cher Noé

      Боль пронизывает тело тонкими, но безумно длинными иглами. От самого обрубка кисти в мозг тянутся они, не давая даже говорить нормально.       Но, спасибо вампирской регенерации, уже через пару минут с раны хотя бы не капает кровь. Дальше — дело терпения и надежды на то, что рука прирастёт на место правильно. Правда, сейчас без левой руки как-то трудновато оказалось. Хорошо хоть сражение закончилось, пусть и так трагично.       Ной вздыхает, фокусируясь на бессчётном количестве астерисков вокруг. Да уж, вмешательство в структуру мира было не слабым.       Во рту начинает потихоньку сохнуть от жажды — надо найти Ванитаса, а после хотя бы немного воды. Переизбыток адреналина высосал если не душу из Архивиста, так львиную долю сил уж точно.       Ванитас, а потом и все остальные находятся достаточно быстро — не так уж далеко друг от друга всех разбросало.       От жажды начинают сохнуть и губы, которые Архивист машинально облизывает, стараясь сделать легче. Вокруг витает слишком много запахов. И особенно запахов разной крови.       Сладкая на запах и манящая, но запретная — Ванитаса.       Терпкая, почти горькая, и вместе с тем сладковатая на вкус, но всё равно интересная, сколько бы ни было в ней боли — Жан Жака.       Остальные чуть ореховые и сладкие ноты, по всей видимости, принадлежат девушкам.       Дыхание невольно утяжеляется, стоит подумать о вкусе крови. Запах дразнит, растекается по губам и заползает в ноздри, мешая думать.       Внимание сосредотачивается без видимой причины на одном единственном Шастеле, на его освещённом синей вспышкой милом лице с дорожкой крови от лба почти до подбородка.       Это, по меньшей мере, странно. Нет, Ной никогда не против признать чужую красоту, будь то мужчина, женщина или вовсе цветок, но чтобы вот сейчас и в сочетании с жаждой испить теперь уже именно одной конкретной крови — новенькое что-то. — Жан-Жак, можно поговорить с тобой, пока мадмуазель Хлоя занята Жанной? — язык плохо ворочается и голос несколько садится, но пока ещё всё не так плохо.       Молодой человек удивлённо смотрит на него. Кажется, Ной второй раз шокировал Шастеля — первый был, когда руку пожать ему захотел. — Хорошо, — Жан-Жак кивает и с сочувствием глядит на окровавленный рваный рукав пальто Архивиста, отходя с юношей слегка в сторону. — Очень болит? Хотя, что я спрашиваю… — он вздыхает, а сам тоже за плечо рассеченное держится. — Почти невыносимо. У тебя, наверное, тоже, — Архивист чуть улыбается и нервно сглатывает подкативший к горлу ком. — Спасибо, что… Показал мне свои воспоминания. Я обязательно буду помнить о тебе и мадмуазель Хлое.       На бледных щеках бывшего Жеводанского зверя выступает нежный румянец — Ной с невнятным трепетом под ребрами находит это красивым до безумия. — Спасибо, и прости, что так варварски воспользовался твоим даром, но думаю, ты понимаешь, — выходит у него с запинкой через слово.       Возможно, всему виной кровопотеря или жажда, или даже астериски, среди которых они стоят, но Ною трудно дышать, особенно глядя на стоящего рядом молодого человека.       Архивист оттягивает растрёпанный шарф и ворот рубашки, останавливается и тяжело выдыхает. Они отошли достаточно далеко, чтобы их не видели, даже того не заметив. — Ной? — Шастел тоже останавливается, прямо напротив, чуть дёргает головой, убирая чёлку, и глядит своими невозможными серо-зелеными глазами пристально. — Ясно…       Безусловно, до него быстро доходит — тоже ведь вампир. Да и аметистовые глаза Архивиста сейчас кроваво-красные, зрачки сузились и словно дрожат вместе с владельцем, которого и впрямь потряхивает. — Не мог бы ты… — просьбу закончить сложно хотя бы из-за комка в горле и уходящих остатков самоконтроля. — Не переживай, мог бы, — Шастел никак не поймет, что ещё за внимание сосредоточилось во взгляде Ноя, блуждающем от его лба к губам, там задержка, и вниз к его шее.       Но тем не менее растягивает узел платка, снимая его, и расстёгивает несколько верхних пуговиц рубашки.       Пожалуй, если не позволить — Ной потеряет сознание прямо тут. А рисковать единственным новым другом как-то не хочется.       Архивист тяжело выдыхает, глядя на обнажённое бледное плечо и ключицы. Манит.       Рана… Жан-Жак же тоже ранен. Контроль уже безвозвратно упущен после первого взгляда на нежную кожу, но сознания ещё хватает на то, чтобы найти им опору. Хотя бы и в виде грунта и примятых астерисков.       Одной рукой — безумно неудобно. Но Архивист всё-таки справляется с тем, чтобы заставить Шастеля лечь на землю, затем уже кладёт горячую ладонь на его шею, фиксируя и в тоже время ласково оглаживая ее пальцами, себе в качестве опоры оставляя лишь изувеченную конечность да расставленные по бокам от чужого бедра ноги.       Кусает Ной совсем осторожно. Слегка присасывается, приникает горячими и сухими губами к чужой шее, ладонью слегка давит, желая ощутить пульс, и гладит большим пальцем где-то за ухом.       Кровь у Жан-Жака оказывается вкуснее, чем думалось. В ней намешано всё: и сладость, и горечь, и даже лёгкая острота. Вот уж точно кровь человека с тяжёлой судьбой. Она ударяет в голову, оживляет все клеточки тела, как глоток свежей воды из оазиса заставляет встрепенуться пустынного странника. Ной намеренно не погружается в воспоминания, направляя последние силы на это, смакует сам вкус, пусть в грудь снова отдаёт болью от выстрела чужого отца. — Ной… Мгх, — Жан-Жак под ним вздрагивает с каким-то непонятным звуком, поджимает губы, жмурит глаза и цепляется за лацкан пальто сделавшимися вдруг ватными пальцами.       Это малость отрезвляет. Ной бережно, чтобы не оставить рваных ран, вынимает свои клыки.       Не смотрит сразу, нутром чуя, что ему же плохо будет — почти утыкается носом в чужую шею, вдыхая ароматы крови и тела, затем проводит языком по ранам, собирая выступившие капли. Только затем наконец поднимается.       Шастел тяжело дышит, от чего Ной практически ощущает соприкосновения их грудных клеток, — не так уж высоко он сумел приподняться — смотрит слегка ошалело и щёки у него от чего-то пунцовые. Совсем как у Ванитаса из-за Жанны.       Смотрит молча секунд пять, а после вдруг приподнимается, Архивиста за шарф чуть не роняет обратно на себя. Его клыки внезапно оказываются на губах Ноя, слегка дырявят ещё не смягчившуюся кожицу, смешивая кровь в один коктейль.       Архивиста удивляет скорее выбор места — почему бы не шея? Но ответа не поступает. Вместо этого его нижнюю губу обхватывают две чужие и сжимают — Ной чувствует как кровь высасывают.       Это напоминает весьма странный, но всё-таки поцелуй, потому что язык Шастеля в конце концов не только по нижней губе проходится, но и по клыкам, и верхней губе Архивиста. Да, в порыве поймать каждую каплю крови, но тем не менее.       Когда Жан-Жак отстраняется, губа начинает немного опухать, но почему-то от этого не больно. — Разве этого достаточно? — Ной недоумевает и уже тянется отсутствующей рукой к шарфу в искренней и наивной попытке предложить кровь. — Всё хорошо, мне лишь стало интересно какова на вкус кровь того, кому, кроме Хлои, вдруг понравилась моя, — Шастел слегка улыбается, останавливая его травмированную конечность, и помогает встать. — Нас потеряли, — кивает на направляющегося в их сторону Ванитаса. — И как моя кровь на вкус? — Ной удивлённо моргает, поглядывая на Шастеля с возобновившимся невнятным трепетом. — Она восхитительна, — Жан-Жак усмехается мягко и слегка грустно. — Не забывай нас, cher Noé, je vous en prie .       С другом пора прощаться, но теперь он у него хотя бы есть. А что было только что, таким вопросом он не задаётся.