Никакой грусти

— Хорошенькое дело! — Глеб повертел в руках находку, явно не предназначавшуюся для совместного времяпрепровождения. — Маленький, убери пока, — подавляя легкое смущение, Вадик приблизился к брату, обнял за плечи и подарил успокаивающий поцелуй. — Значит, смазку ты забыл, а их взял? Или это не для нас? А как же тогда личная жизнь, которая в Свердло-увске? Признаться, Вадика начала настораживать избранная Глебом модель поведения. Однако то, что он сам косвенно помогает брату ее придерживаться, беспокоило еще больше. — Нет, как ты будешь объяснять? — зло и весело Глеб настаивал на своем, не подозревая, что тем самым раздувает тлеющие угли тревожности. Поцелую, кстати, он не воспротивился, но тут же оседлал любимого конька, и превосходство засияло на его лице ярче румянца. — Ничего я не собираюсь объяснять. Я взрослый холостой мужик, Глеб. Иметь при себе презервативы — это нормально! Кстати, тебя это тоже касается! — И еще кое-что меня касается, — скокетничал Глеб, имея в виду чуть потерявший возбуждение член брата, бархатно скользнувший по бедру. — Хочешь попробовать с ним? Говорят, это вообще никак. Ну там, сахар лизать через пакет, или ходить по лужам в резиновых сапогах… «Говорят…» — В общем, не врут, — уклончиво ответил Вадик, — ощущения несколько притупляются. Но без него не обойтись, особенно когда нет опыта. — Мне приготовиться к лекции о тычинках и пестиках? — Глеб прильнул брату и дотронулся до откликающейся плоти. — Я хочу, чтобы ты просто имел представление, — ляпнул Вадик с неудовольствием отметив, что все же пытается выкрутиться, в то время как другие части его тела не отмечали ничего, кроме ненавязчивой ласки. С артистичной жеманностью выдыхая в ключицу, Глеб замкнул большой и указательный и нежно перекатывал кожицу, то обнажая головку, то прикрывая ее. — М-м… Короче, когда в следующий раз пойдешь к своим Леночкам… — Вадик шумно процедил воздух сквозь зубы и закатил глаза, но с мысли не сбился, — чтоб ты знал, помимо детей существуют и другие побочки, весьма неприятные. Уловив Вадькину растерянность и не желая лишать себя драгоценной интимной близости, Глеб решил законсервировать эмоции до более подходящего случая. — Ну, Вадя-а! — сомкнуть пальцы больше не удается. — Перестань, пожалуйста, я не ребенок! Идем в нашу комнату, я здесь не хочу… ____________ Скомканное одеяло спешно перекладывается на пол. — Ложись, — горячо выдыхает Глеб, задевая кончиком языка мочку уха. Он уверенно гладит крепкую грудь с поигрывающими под кожей мышцами, разминает большими пальцами твердеющие соски, прикусывает чуть ниже и пытается уложить несгибаемого брата, помогая коленом и упираясь ладонью в живот. — Сверху? Милый, только будь аккуратнее… По внутренней стороне раскинутых бедер пробежался острый язычок, задел яички, заставив Вадика затаить дыхание, но на этом ласка приостановлена — от предвкушения во рту суше, чем в пустыне Атакама. — Бери… что ты завозился там… «Игры с братом должны быть интересными и разнообразными, разве не так?» — Хочу научиться, Вадь. Вадик, закинувший было руки за голову и приготовившийся получить от младшего крышесносную оральную ласку со всей положенной гаммой восхитительных эротических звуков, привстал и с интересом посмотрел на происходящее: Глеб шумно выдохнул, пошуршал упаковкой контрацептивов, надрывая, и извлек резиновое изделие. Придерживая член брата двумя пальцами, он неловко приладил кольцо к головке и попробовал раскатать, сосредоточенно посапывая. — Блять, Глеб, извини, конечно, но… ты на парней собираешься их натягивать? — спросил Вадик и вздрогнул от произнесенных слов ничуть не меньше, чем от обжигающего взгляда ледяных глаз. — А что, если себе — принцип другой? — Не задумывался. Наверное, ты должен чувствовать, что делаешь. Вадика потихоньку разбирал смех, но в носу засвербило дурацкое стыдливое отчаяние. Комментировать действия, нередко совершаемые в духоте палаток, в темноте чужих комнат, в бытовках и прочих местах, не лишенных экстрима, ему бы и в голову не пришло, быть для младшего учебным пособием — тем более, и регулярный интим абсолютно не имел к забившей в набат совести никакого отношения… Он закрыл глаза и надавил пальцами на переносицу до золотистых искр, борясь с нарастающим желанием сбросить с себя родного брата, безуспешно прижимающего соскальзывающий презерватив к половому органу, и поклясться на Библии больше никогда, ни под каким предлогом не трогать его. — Я слышал, некоторые ртом умеют… тут и руками не выходит! — сорвался обиженный вопль с увлажнившихся от стараний губ. — Да, да, давай еще ртом! А потом — на трассу, че мелочиться! Да что там у тебя… Вадик приподнялся в смятении, обреченно цыкнул, но сжалился над мелким, который нисколько не лукавил: о презервативах он только слышал. — Еб твою, Глеб, переверни! Видишь — другой стороной! Дунь в следующий раз. И воздух из него выпусти. — Как? — Сожми пальцами кончик. Во-от! — Вадик по-тренерски одобрительно кивнул, когда дело пошло на лад. — Так у него будет меньше шансов порваться. Презерватив перетянул член внизу, что никогда не доставляло особого кайфа. К тому же, анальный секс и резинка для Вадика являлись взаимоисключающими понятиями: он занимался этим с барышнями задолго до растления Глеба, любил и практиковал, как единственный способ не сдерживаться при максимуме удовольствия. Глеб провел языком по гладкой поверхности и целиком взял в рот влекущий новизной ощущений член. — Обхвати плотнее, — попросил Вадик, и Глеб сжал пальцы у основания запечатанной плоти, значительно утратившей чувствительность. — Не-ет. Губами… Глеб выполняет просьбу и жмурится от смущения. Губы немеют, вокруг рта неприятно пощипывает, запах, источаемый презервативом, — сразу классифицировавшийся как «технический», — раздражает и отнюдь не добавляет эмоциям остроты. — Не обязательно сосать с гондоном, — инструктирует Вадик, не следящий за точностью формулировок под впечатлением от внепланового ликбеза. Глеба берет злость и толкает к язвительности, а внезапно выступившая влага застилает глаза. — Так им и передать, да? Он вытирает слезы и слюну с подбородка, трогает скулы, утомившиеся от бессмысленных усилий. Расстроенный промежуточными выводами, подтвердившими имеющуюся информацию, он усаживается на Вадика сверху, стиснув ребра коленями в попытке замять глупое фиаско. Склонившись над братом, он выманивает поцелуй, словно извиняясь, но Вадик игнорирует губы, наверняка хранящие привкус резинотехнического изделия, знакомиться с которым нет никакого желания. Глеб фыркнул и отвернулся к окну. Сгущающиеся сумерки подкрутили резкость, подчеркнули мягкой линией капризно вытянувшуюся нижнюю губу и выделили мушку под носом. — И чего мы скуксились? — С ним и правда никак… Выдернув подушку из-под головы, Вадик опустился ниже, растер ладонями Глебовы бедра и устроился поудобнее, притягивая брата к себе за талию, успокаивая и призывая настроиться на нужную волну. Член качнулся перед лицом. Вадик поймал губами пурпурную головку, щекотнул языком и тут же выпустил. Глеб обессиленно уронил плечи. — А оно тебе надо? Непреодолимая ненасытность пугающе вздрогнула внизу живота, поджалась и разлетелась по телу миллиардом мурашек. Открутив крышку заветной баночки, дождавшейся своего часа на стуле рядом с кроватью, он повозил пальцами в содержимом и почти отточенным движением провел ими между ягодиц, аккуратно распределяя вспомогательное средство внутри и массируя у входа. С каждым последовательным вдумчивым проникновением мышцы расслабляются, раскрываясь, а он вталкивает указательный глубже и глубже, и еще чуть-чуть, уделяя внимание всем точкам, найденным во время сеансов самопознания в одиночестве, неизменно ассоциирующихся с прохладой оргстекла под животом и теплом книжных страниц под щекой. Пока мышцы привыкают к скользящим волнообразным движениям, Вадик не сводит вишневого взгляда с соблазнительно ерзающего любимого мальчишки. Заведя руки за спину, он поправляет презерватив, стараясь натянуть его почти до яичек. — Член смажь, не экономь… Услышав напоминание старшего, сегодня предоставившего практически полную свободу действий и побуждающего к самостоятельности в дальнейшем, стискивая горлом душащий скрежет предвкушения, этот ангел поднимает отяжелевшие веки и ранит отравленною блядскою стрелой, выпущенной из-под ресниц. Подхватив член у основания, Глеб буквально вцепился в него, превозмогая дрожь, направил в себя, и Вадькина ладонь интуитивно нырнула к промежности с целью подстраховать набирающегося опыта мальчишку, окутанного предательскими сумерками — он хочет трахаться глаза в глаза, двигаясь плавно и часто дыша, ослепляя брата своей красотой и наблюдая за вспышками наслаждения, обретающими воплощение в мимике и жестах. В этой позе упершийся между ягодиц член кажется еще тверже, резинка не чувствуется вовсе, подготовленные мышцы плотно облегают головку, слабое жжение… Но эта дрожь! Дрожь в икрах и бедрах, дрожь, призывающая согнуть руки в локтях и упасть на вздымающуюся грудь Вадика, дышащего через раз, дрожь, унять которую невозможно… — Сейчас, я сейчас, Вадя, Вадя, подожди, — шепчет Глеб по слогам, уговаривая больше себя. Но боли сегодня нет. Есть лишь страх, но с первыми Вадькиными толчками рассеялся и он: Глеб вскипел от разрушающе приятной щекотки, перетекшей в сладко екающую пульсацию в промежности, запрокинул голову и приоткрыл рот, умирая от блаженства. Ничего общего с активной стимуляцией простаты в коленно-локтевой, в которой стальная плоть полосует нервы, заставляет зажиматься, ныть и не впускать Вадика глубже! Сейчас можно откинуться назад и упереться ладонями в напрягающиеся упругие бедра брата, что он и делает, контролируя интенсивность толчков и глубину проникновения, хотя противостоять Вадику сложно — дай волю, и он будет буквально подбрасывать Глеба до синяков на ягодицах, забыв о собственных предостережениях. На мгновение показалось, что клокотнувший кадык остановил сердце и надавил на что-то внутри, освобождая высокий стон, слившийся с ритмичным хрустом пружин и Вадькиным голосом. Кажется, он вовремя просит не орать… Глеб дотянулся до члена уже в момент оргазма, сравнимого с самым первым: комета, пойманная за хвост в общажной комнате, разгорелась с новой силой, а на груди Вадика осело теплое семя, тут же размазанное по блядскому наитию. Не давая опомниться, Глеб навис над братом (глаза в глаза!), поцеловал в губы, пригладил волосы на висках перепачканными пальцами, рискуя нарваться на замечание или что похуже, позволил измученному органу покинуть тело и опустился вниз, сдернув никому на хрен не нужное средство защиты, потянувшееся за кожицей с характерным липким звуком. — А-у! — темнота поглотила исполненный старшим будоражащий мальчишеский стон, со звоном прокатившийся по комнате. — Разошелся… Прерывистый выдох носом. Дыхание сползает от живота к паху и отдается счастливым смехом в сочном сапфировом полумраке. Вадик чувствует полуулыбку Глеба, умудряющегося хитро перекатывать головку языком и одновременно делиться трепетом, струящимся из кончиков пальцев, случайно задевающих то, что под строгим запретом… Глеб тешит брата рукой, скользит от себя, потягивает член подобно канату, выписывая кистью восьмерку, успевая проезжаться языком по всей длине, вбирать головку, пошло втягивая щеки и чувствуя солоноватый вкус на языке, сигнализирующий о близкой разрядке. — Бля-а… Гле-еб… Боль напомнила о неудачной стыковке с полом, выстрелила в копчик и ягодицу, но ничуть не омрачила сладости момента. Вездесущий «технический» запах гонит в душ, но сил не осталось. Глеб уткнулся в плечо Вадика, считающего удары сердца под тиканье часов, лег на спину и замер в своей медитации, наблюдая за раскачивающейся черной тенью внутри синего квадрата на стене. — Батарейка села. Утомленная плоть фантомно обволакивается губами и крепко сжимается сфинктером, как тисками. — Ты о чем? — Вадик отодвинулся, свесившись с края кровати. Жарко. — О часах. Слышишь? Стрелка стрекочет, — пробормотал Глеб, переполненный впечатлениями и убаюканный счастьем, темнотой и щелканьем стрелки, не двигающейся с места. __________ Первый вариант перечеркнут. Глеб хотел вырвать лист и уничтожить, но передумал, взращивая мечты на зыбучих песках. Второй вариант, написанный осенью, помечен галочкой. Строчки в нем заштрихованы до полной нечитаемости, на полях — хвостатые кометы стрелок и даже горделивое «NB» с восклицательным знаком. Третий вариант переписан набело в возвращенном блокноте, оставленном на столе вопреки принципам и прижатом на нужной странице линейкой, скрывающей часть текста. »…Плохая игра, я все потерял Я лишь сохранил свое окно Я, может быть, уйду из него, Но еще холоднее зима и вода. Неживая вода. Мне никогда еще не было так плохо, Мне никогда еще не было так хорошо, И так сладко, и так горько, И это всего лишь начало! И только Течет неживая вода…»