новые чувства к ним. — Нет, — лжет он. Чанбин скрещивает руки на груди и недоверчиво усмехается. Феликс успокаивает его прикосновением. Он смотрит на Хенджина широко раскрытыми, умоляющими глазами. — Мы пришли не для того, чтобы обвинять тебя в чем-то. Мы с хеном просто хотели поговорить с тобой. Феликс по-прежнему продолжал выглядеть так невинно, что Хенджин хотел защищать его от всего, даже несмотря на то, что он знал, каким развратным тот может быть. Все, что Феликсу нужно сделать, — это хлопнуть ресницами и поджать губы, и Хенджин будет потакать каждому его капризу. — Я слушаю, — говорит Хенджин, смирившись с этим разговором, к которому он на самом деле не был готов. — Ты нам нравишься, — внезапно говорит Чанбин, не колеблясь и не ходя вокруг да около. Слова настолько неожиданны, что Хенджин не совсем верит своим ушам. — Я вам нравлюсь? — повторяет он. — В смысле, вам нравится заниматься со мной сексом? — Нет, — говорит Феликс, протягивая руку к Хенджину и нежно касаясь его руки. — Ну, да, нам нравится заниматься с тобой сексом, но еще ты нам просто нравишься. Сильно. Обоим. — Мы хотим встречаться с тобой, — говорит Чанбин. — Если ты позволишь, — добавляет Феликс, убирая свою руку с руки Хенджина и внезапно выглядя очень смущенным. Хенджин не знает, что думать и чувствовать. — Почему так внезапно? — спрашивает он, сердце колотится, как у загнанного в угол животного, которому некуда бежать. — Вы никогда раньше не хотели ничего, кроме моего тела, почему вы вдруг пытаетесь вовлечь в это чувства? Я понял, хорошо. Я знаю, что у меня милое личико и я легкодоступный, тот, к кому можно обратиться, когда вы не можете быть вместе. Я просто человек для восстановления, зачем вести себя так, будто это нечто большее, чем есть на самом деле? — Именно поэтому мы и поднимаем эту тему! — говорит Феликс, и слезы внезапно застилают его глаза. — Ты должен знать, что так никогда не было! Это никогда не касалось только твоего тела. Ты всегда был для нас чем-то большим, чем просто милым личиком. Мы любим тебя! — Вы любите меня? — Хенджин вообще в это не верит. — Да, — отвечает Чанбин. — Уже некоторое время. Мы оба пытались отрицать это, но поняли, что нам всем будет только больно продолжать отрицать это. — Мы дважды расставались из-за тебя, — признается Феликс. — Конечно, это была не твоя вина. Но я сказал Чанбин-хену, что у меня есть чувства к тебе, и он подумал, что это означает, что я его больше не люблю. Когда мы снова сошлись, я решил никогда больше не упоминать о своих чувствах к тебе, но потом хен признался, что у него тоже есть чувства к тебе. Я бросил ему в ответ его собственные слова, и мы снова расстались. — А потом мы расстались в третий раз, потому что оба пытались отрицать наши чувства к тебе, и невысказанное страдание нависло над нами, — добавляет Чанбин. — Так что на этот раз мы решили подойти к этому по-взрослому и действительно поговорить о наших чувствах. Феликс перенимает инициативу: — Мы решили, что, поскольку ты нам обоим нравишься, и если мы тебе тоже нравимся, почему бы не попробовать втроем? Что, может быть, причина, по которой мы не можем наладить отношения между собой, в том, что ты — наша недостающая часть? — Я аромантик! — слова слетают с губ Хенджина прежде, чем он даже подумает остановить их. — Ха? — спрашивает Чанбин, смущенно наклонив голову. — Я думал, что я аромантик, — говорит Хенджин. — В смысле, технически я все еще нахожусь под зонтиком аромантичности, но дело не в этом. Просто меня устраивал только секс. Я был эмоционально вовлечен в наши отношения совершенно не романтическим образом, потому что любовь просто, я не знаю… Но потом вы двое снова сошлись, и я… я не понимал, почему это меня так расстроило. Я всегда рад за вас, когда вы снова сходитесь, потому что мне нравится видеть вас счастливыми, но в этот раз… Хенджин замолкает и проводит руками по лицу и волосам. Такое чувство, что у него в горле застряли колючки; ему нужно сделать глубокий вдох, чтобы сдержать слезы. — Я никогда раньше не влюблялся, — признается он, чуть громче шепота. — Я никогда раньше не хотел влюбляться. Романтическая любовь всегда была не для меня. Я был счастлив и без этого. Мне это было не нужно. Я этого не хотел. Но внезапно это происходит здесь, и это разрывает меня на части. — Хенджин, — говорит Чанбин, поглаживая его по спине. Феликс прижимается к его боку и обнимает одной рукой. Хенджин поворачивается к нему, в его объятия, и дает волю слезам. — Я хорош в сексе, — говорит Хенджин, слова приглушены плечом Феликса. — Я ничего не знаю об отношениях, кроме этого. Я ничего не знаю ни о свиданиях, ни о чувствах. Я хорош в сексе. Но теперь я хочу чего-то большего. Я, наверное, все испорчу, но если вы позволите мне… — Мы не очень хороши в отношениях, — мягко говорит Феликс. — Иначе мы бы не расставались так много раз. И, скорее всего, на этот раз у нас тоже не сразу все получится. Чанбин прижимается к спине Хенджина и обнимает их обоих. — Мы определенно ничего не знаем о том, как встречаться с двумя людьми одновременно, или о том, могут ли такие отношения вообще держаться, но мы хотим тебя. Мы хотим дать нам троим шанс. — Мы можем выяснить это вместе, да? Хенджин крепко сжимает Феликса, его тело дрожит в их объятьях. Он здесь самый высокий, но внезапно чувствует себя таким маленьким. — Вместе? — Вместе, — повторяет Чанбин. — Да, хорошо. Давайте выясним это.