***
белый, тухлый свет ломится сквозь опущеное жалюзи, полосато освещая грязный линолеум. серый дым вертится у бледного лица, бардовые искусанные губы неприрывно складываются в трубочку, пропуская сквозь небольшую щелку тонну табачного дыма. грубая, ночная атмосфера вырисовывается в темной, освещенной только луной коморке. скудное времяпровождение остается всегда привычным в однокомнатной квартире, лишь единожды в неделю она заливается хохотом и стонами, но явно не сегодня-четверг. огромная майка закрывает давно запущеное—худощавое, искусаное, помеченное—тело, колени жмутся ближе к груди; непривычный для лета и неприятный для скарамуччи холод рвет изнутри, не давая и попытке тепла разбежаться по холодной коже. сигарета сжимается меж пальцев, в устах, затем окурок падает на пол. откинув голову, брюнет зарывается пальцами в грязные волосы, переминая затылок в попытке перестать думать о нем. но привычная головная боль заставляет продолжать тянуться к жалкому табаку. хочется опуститься на колени и разреветься, дожидаясь этой противной субботы, чтобы наконец позабыть о сигаретах хотя бы на день. но он не терпит и продолжает поджигать очередную сигарету. снова вставляет в губы, смотрит за медленно сгорающей трубочкой. медленно тлеет, как секунды, минуты, часы, сутки жизни куникудзуси—его сжигает чувство того, что он никак не может предотвратить подобное. слишком много дыма в легких, громко кашляет, ухватываясь за грудь и роняя почти полную сигарету на пол. глаза слезятся, спуская запачканные в туши кристальные слезы. капли редко стекают по щекам, а после минуты замолканья льются безприрывно. внезапный поток слез рвется из глаз, ручьями спускаются по коже, что быстро алеет. он больше не может терпеть и судорожно хватается за телефон, поодаль валяющийся из-за очередной вспышки агрессии.никогда не может терпеть.
***
застоявшаяся вода громко хлюпает в раковине, заглушает и без того глухие всхлипы и шмыганья. скарамучча трет лицо, безутешно ревет тому, что он снова не смог оставить его в покое, разбудил средь ночи и заставил приехать. в ушах звенит, белый шум наполняет ушные раковины, вынуждая болезненно сжимать свои бедра, сидя на бортике ванной. каждую неделю одно и то-же. —«не реви как баба. хватит. хватит, прекрати.»—брюнет кусает и без того израненные губы, жмурится, вслушиваясь в воду. шипит, словно запевает дуэтом с мыслями райдэна. это гнетет, продолжает рушить все изнутри и наклонившись капать на голые колени солеными горькими слезами. он не выдерживает, дергает за ручку крана так, что она чуть-ли не гнется, смотрит в зеркало и слышит глухой стук по старой двери. глаза круглятся, внезапно взгляд метается в коридор. такой-же не освещенный, такой-же засранный коридор, как и неделю назад. в который раз смотрит на разбитую ручку и дверь с вмятинами, поджимает губы, протирая лицо футболкой с трудом поднимаясь на ноги. он готов провалиться под землю, лишь бы не стыдиться снова. пол скрипит, а шорохи за дверью так-же слышимо раздаются. в квартире не горит ни свечки, кругом темно, но скарамучча привык к этой темноте, привык к постоянной тишине и сладким сигаретам, но до сих пор не привык невовремя распахивать дверь перед ним. петли громко скрипят, постоянные обещания итеру смазать их никогда не произойдут. перед глазами как обычно нарядный силуэт блондина, тонкая накидка на плечах, идеально выглаженные брюки и белоснежная рубашка никак не могут сочетаться с атмосферой квартиры. он не сдерживается и снова рыдает, больше не в силах стоять на ногах падает в нежные руки гостя.***
иногда он жалеет о своих действиях так-же, как и гордится тем, что совершает их. но он никогда не сможет устоять перед теплыми ладонями итера на спине, успокаивающим поглаживаниям и куда более приятной тишине в помещении. скарамучче нравится, как время пролетает, когда он сидит на худощавых коленях блондина, наблюдая за звездами из-за остекленной двери балкона. ему нравится, когда он может сам расплести аккуратную косу итера, гладить его затылок, с теплотой проходясь пальцами меж идеальных золотых локонов. нравится пачкать слезами постоянно белые рубашки и смотреть в следующий раз на вновь восхитительно выстиранную одежду. — зуши. — горячо, обжигая шею, бурчит сора, укладывая ладони на впалые белые щеки и поворачивая лицо скарамуччи к себе. синие глаза не переливаются привычным живым блеском, лишь сильней тускнеют, заглядывая в золотые зрачки итера — хочешь, останусь с тобой до субботы? мне не жалко, я— — заткнись. — рвано выдохнув, он тупит глаза левей. продолжает привычно кусать губы, затем чувствует пальцы на устах, впивается взглядом за окно — заебал со своими «хочешь», «не хочешь». завтра ты свалишь на работу, я знаю. просто.. заткнись. и целуй меня. — опуская веки, ресницы снова мокнут, росинки хрупко свисают с кукольных ресниц, капают на бархатные руки итера, на что он явно не против. они жмутся друг-к-другу сильней, соприкосаются губами, безстыже танцуя языками друг-с-другом. луна из под жалюзи проливает свет на два юных тела, что неприрывно наслаждаются друг другом. они не могут остановиться, пока брюнет не понимает, что не хочет еще; хочет еще немного поплакать, пока может. — я тебя люблю. — неужели?забытые сигареты разбросаны по полу.