Простить — это не значит забыть то, что они сделали. Простить — это значит не сохранить в себе негативного чувства к ним.
© Далай-лама
Тишина давила на виски. Взгляд был устремлен в пустоту, а в голове ручейком струился поток мыслей. Оливия сползла по стенке вниз. От секундного холода, идущего из открытого окна, лучше не стало. В полумраке было еще хуже, чем в полной тьме. Все предметы виделись, как обычно, отчетливо, но отчего-то потеряли привычную взгляду яркость. Серая дымка окутывала комнату чем-то унылым и жутким. Она словно призрак. Ее никто не видел, не слышал, но Оливия точно там была. Сидя в полумраке, скрестив ноги, слышала эту повторяющуюся из раза в раз фразу, отчего-то больно ударяющуюся в сердце. «Ты вообще умеешь прощать?» Она и сама не знала. Не знала, не имела никакого понятия, как еще им объяснить?! Каково это… простить? Само слово казалось ей простым — да и что сложного… Но прощала ли Оливия по-настоящему? От этой мысли по коже прошелся мороз. Стук сердца становился все громче и громче… Оливия перевела взгляд на посеревший потолок и выдохнула. Железная рука вмиг нашла путь к желудку. В голове колоколами тревоги отдавалась ругань и колкие фразы. Тысяча чертей, она помнила каждую! Как бы ни старалась переключиться на что-то другое, мозг невзначай нашептывал ей что-то противное, отчего все тело сводило судорогой. Каждую ссору с Ботаном одно и то же! Он, как вампир, высасывал из нее все силы, подкидывал много неприятных поводов для размышлений, от которых было невозможно отвязаться. А каждое слово возвращалось к ней шепотом, который уверенно доказывал: «Все, слышишь, все умеют прощать. А ты нет». Перед глазами вновь проскочили осколки разбитого бокала, рассыпавшиеся по скатерти. В самом деле… Когда же и она научится?..***
Он несся по холодному полу из последних сил, хотя ноги болели и морозный ветер бил в лицо. Изорванные окровавленными клыками ботинки пришлось сбросить еще за минувшим поворотом — оно съедало всё на своём пути. Холодные плиты обжигали ступни, но он мчался вперед, надеясь, что где-нибудь же должен быть выход. Сейчас… Вот за этим поворотом. Только бы туда добежать — а там будет конец… Он, перецепаясь, подскочил к углу, ухватился пальцами в стену, чтоб не упасть… Впереди утопал в темноте еще один коридор. Холодные пальцы стиснули плечо, парализуя и тело, и мысли. Схватили за руку, очерчивая когтём браслет с кольцами. Нет-нет-нет… — Отсюда не сбежишь… — вкрадчивый шепот за спиной. Это неправда. Отсюда можно сбежать. Просто сконцентрироваться. Это все иллюзия. Чёртова галлюцинация, которую легко убрать. Вот он сейчас соберётся — и победит эту чертовщину. Он это сделает. Костлявые пальцы мягко массировали плечо, не давая успокоиться. — Не стоит даже пытаться. Он будет пытаться. Он не будет слушать. Вырваться из этой клетки, вырвать свои мысли из цепкой демонической хватки… Тело прострелило болью, кровь забилась в венах, вскипела и больно запульсировала. Он рванулся еще раз, и цепкие щупальца вогнались в мозг, потянули, разбивая последние надежды… Ботан чувствовал, как кровоточат мысли, трепеща в объятиях боли. Рывок. Удар. Еще рывок. Демон расхохотался за плечом, вцепился в пролетавшую мимо мысль, с чавканьем вогнал в нее клыки. Ботан слышал, как трепещет, стонет, тяжело дыша, эта невинная, спасавшаяся бегством дума. Какое-то воспоминание пролетело стрелой совсем рядом, улетая в самые дальние и темные закутки сознания. — Не беги, очкарик. Там тупик и вечная тьма, — ласково прошептал демон, склонился к нему, осторожно лизнул щеку, оставляя мокрый раздвоённый след. Мерзко вторгнулся в мысли, обслюнявил каждую, забираясь всё глубже в мозг. Крики сливались в голове, звенели в ушах — грубые мысли выли, надменные — визжали и царапались, добрые — тихонько стонали, пытаясь ускользнуть. Сопротивление ревело, заглушая всё остальное. Ботан почувствовал, как внутри тикает, отсчитывая секунды, маленький дьявольский таймер. Темнота мягко целовала и лизала шею, пока демон спокойно перебирал мысли, сочно чавкая и хрустя теми, которые счел ненужными. Утопая во мраке коридора, Ботан услышал мягкий, полный удовлетворения голос: — Я ж-же говорил… Это только вопрос-с-с времени… пока ты подчиниш-ш-шься… Очередная дверь. Со скрипом отворилась, пропуская вглубь комнаты. Большое, просторное помещение, по полу которого легко струился фиолетовый дым. Ботан знал, что это видеть нельзя. Что он вторгся, вторгся в мозг Оливии. Он практически видел, как она сама колотится где-то в подземельях от невыносимой головной боли. Но цепкие, когтистые лапы крепко держали за плечи, прокручивая кадр за кадром…***
— Что тут интересного, в этих твоих офисах? Говорила так, как будто это сенагога какая-то. — Оливия фыркнула. Интересное, подслушанное во время вчерашней пьянки слово «сенагога» ей очень понравилось, и она норовила ввернуть его в каждую сказанную фразу, понятия не имея, что оно значит. Да и какая разница? Слово прикольное. Величественное какое-то. В голове почему-то возникла картинка одинокой бутылки, гордо стоящей посреди пустого стола. «Величество». Оливия улыбнулась собственным мыслям. — Не оставлю же я тебя в пивнушке!.. — Няня, сунув руку во внутренний карман пальто, вынула пропуск и приложила к сканеру. — Посидишь тут пару минут. Мне только отчет написать — и все. Домой пойдем, может, я тебе даже чипсов куплю. Маленькую пачку. Целая пачка чипсов, пусть даже и маленькая!.. Последний раз она их ела на Рождество. Ела медленно и вдумчиво, хрустя каждой припорошенной специями пластинкой. Ух!.. Аж слюнки потекли… Оливия улыбнулась, входя в роскошный, блестящий лифт. Ни чета той узкой, как гроб, коробке, которая, трясясь и со скрежетом, ездит вверх-вниз у нее в подъезде!.. Здесь лифт ехал медленно и так плавно, что Оливия чувствовала себя невесомой. Двери распахнулись с приятным тилиньканием — как будто ударили в хрустальный колокольчик. Оливия, идя по залитому солнцем коридору, восхищенно оглядывалась по сторонам. Как много людей — каждый в своем офисе. Сидят, работают, такие приглаженные и благородные на вид, что ее промурашило. Какие они все строгие… Неужели это обязательно — быть вот таким занудным, чтобы получить работу в офисе?.. А вот ее мама — совсем не такая прилизанная, да и гуляет как дышит, — а все равно, вот, работает в офисе. Черт их разберет… Няня подошла к двери с очень прямолинейной вывеской «Не входи — убьёт» и торопливо вынула из кармана ключ. Два поворота в замке — и вот Оливия уже стоит, испуганно оглядываясь, посреди большой комнаты, плывущей в полумраке. Сначала она даже не разобрала очертаний комнаты, приспосабливаясь ко внезапной темноте. Она слышала, как Няня шурует где-то сзади, пытаясь, видимо, нащупать включатель. Свет вспыхнул, осветив большую, оббитую металлическими пластинами, комнату. Оливия осмотрелась. Большой письменный стол с раскрытыми на исписанных страницах тетрадями. Ноутбук посередине. Какие-то штанги и гирьки в углу, аккуратно и симетрично сложенные. Удивленная этим однообразным убранством, Оливия даже не сразу заметила сидевшего у стены мальчика. Худой и бледный, он казался еще меньше из-за того, что жался к холодным пластинам, подтянув колени к самому подбородку и задумчиво водя пальцем по браслету, на котором висели увесиситые чугунные колечки. Оливия скользнула взглядом по тонким, белым костяшкам, — эти отчаянно стиснутые кулаки еще ни разу никого не ударили. — Вот тебе компания, Оливье. — Улыбаясь, Няня кивком указала на мальчика. — Будь вежливой, поняла? Ты меня знаешь. Услышу хоть что-то в твоем духе — дома уши поотрываю. Иди, давай. — Она подтолкнула Оливию вперед. — Я быстро. Хряснула, закрываясь, чугунная дверь. Оливия застыла, разглядывая парня, пытаясь понять по взгляду, что у него на уме. С виду — ничего так. Хилый какой-то, и еще… скучный такой на вид. Настоящий ботаник, точно. А так… вроде норм пацанёнок. По крайней мере, пока не бесит. Оливия подошла к нему поближе, присела на корточки: — Эй… олух. — Зависла, думая, правильно ли к нему обратилась. Но все приветственные слова напрочь вылетели из головы. — Слышишь меня, что ли? Тебя как звать? Парень испуганно взглянул на нее, хотел было что-то ответить — дрожащие губы шевельнулись, но тут же плотно сомкнулись, а взгляд опять стал пустым. Какой высокомерный ботан!.. Оливия почувствовала щекочущее желание его пнуть. — Отвечай мне, понял, да? Я же познакомиться хочу. Тот встал, придерживаясь рукой за стену, и, ни слова не говоря, направился к столу. Уселся за свои тетрадки, взял в пальцы ручку. — Ну и не говори, если не хочешь!.. — крикнула Оливия ему в спину. — Не очень-то и надо… Ботан. Как есть ботан. Буду тебя теперь так называть. Она ждала реакции. Кому понравится, что ему, не спросив даже разрешения, прилепили такую кличку? Но парень даже не повернул головы. Вот пришибленный… Оливия, хмыкнув, пошла вдоль стены по комнате. Какая просторная, большая!.. Вот только… — Слышь, Ботан, а почему тут всё железом оббито? — Тот молчал. Будто не слышит ее! Точно пришибленный. Ему бы не железом, а поролоном стены оббить. А то еще головой долбанется… Оливия подошла к штангам, аккуратно лежавшим в уголке. Подняла одну гирьку на пробу. Ничего. Не очень трудно. — Это все твое? Ты этим пользуешься? Тот медленно щелкнул ручкой, отодвинул от себя тетрадь. Пока он оборачивался, Оливия успела наспех прокрутить в голове единственную молитву, которую знала — двухстрочный огрызок «Отче наш», вычитанный с обрывка газеты, в которую ей когда-то продавщица звернула кусочек сыра. Оливия промотала в мыслях те самые две строчки, которые, почему-то, так же часто повторяла и мать, особенно подвыпивши, и пару раз взвесила в руке гирьку, прицеливаясь, если что, запустить ее прямо в голову этого пришибленного пацана. — Поставь. — Высокий, чуть с хрипотцой голос окатил ее мелким колючим серебрянным дождиком. — А? — Поставь на место. Оливия, ухмыльнувшись, подбросила гирьку в руке и смерила Ботана презрительным взглядом: — А то что? — В третий раз повторяю. Поставь и выметайся. Ты мешаешь мне работать. Холодный, равнодушный приказ. Оливия лишь крепче прижала себе гирьку. — Никуда я не пойду. Меня мама отсюда должна забрать. Успокойся, псих. В ушах громыхнуло так, словно разом взорвалось несколько десятков бомб. Холодный, прожигающий взгляд скользнул по ней, тонкие, бледные губы скривились насмешливо, рука поднялась… Вдох — клыки, вдох — мягкая улыбка, расправленные огненные крылья, вдох — когтистая рука с выпирающей колючей шерстью медленно манит к себе. Оливия закашлялась, рвано пытаясь выдохнуть. Ноги подкосились, порыв непонятно откуда взявшегося ветра сбил и протянул по холодному полу. Ботан скестил руки на груди, мягко улыбнувшись, и на мгновение Оливии показалось, что наваждение отступило. Она медленно подняла взгляд на него, только чтоб увидеть, как его улыбка медленно прорезает щеки, обнажая тонкие, острые клыки. — Тебе не жить, девчонка, — мягкий шепот, хотя он даже не пошевелил губами. Она вскрикнула — на плечо Ботану легли длинные тонкие пальцы. Фигура, до пола скрытая тёмным плащом, стояла за ним, протягивая к ней руку. Оливия задрожала, оттолкнувшись, вскочила на ноги, бросилась к пришельцу: — Ты кто?! Что тебе нужно?! Ботан взмахнул рукой, так, что окольцованный браслет звякнул на кисти. Щелчок, острая резь в груди. Оливия почувствовала, как больно бется затылком о стену и сползает на пол, цепляясь влажными пальцами за ковер. Вихрь боли накатил, закрутил в сердце, вяжась вокруг органов крепким узлом. Проведенная ночь без мамы, которая ушла неизвестно куда, дожёвывая последнюю хлебную горбушку. Пустая квартира, ветер из разбитого окна катит по полу какой-то грязный обрывок. Дикий голод стискивает желудок железной хваткой, так, что голова идет кругом. Первая драка в школе, стиснутый во вспотевшей руке клок чьих-то волос. Ссора. Истерики. Бойкот матери, которая теперь принципиально готовила еду только на себя, оставляя её саму без крошки хлеба. Попытки стащить хоть кусочек из школьной столовой. Несколько исполненных холодного, ледяного отчаяния, дней бродяжничества. Боль. Мрак. Безысходность. Крики боли, тихий, полный горечи шепот в подушку. Язык слизывает соленые слезы с губ. Оливия дернулась из липкой паутины воспоминаний, закричала, чувствуя, как ее все больше опутывает режущей обидой и опустошение змеится по телу. Холодная, надменная усмешка Ботана, который стоял, скрестив руки, и наблюдал за ней, театрально сдвинув бровки домиком. Оливия, тяжело дыша, нащупала ногой ковер, скользнула по нему к двери. Дрожь во всем теле мешала ходить, и она поняв, что дверь закрыта, изо всех сил забила по ней кулаками, заорала так, что в ушах зазвенело. Дверь распахнулась, выпуская ее наружу, на яркий, сияющий свет коридорных ламп, и со скрежетом закрылась, вытолкнув Оливию из комнаты. Оливия упала на пол, больно ударившись коленками. Слезы душили, она всхлипывала, кашляла и снова всхлипывала, пытаясь прийти в себя. Спокойная усмешка тонких губ по-прежнему стояла перед глазами.***
Противный скрежет с каждым разом раздражал все больше и больше. Рывок — и цепи на полу завизжали от порции неконтролируемого гнева. Ботан, взрыкивая, звенел кандалами, пытаясь их снять. Мыслей не было, — не было и как таковых чувств, кроме слепой ярости. Сырость забралась в нос, пощекочевая. — Бота-а-ан… — задребезжал над головой невыносимый голос. Он даже не пытался вслушиваться в этот скрипучий звук, отдающий в мозгах чем-то трещащим. — Брось, я чувствую, как ты скребешься там внутри. Он поднял остекленевший взгляд на демона. Действительно, как же ему не рыпаться? Ботан, в отличие от гадкого существа, не имел спокойствия удава. Губы не повиновались. Хотелось ответить, и не просто ответить — вылить на него всю злость, что копилась в забитом формулами мозгу. — Впрочем, давай я все же выну этот кляп. — Приторно сладкий голос не вызывал никакого доверия, но демон, тяжело вздыхая, подошел вплотную к Ботану и склонил голову набок. Определенно, после этого движения стало чуточку легче. Комок, стоявший в горле, треснул и расползся по всему телу. — Я т-тебя на кусочки п-порву, ты меня понял?! — Ботан старался звучать убедительно, но из горла все равно вырвались жалкие хрипы. Усмешка украсила его почти сожженное лицо. Только сейчас Ботан смог рассмотреть демона во всей красе. Это был… он. Ботан. Та же одежда, да даже голос тот же! Ботан закусил губу и продолжил глазеть на сущность. — На кого ты злишься, в самом деле? — сиплым голосом осведомился демон. — На меня? Он оскалился, продолжая звенеть кандалами. Эхо отскакивало от стен, нарезая круги по гнилой комнате. — Для тебя это, как всегда, одна большая шутка? — Ботан, почувствовав, как уверенность привалила к мозгам, вмиг расстервенился. С губ монстра сорвалась насмешка, порхая в воздухе, как сигнал о скорой кончине. — Можно и так сказать, воробушек ты мой. Одна фраза, сказанная с явным задором, разожгла в Ботане палящую ненависть. Звон отпрянул от каменной стены ультразвуком, неспокойно скитаясь в воздухе. — Не смей, слышишь, не смей меня так называть!.. — взвыл он, кидаясь на демона. Еще чуть-чуть, — и он бы достал до него дрожащей рукой. Цепи, дребезжа от ужаса, грохнулись вниз. Смех. Неконтролируемый смех вырвался из глотки демона, скача, сводя Ботана с ума. Голова раскалывалась от рывков этого голоса. С устрашающего он сменялся на спокойный и размеренный. Невольно Ботан прислушался к словам, витающим в воздухе. — Твоя Оливка тебя так называла, насколько я помню?.. — шепот, заставляющий довериться. Теперь Ботан не был уверен, слышал ли он демона. Голос стал настолько приятным слуху, что он вмиг забыл значение всех слов, колокольчиком льющихся из черта. — А не хочешь ли ты увидеть свою Оливку, м, Ботаник? Он закрыл глаза, представляя, что это голос Оливии. — Д-да… — Мозг мигом отключился под порывом легкого ветерка, который в настойчиво убеждал: «Опасности нет». Мучительный крик пронесся над ухом, отрезвляя. Ботан, всхлипнув, подпрыгнул, и цепи загромыхали с новой силой. — Отойди от меня! Отойди!!! — Неужели… тебе не жаль?! Он упал на пол, не в силах сопротивляться. Жалобные мольбы вываливались из горла от невыносимых криков. — Пожалуйста, нет, нет, нет!.. «Это голос Оливии» — внутри что-то треснуло, осколки души разлетелись по всей комнате. Ботан взвыл от боли, заскулил от ужаса; прямо в такт оглушающим воплям, идущим из неоткуда. Еще никогда он не вопил так громко, — казалось, еще чуть-чуть, и голос сорвется, охрипнет, или вообще покинет его горло, — но этого не происходило. Здесь всё было по-другому. Здесь он не мог умереть, не мог охрипнуть и отключиться… Он всегда был в сознании, и чувствовал эту раздирающую на мелкие кусочки боль, которую, казалось, можно было поймать в воздухе голыми руками. — Прекрати! Прекрати, я не могу-у это слышать!!! Душа тлела, гнила, буквально рассыпалась на части… И все это от стреляющих в самое сердце воплей Оливии. — У меня здесь нет власти, Ботаник… Я лишь могу начать, но не в силах прекратить… — разобрал он отдельные фразы в потоке оглушающих криков и угроз.***
Бутылка выскользнула из дрожащих рук, с глухим перезвоном осела на полу горкой неровных кусочков. Оливия медленно вытащила из кармана смятый обрывок бумаги, разгладила на коленке, в сотый раз вчитываясь в неровные, насмешливые каракули. Буду ждать тебя в семь у школы. Прийди, пожалуйста. Погуляем ;) Ёбаный смайлик в конце, который вначале показался таким многообещающим, а теперь словно смеялся с нее, нахально и хищно. Оливия, зарычав, снова смяла листочек в кулаке. Простояла как дура у школы с час, всё надеялась, что это не шутка!.. Не чудовищная, злобная шутка. Её подставили. Наверняка же сами прятались где-то за деревьями и смеялись в кулак. Придурки… Злое шипение само вырвалось из горла, пока пальцы рвали листочек на мелкие кусочки, пока обрывки летели вниз, покрывая кучку разбитого стекла. А как у нее сердце радостно заколотилось, когда она увидела эту свернутую трубочкой записку у себя в пенале!.. Обрадовалась, сука. Думала, наконец-то хоть кому-нибудь… хоть как-нибудь… Дура!.. Тяжелый сапог опустился на груду стекла, со звоном разбивая и без того маленькие кусочки. Стёклышки чвыркнули из-под подошвы, разлетелись в самые отдаленные углы комнаты. Оливия раздраженно отвернулась к окну, царапнула подоконник. Ну и дура же! Поверила, повелась, вдохновилась… «Вдохновилась», — презрительно плюнулась в нее пролетавшая в голове мысль. Вдохновилась, как какая-то помешанная. Решила, что кому-то понравилась. Нахуя? Никто не нужен. Все они злые, все люди. Одноклассники, парни — из них же. Даже вон мать. Все. Все-все-все. Никто ей не нужен из этих ебаных… Сама как-нибудь разберется. Ур-роды. Руки сами нашли в шкафу новую бутылку, губы сами приложились к холодному, толстому горлышку. Обжигающий напиток приятно защекотал горло. — Эй. Ты чего? — чья-то рука невесомо опустилась Оливии на плечо, и Оливия, вздрогнув, обернулась — как раз вовремя, чтоб прошить взглядом Няню. Рука покрепче перехватила бутылку. — Отвали. — Не пей это пойло, дочка, — хриплый шепот у самого уха. Темные глаза матери блестели. Оливия, усмехнувшись, поставила бутылку на стол, оглянулась. — Подметать теперь, бля… — Она двинулась было в соседнюю комнату за веником, но ноги отказывались повиноваться, и уже на следующем шаге она, перецепившись, протянулась на полу, чертыхаясь с неподдельной злобой. Боль от удара лишь усилила неприятное ноющее чувство внутри — досаду, обиду и горечь. Слезы сами потекли из глаз, и Оливия торопливо вытерла их, чувствуя, как пыльной рукой размазывает грязь по щеке. — Сука! Сука, сука, с-с-сука!.. — крик перешел в бессильный визг. Сквозь густую пелену слез Оливия разглядела, как силуэт матери, осторожно обходя разбросанные по полу осколки, подходит к ней. Няня тихо присела рядом, внимательно разглядывая ее лицо, искаженное обидой. — Оливия! Ты чего, а? — Отвали! — вскрикнула Оливия, вцепилась в ее плечо, пытаясь оттолкнуть… И вдруг, сама того не ожидая, прижалась лбом к этому плечу, вздрагивая и тщетно пробуя унять плач. Рука матери мягко опустилась ей на голову, осторожно погладила по волосам. — Что такое, Оливка? В школе обидели, что ль? Кто только посмел? Она отчаянно замотала головой, заставляя её замолчать. «Оливка». Она назвала ее «Оливка». Совсем как в детстве, когда Няня еще любила весело возиться с ней на кухне — единственном месте, где не появлялся бешеный отчим. «Оливка». Больше слышать ничего не хотелось. «Оливка» звучала в ушах приятным перезвоном, и ничто, ни одно слово больше не должно было заглушить этого приятного, хрустального слова. Рука матери по-прежнему неумело играла пальцами в ее волосах, а Оливия все так же сидела, пряча лицо, и растворяла в драгоценном, вскользь брошенном словечке все-все обиды. Свист ветра, гуляющего по коридору, ударил в лицо, и Ботан, на мгновение потеряв ориентацию в пространстве, покачнулся. — Стой, с-с-стой, — прошептали сухие губы над самым ухом. — Вс-с-сё равно никуда не денеш-ш-шся. А ну шагай! Очередная дверь распахнулась, липкое щупальце демона обвилось вокруг талии, когтистые мохнатые лапы втолкнули в очередное воспоминание. Хоть бы все поскорее закончилось… Нет сил терпеть боль…***
Оливия тупо смотрела перед собой — не на покоящуюся на быльце кресла руку, а, казалось, сквозь нее. И это вот эту руку её мать нашептывала ей «склониться и поцеловать, быстро давай, рохля»?! Взгляд беспомощно заметался по комнате. Да ни за что. Еще никогда Оливия Стар не склонялась ни перед кем в поклоне, и уж точно не сделает этого сейчас. Кто вообще этот человек, сидящий в этом глубоком, темном кресле?! Босс какой-то фирмы — Оливия даже не знала, какой именно. Частенько видела его, приходя с матерью в Офисы, и он всегда казался ей просто приветливым начальником, не больше… — Ты свободна, — низкий, рокочущий голос пролетел над ее головой, и Няня за ее спиной вздрогнула. — Слышала меня? Свою часть договора ты исполнила — я исполню свою. Ты можешь идти. Оливия ошарашено оглянулась на мать. Все сказанные о того слова, звучавшие в ее голове приглушенно, словно сквозь большой кусок войлока, теперь и вовсе исчезли. Осталось лишь одно. Договор. Договор. Договор. «Что такое договор?» — лихорадочно вспоминала Оливия, изо всех пытаясь оставаться внешне спокойной. Договорами мать называла те бумажки, которые всегда подписывала перед тем, как они обе въезжали в новую квартиру. Эти «договоры» нельзя было мять или использовать как обертку для продуктов. Мать берегла их, пряча на самый верх шкафа, а когда приходилось, в спешке побросав скудный запас вещей, выезжать из квартиры, в руках у матери, как оберег или икона, всегда была стопка этих бумажек. Так, получается, где-то на каком-то шкафу их квартиры и сейчас тоже лежит какая-то такая бумажка, в которой написано, что она, Оливия, должна… — …останешься здесь на какое-то время. — Я не хочу здесь оставаться. — Я тебя пока что не спрашиваю, — мягкий, почти ласковый тембр создавал впечатление раскованности, но Оливия, крепко стиснув кулачки и упрямо закусив губу, враждебно глядела снизу вверх на босса. Не поддастся она. Ему не удастся ее обмануть. «Она теперь моя… моя… моя…» — эхом выли в голове сказанные в полтона слова этого страшного человека, когда он вертел в руках какую-то маленькую бумажонку, — видимо, удостоверение её, Оливии. Его… его… принадлежит ему… Как какая-то вещь?.. Оливия рванулась к матери, застыла, не добежав. В глазах Няни блестели слезы. — Ты… ты… — Оливия, веди себя спокойно… — молящий шепот, слетевший с побелевших уст. — Ты… ты меня продала! Продала!.. — звенящий крик повис в офисе, колотясь судорожным эхо у самого потолка. — Оливия, соблюдай приличия, ты не дома… — Пред-дательница! — Оливия Стар, еще одна подобная выходка — и ты отправишься прямиком в одиночную камеру, — прорычало в ушах, и Оливия, оглянувшись, прикипела к месту — Вражко стоял прямо перед ней, в спокойных всего несколькими минутами ранее глазах теперь метались молнии. Сердце разорвалось на кусочки. И каждый кусочек с перезвоном катился куда-то прочь из груди — по кусочку на стук каждого удаляющегося шага. Сгорбленная фигура Няни скрылась за поворотом, и тупая боль, которая, казалось, сама не знала, стоит ли ей тут появляться, заполонила разум. Оливия, закрыв глаза и плотно сжав губы, развернулась к Вражко. Отступать больше было некуда.***
«В жопу! В жопу учебу, понятно?!» Крик, так и наровивший выскочить из горла. От неконтролируемого приступа агрессии, привалившего к мозгам, стало дурно. — Да чтоб эту математику! Ногой нащупала ненавистный учебник. Глаза потупились на ярких циферках, изображенных на переплете. Он такой яркий, красивый… Так и манил открыть, пробежаться взглядом по строчкам. Оливия медленно села на корточки, продолжая рассматривать разноцветные цифры. Вот бы и сама математика была такой яркой и интересной, как эти числа на потрепанной обложке. Тогда бы определенно было легче ее учить. Она вздохнула, поднимая учебник с пола. Тишина была такой родной, что, казалось, уже стала лучшей подругой Оливии. С запыленного, обрамленного клочьями потрепанных обоев окна дунул несильный ветер, елозя по худым плечам. Оливия ругнулась себе под нос, почувствовав, как руки начинают дрожать. «Надо бы согреться». Она неспеша поднялась с корточек, жмурясь от холодных дуновений. Как же надоело это окно, в самом деле! В который раз она напомнит Няне о том, что пора бы уже позаботиться об этом окне?! Хотелось что-нибудь швырнуть в это доставучее окно. Невыносимо! — Как же всё надоело! — Учебник шмякнулся на крайне неустойчивый стол. Теплее от этого не стало. Она смахнула пот с лица, усаживаясь на шаткий стул. На щеку вновь упала слипшаяся прядка волос, противно пощекочевая. Взгляд Оливии пробежался по рабочему месту. Устало констатировала, что не хватало одной важной вещи, которую она забыла достать из портфеля. Руки по-прежнему пробирала дрожь. Она потянулась к сумке в надежде достать оттуда ручку. Ладонь бродила по портфелю, но нужная вещь, как назло, не попадалась. Тетрадка, слетевшая с учебника обложка, непонятного происхождения ластик, наклейка… Наклейка! Как же она сразу не вспомнила! Оливия лихорадочно вытащила руку из маленького кармашка, восхищенно пялясь на неожиданную находку. Она прижала к себе помятый стикер, довольная садясь обратно на место. Внутри взорвался фейерверк эмоций. Такой у нее никогда не было! С маленькой ладошки на нее смотрел крохотный котенок, очаровывающий скромной улыбкой. Оливия улыбнулась ему в ответ, встряхнув неопрятными кудрями. В голове всплыл совсем не нужный сейчас вопрос: «Как он вообще сюда попал?» Скользящие шаги закрались в сознание, окутывая дымкой тревоги. Оливия пошатнулась, поспешно нащупывая учебник. Тело колотила мерзлота. Пальцы перелистывали страницы под прицелом взгляда Няни. — Уроки делаешь? — услышала она шипящий голос, раздавшийся, как разобрала Оливия, сбоку. Она принялась увлеченно бегать глазами по строчкам, поджав губы. — Угу. Взгляд Няни потускнел. Она поощряюще потрепала дочь по шаловливой макушке. Оливия улыбнулась уголком губ, раздраженно сметая упавшие на лоб пряди. Как только Няня вышла из комнаты, Оливия откинула от себя учебник с благодушным видом. Она даже не запомнила, что сейчас прочла. Вроде там было что-то про плоские и пространственные фигуры… Оливия скривилась. Помнится, раньше она как-то понимала это. Когда же всё пошло по наклонной? — Плевать! — усмехнулась она своим мыслям. — Пле-вать! Оливия потянулась рукой к листку бумаги, хитро ухмыляясь. Не будет она никакие уроки делать! Лучше уж порисует. Или сделает вид, что порисует. Оливия вцепилась пальцами в тонкий карандаш, неумело ведя его по бумаге. Но вместо аккуратной, утонченной линии, получилась совсем не привлекательная каракуля. Оливия тяжело вздохнула, вспоминая, как рисует ее подруга — Аглая. Вот ее на изо всегда хвалят. И рисунки у нее получаются всегда красивые-красивые. Чем же Оливия не заслужила такого? Она содрогнулась от холодного порыва ветра. С подоконника упало несколько тетрадок, и исписанные листы, находящиеся в них, разлетелись кто куда. — Твою ж мать! — выкрикнула Оливия, кидаясь за конспектами. Злость подкралась незаметно. Листы, рвано разбросанные по всей комнате, только усугубляли ситуацию. Чтоб их! Чтоб это окно в первую очередь! Когда Няня уже починит его, чтоб оно вот так не распахивалось от хлесткого ветра? Щеки загорелись ярким пламенем. Оливия сжала руки в кулаки, шипя от ярости. Теперь еще и убирать всё это! Шаги. Знакомые шаги треснули по рассудку, растворяясь в вихре безысходности. Хриплый крик сорвался с уст и камнем покатился вниз. Руку обожгло огнем, сознание — кинжалом. Оливия упала на пол, извиваясь от боли и подступивших слез. Шаги ускорились и вскоре утонули в ее злобе. Ярость никуда не пропала, а наоборот поглотила Оливию с головой. Хотелось ударить что-нибудь еще, желательно — живое, по возможности — смертельно. Она скорчилась в усмешке, поднимаясь с пола. Плечо обхватила теплая рука, угрожающе встряхивая. — Оливия? Что с тобой? Голос, прозвучавший у самого уха не казался противным. В нос не ударял тягостный аромат алкоголя, глаза не сверкали безумством… — Оливия! На секунду она даже усомнилась — а Няня ли это? Ее брови поползли вверх, глаза расширились от немалого удивления. — Мать, ты че… трезвая? Она уловила протяжный вздох, и в ту же секунду в мозгах задребезжало что-то злое, мутное… Перед глазами пронесся мрачный офис, и этот человек… Этот страшный человек в кресле. Вихрем в голове метались слова, припечатанные, нагло припечатанные в ее сознание. «Она теперь моя…» Слезы потекли по щекам, обжигая незажившие ссадины от пощечин. Из горла выскользнули всхлипы, а из сердца вырвалась на свободу ненависть. — Отойди от меня! Отойди!!! — воздух рассекли панические крики. — Предательница! Ты предательница, слышишь?! Няня шептала что-то на ухо, жалобно прося успокоиться, но Оливия вжималась спиной в стену, крича от непрошенных воспоминаний. Перед глазами материализовалась пелена, и разглядеть что-то было непосильной задачей. Лишь неясные очертания давали намеки на четкую реальность, оставшуюся за пределами разумного. — Предательница, предательница, предательница… — как заведенная повторяла она. Но обида почему-то не отпускала из опасных объятий. Злоба пожирала разум, с щек непрекращаемым ручьем стекали слезы. Только руку, с которой еще несколько минут назад стекала кровь, больше не опаляло болью. Взгляд выискал ту самую наклейку с котиком. С губ сорвался сиплый шепот. — Наладится ли всё, а, котик?.. Но он ответил, что не знает.***
Каждая секунда, проведенная в ожидании Няни с работы, казалась вечностью. Оливия устало поглядела на часы, вслушиваясь в каждый шорох. Ну придет же она когда-нибудь, в самом деле?! Тишина в коридоре, правда, упорно доказывала обратное. Тревога подкралась исподтишка, невесомо касаясь сознания. Оливия уже не знала, что хуже, — часы, показывающие без пяти полночь, или пугающее безмолвие. Сколько ее ещё ждать? Оливия не знала. Честно, ей хотелось наплевать на это и идти спать, но кое-что мешало это сделать. Страх. Оливия скривилась в отвращении. Стало неприятно от самой себя. В самом деле, она уже вполне взрослая, чтобы ночевать одна, без мамы… По коже вновь пробежал мороз. А вдруг там чудища? Вдруг, как только она потушит свет, за ней кто-нибудь придет и утащит в свою зловонную нору?.. Ее сердце испуганно замерло. Ключ провернулся в замке три раза, и Оливия, сдержав неожиданное желание закричать то ли от радости, то ли от страха на всю квартиру, впилась ногтями в щеку. — Ливец, ты как там? — услышала она хриплый вопрос за спиной. Она терпеть не могла эти сентиментально сладкие заменители своего обычного имени. Оливка, Оливьешка, Ливец, Ливуша… Как только не умудрялась называть ее Няня! Право слово, тошно!.. — Я думала, мы покончили с этими идиотскими прозвищами. — Оливия не сводила взгляд с Няни, раздумывая над тем, что хотела сказать до ее прихода. Мысли кружились вокруг нее, оглушая, отстраняя от реальности. Она помнила, что должна была сказать что-то очень важное, что-то отдающее звоном в ушах… Но что именно — безвозвратно выскользнуло из мозга. Повисла могильная тишина. Ей казалось, что время заморозилось, ведь даже часы в прихожке испуганно затихли. Оливия вслушивалась в тоненький отголосок, резвившейся в воздухе, — голос напоминал ей о чем-то нехорошем, набатом бродя по сознанию. — Но, Босс… — услышала Оливия и вздрогнула. Босс… Слово крутилось на языке, весело отплясывая, проникая в горло и застревая в нем горьким криком. Босс!.. Как же знакомо, черт возьми! Она помотала головой. Почему сегодня все мысли так неприятно слиплись в один большой тягучий ком? Надо разложить все по полочкам и перестать забывать очевидное! Оливия вновь подняла взгляд на Няню. Заметила, как она что-то неразборчиво шепнула себе под нос. Безразличие густело в ее глазах. В воздухе витал холод, не зная, в какую сторону поддаться, — но Оливия сразу поняла, кого он собрался окутать. По коже прошелся мороз, вместе с ним — осознание, покрываясь мелкими трещинами, ползя по всему телу. Хорошие мысли постороняли о безумие. В сознании скиталось всего одно слово, всего одна фраза, сказанная с явным уважением, но между тем и нехарактерной Няне горечью. — Такое больше не повторится, Босс. После этих слов у нее потемнело в глазах, дышать стало отчего-то так тяжело. Она рванула в сторону, скользя руками по холодной стене, нащупывая облезлую деревянную дверь. Пальцы остановились на лакированной ручке, и она, не задумываясь, дернула ее, открывая дверь. Вихрем залетела в комнату, с грохотом захлопывая дверь. Теперь она осталась в полном одиночестве, наедине со своими страхами и мыслями, в нос ударил запах сырости, а ужас завладел сознанием. В темноте тут же заплясали кандалы, и глаза… Налитые кровью глаза. Руками лихорадочно пыталась найти чертов включатель. Что-то холодное и мерзкое схватило за плечо, и из горла выскользнул шипящий вскрик: — Мамочки! На пороге стояла Няня, искрящаяся на слабом свету лампы. Но Оливия уже толком не видела ее. Взгляд искал белый наушник, ненавистный белый наушник. Няня демонстративно вынула его из уха и отбросила куда-то в сторону. Оливия услышала короткий хруст, и сразу же представила, что этот чертов наушник разлетелся на много маленьких кусочков, распластался по всей комнате… Чтобы из него больше никогда не слышался тот рокочущий голос. — Видишь, теперь все хорошо, — удовлетворённо констатировала Няня, шагнув к Оливии. Но ей было не весело. Та мысль, ранее величавшаяся «хорошей», теперь внушала исключительно ужас. Завтра, черт возьми, День рождения Няни, а у нее совсем нет денег, чтобы купить даже самый маленький подарок… Мысль усмехнулась, проскользнула дальше, болтаясь в сознании. Оливия подняла обеспокоенный взгляд на Няню. — Оливка, меня завтра на работу вызывают… В смысле на весь день и, наверно, ночь. Не против? Разве ее это должно волновать? Няня никогда не спрашивала «разрешения» у Оливии. Да и что она может ответить? «Нет, мам, я против»? Она же все равно пойдет, а Оливия так и будет сидеть здесь, в ожидании поглядывая на часы в прихожке. Она промолчала, а Няня, улыбнувшись, унеслась на кухню. Глаза Оливии слипались. Хотелось уронить голову на подушку, и желательно не просыпаться всю следующую неделю. «Мама… уходит… завтра на… весь день», — резвилось в голове. Понимать смысл этих слов Оливия начала только сейчас. «На весь… Весь день!» Она встрепенулась, дернулась, и слипшиеся кудри заплясали в воздухе. Черт побери! На ве-е-есь день!.. Оливия точно успеет заработать денег и купить что-нибудь Няне. Стоп… Но деньги же просто так не появляются. Значит, теоретически нужно найти работу, да еще такую, чтоб ее приняли завтра же… Оливия плюхнулась на кровать в раздумьях. Прозрение наступило довольно быстро, стоило ей бросить беглый взгляд на остатки своего стола, на котором, между прочим, одиноко лежала разбитая бутылка. Тетя Барменша! Можно попросить ее взять Оливию официанткой. Точно, точно… Она почувствовала немыслимое облегчение. С души слетел увесистый камень. Вот, ещё одно решение проблемы нашлось! Так она и сделает… Оливия устало уронила голову на подушку, страшно довольная собой. Осталось только дождаться утра, и дело в шляпе.***
Оливия стояла у барной стойки, стараясь не вдыхать полной грудью. В воздухе витал удушливый запах алкоголя, и, честно, ей хотелось выйти на улицу перевести дух. Не так она себе представляла это красивое, авторитетное слово… Работа. Визуализируя это слово, она видела не пьяниц, и уж точно не литры алкоголя, которые, по велению клиентов, еще и смешивать надо было! Мартини, Маргарита, Текила Санрайз… Оливия устало поглядела на маленький обрывок бумаги, который ей предоставила тетя Барменша. Еще полдюжины названий и рецептов было выведено неаккуратным почерком на смятой бумажонке. Она углядела первого клиента, и сразу же налепила на себя самую сладкую улыбку, да так, что аж скулы свело. Как там учила тетя? Честно, из услышанного Оливия мало что запомнила. Она еще раз посмотрела на листок, в надежде найти еще одну инструкцию. Нет, нет… Только рецепты, черт возьми!.. Что делать?.. Паника захлестнула, но ее быстро сломила озорная мысль. Оливия взяла себя в руки. В сознание что-то выстрелило, тело обожгло пламенем. «Улыбайся, клиенты не любят скукоженных бабулек. Еще раз: улыбайся, Оливия!» — метались туда-сюда слова тети. Одно дело сделано… Она мысленно нарисовала в придуманном списке аккуратную галочку, хитро ухмыляясь. «Обязательно попрощайся с клиентом, не забудь мою фирменную фразу: «Приходите еще!» Нет, это не то… Кажется, она говорила что-то о вежливости и каких-то вопросах… — Хотите что-нибудь особенное? — ляпнула первое, что пришло на ум. Вроде, она такое в каком-то фильме слышала… Впрочем, не суть. Дальше все пошло на удивление, хорошо. Оливия ловко справилась с приготовлением коктейля, весело напевая какую-то смазливую песню. Попрощалась с довольным клиентом, смахивая пот с лица. Прошлась взглядом по полкам. Хотелось отпраздновать свою маленькую победу. «Лучше на сдачу себе что-нибудь куплю», — мысленно пообещала себе Оливия, одергивая руку от стакана с ароматным виски. Маме точно не понравится это. Она не должна пить, сколько раз Няня ей это вдалбливала… Первые двадцать клиентов, на удивление, дались Оливии ей легко. Она носилась по бару, умело обслуживая каждого посетителя. Смешивала ингредиенты, представляя, что это таинственное зелье, а она — волшебница. Прямо как Гарри Поттер! От этих мыслей было так хорошо, что всё остальное, еще утром навевающее затмвевающий разум страх, не казалось таким ужасным.***
Оливия стянула с себя фартук, с беззаботным видом протягивая его Барменше. Улыбка не спадала с лица. Тетя ухмыльнулась, а Оливия, нервно поправляя воротник клетчатой рубашки, приготовилась к самому лучшему. Как Оливия и ожидала, Барменша протянула ей несколько купюр. Она с гордым видом взяла их, шепча под нос что-то из благодарностей. Ей-богу, счастье еще никогда не подбиралось к ней так близко! Она внимательно рассмотрела каждую банкноту. Ровно триста рублей! Захотелось взвизгнуть. Первые деньги, заработанные Оливией. Первые деньги… принадлежащие только ей! От радости закружилась голова, дыхание перехватило. Она пулей вылетела из бара, лихорадочно выискиывая магазин, уже представляя, что можно купить на эти деньги, на эти красивенькие, новые деньги… На полках в магазине лежали самые разные товары. Оливия не вынимала руку из кармана, боясь потерять несметное сокровище. Взгляд отыскивал любимые конфеты мамы. Как помнила Оливия, денег должно было хватить с головой. Подумав об этом, она тут же начала представлять, что купит на сдачу. Чипсы! Однозначно, чипсы! Оливия так нечасто их ела, разве что на праздники. Но сегодня ведь праздник! Она заслужила поощрения, не так ли? Оливия ухмыльнулась своим мыслям и побрела дальше. На секунду остановилась, вгляделась в ценник. Те самые конфеты стоили… ровно триста рублей, даже чуть больше. Издалека показалось вообще девятьсот, но, разглядев аккуратные черные циферки, ее посетило полное облегчение. Однако, за ним последовала злость. То есть… У нее совсем не останется сдачи на чипсы? И никакого праздника не будет?.. Конечно, несколько конфет достанется ей от мамы, но Оливию это не устраивало. Она терпеть не могла то, что любила Няня. Может… Взять себе большую пачку чипсов, а маме маленький кремик вон с той высокой полки? Оливия опечалилась. Насколько бы озлобленной она ни была на Няню, сознание все равно колотила жалость. И вообще… Мама столько раз брала именно то, что она так любит, невзирая на то, что с деньгами у них явные проблемы… Оливия уверенно схватила увесистую коробку, и побрела в сторону кассы. И что, что у нее не останется сдачи! Разве это кого-то волнует? Она обязательно заработает еще, и купит себе сто пачек чипсов! И не будет так судорожно держать руку в кармане, боясь потерять деньги. И безалаберно возьмет всё-всё, что хочет, не всматриваясь в ценник обескураженным взглядом. И даже не вспомнит о тех проблемах…***
Ветер, метнувшись по полу, зацепил несколько бумажек, размёл их в разные стороны. Газетные обрывки с шелестом взмыли в воздух, закружились под самой люстрой — под тем, что Оливии так нравилось называть «люстрой». На самом деле это была простая лампочка, в которой еще с горем напополам горел огонек. Оливия, осторожно прикрыв за собой скрипнувшую дверь, поискала глазами стул, который кое-как заменял им замок. Настоящий замок давно уже был сломан, и ключ, вставленный в него, лишь беспомощно вертелся вокруг свеой оси, никак не выполняя своего предназначения. Стул у них имелся только один, да и тот постоянно возвращающийся пьяница-арендодатель все грозился разломать — «чтоб не закрывались». Оливия всё боялась, что, придя домой после школы, не найдет нигде этой единственной преграды между ней и холодным, ветренным подъездом. Но Няня пообещала, что стул не отдаст, и пока что сопротивлялась исправно. — Ма-ам?! — окликнула Оливия в пустоту промерзшей по самые стены квартиры, приподнимая крышку стоявшей в холодильнике кастрюли. Острый, перегнивший запах ударил в лицо, заставил зажмуриться. Снова. Снова он приходил. Не было дня, чтоб вновь наклюкавшийся мужик — арендодатель, если по тем документам, которые Няня прятала на шкафу — не заявлялся, сметая со своего пути жалобно скрипнувший стул. Порыться в холодильнике, вынести все, что выносимо, и испортить все, что нельзя унести, — казалось, это было его целью жизни. Гнилая луковица, плавающая в только вчера сваренном супе — и по совместительству единственной надежде на еду за последнюю неделю — очередной сюрприз-напоминание. — Мам! — крикнула Оливия громче, с грохотом захлопнув холодильник. Прошла в спальню, чуть не перецепившись о какую-то коробку. Голые стены, сиротливо стоявший в углу хромоногий стол. Обрывки обоев свисают над окном. Окно… Выбитое стекло — и как она сразу не заметила?! Всего полдня — сначала школа, потом работа!.. И вот… Она торопливо поискала глазами. Сунулась в коробки с зимними вещами, вынула изрядно потертый, едко пахнущий нафталином пуховик, отбросила на пол — не то… Старая кофта Няни была как раз. Оливия торопливо затолкала её в выбитый угол окна. Это же сколько уже тут гуляет этот морозный ветер?! Оливия перевела взгляд на кровать — Няня лежала так, как Оливия ее оставила, когда уходила утром. Белые пальцы вцепились в одеяло, натянутое до подбородка. Бледные губы что-то шепчут, язык облизывает пересохшую кожу. Оливия почувствовала, как холодеют пальцы. Метнулась на кухню, дернула за крышку полторалитровой мятой бутылки, торопливо расплескивая воду по полу, налила полный чайник. Спичка дрожала в руке, все никак не хотела зажигаться. Оливия в остервенении зачиркала головкой спички о коробок. Ну давай же… Давай… Сколько же Няня так пролежала, перед холодным окном, кутая продрогшее тело в тонкое, рваное одеяло?! Хрусь. Блять. Отбросив обломки спички, Оливия вытряхнула еще одну. Чирк. Чирк. Чирк. Ну давай же… — Оли-ив, ты? — Слабый голос из соседней комнаты. Огонь вспыхнул, поднимаясь на кончике спички яркой, танцующей искоркой. — С-сейчас… Сейчас! Я! — Газ зашипел, огонь затанцевал ярче, и Оливия поставила наполненный до краев чайник на плиту. Голова шла кругом. Вернуться в соседнюю комнату?.. Как же… больно. Больно, больно даже вспоминать эти побелевшие, костлявые руки, стискивавшие край одеяла. Лицо, на котором холодным отпечатком оставалось отчаяние. Вся обида, вся злость и желание ревности, накатывавшее так часто… все исчезало. Словно выветрилось, вместе с теплом, чере разбитое окно спальни.***
Оливия рассматривала запятнанную доску, замученно играя со свисшей прядью волос. «Пятое апреля», — было выведено в самом верху. Учительница раздражающе бубнила что-то свое прямо над ухом, но ее слова обходили Стар стороной. Взгляд бродил по кабинету. Она разглядывала каждую вещь, привлекающую внимание. Вот, например, то окно. Какое же оно красивое всё-таки!.. Ветер время от времени колыхал прозрачную занавеску, и это смотрелось так завораживающе, что Оливия, словно под гипнозом, не отрывала глаз от нее. На подоконнике стояло несколько горшочков с цветами, а совсем рядом — маленькая, ничем не примечательная декоративная свеча, но Оливии она до жути нравилась. Вот если бы… — Оливия, — кто-то усиленно тряс ее за плечо, пытаясь вырвать из сладких раздумий. Она устало повернула голову в сторону соседа по парте. — Чего тебе, очкарик? — шепнула тихо, пока учительница отвернулась. Если бы та услышала, как Оливия назвала самого прилежного и примерного ученика школы, то огребла бы несколько замечаний, в лучшем случае. Оливия закатила глаза. Недотрога, черт возьми! Все только его и обожают, все учителя души в нем ни чают… Вот если бы… — Держи, это твоя, — мягко улыбнулся он, протягивая Оливии тетрадь. Она даже на секунду забыла, на что только сейчас злилась. Взгляд пробежался по обложке тетради. «Для контрольных работ», — гласила первая строчка. Оливия начала прокручивать в памяти события предущего урока. У них что, контрольная была? Вспомнить бы, готовилась ли она вообще к ней… Оливия чуть не прыснула со смеха. Никогда не готовилась, а тут вдруг!.. Нет, это однозначно что-то из области фантастики. Она невозмутимо распахнула первую страницу. Честно, оценки совсем не заботили. Но сейчас, увидев внизу точно насмехающуся над ней тройку, руки вдруг задрожали. — Ты списывала у меня, Оливия, но ошибок у тебя — хоть отбавляй! Она застыла от удивления. Сначала даже показалось, что и не к ней вовсе обращались. Но имя крутилось на языке, порхая в воздухе, оставляя за собой след… Оливия вскочила с шаткого стула, переводя яростный взгляд на Ботана. Сукин сын! Что он тут о ней говорит на весь класс?! Ботан, демонстративно поднялся вслед за ней, опаляя чем-то до ужаса мрачным. Спокойный, словно удав, он поглаживал браслет на запястье. Оливия пригляделась. Нет, нет, только не… — Знаю, это может ошарашить. Она попыталась проморгаться, но до мурашек знакомый силуэт никуда не делся. Взгляд так и остался намертво прикованным к браслету, к этому чертовому браслету, по которому скользил пальцами Ботан. Руку обдало жаром. Пальцы сошлись на железной застежке. Что-то мучительно кольнуло, отдалось в сердце тупой болью. Хотелось сорвать с запястья эту маленькую, но болючую цепь, сковырнуть ее, словно болячку, и откинуть куда-то в сторону. — Не притворяйся, будто это тайна! — поскрипывающий шепот обжог ухо неожиданностью. Осознание обвалилось на нее ледяной глыбой. Знакомая клыкастая улыбка и этот голос… Рассудком завладело безумие. — Ты не настоящий! Не настоящий ты… Боль прошлась по всему телу. Где-то внутри извивались в припадке смеха страшные воспоминания, рвано разбросанные по всему сознанию. Где-то внутри рассудок покрывался трещинами, кровоточа, так, что Оливии тут же захотелось кричать, упасть прямо здесь — лишь бы заглушить эту боль, лишь бы все закончилось… — Никчемная! — услышала она смех у самого уха. — Ботан так умело унизил тебя, а ты даже ответить не можешь! Крик. В мозгах затрещало, зазвенело; она уже не слышала, что он говорил, но была уверена: точно что-то не хорошее. Картинки носились по сознанию туда сюда, и выстреливали, словно пули; она кричала, а слезы лились из глаз, ручейком стекая к подбородку, капая на рубашку… Оливия расплакалась прямо посреди класса, а плотная пелена застыла перед глазами, не давая взгляду ухватиться за реальность; только рогатый силуэт не шелохнулся с места, а чудовищная насмешка витала в воздухе, царапая и без того раненную душу. — Ну и что, что я не настоящий? Никто не идеален. Но я никуда не денусь, Оливия…***
— Т-ты… Отпусти… Прошу… Я все сделаю, только отпусти… — губы сами шептали нужные слова. Ботан уже не понимал, что говорит, мысли опаздывали, отставали от произнесенных слов. Правда ли он все сделает?.. Длинные узкие пальцы с выпирающими из костяшек когтями вцепились в грудь, долбанули по ребрам. Толчок, резкая боль в плече. Он отлетел к самой стене и, схватившись за нее руками, тщетно пытался прийти в себя. — Тебе лучше даже не пытаться, — ласковый шелест у самого уха. Тихий, с присвистом. Не смотри. Нельзя туда смотреть, на него. Тогда он уйдет. Рывок, щелчок зубами. Тихий вскрик трепещущей в сильных челюстях мысли. Звенящий, вкрадчивый хохот над ухом. — Ну куда ж я уйду, Ботан? Мне ведь некуда бежать… Так же, как и тебе. Нас найдут везде. Призовут обратно, в эти коридоры. И снова… все по кругу. Мы одно целое, понимаешь?.. Понимаеш-ш-ш? — Еле слышный, с перезвоном, смешок. Костлявая, покрытая мохнатыми волосками рука подняла его кисть повыше. Раздвоенный, холодный язык коснулся браслета, проделся в чугунные кольца, заструился в них влажной змейкой. Некуда им бежать, окольцованным. Ботан чувствовал, что еще одно слово — и он сойдет с ума. Этот голос, то хриплый, то чистый и мелодичный, как течение ручейка. Слова, скользящие змеей в ушах, опутывающие мысли. Крик той, последней, пролетавшей мимоходом по сознанию, уговаривающей «не смотреть» — тот тихий вскрик все еще звучал в ушах. — Ботан, открой глаза. Не открывай. Щелчок, хруст, стон. — Ну давай, подумай еще что-нибудь такое забавное. Я ис-стреблю каждую мыс-с-слишку… Не открывай глаз, я говорю. Крик о помощи, трепещущее в окровавленных зубах существо. Не смотри. Нас тут еще много, он не уничтожит нас всех. У тебя много мыслей, Ботан, и они летят одна за другой целыми стаями. Не открывай глаз, не смотри, просто беги… а мы его уничтожим. — Ботан, я сожру их все, все до единой. И ты останешься идиотом. Без разумных мыслей и сознания. Открой глаза, или будет больно. Когтистая рука стиснула ремень. Не открывай. Беги. Сейчас. Он оттолкнулся от стены, выставив вперед руки. Пальцы нащупали чешуйки, ладони вогнались в твердую, покрытую луской грудь. Чвырк. Чешуйки встали торчком, вгрызаясь в ладони, в самое мясо. Это было неважно. Все уже было не важно. Ботан налетел на него и сбил на пол. Он чувствовал, как по рукам стекает кровь, липкая и теплая. Чувствовал, как чешуйки дьявольского тела взбешенно шевелятся в ладонях, расцарапывая и без того глубокие раны. Было плевать. Демон метался по сознанию, лупя по нему остроконечным хвостом, хлестая ремнём по самым стенкам мозга. Челюсти безвольно щелкали в воздухе, и то и дело жалобный крик, взвившись ввысь, замирал в липкой, слюнявой глотке. Мысли метались вокруг, ослепляя монстра, не давая ему сосредоточиться. А Ботан, подмяв под себя острое, чешуйчатое тело, вдруг вскочил на ноги и, обернувшись, ринулся во тьму коридора.***
— Босс, я не могу этого сделать. — Низко склоненная голова, руки сжаты в замочек. Цепи, сковывающие запястья, громко звякнули. — Ты сделаешь так, как я тебе говорю. Варианта «не могу» я тебе не давал. Ботан втиснулся спиной в дверь, отчаянно задергал ручку. Не туда он попал. Ворвался в первую попавшуюся дверь, ввалился в какой-то офис, где, казалось, сами стены дышат страхом. Чье это воспоминание? Чьими глазами он смотрит на этот… линч?! Крик. Обезумевшие темные глаза, угольные кудри взметнулись в воздух и упали на дрожщие плечи. — Босс, я сделаю все, что вы прикажете. Кроме этой продажи. Я не могу предать собственного ребенка. — Я не задаю тебе вопросов, — мягкий, спокойный тембр. Женщина опустила голову еще ниже, неудобно шаркнула коленями по полу. Как долго она вот так стоит?.. Больно же, наверное… на коленях на холодном полу… тут даже ковра нет… Покалеченные мысли снова защебетали в голове, и Ботан усилием воли заставил их замолчать. Бредовые какие-то… — Босс, я не могу… — Хватит!.. — Стеклянная люстра у потолка задрожала, зазвенела серебристым звоном. Окрик повис у потолка властным эхо. — Довольно. В последний раз говорю: подписывай контракт — и дело с концом. — Я не продам… Щелчок пальцев. Из темноты офиса раздалось еле слышное рычание. Стук когтистых лап по полу. Ц-цок, цок, цок… Глаза — два горящих фонаря — блеснули из мрака. Два огромных рога, вьющиеся замысловатыми изгибами метра на два вверх. Хищный оскал. Демон. Ну конечно. Демон, который сидит и в нем, и в Оливии… Один на двоих… Ботан похолодел. Он ворвался в воспоминания дьявола, он одолел его… на эти несколько минут. Скоро монстр придет в себя и вырвет его из этого воспоминания, разорвет на куски… И его, и Оливию… Монстр за спиной Вражко вдруг повернул голову, сверкнул глазами прямо на Ботана. Раздвоенный язык медленно облизнул губы. Увидел. Узнал. Откуда-то из сознания всплыла Оливия, сидевшая на ледяном, бетонном полу в коридоре. Посиневшие пальцы вцепились в волосы, лицо искажено гримасой боли. Скукожившись у стены, Оливия кричала, срывая голос, а из глаз по лицу текли слезы. Боже. Она тоже это видит. Она видит, и ей больно. Больно, потому что сознание истерзано, потому что раздвоенный язык когда-то вырвал оттуда с мясом всякие светлые чувства. Монстр, ласково улыбаясь, наматывал круги вокруг стоящей на коленях Няни. Хрупкая, дрожащая от холода и страха, фигурка качалась на месте. Плечи ссутулены, голова низко опущена, из глаз бегут слезы, хотя лицо совершенно спокойно на вид. Смирилась. Страдает. Подпишет.***
Голова шла кругом. Прерывистое дыхание с глухим свистом разносилось по всему офису. Впереди мигали лампы, словно испуганно предупреждая о скрытой опасности. Оливия всхлипнула, попыталась подняться с пола, но ноги отказывались повиноваться. Голова раскалывалась, разорванные в клочья мысли рыдали где-то в сторонке. Что она только что увидела, черт подери?.. «Отвлечься! Не думай об этом!» — заорало подсознание, да так, что офис содрогнулся. Звон бродил где-то у потолка. Оливия вцепилась в свою руку, отчаянно дергая железный браслет, который больно жег кожу. Он вспыхнул красным от резких движений и бесполезных попыток сдернуть его с запястья. Оливия закричала от зверской боли, в одно мгновение прошедшейся по всему телу. Адский разряд отрезвил сознание. По крайней мере слезы больше не лились нескончаемым водопадом с глаз. Здесь и сейчас. Нужно подняться и бежать, пока он не догнал. Нужно найти силы, нужно… Оливия медленно поднялась с пола, скуля от боли. Ноги стали совершенно чужими, так, словно их вообще нет. Она схватилась за холодную каменную стену. С руки стекла тонкая струйка крови. Бежать. Нужно бежать. Беги. Мысль всхлипнула, тихо вскрикнув, и разлетелась в воздухе на неимоверное количество хрустальных осколков. Оливия и сама не прочь была вот так рассыпаться, разорваться на много мелких кусочков… «Нельзя, — услужливо подсказала другая мысль, совсем не покалеченная злосчастным демоном. — Нужно вытащить отсюда Ботана». Она сорвалась с места, забыв о боли; мысли взвизгнули, забились в углах, и как-то резко затихли. Оливия сжала руки в кулаки, шипя от гнева, и рванула вперед, понеслась, как ветер, легко и непринужденно. Теперь было всё равно. Найти Ботана. Найти Ботана во что бы то ни стало… Найти… Его… Оливия ни за что не убежала бы далеко, но закаленный адреналином мозг настойчиво доказывал обратное. Она спотыкалась, падала на колени, больно ударяясь, и снова поднималась, летя по окутанному холодом коридору. Оливия в своем сознании, черт возьми! Она может управлять здесь всем, чем захочет! Теплые руки схватили сзади. Оливия истерически закричала, опрокидывая голову. «Не успела, не успела!» — бесились мысли, беспорядочно бегая, взвизгивая, и вновь притихая… — Отстань, дрянь! — она упала на пол, извививаясь от боли и страха. — Оставь меня в покое! Внутри растеклось осознание. Оливия открыла глаза, посекундно разглядывая нормального Ботана. Охрипший вскрик вывалился из горла, разгоняя неприязнь; она схватила его за плечо, пытаясь затоптать расплоставшееся в душе смятение. — Ботан! Он скорчился от боли, сжал руку Оливии, рвано дыша. Ботан закричал, опрокидывая голову, содрогаясь от адских мучений, и взвыл: — Я чувствую-ю его, Оли-и-вия! Он-н… з-д-десь!.. Оливия потянула его за рукав рубашки, истерично тряся за плечо. — Н-нужно идти, сейчас!.. Ботан бессильно уронил голову на пол, коротко вскрикнув. Оливия испуганно разжала руку, дернулась. Отказывалась верить. Неужели это и есть… конец? Мысли захныкали, взлетели вверх. Одна из них, не успевшаяся спрятаться, громко всхлипнула и забилась в конвульсиях, пока демон разрывал ее на части, сочно чавкая и стеная от удовольствия. Оливия упала на пол, боясь представить, что сейчас будет с ней. Сознание взвыло, а эхо затерялось где-то за поворотом, пока она лихорадочно искала выход. Холодная, грязная подошва вжала в пол. Огонь прошелся по щеке и взлетел, свободный и быстрый; разошелся по всему телу страхом, безнадежностью и отчаянием. Смертельная ловушка. Она не смотрела, не открывала глаза, но клыкастая улыбка тут же выплыла откуда-то из подсознания, сводя с ума. — Всё кончено, Оливия. Всё кончено.***
Ботан испуганно замер, придавленный к земле тяжелым щупальцем демона. Оливия дрожала на полу, у самых когтистых лап. Хищная морда демона склонилась к ней, улыбка зазмеилась по толстым губам, обнажая голодные клыки. Рога почти коснулись пола, когда монстр, тяжело дыша, обнюхивал скорчившееся на полу тело. Боль, казалось, разрывалась изнутри, Ботан почти что видел, как неумолимое щупальце вцепляется Оливии в мозг, совсем так, как и ему раньше. Браслет горел на запястье раскаленными углями, и Ботан вдруг понял, за что горит браслет. За мысли. Точнее, за одну единственную, мысль-невидимку, которая внезапно ярким лебедем пролетела в голове, закружилась, трепеща. Оливия. Не дать ей пострадать. Успеть. Хоть бы… — Оливия! Дьявольская лапа взметнулась в воздух, браслет лязгнул по руке, словно хищные челюсти. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не тронь ее, не тронь Оливию… Ботан, ослепленный болью, услышал лишь острый, полный боли крик, — и Оливия перевернулась на полу, зажимая руками рваную рану в боку. — Оливия! Оливия!!! Хохот демона, нависавшего над ними, заставил совсем потерять рассудок. Ботан кинулся туда, схватил Оливию за плечи. Пожалуйста, не умирай. Демон взвился в воздух, и Ботан вдруг понял… понял, за что отдаст все, все до последнего, что у него есть. — Ты только не умирай, — прошептал он еле слышно и крепко стиснул обмякшую Оливию в объятиях. — Довольно!.. — нетерпеливый, полный злобы вскрик. Широкие, черные и мохнатые крылья раскрылись, закрыв собой потолок и стены. Ботан сжался, открыл рассудок. Ешь. Ешь все, что хочешь. Только бы она жила. Мысли взвились ввысь, закричали тонкой трелью… Демон рванулся вперед. Раздался звук удара, и огромные, сомкнутые в кулаки лапы напоролись на невидимую преграду, скользнули, хрустнули… — Оливия, беги! Беги!!! Оливия, беги! — Ботан почти что собственными силами дернул Оливию, ставя ее на ноги. Она бледная, шатающаяся, сделала несколько неуверенных шагов назад. Разъяренный рёв перекрыл даже шелест ее движений. Демон вновь взлетел, развернулся, хлопнув крыльями, казалось, даже задел рогами потолок… — Да беги же! — Оливия развернулась и бросилась вперед по коридору, а Ботан шарпнул за прожигавший руку браслет, пытаясь его сорвать. Мысли резвились вверху, кружа вокруг самой большой и светлой. Яркий, льющийся приятным потоком свет, звезда, поющая под самым потолком о любви… Любовь… и как он сразу не понял?.. Он слышал, как Оливия неслась по коридору, спотыкаясь. Звуки ее шагов стремительно удалялись, и Ботан, нахмурившись, взмахнул рукой, направляя оставшиеся проблески сознания туда, к парящей звездной мысли. Демон, взревев, забил лапами по щиту. Мысли шелестели и кричали вокруг, он ловил их десятками, хрустел и выплевывал, не прожевав. Глаза, налитые кровью, крылья лупят по Защите… По последней защите… Ботан почувствовал, как сознание ослабевает. Разумных мыслей не оставалось… Только острое желание спать. Но ему бы только чуть-чуть еще продержаться… Чтоб Оливия сбежала подальше… — Глупый мальчиш-ш-шка!.. Куда ей деться от воз-з-змездия?! — рёв, загрохотавший по коридору. А он ведь прав. Острые когти вонзились в невидимую защиту, и та треснула по швам, хрустнула, закрушилась… Крылья, хлопнув снова, ворвались в тонкую оболочку, порвали ее напрочь, вновь взмыли ввысь… Рога вдруг зашевелились, впились в защиту, поддели, вывернули, казалось, с корнем… — Вторгс-с-ся… Оплош-шал… Вконец ох-хренел… — Хищный оскал. Глаза, пронзающие гневом. Когти, сошедшиеся на горле. Ботан закрыл глаза и пожелал только одного — уснуть поскорее. Где-то вдалеке хлопнула закрывшаяся дверь.***
Она стояла на пороге, надрывно вдыхая и выдыхая. Свет слепил глаза, и Оливия сначала не поняла, в какую дверь попала. Рана чуть выше живота ныла, простреливала болью… Она, покачиваясь из стороны в сторону, на ватных ногах прошла дальше. Свет, этот лучезарный свет из окна на кухне давал призрачную надежду на спасение. Оливия, изнеможенная, уставшая, нашла остатки сил и переступила через порог. Детский смех, парящий в пьянящем воздухе, заставил ее на секунду застыть. Оливия отвела взгляд. Одно из самых невинных воспоминаний в ее жизни… — Оливка, я решила, что сегодня мы пойдем в парк, прогуляться, — услышала она озорной голос Няни. По плечам пробежался мороз, а мысли, покалечанные, повизгивающие где-то у потолка, подсказывали, что времени осталось чертовски мало. Не задумываясь, резво шагнула к ней и коснулась ее запястья. Все было таким настоящим… И комната, залитая ярким светом, бьющим из всей щелей, и Няня, и… — Мы должны уходить, — шептала Оливия, уже не понимая, что говорит. Слова сами по себе лились изо рта. — Уходить надо, мам… Няня села рядом с маленькой Оливией, весело трепая шаловливую макушку. — С тобой не случится ничего плохого, я обещаю. Оливия почувствовала изменения в голосе Няни, и чуть не упала на пол от осознания. Мысли закружились в воздухе посвистывающим вихрем, и медленно осели прямо на сердце. Оливия приглушенно вскрикнула. Это же день… День подписания договора… День, когда она… — Ты врала мне… — прохрипела Оливия, сжимая предплечье Няни. — Я была ребенком, я… верила тебе! Со всей дури ударила кулаком по столу, закусывая губу. Мысли попадали с потолка на пол, и лихорадочно разбежались кто куда. — Ты обещала защитить меня, а сама заключила сделку с Вражко! — сорвалась Оливия, затаптывая хрустальные остатки мыслей. Внутри что-то хрустнуло. — От тебя осталась лишь оболочка!.. Моя идеальная мама… умерла. Рваный вдох — протяжный выдох… Оливия закашлялась кровью и упала на пол, корчась от всепоглощающей боли. «Он скоро придет за тобой. Он уже совсем близко», — заорали мысли, ударяя ее по мозгам. — Я… не справлялась, со всем этим, мам, — выплюнула она, задыхаясь от кашля. — А знаешь, что было потом? Но Няня не обращала никакого внимания на вырванные из сердца слова Оливии. Голова кружилась, и Оливия уже не видела, куда направлен взгляд Няни, и слушает ли она вообще… — В Ботана вселился демон. По твоей вине, — она приподнялась с пола, вытирая краем рубашки губы. — Меня пытали в подземельях. А он… убивал, черт возьми, ничем не повинных людей… из-за тебя. Говорила первое, что приходило на ум, всё, что годами копилось в сердце, то, что так невыносимо грызло ее на протяжении всей жизни. — Это всё… Всё из-за тебя! И даже то, что я здесь, тоже из-за тебя! «Она не слышит тебя», — проскочила перед глазами очевидная мысль. Оливия взвыла, вскочила с пола и затуманенным взглядом посмотрела на Няню. — Ненавижу тебя, — всхлипнула она. Сознание закричало, дымка страха тихо проникла внутрь, заключая в плен… Оливия слышала, как шаги приближались к двери ее воспоминания все ближе и ближе. — Ненавижу всей душой, слышишь?! Шагнула еще ближе в ней, ощущая, как тяжелеет голова. Она должна успеть сказать самое важное. Только потом можно будет спать непробудным сном. — И… очень сильно люблю. — Оливия уже ничего не видела, плотная пелена заключила в объятия раньше, чем она могла подумать. — Просто не могу иначе… Ты же… моя мама. Рассудок уплывал все дальше и дальше, и удержать его больше не представлялось возможным. Оливия сползла по стенке вниз, хватаясь за голову, цепляясь мокрыми от крови пальцами за волосы. «Еще чуть чуть… Еще чуть-чуть продержись…» — пискнули мысли. — И, мам, — сквозь слезы прошептала она. — Я тоже не раз совершала ошибки… К тому же я видела, как он заставил тебя сделать это. Мысль путалась и рвалась, но она продолжила говорить, с запинками и большими паузами. — И… — язык слизывает соленые слезы с разбитой губы. «Нельзя плакать, — жужжало в голове. — Говори, говори!». — Я прощаю тебя, мам… За всё… За всё… Рывок. Она слышала, как дверь распахнулась, и почему-то в это же мгновение с грохотом захлопнулась. Оливия чувствовала, как внутри растекалось что-то теплое, обволакивающее спокойствием… Мама, та радостная мама, которую она знала так мало, протягивает ей аппетитный рожок с мороженым. Смех. Беззаботный смех льется по всему сознанию, окрыляя. Оливия задорно улыбается. Протягивает маме коробку конфет, выкрикивая: «Сюрприз!». Объятия, такие согревающие, родные… Догонялки. Новая, красивая комната, с розовыми занавесками. Она прижимает к себе милую игрушку, увлеченно рассказывая о чем-то маме. Слышала, как где-то в коридорах выл демон, ударялся об каменные стены, выплевывая каждую съеденную мысль. Звон. Грохот. Протяжный крик. Оливия с трепетом наблюдала за каждым воспоминаниям, ловила его и рассматривала еще ближе, оставляя в сердце каждую, каждую частичку счастливых мгновений… И демон отступил.***
Могильная тишина. Голова гудела, в висках по-прежнему простреливало мучительной болью, но внутри, в сознании, всё было так спокойно и легко… Сначала она удивилась и решила, что все еще находится далеко от реальности, там, в своем рассудке, в оковах демона. Оливия попыталась пошевелить ногой, но не смогла и притихла. В комнате царил холодный полумрак. Ее тело, накрытое шелковым покрывалом, отказывалось повиноваться. «Я умерла!» Едва эта мысль посетила голову, Оливия вскочила с кровати и, не прикладывая особых усилий, распахнула глаза. Надо же!.. Выбралась… — Оливия, я… Мурашки поползли по телу, и она, собрав обломки самообладания, повернулась к Ботану. — С тобой в-всё хорошо? Еще утром она бы ответила грубое «отвали», но сейчас облегчение и ликование смешались вместе, отдавая блаженным теплом… А проронить что-либо грубое не хватило сил. — Вполне. Ботан опустился на кровать рядом с Оливией, заботливо касаясь ее плеча. Она застыла в ожидании чего-то большего. Свет свободы поблескивал на ее лице. — Ты прости меня за то, что я наговорил утром. Она уже и забыла, что вообще происходило утром. Смотрела на него, не сводя глаз, и прокручивала в голове всё, что они сегодня пережили. Неведимая сила толкнула вперед, и Оливия без раздумий поддалась и прижалась к Ботану, аккуратно, словно боясь напугать, обняла. Она не знала, почему здесь, и почему сейчас… Но так хотелось простых обнимашек. Вскрик. Она почувствовала, как Ботан бессильно роняет голову ей на плечо, а что-то вязкое обволакивает рассудок, утягивая власть над сознанием на себя. Оливия истошно закричала, паническая дрожь пробрала все тело… Надежда, та хрупкая надежда рассыпалась на глазах, а осколки разлетались по всему рассудку, оставляя длинные царапины. Оливия носилась по своему разуму, обезумев, дергала за ручки дверей старого, потрепанного, пусть и уютного коридора. Нет-нет, а мимо пролетала какая-то трепещущая, ласковая мысль, или грубые думы шмыгали под ногами маленькими крысами. Но везде, куда бы она не прибежала, был глухой тупик, было закрыто, закрыто, закрыто… Она бездушно оттолкнула Ботана, медленно, словно опробывая свое тело, поднялась с кровати. Взгляд, полный решимости, неторопливо прошелся по комнате. Рывок — вихрем понеслась в другую сторону, больно ударилась головой об стену сознания. Рывок — шаг, шаг, шаг… Тупик. Пылающие огнем глаза зацепились за пыльное зеркало, одиноко висящее в углу. Мысли, боязливо хныча, пулями носились по разуму. Дьявольская улыбка змеей поползла по лицу. Уверенный шаг, — и она уже у зеркала, рассматривает испуганное отражение. Другая Оливия носилась из стороны в сторону, кричала — но крика не было слышно. Эхо не долетало, мысли потерялись, разлетелись кто куда… Безумие заполонило мозг, и теперь от воспоминаний остались лишь обломки, рвано разбросанные по всему рассудку… Спокойная, холодная оболочка без сердца подошла к самому стеклу, щелкнула по нему насмешливо ногтями. Чувствуя, как за спиной прорезаются большие костлявые крылья, обтянутые хрупкой кожей, она склонилась, улыбнулась, облизнула длинным, вертлявым языком клыки. Прошептала тихо, аккуратно проводя когтистыми пальцами по зеркалу… — Ты потерялась, Оливия. Потерялась в своем сознании.