Никакой грусти

— Как ты думаешь, чтобы… ну. Это. Обязательно любить человека? Глеб рылся в шкафу в поисках «кремлевской» звезды. И по ходу задавал свои мощные философские вопросы. — Готово, — Вадик включил гирлянду в тройник, — Что ты спросил? — Обязательно любить, чтобы заниматься… этим? — По крайней мере, этот человек должен тебе нравиться. — А я тебе нравлюсь? — Блин, Глеб! Ты, вообще-то, парень, и… тут другое. — Любишь? — Прежде всего, ты мой маленький брат. Это вообще не о любви и не про симпатию. Это… больше. Наверное, так. — Нашел! — Глеб просиял, выскочив на середину комнаты со звездой, как Данко с горящим сердцем. ____ Гирлянду оставили гореть до утра, чтобы пахнущая мандаринами, «Мимозой», наполненная новыми надеждами квартира не теряла волшебства. Елка играла «дождиком». Разномастные, безмерно дорогие сердцам всех присутствующих игрушки точно притихли, и мерцание их казалось ровным дыханием. Смолкла музыка, доносящаяся из соседних квартир, перестали бабахать хлопушки и петарды на улице. Двое не спали. Вадик подносил наручные часы к окну, рассматривая циферблат в лунном свете. Глеб возился, подминал под себя подушку и прислушивался, надеясь различить в тишине хоть какой-нибудь обнадеживающий шорох. — Спишь? Глеб вздрогнул. Он уже начал проваливаться в дремоту, устав напрягать слух. — Нет… — Хочешь, фокус покажу? Закрой глаза. Хоть здесь и темно, а все же… только не жульничай. Доверяя безмерно, Глеб закрыл глаза и счастливо выдохнул — что-то будет! И это «что-то» не заставило себя долго ждать: приятный холодок мазнул по губам. Глеб облизнул их — сладко! Он высунул язычок и увереннее лизнул предложенное. — Отгадаешь? — Мороженое? Вадик расплылся в улыбке и чмокнул брата в немного испачканные губы. — Я так хотел тебя порадовать! Ну, конечно, кроме кассет под елочкой. Вспомнил нашу прогулку в парке. Тебе лет девять… — Восемь, — Глеб ловко поймал кусочек глазури, тем самым спасая белоснежный пододеяльник от пятна и себя от маминой трепки, — мне было восемь! Точно. — А мне… — Плюс шесть, — перебил Глеб и подцепил еще один хрустящий кусочек. — Ты уронил эскимо и расплакался. Мне было тебя так жалко! Мы предложили купить еще одно, но ты почему-то отказался. Наверное, очень сильно расстроился, обиделся на весь свет, включая мороженое, — Вадик снова аккуратно мазнул лакомством по губам брата, боясь переборщить с холодным: мама вечером жаловалась, что Глеб дохает по ползимы и игнорирует шарфы и шапки. Губы приятно горели. Вадик нагнулся рассмотреть: в рассеянном лунном свете они казались ярко-алыми. Он влез бы в ротик Глеба весь, но лишь стер пальцем шоколад с уголка. Глеб откинул одеяло, подвинулся, и Вадик с радостью принял приглашение. Он сел рядом и с наслаждением наблюдал, как младший самозабвенно грызет палочку, высасывая из нее сладкие остатки. — Ну-ка… Вадик вытянул ее изо рта и жадно припал к приторным губам, миновал острые зубки, только что превратившие деревяшку чуть ли не в щепки, скользнул по прохладному языку своим. Сегодня мальчик выпил немного шампанского и теперь пахнет им вперемешку со сливочно-ванильным ароматом только что съеденного эскимо. Вадик не выдерживает. Над ним словно раскинули небо, как покрывало, стряхнули сверкающую звезду, которая, падая, рассекла лучом пространство, выпустила весь свет, все бесконечное, нерушимое счастье. Они дома, но они отрезаны от мира, они только вдвоем. Не нарушая тишины, Вадик со всей осторожностью снимает с Глеба майку. Сердце — к сердцу, сливается стук, шумит одна кровь. Глеб немного волнуется. Он так долго ждал! Все так, как он себе представлял: его комната, его кровать, уют новогодней ночи, отсвет огоньков из щелочки под дверью. И Вадик. Его долгожданный Вадик, его самое первое сильное влечение, его счастье и боль, но боль временная — скоро они будут вместе! Еще за столом, выковыривая из салата горошек, Глеб поймал особый вид опустошающей тоски. Так бывает в первые часы года: ожидание праздника, как говорится. Но тут же счастье окутало его: время движется и приближает его к мечте! Зима закончится, впереди весна, бесконечное лето и день рождения… Бесхитростное предчувствие чего-то большого, нового, сделало салат вкуснее, звезду на елке ярче, а «Голубой огонек» перестал быть скучным. — О чем задумался? — Вадик медленно крадется пальцами по плечам притихшего брата. — Ущипни меня, Вадя, — шепчет Глеб. — Я тебя лучше шлепну! Позже! — смеется Вадик и прикусывает предплечье. Он по-своему, но все же исполняет просьбу младшего, ведь иначе никак нельзя. Он вытягивает из-под Глеба одеяло и укрывает их, увлекая в сказку. — Только тише, маленький, тише! — просит Вадик, понимая, что все же основной шум создает он сам, наваливаясь на Глеба до визга пружин. Под одеялом запах тела младшего ощущается еще сильнее, а его теплом можно растопить любые льды. Глеб бесстрашно целует его. Целует без сомнений, ведь это не сон и не фантазия. Не бывает во сне таких влажных губ и мягких волос, скользящих по лицу, елозящих по плечам и шее. Он ныряет под Вадика, снова ищет его губы своими, злится немного, что Вадик уворачивается и целует его сам. Наконец, он достиг своей цели и жадно впился в брата мокрым горячим ртом, проник языком настолько глубоко и ненасытно, что забыл о своих трюках, стремясь просто утолить невыносимую жажду, вкусить запретное, запомнить и записать в подкорку горящими буквами как можно больше — нужно сохранить все до следующего приезда… Оторвавшись от своего живительного родника, оглушенный одним на двоих свистящим дыханием, Глеб щекочет язык Вадика кончиком языка, щелкает зубками, но не прикусывает, подразнивает и лижет губы, вбирая общую влагу. Если бы даже Вадик хотел, он бы не смог оторваться от поцелуев маленького. За прошедшие полтора месяца, кажется, он научился владеть язычком еще лучше?.. Не прерываясь, Вадик стягивает с себя трусы, упирается членом между ног брата в мягкую ткань белья. На нем синие плавки в полоску — не лучший фетиш, но Вадику нравятся эти ощущения. Это так мило, по-детски и вместе с тем настолько дразняще, что он не спешит раздевать брата, ласкает его сквозь белье, касаясь бугорка под ним. А Глеб, извиваясь под тяжестью, норовит избавиться от трусов, стаскивает их до колен рывком, под негромкий восторженный стон пытается задрать ногу и стащить окончательно, и ему это удается. Он обхватывает Вадика ногами и двигается ему навстречу, обнимая изо всех сил, получая свое. Одеяло глушит звуки, прячет от глаз ночи возню, но становится невыносимо жарко, и Вадик сбрасывает его на пол. Дверь заперта на слабую задвижку, он рискует. Он будет рисковать всегда, поддаваясь чарам своего космического мальчика! Пальчики Глеба пробежались по низу живота, как по клавишам. Глеб робко накрыл ладонью член Вадика, помассировал не применяя силы, погладил, цокнул языком через вдох и отвернулся. Вся кровь бросилась ему в лицо. — Не смущайся, маленький, — Вадик целует крепкие пальцы, облизывает каждый, дышит в ладонь, — что с тобой? — Боюсь, — отрывисто шепчет Глеб в плечо брата и целует его в шею. — Я понимаю… Слушай, — Вадик встал с кровати и расправил одеяло на полу, — твое ложе ужасно скрипучее! Иди сюда. Глеб таял под сильными руками брата, мнущими его холку, сопел в одеяло, вздрагивал от дыхания в затылок. Разнежившись, он приподнял бедра, привстал и хотел помочь себе, но Вадик ласково убрал руку, коснулся упругой плоти и медленно провел по всей длине, накрывая ладонью влажную от секрета головку и легонько сжимая ее пальцами. Глеб томно и соблазнительно выгнул поясницу, задрал голову и тут же уронил ее, шумно выдохнув с такой силой, что живот обдало горячим воздухом. Ничего не могло сравниться с ласками украдкой в темноте родной комнаты. Глеб сходил с ума, облизывал губы, прижимался к прохладному пододеяльнику. Ему так нравилось находиться в руках Вадика! Их сила, граничащая с грубостью, возбуждала и наталкивала на самые откровенные мысли. Хотелось еще и еще, хотелось большего, хотелось отдаться, и Глеб всхлипнул, сжал пальцы в кулак и стукнул им по одеялу от безысходно сладкого, колючего исступления, прожигающего от макушки до низа живота. Вадик стиснул его бедра и толчками ввел член между, вызывая странное чувство стыдливости, вырвавшееся из глотки низким стоном. — Сожми ножки сильнее, — грязновато прошептал Вадик Глебу в ухо, закрывая ему рот ладонью. Глеб сделает все, как скажет Вадик! Брат наваливается на него всем телом, член вколачивается между бедер, и оба боятся даже подумать о большем, несмотря невыносимый голод. — Я хочу… хочу… — вдруг выжимает Глеб, пугаясь собственной ненасытности. — И я… хочу тебя, маленький… Глеб растянулся под Вадиком. С внутренней поверхности бедер стекают тягучие капли спермы. Он чувствует влагу и ласковые пальцы брата, размазывающие ее, поглаживающие нежную чувствительную кожу там, млеет от поцелуев, порхающих по ягодицам и спине. Липкий от пота, он перевернулся на спину и уставился в потолок. Вадик, только что справившийся с угасшим наслаждением, прилег рядом и боднул брата. — Не будем усложнять, Глебушка… Глеб вопросительно посмотрел в его темные вишневые глаза и вздрогнул от новой вспышки внизу живота. — Я тебя люблю. ____ Первый день нового года ослепил ярким солнцем. Вадик сжал пальцами переносицу и потянулся, в ту же секунду с ужасом обнаружив на своей груди Глеба. После нежностей маленький попросил разговоров, и не просто попросил, а вложил в свой тон и взгляд всю имеющуюся лисью ласку, лишенную капризов, и Вадик не устоял. Перебирая упругие кудри, не вдаваясь в подробности, старший рассказывал о группе и репетициях, о своих буднях в Свердловске, сулил Глебу златые горы, пока тот не уснул, мечтательно вздыхая, и не утащил его за собой в царство Морфея. Сейчас он безмятежно спал, приоткрыв рот и еле слышно посвистывая — наверное, во сне заложило правую ноздрю от непривычного положения. В соседней комнате бубнил телевизор. Кажется, «Морозко». Тьфу, черт, тут сказка поинтереснее! Вадик пихнул Глеба в бок, тот резко проснулся и захлопал глазами. — Ты чего? — Ничего! Отрубились вместе вчера, — Вадик приложил палец к губам и выглянул из комнаты. Казня себя за потерю бдительности, он заскочил в свою комнату, наскоро оделся, всколыхнув целый букет запахов от собственного тела: он пах Глебом от и до, а привкус губ мелкого полноправно поселился во рту и перебивать его, кстати, совершенно не хотелось, хотя никотиновая зависимость безудержно тянула на улицу. Да, пожалуй, ничего кроме сигареты сейчас бы и не помогло, но сначала нужно увидеть маму, дабы избавиться от камня. Или… — Доброе утро, мам! — Вадик вышел из ванной и чмокнул маму в щеку. — Доброе, сынок. Тебе чай или кофе? — Да я сам, не суетись, — Вадик украдкой заглянул в родные глаза и достал чашку. «Он с каждым днем все сильнее на нее похож…» — Это Глебкина, возьми другую. Спит еще, что ли? — Не знаю, — Вадик пожал плечами, пожалуй, слишком переигрывая, — разбудить? — Пусть спит. У ребенка каникулы, — улыбнулась мама. — Садись завтракать, Вадюш…