Никакой грусти

Вадик старался раскрасить Глебкины больничные будни во все цвета: будь то последний в этом году номер журнала «Юность», или вкусности, включая нарезанный кусочками ананас — ими в последнее время завален весь город от овощных магазинов до студенческих буфетов. Экзотический фрукт был жестким, едким и невкусным, щипал губы и кончик языка, но Глеб все равно грыз его и следил за Вадиком, как кот за мышью. Как ни странно, ежедневные визиты брата выматывали Глеба. Иногда ему казалось, что лучше бы он не приходил вовсе, чем дразнил своим появлением и подчеркнутой заботой. Вот и сейчас, присев на корточки, тот наводил порядок в тумбочке, обтирая белым халатом пестрый мраморный пол. — Вадя, — не выдержал Глеб, — брось херней заниматься. Помоги мне лучше частично привести себя в порядок! Душ здесь не работает. Я б удивился, если было бы иначе… Раковина ужасно неудобная. Полей мне из чашки, пожалуйста! В подтверждение Глеб провел рукой по слипшимся волосам. Один завиток выбился и упал на лоб. — Горячая вода хотя бы есть? Кипятить не нужно? — неуверенно спросил Вадик. — С утра была. Идем! Это в конце коридора! — Глеб сдернул с каретки полотенце и вытянулся перед братом в полный рост, не дожидаясь согласия. Братья вошли в полумрак санблока. Раковина в так называемом предбаннике перед душевыми отсеками действительно была крайне неудобной, низко расположенной, а из ржавого крана падали капли, гулко отзываясь тихим тревожным эхом. Задвижки на двери не предполагалось, поэтому Вадик просто закрыл ее потуже, повесил на крючок халат и засучил рукава. Открыв кран, Глеб дождался оптимальной температуры и склонился над раковиной. — Пониже, маленький, — Вадик оттянул ворот назад и легонько нажал на холку брата, — надо постараться не намочить футболку. — Ерунда, переоденусь, — отозвался Глеб и с трепетом подчинился теплой ласковой ладони, поглаживающей основание шеи. Вадик набрал в чашку воды и вылил ее на затылок, совсем чуть-чуть смочив густые волосы. — Так мы до утра не справимся. Наклонись еще, попробуем по-другому. Отведя кран в сторону, Вадик подставил под струю ладонь, управляя потоком воды и стараясь не брызгать куда попало, но теплые ручейки моментально затекли за шиворот. Фыркнув, Глеб убрал с глаз пелену, приподнялся и потянулся за шампунем. Вадик поймал его руку. — Ты стой, как стоял, я сам. Так будет быстрее и удобнее. Взбив шампунь в ладонях, Вадик нанес пену на волосы. Аккуратные движения от сдержанности получались угловато-неловкими. Прислушиваясь к липкому потрескиванию пены, Вадик помассировал виски с отросшими нежными прядями, напоминающими кисточки, и удовлетворенно улыбнулся: Глеб больше не экспериментирует с внешностью! — Поверни голову немного, — попросил Вадик и подвинул кран на пару сантиметров ближе. — Блин, ухо! — Елки, я же сказал: немного! Сделав полшага влево и проехавшись бедром по бедру, Вадик провел пальцами за ушами, прихватил местечко между шеей и плечом и притянул Глеба к себе исключительно для того, чтобы волосы не касались дна раковины со сколами эмали, почувствовал напряжение крепких мышц под тонкой кожей, а соски, затвердевшие от контраста горячей воды и внешней прохлады, гуляющей по спине и затылку (черт возьми, кто додумался снабдить душевую окном!) успешно дорисовало воображение. «Ласкать. Жарко и самозабвенно. Обмениваться нежностью, вдыхать запах разгоряченного податливого тела, как запах счастья, прикусывать губы, сжимать бока; и того уже будет достаточно…» Но остается только вытереть мокрую руку о брюки, запустить ее в карман и попытаться избавиться от дискомфорта, вызванного накатившим возбуждением. Хлопья пены тают под маленьким водопадом, стекающим с Вадькиной ладони. Наконец, водопад превратился в водоворот, с глухим ворчанием раковина опустела. Приоткрытую форточку Вадик заметил только что. Выматерившись, он приподнялся на цыпочки, кое-как захлопнул ее и передал Глебу полотенце, которое через секунду неожиданно шлепнулось на шею, как змея — младший проворно набросил его и вцепился в концы, как будто все это время мечтал повторить Вадькин фокус. — Поцелуй меня, Вадька, просто поцелуй, я не могу так больше! Я хочу тебя! Не справившись с эмоциями, Вадик тронул влажные губы любимого мальчишки, напрягся и торопливо зашептал, уговаривая его, как ребенка, расхулиганившегося прилюдно: — Глеб, Глебушка, здесь дверь не запирается, милый… и если бы даже… нельзя! Мы говорили об этом! — Плевать, — выстонал младший, дернул полотенце на себя и практически повис на нем, водя по щеке губами и носом, дотягиваясь до мочки уха и вздрагивая всем телом от пульсирующего возбуждения, отзывающегося внизу живота горячими вспышками, — хочу тебя, я так хочу… — Нет, маленький! Нет! Вадик схватил сгорающего от неконтролируемой страсти Глеба за плечи и оттолкнул силой. Вопреки инстинкту самосохранения, Глеб разжал пальцы, но удержался, Вадик сдернул полотенце с шеи и нервозно поправил ворот рубашки. — Хочешь? Чего ты хочешь? Здесь нет даже элементарного крючка на двери! Ты понимаешь вообще, чем это грозит? — Возможно, со мной что-то не так, да? — Глеб ранил Вадика невыносимым мутноватым взглядом, искаженным скверным освещением. — Не знаю, о чем ты! — Вадик раздраженно одернул рукава и застегнул манжеты, — в любом случае, сейчас не время и не место для подобного. Включая откровенные разговоры! — Да у меня даже писать не получается! Если я думаю о тебе — то я думаю только о тебе. И ни о чем больше! Глеб вытянул полотенце из рук брата, еще раз промокнул волосы и тряхнул кудрями, скрывая за обычными действиями внешние проявления боли и терзаний. Щемящая нежность вновь трансформировалась в жалость и перехватила горло. — Писать у тебя не получается, потому что ты нездоров, и атмосфера в больнице совсем не располагает к творчеству… Вдохновение — штука капризная, но его прелесть в том, что оно всегда возвращается. Все с тобой нормально. И со мной тоже. Вадик пропустил Глеба вперед, прикрыл за собой дверь и взглянул на часы. Время посещения почти закончилось. — Переключись, милый. Попробуй! Кстати, у меня для тебя информация к размышлению: у нас в институте намечается новогодний вечер, нужна какая-то вещь, соответствующая случаю… — «Happy new year», что тут думать, — буркнул расстроенный Глеб, — у вас же серьезный ансамбль. Вадик сделал вид, что не заметил язвительного тона, а Глеб, в свою очередь, пропустил мимо ушей Вадькин намек на одну вещицу, имеющуюся у него в загашнике. Вернувшись в палату, Глеб бросил полотенце на батарею и забрался под одеяло, натянув его практически до носа. Криво улыбнувшись, Вадик протянул Глебу двенадцатый номер «Юности» с наивно нарисованной на обложке елкой. Снежинки, брызгами слетевшие с кисти художника, слились с гирляндой. Глеб вяло махнул брату рукой, безэмоционально открыл журнал на одиннадцатой странице и сразу выхватил случайные строчки стихотворения: «Даже небо — для примера, безутешно, если серо…» …Сцена в душевой — соринка в космосе по сравнению с бурями, бушующими внутри. Огромный мир, о гостеприимности которого он так мечтал, кажется враждебно холодным и мрачным, чудеса загоняются в рамки, вдохновение не приходит по щелчку. Ощущение сказки, правда, еще живет, но ожидание «завтра» не вызывает сладкого томления. Еще и чужие глупые строчки прицепились, как репей… Нет, обстоятельства не виноваты: наверное, что-то важное ускользает навсегда. Остается только горько улыбаться воспоминаниям. Все так непросто… ___________ Глеб поставил пакет на металлическую, как в зале ожидания, лавку. Холодно. Поминутно хлопали стеклянные двери, впуская и выпуская посетителей. Через несколько минут ему надоело стоять на одном месте, и, натянув перчатки, он вышел на улицу. Погода была пасмурной, но дневной свет резанул отвыкшие глаза. У шлагбаума мелькнула знакомая фигура. Обрадованный Глеб рванул навстречу. — Привет! — Вадик подмигнул брату и забрал у него пакет, — ничего не забыл? — Не-а… Куда мне сейчас, Вадь? Я жрать хочу — умираю! — У тетки, полагаю, тебе делать нечего, тогда вариант один: ко мне в общагу. Только сам понимаешь, придется побыть одному — у меня сейчас важная встреча. — А твой сосед? — Я пока живу один. А вообще, народ только к вечеру подтянется, сможешь спокойно поесть и отдохнуть. Вадик закурил, стараясь не дымить в сторону Глеба. Тот шел на пару шагов позади, и его внимание привлекали корявые ледяные дорожки на тротуаре, по которым он проезжался, с трудом удерживая равновесие, но не вынимая рук из карманов пальто. ________ Сколько раз Глебу снился тот вечер! Первая сковавшая горло сигарета со вкусом жженой осенней листвы, счастья и непонятной свободы; портвейн и жажда после, щелчок замка, приглушенный свет настольной лампы, узкая кровать. На ней они будут спать и сегодня. Или нет? Вадик принес из бытовки раскладушку, привалил ее к шкафу и удалился. Глеб занервничал, попытался избавиться от зазвучавшей в голове «Белладонны» (проклятый медленный танец!) и прикрыл глаза от забегавших по стенам лучей цветомузыки. Здесь у Вадика своя жизнь, свои дела, своя группа… » Вот что тогда двигало тобой? Логическое продолжение детской влюбленности? А была ли она у тебя? Что-то приземленное? Но тебе же не все равно, кто в твоей постели? Или это просто наша сказка без начала и конца?..» Глеб почувствовал жар под воротом водолазки и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Вадик вернулся, наспех переоделся, скрывшись за дверцей шкафа, словно за ширмой, на ходу давая ценные указания: — Суп на плите, не забудь. Душ после восьми вечера, надеюсь, к этому времени я уже вернусь. Маме я сейчас отзвонюсь, а то поднимет на уши весь Свердловск. Убегаю. Здесь, в аскетичном интерьере студенческого жилища, он кажется другим. Родным, но недоступным, почти как на экране телевизора. — Я хотел спросить… — случайно обронил Глеб в продолжение мыслей и тут же замолчал. — Что? Вадик скрипнул дверцей, приблизился к брату, быстро и нежно привлек его к себе и утонул в аквамариновой печали любимых глаз, безошибочно угадывая изменение их оттенка в зависимости от настроения. — Я люблю тебя. Мягко прихватив нижнюю губу, он тронул ее языком, забирая с собой дыхание, влагу и тонкий синтетический запах кофейной жвачки, которую младший гонял во рту уже битый час. Я люблю тебя. Подпись. Печать. Глеб загнал липкий комочек куда-то за щеку и попытался ответить на поцелуй, но Вадик, словно по команде «отомри!», отклонился и поправил джинсы. — Я тоже люблю, — глухо отозвался Глеб и спрятал за пушистыми светлыми ресницами свое аквамариновое оружие, точно убрал меч в ножны. Сделав шаг назад, он несмело оперся на подоконник и задумчиво произнес: — На самом деле, я хотел спросить: где у тебя чистое белье? Вдруг ты вернешься поздно…